- Ладно, не лезь в бутылку…
- Витька! - крикнул кто-то от дверей. - Какого черта мы тебя ждать должны?!
- Иду. - Виктор перебросил парашют с одного плеча на другое и, вдруг посерьезнев, тихо сказал: - Ты о вчерашнем не болтай: злые языки страшнее пистолета.
- Ты это о чем?
- О том, - усмехнулся Виктор и выразительно щелкнул себя по горлу.
- А-а, протянул Никита. - А я думал, на свадьбу пригласить хочешь.
- Витька! - с нетерпением окликнули Одинцова. - Автобус уйдет.
- Ну так как, договорились? - облизав пересохшие губы, спросил Одинцов.
- Иди, Витя, - с мягкой иронией в голосе проговорил Никита. - Я не футбольный комментатор. Детей мне с тобой не крестить, в паре не летать, так что можешь хоть ведрами - лишь бы на здоровье было.
В серо-зеленых невыспавшихся глазах Одинцова мелькнула тень раздраженности и непонимания. Он похлопал себя по груди, хотел что-то сказать, но, очевидно передумав, махнул рукой и убежал.
Никита сокрушенно вздохнул, быстро переоделся и, получив парашют, отправился к стоянке своего самолета.
Алик, еще издали завидев фигуру друга, заорал:
- Мазур! Никита подошел.
- А где Баранов? - спросил он, не заметив среди присутствующих инструктора.
- Сережку повез, - сказал Алик. - Я, говорит, богомолец, сейчас из тебя дурь выбью. Вот и выбивает. - Он взглянул на часы. - Уже двадцать минут выколачивает.
- Опять правой рукой к левому уху тянулся?
- А левой к правому, - подтвердил Миша. - Истинный христианин.
О случае, когда Бойцов перепутал на тренажере руки, вскоре все забыли. Все, кроме самого Сережки. Что он левша, Бойцов скрывал самым тщательным образом. Но каких трудов ему это стоило, знал только он один. Ему пришлось заново учиться писать, чертить, рисовать, играть в волейбол и даже боксировать. Его левая - главный козырь хозяина - была тем рычагом, которым он не раз укладывал своих соперников на ринге.
Сережка победил свой недуг, но в минуты волнения он иногда забывался, и все возвращалось на круги своя. Во время первого самостоятельного вылета он снова перепутал руки. Баранов, заметив это, побелел.
- Ты что, левша? - спросил он, когда Бойцов по его приказу вылез из машины.
Сережка кивнул.
- Как же я тебя в воздух выпущу? - Баранов был и впрямь озадачен: а вдруг действительно напутает?
- Я же летал, товарищ капитан, - заканючил Сережка, и вид у него в этот момент был такой несчастный, что инструктор не выдержал.
- Лети, - разрешил он. - Только помни, чем все это может кончиться.
Сережка не подвел. Первый самостоятельный вылет он, как и Леня Коренев, провел без сучка без задоринки и заработал самую дорогую в своей жизни пятерку. На "отлично" он летал и впоследствии, но иногда все-таки срывался. Правда, никакой опасности эти срывы уже не представляли, но, как правило, приводили к неточному исполнению фигур сложного пилотажа. И это было обидно. В первую очередь для самого Сережки: досадные промахи бросали тень - и довольно густую - на его репутацию мастера техники пилотирования.
Славка, который лежал, уткнувшись носом в траву, неожиданно перевернулся на спину и, раскинув руки, задумчиво проговорил:
- Ребята, ведь через неделю отпуск… Домой поедем.
- Соскучился? - спросил Никита.
- Царская у нас природа. - Славка, словно вспомнив родные запахи, блаженно потянул носом. - А охота!..
- А у нас давно леса в порядок приведены. - Леня Коренев обиженно, словно заяц, дернул верхней губой и почесал за ухом. - Из Брянска Смоленск видать… А про охоту… Кроме уток, стрелять некого. Все перебили. Одни лоси бродят как неприкаянные.
- Пообщаться не с кем? - участливо спросил Алик.
- Не с кем, - вздохнув, согласился Леня. - Последнего волка лет двадцать назад угрохали.
- А во Франции - еще в прошлом веке, - не оборачиваясь, заметил Джибладзе.
- Ну и дураки. - Леня привстал и из-под руки посмотрел на реку, со стороны которой, ширясь и разрастаясь, медленно наползала темно-лиловая туча. - Грозовая, - сказал он и вопросительно посмотрел на Никиту.
- Прекрасно, - сказал Славка. - Дышать легче станет, а то как в парилке.
- Так ребята в воздухе!
- Не беспокойся, всех вовремя посадят - не детский сад.
- А я, парни, и лося-то в жизни не видел, - смущенно признался Алик.
- Корова и есть корова, - сказал Леня, - только еще беспомощнее. Меня как-то товарищ отца взял с собой на охоту, лицензия у него была на отстрел. Ну, быка мы быстро нашли, вернее, он сам нас нашел. Выскочил на поляну и стоит как вкопанный, а в глазах… передать не могу. И любопытство, и тоска, вот только страха не было. Поднял я ружье, а выстрелить не могу, нет сил. Убийство это, а не охота.
- Убили? - спросил Алик.
- А кто же от такого куска мяса в наше время откажется? - усмехнулся Славка. - А вообще это, конечно, безобразие. Охота - это риск. Ты выходишь со зверем один на один. Кто - кого? Ты должен его загнать, заставить сдаться, чтобы он почувствовал твое превосходство - не человека, вооруженного до зубов, а такого же, как он, зверя, только более мудрого и сильного. А когда, - Славка безнадежно махнул рукой, - волков с вертолета лупят, а белых мишек с бронетранспортеров, это, извините меня, варварство, фашизм! И не понимает человек, что этим он сам себя обкрадывает, лишает права борьбы, риска, опасности, тех качеств, которые всегда вели его вперед и которые формировали в нем путешественника и первопроходца.
- Ты прав, старик, - сказал Ленька, - первооткрыватель должен быть честен, великодушен и смел.
- Леня, так это же твой вылитый портрет, - сказал Алик, натягивая гимнастерку.
- Ты в этом уверен?
- Абсолютно. Меня только смущает одно: что ты собираешься открывать? Может, правда, дернешь за пределы Галактики?
Ленька промолчал. Он всегда уходил в сторону от таких вопросов. Да и не только он один. Отмалчивались в таких случаях и Миша Джибладзе, и Сережка Бойцов, и Слава Завидоиов. А ведь у каждого из них наверняка есть своя мечта, своя дорога, свой крест, который они будут нести до конца своего нелегкого, добровольно выбранного ими пути.
Никита засунул Славке в ухо травинку. Тот, чертыхнувшись, скосил на него любопытный взгляд.
- Старик, а где бы ты хотел летать?
Славка промычал что-то невнятное и перевернулся на другой бок. Но Никита не отставал.
- Ну, а все-таки? - Он легонько ткнул приятеля под ребра.
- "Где, где"! - заорал выведенный из себя Славка. - Куда пошлют, там и буду!
Славка, как и его сверстники, не страдал откровенностью. В восемнадцать лет ребята не настолько мудры, чтобы разыгрывать невозмутимость. Они еще плохо умеют скрывать свои радости и огорчения, победы и поражения, но поделиться мечтой с другом, заявить о себе во весь голос для них порой так же неудобно, как инвалиду обратиться к прохожим, чтобы помогли перейти улицу.
Север! Необжитая, нехоженая земля. Славка заболел им, когда ему исполнилось шестнадцать, и он на летний сезон завербовался в геологическую партию на Чукотку. Однажды, уйдя на охоту, Славка заблудился. Два дня, растерянный и голодный, подавленный одиночеством и тоской, плутал он по крутым отрогам Анадырского хребта. На третий день ему удалось подстрелить оленя. Подкрепившись, Славка двинулся дальше. Холмы, по которым он шел, напоминали исполинские верблюжьи горбы. В низинах было спокойнее, только вода, чавкавшая под ногами, нарушала тишину и первозданный покой природы, но на возвышениях приходилось туго. Ветер - холодный и сильный - посвистывал в голышах и редких травах, забирался за шиворот и, пронизывая до костей, напоминал о теплой палатке, горячей пище, товарищах, которым он принес столько беспокойства. Подстегиваемый отчаянием, Славка медленными рывками продвигался вперед. Вверх, вниз. Вверх, вниз. К середине дня, окончательно вымотавшись, он присел отдохнуть, повел глазами и привстал, удивленный и поверженный. Прислоненные к валунам, тихо покачивались в такт подзавывавшему ветру три самолетных винта. На всех трех - изъеденные ржавчиной металлические дощечки. Славка подошел к центральной и осторожно, чтобы не стереть выцветшую краску, провел по ней ладонью. Прочел:
Ст. летчик ВОЛОДАРСКИЙ
ПАВЕЛ ПЕТРОВИЧ
1911–1935 гг.
"Двадцать четыре года", - с грустью подумал Славка. Он поднял с земли смятые стебельки цветов, засунул их за дощечку и пошел к следующей.
СУХАНОВ
ВЛАДИМИР АНТОНОВИЧ
17.12.1914 - 21.12.1935
Спи, дорогой товарищ.
Третья надпись была самой лаконичной:
ЯСНОВ
СЕРГЕЙ БРОНИСЛАВОВИЧ
1910–1935 гг.
"Двадцать пять". Славка в смятении обошел могилы. Разбитые самолетные лыжи, ржавые куски обшивки фюзеляжа да отлетевший на несколько метров в сторону изуродованный от удара двигатель. И больше ничего. Лишь посвист ветра в этих когда-то натужно ревевших пропеллерах. "Кто эти люди? Куда они летели? Что привело их в этот дикий, неведомый край?"
Наверное, в жизни каждого человека бывают минуты прозрения, когда ты вдруг с неоспоримой ясностью понимаешь, для чего и зачем родился на свет. Осознал в этот момент свое предназначение и Славка. Три затерянные, никому не известные могилы сделали его соучастником подвига этих бесстрашных людей, он почувствовал, что именно в авиации он сможет наиболее полно выразить свой характер, ту жажду напряжений, желаний, преодолений, которые были сутью его натуры. Он любил Север, этот огромный континент белого безмолвия, который еще два-три десятка лет назад штурмовали одиночки, и знал его, но, увы, больше по учебникам и картам, а ему хотелось увидеть его сверху, с высоты, хотелось пролететь маршрутами Чкалова, Ляпидевского, Чухновского, Леваневского, вот этих, спящих здесь вечным сном, ребят, которые дерзнули бросить вызов сумрачному таинству полярной ночи и в январе месяце перевалить через Анадырский хребет, хотелось проложить новые пути и трассы, сделать Север аэродромным, доступным, чтобы подвиг тех, кто шел первым и кто за его освоение отдал жизнь, не канул и вечность, стал бы еще значимее и величественнее.
Славка проверил наличие патронов. Восемь. Он зарядил карабин и троекратно выстрелил. Это была последняя дань закованным в ледяной панцирь ребятам и его, Славкина, клятва продолжить начатый ими путь.
К вечеру его отыскали вертолетчики из местного авиаотряда.
Весь десятый класс Славка посвятил изучению авиации. Ее прошлого и настоящего. Будущее было за ним. В этом он был уверен.
Первые полеты в училище позволили Славке утолить "голод души", но основная работа, работа, которая заполнила бы каждую клетку его организма ощущением жизни, была впереди.
- "Куда пошлют, куда пошлют"!.. - передразнил друга Никита. - Мы все будем "куда пошлют" - люди подневольные. А я тебя спрашиваю: где бы ты хотел? Запад, например, тебя устраивает?
- Нет, - угрюмо проворчал Славка.
- Ну, вот видишь. - Никита сочувственно развел руками. - Остается Юг…
- Юг Джибладзе забил, - влез Алик, - он без солнца на крыльях не может.
- Отлично. Тогда Восток…
- И Восток отпадает. - Алик хлопнул Коренева по плечу. - Байконур… Там Ленька хозяйничать будет.
- Значит, Север, - сказал Никита и посмотрел на друга так, как смотрит следователь на припертого к стене неопровержимыми фактами обвиняемого.
- Значит, Север, - согласился Славка.
- Полярная авиация.
- Полярная. - Славка с вызовом встал. На его недовольном, помятом, словно после сна, лице мелькнула коварная усмешка. - А теперь мы тебя вычислим.
- Не надо, - поморщился Никита, - я тайн от друзей не держу. Тяжелая авиация.
Славка даже в лице переменился. Признание друга было для него открытием.
- Я - человек компанейский, - пояснил Никита, - я, старик, с детства не перевариваю одиночества.
- Женись, - флегматично посоветовал Миша, который успел прослыть отчаянным сердцеедом, и ребята не раз обращались к нему за советом в этих щекотливых вопросах.
- Не поможет, - неожиданно изрек Алик, - это просто двойная перегрузка - 2g. А летчик… Один в бескрайнем небе. Прекрасно. Вот, например, Чкалов…
- Он был испытателем, - вмешался Ленька, - а ты…
- А я пока учусь, - оборвал его Алик, причем так резко и категорично, что ребята изумленно переглянулись.
- Ну, вот и еще одного вычислили, - спокойно подытожил Леня. - Очередь… - он вскинул голову и обеспокоенно завертелся, - за Сережкой… Парни, а ведь один просвет остался, да и его сейчас затянет.
Ленька был прав. Мутные валы тумана, подбиравшиеся к летному полю из-за реки, незаметно обложили все небо. Они словно стиснули, сузили горизонт, который вдруг из привычно далекого и безоблачного превратился в серо-грязный и неимоверно страшно близкий - в конце посадочной полосы хорошо просматривались лишь отдельные верхушки деревьев. Но разрыв - небольшой, достаточно чистый - еще был, солнечные лучи, пробиваясь сквозь него, как через сито, бросали на землю яркие кратковременные сполохи.
- Летит! - неистово взвизгнул Алик.
- Вовремя, - заметил подошедший Ашир Аширович и, скосив недовольный взгляд в сторону здания метеослужбы, отпустил по их адресу довольно пристойное с авиационной, но никак не с гражданской точки зрения замечание.
Самолет вошел в разрыв и, сверкнув серебристостью оперения, которое, как он только снова вошел в туман, посерело, начал пологое снижение.
- Это не Баранов, - проговорил Ашир Аширович, - это кто-то из третьей эскадрильи.
- Витька! - выдохнул Никита. - Его "МиГ".
- Успел, - сочувственно произнес Леня.
В тот же момент самолет, круто задрав нос, взмыл вверх и через секунду скрылся за верхушками деревьев.
- Он что, с ума сошел? - Миша Джибладзе потуже стянул ремень гимнастерки и с недоумением взглянул на ребят.
- Похоже, - тихо пробормотал Ашир Аширович, нервно вытирая руки ветошью. - Спокойно, желуди, спокойно, криком делу не поможешь.
Кричать никто и не собирался, но мнимое спокойствие старого механика ребятам не передалось. Они уже достаточно поднаторели в летном деле и прекрасно понимали, чем может закончиться это, на первый взгляд безобидное, происшествие.
Особенно для Витьки. Баранов был мастером и в совершенстве владел методом слепой посадки, но и за него болела душа - слишком низко стелился по земле туман.
Витьке, по всей вероятности, пришлось бы катапультироваться. Такой вариант не исключался. Но о таком способе покидания машины он знал только теоретически. А от теории до практики, особенно в летном деле, как известно, не один и не два шага.
Любая случайность может погубить растерявшегося курсанта.
Прошло несколько томительных минут. Просвет неумолимо сужался. Его рваные края, клубясь и наваливаясь друг на друга, все плотнее сжимали спасительное кольцо.
На аэродроме неистово взвыла сирена, и к концу посадочной полосы, к тому месту, где должно было состояться приземление самолета, помчались санитарная и пожарная машины.
- Летит! - снова заорал Алик.
Это был Витькин "МиГ". Войдя в разрыв, он быстро прижал машину к земле, и через несколько секунд самолет, мягко коснувшись колесами бетонки, целый и невредимый заруливал на стоянку.
- Ничего не понимаю! - Ашир Аширович, цокнув языком, провел ладонью по вспотевшей шее и с тоской глянул на сузившийся до размеров одеяла просвет. Секунда - и в него ворвался "Як" Баранова. Он остановился в конце полосы. Мотор несколько раз чихнул и заглох.
- Порядок, - вздохнув, сказал Ашир Аширович. Взгляд его просветлел, и в нем, как в трехгранной призме, когда в нос смотришь со стороны, заиграли озорные зайчики. - Везучий, дьявол!
- Мастер, - сказал Алик.
- Горючее кончилось, растяпа, - улыбаясь, заметил Ашир Аширович. - Тик-в-тик. Еще бы несколько секунд, и пахал бы он "пузом" колхозное поле.
Минут через двадцать тягач забуксировал "Як" на стоянку. Баранов хмурился и, покусывая губы, нервно курил. У Сережки был вид более спокойный. Он нелепо растягивал в улыбке рот, закатывал глаза и все похлопывал себя по груди и ляжкам, словно проверяя целость и невредимость некоторых составных частей своего тела.
Подъехал шахматноклетчатый "газик" руководителя полетов Еремеева.
- Как дела, капитан? - спросил он, высунувшись из машины.
- Нормально. - Баранов хрипло рассмеялся и бросил быстрый испытующий взгляд на Витьку, который сидел на заднем сиденье. Видик у него был, как у только что побывавшего в нокдауне боксера, - растерянный, беспомощный и, как про себя отметил Никита, немного придурковатый.
- На третий круг меня бы не хватило, - сказал Баранов, - на нуле садился.
- Благодари его, - закашлялся Еремеев. - За него боялся, ты-то должен был выкрутиться.
- Что с тобой случилось? - спросил Баранов, подойдя к дверце. - Какого хрена ты на второй круг попер?
- Сам не понимаю, товарищ капитан, - не поднимая глаз, пробормотал Витька. На его побледневшем лице выступили красные пятна. - Словно отключился… Показалось, что рубанусь прямо в землю носом. Я по газам. Только наверху в себя пришел, как будто ничего и не было.
- Не пил вчера?
Витька посерел, отчаянно закрутил головой:
- Я этим не балуюсь, товарищ капитан.
- Ладно, - проворчал Еремеев, - я его сейчас врачам сдам, там разберутся. Поехали. - Он кивнул шоферу и, козырнув Баранову, мол, будь здоров, захлопнул дверь. Машина, взревев двигателем, унеслась.
Капитан задумчиво посмотрел ей вслед, сдвинул на затылок фуражку и, смахнув со лба пот, спросил:
- Обедали?
- Никак нет, - отчеканил за всех Джибладзе.
- Идите в столовую. Разбор вечером устроим. А пока мозгами пошевелите. Что к чему, как, зачем… Вариантики продумайте - они были. - И он, не оглядываясь, зашагал в сторону КДП.
…Перед прыжками Никита забежал к врачу. Храмов предложил ему сесть, смерил давление и как бы между прочим спросил:
- Ты не дружил с Одинцовым?
- Как вам сказать… - Никита вспомнил, что доктор несколько раз видел их вместе, и посчитал вопрос правомерным. - Обстоятельства…
- А столкновений у тебя с ним не было? - Храмов выдержал паузу. - Личного, сугубо личного характера?
Никита на какое-то мгновение растерялся.
- Нет, - наконец проговорил он, чувствуя, что краснеет. - По крайней мере, серьезных. А что с ним?
- У него сильное нервное потрясение. Меня интересуют причины. Личного они порядка или… Он любит авиацию?
- Мне неизвестно, чего и кого он больше любит, - довольно резко ответил Никита, не понимая, почему его втягивают в эту историю.
- Не кипятись. - Храмов достал сигареты. - Закуришь?
- Спасибо.