Однако сколько ни крути, ни верти, а одному против троих трудно, и немцы его подбили. Самолетик врезался в море неподалеку от маленького островка Лайамадала. Там, куда он упал, море неглубокое, и самолет, ушедший в воду носом, был виден, вернее из воды торчал его хвост с красной звездой. А летчик? Король все надеялся, что он вынырнет из воды и поплывет к берегу, но никто не появился, значит, утонул, а скоро и хвост самолета дернулся и исчез.
На мосту стало тихо. Женщина, сказавшая, что "этот шустряк", охнула.
- О господи! - прошептала она.
- Да-а… - произнес рыбак.
"Мессершмитты" все кружили, словно высматривая, кого бы еще утопить, но в небе больше никого не было, и они устремились в высоту в направлении Абрука. Раздался оглушающий взрыв там, где стояло Раннакохвик (кафе), и тоже столб дыма да огня метнулся ввысь, сразу же следом поднялось огромное черное облако у Ползучего острова, и секунду спустя от мощного взрыва даже в ушах треснуло, где-то с другой стороны тоже громыхнуло, кто-то определил:
- Это у Медвежьего озера.
Затем поднялся дым, и раздался грохот там, где дом Раджиевского. Грохот стоял превосходный.
- Это, конечно, интересно, - сказал Карла, - но если тебе не повезет, то не такие еще увидишь взрывы… Не дай бог!
И он потянул Его Величество за собой.
- Наверное, дома волнуются за тебя.
И правда, Король сам это предчувствовал, то есть предчувствовал, что приближается час очередной порки - урока общественных наук.
Урока общественных наук, к счастью, удалось избежать благодаря неожиданному появлению Сесси. Когда Король робко открывал дверь кухни в небесно-синем доме, он ждал гневных расспросов и всего последующего, но в кухне возились Хелли и Сесси, тут же и Алфред, раздался приветственный возглас Сесси, адресованный появлению Его Величества. Он успел сообщить, что… "мы с Тайдеманом смотрели, как самолет подбили", и Алфред вполне заинтересованно выслушал историю о том, как они "с Тайдеманом" были на мосту. Потому что шляться без Тайдемана неизвестно где, хотя бы на Каменном мосту, - это одно дело, а смотреть на происходящее в жизни "с Тайдеманом" - это другое дело. Во всяком случае, с Тайдеманом можно больше, чем без Тайдемана. Хотя они с Тайдеманихой и являются крохоборами, над которыми в их отсутствие насмехаются, но тем не менее Тайдеману принадлежат три дома, в том числе и тот, в котором живут они. Главная причина спасения Короля была все же Сесси. Одно к одному.
Состоялся ужин.
На ужин Хелли сварила гороховый суп с копченой свининой из ученого саареского кабана, который умел сказать спасибо после кормежки: подойдя к тому, кто ему подлил в корыто еду, он благодарно хрюкал. Кабана этого всегда ставили в пример Королю, когда тот, вылетая из-за стола, забывал говорить спасибо. Оказалось, кабан приказал "долго жить", так что Сесси привезла с собой его последний привет в виде ляжки. Отрезая от нее, Хелли сказала:
- Надо тянуть с этой свининой, поди знай, когда теперь до деревни доберешься.
За ужином Алфред расспрашивал Сесси про ее жизнь - где была все это время, хотя времени, в сущности, с тех пор, как она предпочла деревенский воздух их дому, прошло не так много. Но дело в том, что и в деревне, на хуторе Сааре, она не была.
Где же она была, эта неугомонная, своенравная Сесси?
Сесси не считала нужным подробно об этом рассказывать.
- Искала, где лучше, - сказала она. А из ее дальнейшего рассказа все узнали, что устраивалась она на хуторах в разных местах. А зачем?
- Что же все время на одном месте сидеть? Ничего и не увидишь в жизни, - так она объяснила свое поведение, которое Король находил вполне заслуживающим внимания, если не больше.
- Тебе придется взять Сесси в квартирантки, - объявила Королю Хелли после ужина, - так что будь ей внимательным кавалером.
Сесси постелили на легком топчане в комнате Его Величества, и это было ему по душе. Короля больше всего занимал вопрос: зачем пришла Сесси в город Журавлей, в небесно-синий дом теперь, в такое время? Надолго ли она здесь останется? Его бы устроило, если бы она осталась: такая перспектива сулила определенное расширение свободы действий: Сесси была бы в некотором роде громоотводом, отвлекающим от него внимание взрослых. Он без хитрости спросил у Сесси, когда они остались в его королевской спальне:
- Почему ты к нам пришла, Сесси?
Сесси не ответила. Она повела себя почти как Хромоножка - легкомысленно рассмеялась. Тогда Король решил немедля конкретизировать ситуацию:
- Ты теперь остаешься?
Сесси задумалась и молчала, она как будто не слышала заданного вопроса. Что же это такое?! Король немного даже обиделся. Ни с того ни с сего Сесси вдруг проговорила:
- Тебе уже девять? Как ты вырос…
Она стала гладить волосы Его Величества, который не был расположен к разного рода телячьим нежностям, он даже Хелли не позволял лишний раз себя облизывать, хотя нельзя сказать, что у Хелли таких поползновений не было, но Сесси… так и быть.
- А что такое любовь, как ты думаешь? - спросила Сесси.
Король не ответил, не мог, он молчал и думал - вопрос не из легких, но ему показалось, он уже начал догадываться, что любовь это…
- Это, наверное, когда тайно целуются - да?
Нет, Сесси совсем какая-то ненормальная: что он такого смешного сказал?
- Наверное, ты и прав насчет тайны, - согласилась она, наконец вдоволь посмеявшись.
На ее смех заглянул Алфред.
- Вы что так развеселились? - спросил строго. - Кругом черт знает что происходит, а они хохочут тут… Спать, спать!
Закрыв дверь, Алфред сказал Хелли, что пойдет в столярку, посмотрит, как там, и сразу же вернется, чтобы все в доме было тихо и не зажигали света, в особенности эти два весельчака; и Король с Сесси сообразили: весельчаки - это они. А свет и не нужен был, в это время года на острове долго светло.
На улице же происходила беспрерывная военная жизнь, единственным ее проявлением в этот час было движение. Урчали моторы, цокали копыта, клацали глухо каблуки солдатских ботинок. К полуночи все наконец стихло. Уснули и в небесно-синем доме. Но спали недолго. Уже издалека стало слышно громкое, разноголосое пение, дикое, пьяное, которое, сливаясь с шумом автомобильного двигателя, быстро приближалось. Когда же оно поравнялось с небесно-синим домом или, может быть, чуть раньше, раздалась очередь из пулемета, со стен в небесно-синем доме посыпались щепки, разбилась ваза Хелли на комоде. К счастью, комната Его Величества располагалась в задней стороне дома, так что это происшествие не потревожило сон уже почивавших Короля и Сесси. Утром Алфред обнаружил в стене над окнами целый ряд дыр, были сорваны кусочками обои.
Несмотря на отвлекающее присутствие Сесси, Королю в наступивший день не удавалось выскользнуть из дома прямо с утра. Можно было только у окна торчать и довольствоваться этим.
За окном же продолжалось движение войска в сторону Закатного леса, уходили солдаты - друзья Короля. Ему стало печально от мысли, что, наверное, не скоро он теперь сможет встретиться с Карпом.
В городе уже не грохотало, где-то далеко что-то беспрестанно гулко бухало. Иногда с ревом пролетали над домами самолеты, но чьи - Королю, не было видно. Он был в плену, а в плену не многое увидишь.
Наконец к полудню все стихло. Солдаты уже шли поодиночке, спешно. Вот еще идут трое. Два солдата почти несут третьего, который, обнимая их, висит между ними, одной ногой подпрыгивает, другая волочится безжизненно. Они шли медленно, оглядываясь.
Затем с полчаса улица была пуста, никто больше не проходил, только воронье раскаркалось на заборе противоположного участка.
Но вот опять показались солдаты… в форме другого цвета. Уходящие были в зеленой форме, эти же - в серой. Они шли с автоматами в руках, у многих засучены рукава, как у Иммануэля, когда тот месил тесто по субботам на Сааре, если Ангелочку удавалось заставить "этого лентяя". Потом проехали незнакомые танкетки с черными крестами на броне. На них сидели также серые солдаты, многие без касок, И тут Король увидел, как им навстречу выбежали женщины и бросили солдатам на танкетках цветы, Еще прибежали люди и что-то кричали! Танкетки остановились. Серые солдаты смеялись, посылали женщинам воздушные поцелуи.
Алфред сказал:
- Ну вот… Еще освободители пожаловали. Сколько их было за семьсот лет! Теперь можно выйти на улицу. Схожу в мастерскую, мое место там.
Глава XV
"Теперь можно выйти на улицу…"
Вряд ли это было адресовано Королевскому Величеству, кому невыносимо стало торчать у окна. Сказанное означало всего лишь, что уже не опасно, поскольку линия фронта продвинулась дальше и находится где-то, может быть, в районе Сосновой Ноги, или Насва, или уже в Сальме, или даже на конце самой пятки Сырвеской голени. Король же воспринял это как команду: всем на улицу! И, прежде чем ему успели что-то запретить или остановить, его сдуло как ветром. Любопытство - это желание увидеть, чтобы узнать, а узнать, чтобы понять. Разве не ясно?
Взрослые могут быть любопытны, могут и не быть - это их дело. Но если такие, как Король, нелюбопытны, их следует поместить в дом сумасшедших.
Куда в первую очередь? - спросил себя вырвавшийся из плена Король.
Везде хотелось побывать одновременно. Может, сразу бежать смотреть на пастбище? В этой стороне тоже здорово долбануло. Лонни, он понимал, там нет: коровы-то утром не шли, вся дорога была занята, да и кто отпустит корову в такое время? Надо было подскочить к дому Раджиевского, если… он еще есть. А вообще-то нужно пуститься галопом на улицу Моря, узнать, как Валдур и Свен, а мимоходом заскочить к Морскому Козлу. Э-э, да их же никуда не пустят, ясное дело.
И Его Величество ни бегом, ни галопом, а отправился нормальным ходом к центру города, глазея на все.
Вот он - парк. Часового у входа нет, значит, можно идти? Он не спеша направился к курзалу. Здесь только что стояли русские автомашины и разные повозки в кустах, они были видны даже с Парковой улицы. Теперь здесь разворачивались другие грузовики, длинные, разукрашенные в зелено-серый цвет. Около них возились солдаты, говорили опять на космическом языке, но уже не на марсианском. У концертной раковины устанавливали полевую кухню, оказывается, эти тоже едят. У выхода из парка на Главную улицу встретилась колонна мотоциклеток и небольших, пестро раскрашенных автомобилей с пулеметами, везде солдаты в зелено-серых мундирах. На Короля ни одна собака не обратила внимания. Солдаты в касках, солдаты в пилотках, солдаты без головных уборов. Воздух не воздух, а гарь какая-то. То ли дымом воняет, то ли мылом, то ли тем, что пьет Калитко. Непонятная вонь. А вот что-то валяется и блестит - гильза. Король поднял ее, понюхал, от нее тоже шла непонятная вонь, и Король догадался - это запах пороха.
Город Журавлей так мал! До центра города Королю не понадобилось долго идти, от небесно-синего дома до центра можно дойти за двадцать минут. Но Король не спешил, он шел медленно. Его занимали люди - женщины и мужчины, даже дети, словно и они освободились только что, как и Король, от домашнего плена.
Но Король не верил, что и взрослые могут быть освобождены от домашнего плена - их не загонишь, а тогда от чего они освободились? Король догадался, с какой иронией было сказано Алфредом: "Еще освободители пожаловали…" Король понимал, что Алфред не очень радовался этим освободителям, а многие, кого он видел на улице, радовались, были веселы. А гулкое буханье теперь доносилось уже с другой стороны города - оттуда, где лес Сосновая Нога.
Напротив магазина игрушек группа людей трудилась у памятника павшим в Освободительной войне - они его восстанавливали, так что теперь, подумалось Королю, он снова будет стоять с саблей в руке - человек, бронзовый солдат. Ему было интересно - где же он был, когда его место занимала цветочная клумба?
Король пошел дальше, направляясь к выходу из города, - на шоссе, по которому можно ехать до деревни Звенинога и дальше до Сухого Места.
Солнце, скорее всего, добралось уже до полуострова Сырве. Каким-то роковым светом светило оно, так показалось Королю, - ржавым. Ему часто казалось - он был уверен, что солнце очень странно светит: всегда по-разному. Вчера, например, оно было теплое, мирное, а сегодня ни с того ни с сего покраснело, словно разгневалось, и свет его стал злобным, неприятным; завтра же, глядишь, оно опять золотистое и дружелюбное. Да, с солнцем, по мнению Люксембургского Короля, так обстояло дело. А на полуострове Сырве - там неизвестно, какие отвратительные события могли в это время произойти, которые освещало солнце, поскольку не оказалось туч, чтобы ими от них загородиться, ведь со стороны Сырве доносилось такое частое буханье, что, надо думать, было отчего стать ржавым солнцу и бурой земле.
Да, Король Люксембургский мог сейчас поклясться: шоссе было освещено ржавым светом. И камни на обочине, и трава, и гильзы, что валялись везде на дорогах, и патроны, и песчинки - все блестело ржаво-золотисто. А сам воздух содержал необъяснимо будоражащие волны, настраивающие его на непривычный лад. Увиденное он воспринимал так, словно он не шел, а проникал через все, что ему встречалось, что видели глаза. Он проникал сквозь действительность, через видение, ощущения, запахи, словно свет, или тепло, или электричество и жизнь - весь мир вокруг были как бы нереальны, как и рука человека, валяющаяся в дорожной пыли в совершенном одиночестве, и рука тоже была ржавая, но бледно-ржавая.
Это была кисть человеческой руки с растопыренными пальцами. Она была оторвана от человека так, что сохранился рваный краешек кровавого рукава гимнастерки, из него торчал белый конец кости.
Король уставился на руку в пыли - видел и не видел ее, до его сознания не доходило, что это… человеческая рука. Но тут ему вдруг трудно стало дышать, и сердце сильно заколотилось в груди: он увидел на руке знакомый рисунок, женщину-рыбу с большими сиськами. Он почти явственно услышал веселый голос: "Это ру-сал-ка, понимаешь? Ру-сал-ка!"
Какой нереальной была действительность! Он смотрел недоуменно на собственные руки. Они были с ним, они были его частями, а рука на дороге была не бледная, а серая. Вдруг солнечный луч высветил маленькую золотистую пуговичку на манжете окровавленного рукава, пуговица, словно маленькое солнце, засверкала, и Король отпрянул. Он не сознавал, как очутился на обочине, за ней в глубоком кювете в крапиве лежало тело солдата. В крапиве он был плохо виден, лежал то ли на животе, то ли на боку и… без головы. Королю вдруг стало страшно холодно, он почувствовал озноб, в страхе осмотрелся - на дороге никого, она была пуста, но где-то вдалеке пыльная туча говорила о приближающейся колонне машин. Король сорвался и побежал. Бежать лучше. Когда бежишь, бездумно отдаешься власти ног. Они несут тебя, и ты подчиняешься их ритму, и нужно дышать - не задохнуться, бежать - не споткнуться, нужно видеть, что впереди.
Он бежал и видел, что все вокруг ржаво, а солнце уже опускалось за пастбище Лонни, в это время оно светит на заднее крыльцо небесно-синего дома на Закатной улице, и солнце стало уже совершенно красное, как бывает только зимою, когда сильный мороз.
Он бежал не останавливаясь. Добежал до центральной площади. Площадь не площадь - квадрат. Квадрат не квадрат - пространство побольше, с небольшим круглым газоном посредине. Вот и магазин игрушек, а памятник уже успели поднять, и стоит солдат с саблей наготове. Король же Люкс - он себя иногда так называл, поскольку слово Люксембург уж очень длинное, - бежал, но перед глазами стояла рука не с саблей, а с татуировкой - женщина с рыбьим хвостом.
Король добежал до парка, уже было повернул вправо, чтобы проскочить улицу Толли с кинотеатром, миновать грязелечебницу, но увидел женщин, которые плача выходили с Замковой улицы. Улица эта и есть подход к замку. Вымощенная булыжником, она проходит между двух домов - единственных на той улице, проходит через заросший камышом древний ров и входит в темный зев длинной арки-туннеля в средневековом крепостном вале.
Людской поток вливался и выливался из туннеля, который также недавно охранялся часовыми, и, подчиняясь инстинкту, Король влился в людскую вереницу, которая шла навстречу выходящим из замка людям с мрачными лицами, их глаза выражали ужас и отчаяние…
…Тишина.
Могильная тишина.
Темно.
Наверное, так темно бывает ночью в Африке. Однажды мужчины, пришедшие к Алфреду подстригаться на хуторе У Большой Дороги, рассказывали друг другу, где побывали, что повидали в жизни, и один рассказывал, что бывал в Африке, что если там темно, то это намного темнее, чем на острове даже осенью, что ночь в Африке даже чернее, чем негр. Он говорил, что ночью в джунглях страшно очень: темно, не видно, но слышно. Когда рычат хищники, кричат невидимые ночные птицы, шипят змеи, скрипят деревья от ураганного ветра.
Здесь тоже страшно. Темно. Не видно. Слышны вздохи. Тяжелые, скорбные вздохи, полные страха и страдания. Слышны стоны и непонятный скрежет, словно царапает кто-то гвоздем по камню. Сыро и холодно. Все как в могиле. Но это только подвал.
Огромное помещение с малюсенькими оконцами в толстых каменных стенах, оконца разделены на четыре крошечных квадрата толстыми ржавыми крестовидными решетками. Оконца высоко у потолка, до них не добраться.
Он стоит не шевелясь, словно парализованный, по лицу бегут струйки холодного пота, по спине тоже, рубашка прилипает. Что-то пролетело близко, чуть задев голову, волосы обдало дуновением и вонью, что-то зашелестело рядом, затем пискнуло где-то наверху. Повернул голову, ему показалось, что он видит летучих мышей, цепляющихся за выступы в кирпичной кладке потолка, причем эти летучие мыши чернее темноты и висели, похожие на черные призраки.
С отвратительным писком пробежали крысы. Наконец, луч бледного света проник через маленький квадрат у сводчатого перекрытия наверху - луна осветила бледно это царство страха и беззвучия. Освоившись, он увидел людей, сидевших у стены, прижавшихся к ней, недвижимых мужчин и женщин. Лица людей во мраке едва были видны, и все же он понял, что они скованы страхом и ужасом. Стал слышен скрежет слабый, царапание по камню, какая-то тень что-то царапала то ли булавкой, то ли гвоздем о стену. Прочтет ли кто-нибудь в жизни это послание? Раздался стон, кто-то всхлипнул, никто не говорил - здесь все приговорены проклятием, породившим предательство и жадность.
Король стоял и знал, что однажды он все это уже видел, и было тогда лето и жарко на улице, но тоже были подвалы, летучие мыши, кровь и страх. Он знал, что еще будет галерея, а потом большое поле и покойники, лежащие рядами, он знал…