- Возможно, но наверняка было тяжело переезжать, после того как столько в жизни изменилось. Да еще и в такой маленький дом.
- Нас было всего двое. Много места нам не требовалось.
Мы переехали в тесный, сдаваемый в аренду домик с двумя спальнями в худшем районе Клейтон-Фолс, с видом на целлюлозную фабрику. Пузырьки из-под лекарств сменились бутылками из-под водки. Мамины розовые шелковые халаты стали нейлоновыми, а духи "Уайт Аайнен" от Эсте Лаудер были поддельными. Хотя с деньгами у нас было неважно, она все равно умудрялась покупать французские сигареты - она считала, что все французское элегантно, - и свою не такую уж элегантную водку. "Попов" - это все-таки не "Смирнофф".
Она продала не только наш дом, но и все отцовские вещи. Но, разумеется, оставила призы Дэйзи и все ее костюмы, которые и сейчас висели в мамином шкафу.
- Но вы не так уж долго оставались с ней только вдвоем?
- Ей пришлось многое пережить. Это тяжело для матери-одиночки. Да и вариантов тогда было не так уж много.
- Поэтому она решила, что должна найти мужчину, который сможет о ней позаботиться, - улыбнулся он.
Я внимательно посмотрела на него.
- Она работала… после той аварии.
Она была секретаршей в небольшой строительной компании, но в основном напряженно работала над тем, чтобы хорошо выглядеть. Она никогда не выходила из дома без полностью сделанного макияжа, но, поскольку часто выпивала, размазанные глаза или слишком яркие щеки были для нее делом обычным. Однако это каким-то образом срабатывало, как это бывает с поломанной любимой куклой, и мужчины смотрели на маму так, будто готовы были спасать ее от этого большого и жестокого мира. Статус недавно овдовевшей женщины не мешал ей улыбаться им в ответ.
Через четыре месяца у меня появился отчим, мистер Большая шишка. Он занимался продажами в какой-то фирме, ездил на "кадиллаке", курил сигары и даже носил ковбойские сапоги что могло бы иметь какой-то смысл, будь он из Техаса или хотя бы из провинции Альберта в Канаде, - но не думаю, чтобы он когда-нибудь вообще уезжал с острова. Мне кажется, что он - этакий пообтрепавшийся крутой парень, по-своему красивый, в стиле стареющего Тома Селлека. Сразу после того как они поженились, мама бросила работу. Думаю, она считала его очень надежным.
- А что ты думала о своем новом отце?
- Он нормальный. И, похоже, действительно любит ее.
- Значит, у твоей матери появилась новая жизнь, но где было в ней место для тебя?
- Уэйн пробовал…
Я хотела, чтобы мои отношения с ним хоть отдаленно напоминали ту близость, какая была у меня с отцом, но нам просто не о чем было разговаривать. Он не читал ничего, кроме эротических журналов или буклетов, предлагавших способы быстрого обогащения. Потом я выяснила, что могу рассмешить его. Как только я поняла, что он считает меня забавной, я стала строить из себя полную дурочку и делать все, чтобы он лопался от смеха. Но когда такое случалось, матери это быстро надоедало и она бросала что-нибудь вроде: "Прекрати, Уэйн, ты только провоцируешь ее". Поэтому он останавливался. Меня это задевало, и я насмехалась над ним, где только могла, превращаясь в самоуверенную нахалку. В конце концов мы с ним просто перестали замечать друг друга.
Выродок внимательно смотрел на меня, и я поняла, что мои попытки больше узнать о нем привели к тому, что в итоге он больше узнал обо мне. Пора было возвращаться к своим задачам.
- А что ваш отец? - сказала я. - Вы о нем ничего не рассказывали.
- Отец? Этот человек никогда не был мне отцом. Он и для нее тоже был недостаточно хорош, только она не хотела этого замечать. - Голос его повысился. - Ради бога, он был разъезжающим коммивояжером, жирным волосатым коммивояжером, который…
Он пару раз судорожно сглотнул, потом сказал:
- Я должен был освободить ее.
У меня по спине пробежал холодок, но не от его слов, а от пустой безучастности, с какой они были произнесены. Мне хотелось узнать об этом больше, но инстинкт подсказывал мне, чтобы я остановилась. Это не имело значения. Как бы там ни было, бушевавшая в нем буря миновала.
Он с улыбкой вскочил с кровати, потянулся и, удовлетворенно вздохнув, сказал:
- Достаточно разговоров. Мы должны отпраздновать начало нашей собственной семьи. - Он бросил на меня тяжелый взгляд и кивнул. - Оставайся здесь.
Он оделся, набросил на себя пальто и скрылся на улице. Через открывшуюся дверь в комнату ворвался запах опавших листьев и мокрой грязи - ароматы умирающего лета.
Вернулся он с раскрасневшимся лицом, глаза возбужденно блестели. Одну руку он прятал за спиной. Он сел рядом со мной и вытянул руку вперед. Кулак был сжат.
- Иногда в жизни приходится переживать тяжелые времена, - сказал он. - Но это всего лишь испытание, и если мы остаемся сильными, то в конце концов бываем вознаграждены. - Он заглянул мне в глаза. - Дай руку, Энни.
Не отводя от меня взгляда, он положил мне в ладонь что-то маленькое и холодное. Я боялась посмотреть, что это.
- Когда-то очень давно я уже давал это кое-кому, но она этого не заслуживала.
Моя ладонь начала зудеть.
Он удивленно приподнял брови.
- Неужели тебе не хочется посмотреть на это?
Я медленно опустила глаза и увидела на ладони тонкую золотую цепочку.
Он протянул руку и пальцем коснулся крошечного золотого сердечка.
- Правда, красиво?
Мне ужасно хотелось зашвырнуть эту цепочку как можно дальше.
- Да, да, конечно. Спасибо, - сказала я.
Он взял цепочку у меня с ладони.
- Сядь, чтобы я мог надеть ее на тебя.
Когда холодный металл коснулся кожи, по моему телу пробежали мурашки.
Я хотела спросить, что случилось с девушкой, которой принадлежала эта цепочка, но побоялась, что он может мне ответить.
- Ну хорошо, док, я серьезно начинаю заниматься исследованием своего отношения - да, да, я знаю, что уже как-то делала это. Но сейчас я действительно начинаю вникать в природу вещей. Таких вещей, как, скажем, моя жизнь. Знаете, я, возможно, не всегда была маленькой жизнерадостной девочкой, до того как все это случилось, по целому ряду серьезных причин - смерть сестры, смерть отца, пьющая мать, туповатый отчим, но я, по крайней мере, не пыталась вынести все это дерьмо на всеобщее обозрение. А что теперь? Блин, да сейчас меня выводит из себя буквально каждый! Вы, репортеры, копы, почтальон, камень посреди дороги. Ладно, с камнем я, пожалуй, погорячилась. Честно, раньше я любила людей. Черт побери, можно даже сказать, что я была чертовски человечной личностью! А теперь?
Возьмите моих друзей. Они звонят мне или пытаются заходить в гости, они по-прежнему приглашают меня повсюду, но я при этом сразу начинаю думать, что им очень хочется расспросить, как продвигается следствие, или что это предложения типа "мы действительно должны были бы пригласить эту бедняжку с собой".
Посмотрите, с моей стороны думать так - не говоря уже о том, чтобы произносить это вслух, - выглядит недоброжелательно и по-детски, потому что мне следовало бы быть благодарной людям, которые хотя бы пробуют как-то заботиться обо мне, верно?
На самом деле в моей жизни происходит мало такого, чем мне хотелось бы поделиться, и я понятия не имею о половине всего того дерьма, которое они обсуждают между собой. Я не в курсе новостей кино, событий в мире, всяких тенденций и технологий. Поэтому если мне приходится сталкиваться с людьми во время непродолжительных вылазок во внешний мир, я спрашиваю об их жизни, и они облегченно вздыхают и начинают нести весь этот бред о кризисе рабочих мест, или о новом бой-френде, или о путешествии, в которое они отправляются. Я говорю себе: это звучит обнадеживающе и успокаивающе, что, несмотря на то что моя жизнь исковеркана, люди продолжают просыпаться по утрам и отправляются жить своей нормальной повседневной жизнью. Когда-нибудь и я смогу снова начать жаловаться на свою работу.
Но после того как мы прощаемся и я смотрю, как они уходят, возвращаясь в свою обычную, нормальную жизнь, Я снова начинаю чувствовать эту озлобленность. Я ненавижу их за то, что они не испытали той боли, которую испытывала я, ненавижу их за способность быть довольными собой. И еще ненавижу себя за эти ощущения.
Мне даже удалось отдалиться от Кристины, хотя без борьбы она не сдалась. Когда я вернулась в свой дом, она с ног сбилась, приводя там все в порядок, собирая мебель, занимаясь подключением всех коммунальных служб. Заботливое отношение когда-то было одной из черт, которая нравилась мне в ней больше всего. Черт, я бы с радостью позволила Кристине налаживать мою жизнь. Но когда она начала расхаживать по моему дому с книжкой по фэн-шуй, смотреть, что тут нужно переделать, чтобы я притягивала жизненную энергию, подсовывать мне списки телефонов психотерапевтов, - это было еще до вас, - а также брошюры по реабилитации для жертв изнасилования, я становилась все более склонной спорить с ней, а она становилась все агрессивнее.
Потом она зашла с другой стороны - типа "давай обо всем поговорим" - и начала приносить с собой вино и карты таро. Она раскладывала их, а потом зачитывала многозначительные фразы, вроде "Ты напряженно боролась в одиночку. Пришло время разделить свое бремя с самыми близкими людьми". Если до меня не сразу доходила вся глубина мысли, каждое подобное утверждение сопровождалось заглядыванием мне в глаза и выразительной паузой. Эти визиты, если они и не особо нравились мне, я, по крайней мере, как-то терпела. Но после того как однажды она, разложив карты, заявила:
- Ты никогда не сможешь уйти от этого, если не начнешь об этом говорить, - я потеряла терпение и сорвалась.
- Наверное, твоя жизнь, Кристина, действительно ужасно тебе не нравится, если тебе требуется копаться еще и в моем дерьме.
У нее стало такое страдальческое выражение лица… Я пробормотала какие-то извинения, но она все равно вскоре ушла.
Последний раз, когда мы с ней общались, несколько месяцев назад, мы договорились о времени, когда она принесет мне свои старые вещи, - я пыталась как-то открутиться от этого, но она никаких отказов не принимала, настаивая, что это должно взбодрить меня. За час до ее предполагаемого приезда все мои внутренности вдруг начали буквально завязываться в узел от злости и негодования. Я отправила ей на пейджер сообщение, отменяя нашу встречу, а сама на три часа укатила на машине из дома. Вернувшись, я нашла на ступеньках большую коробку с одеждой, которую тут же отправила в подвал.
Когда она позвонила на следующий день, я не взяла трубку, но она оставила сообщение на автоответчике, возбужденное и легкомысленное, в котором спрашивала, получила ли я одежду, и говорила, как ей не терпится взглянуть на меня в ней. Я перезвонила ей на голосовую почту и поблагодарила, но с тех пор больше ни на одно ее сообщение не отвечала.
Что со мной происходит, черт побери? Почему меня все так мучительно раздражают?
Однажды ночью я отчетливо услышала, как Выродок назвал какое-то имя. Он произнес его недостаточно громко, так что я толком не разобрала, но могу сказать, что звал он не меня. Я была не настолько глупа, чтобы расспрашивать его, тем не менее удивилась.
В плане секса он вел себя очень основательно. И слава богу! Если говорить об извращенцах вообще, я считаю, что мне еще повезло. Поймите, я не собираюсь делать ему комплименты. Я просто хочу сказать, что он не долбил меня в задницу и не заставлял у него сосать, - вероятно, догадывался, что я попытаюсь откусить ему член. Я прекрасно выучила свою роль. Я хорошо знала, где прикоснуться и как прикоснуться, что сказать и как сказать. Я делала все, чтобы это заканчивалось побыстрее, и достигла замечательных успехов.
Физически это помогало мне сдерживать его, но эмоционально каждый раз еще какая-то часть меня сдавалась и безвозвратно ускользала.
Как только Выродок узнал, что я беременна, он, похоже, перестал заботиться о том, чтобы заниматься всеми этими делами каждую ночь, но вот принятие ванн не прекращалось. Иногда он просто клал голову мне на грудь и разговаривал со мной, пока не засыпал. В своей неторопливой манере он излагал мне свои теории относительно всего - от пыли до блевотины. Но в основном он останавливался на вопросах любви и общества. Например, он утверждал, что наше общество ориентировано на захват и удержание, но все эти рассуждения не мешали ему самому захватить и удерживать меня.
При мысли о том, что наши с ним гены скрестятся, создав что-то третье, мне делалось дурно. Меньше всего на свете мне хотелось быть с ним каким-либо образом связанной, и, когда мы ночью лежали в постели, я страстно желала, чтобы у меня произошел выкидыш. Все негативные мысли, какие только могла придумать, я направляла против растущего во мне чудовища и визуализировала, как оно отторгается моим телом. Часто я просыпалась в холодном поту после ночных кошмаров, в которых омерзительного вида эмбрионы в клочья разрывали мне внутренности.
Всю зиму голова моя была занята мыслями о том, как я буду рожать здесь, с Выродком под боком. Когда он заставил меня читать книгу про роды в домашних условиях, слова буквально застревали у меня в горле. В прошлом, когда по телевизору показывали рожающих женщин, я закрывала глаза рукой, потому что не могла смотреть, как эти несчастные кричат, пока из их тела вытаскивают эту штуку. Я всегда думала, что, если мне придется рожать, я наглотаюсь массу каких-нибудь наркотиков, а муж будет шептать мне всякие ободряющие слова, пока я буду находиться в полуотключенном состоянии.
Хорошее расположение духа Выродка по поводу моей беременности продолжалось всего пару месяцев. В один день ему нравится, как выглядят мои ногти, на другой он командует, чтобы я сделала маникюр заново. Сегодня пописать в течение одной минуты ровно в два часа - это нормально, завтра он в это время буквально выдергивает меня из туалета и говорит подождать до трех. Для беременной женщины, у которой размер мочевого пузыря уменьшился, это было очень мучительно.
По утрам я надевала то, что он выбрал, но потом в течение дня он заставлял меня переодеваться. Если во время осмотра посуды он находил хотя бы малейшее пятнышко, то заставлял меня все перемывать. Как-то я отказалась скрести ванную комнату, настаивая на том, что она и так чистая, в итоге заработала удар по лицу и драила после этого уже всю хижину, от стенки до стенки. Я научилась придавать своему лицу строго дозированное выражение смиренной покорности, заставляла себя постоянно опускать глаза и втягивать голову в плечи, как побитая собака.
Однажды в конце января мы только что позавтракали, я убирала со стола. Выродок следил за мной некоторое время, а потом сказал:
- Я уезжаю.
Причем таким тоном, будто сообщал мне, что идет выбросить мусор.
- На сколько? Куда? Вы не можете бросить меня здесь совсем одну…
- Правила здесь устанавливаю я, Энни.
Лицо его было невозмутимо спокойным.
- Вы могли бы взять меня с собой. Вы можете привязать меня в фургоне или что-нибудь в этом роде. Пожалуйста!
Он покачал головой.
- Здесь ты будешь в большей безопасности.
Выродок вытащил из шкафов кое-какие продукты, в основном витаминные напитки и протеиновый порошок, который нужно разводить с водой, и оставил все это на кухонной стойке. И никакой утвари.
Обычно мне запрещалось подходить к дровяной печи, но сейчас он отпер ее и снял экран. Потом он притащил в дом тонну дров и разжег для меня огонь. У меня не было топора, не было газеты или чего-нибудь еще, чтобы можно было разжечь новый огонь от углей, так что следовало позаботиться о том, чтобы этот разведенный огонь не погас.
Он уже несколько месяцев никуда не уезжал, поэтому я решила, что у него начали заканчиваться припасы и он отправляется в город, чтобы их пополнить. Я понятия не имела, где он держит еду, а все, что он приносил, находилось в одних и тех же герметично закрывающихся пакетах, так что я никогда не могла определить, из какого это магазина, но догадывалась, что у него была морозильная камера, а может быть, подвал или сарай снаружи. Я надеялась, что целью его поездки действительно были продукты. А может, он хочет поехать, чтобы снова увидеть Кристину? Что, если он найдет другую женщину, которая понравится ему больше, и он позабудет обо мне? За сколько времени человек может умереть с голоду? Остаться совсем одной я боялась больше, чем его самого.
За пару лет до моего случая из Клейтон-Фолс пропала девушка, и, гуляя с Эммой по лесу, я всегда боялась случайно наткнуться на ее тело. Теперь я думала, что, может быть, мир полон таких девушек, как я. Их семьи пережили это горе. На первых страницах газет их фотографии уже не печатают. Они просто заперты в какой-то хижине или темнице, каждая со своим выродком, и продолжают ждать, когда кто-нибудь спасет их.
Когда я делала очередную пометку на стене, то старалась не думать о том, сколько времени уже здесь нахожусь. Я пыталась заставить себя верить, что каждый прожитый день приближает меня к тому моменту, когда меня найдут. Чем дольше я остаюсь жива, тем больше времени я даю им, чтобы меня найти. Я думала о том, что произойдет, если меня спасут, когда я буду беременна. Срок приближался к пяти месяцам, и я была уверена, что делать аборт уже слишком поздно. Впрочем, не думаю, что смогла бы такое вынести, независимо от того, как я относилась к этому ребенку. Я думала о том, как близкие и Люк отнесутся к моей беременности. Я не могла себе представить, что Люк держит на руках ребенка моего насильника и радуется его появлению на свет. Впрочем, я и себя в этой роли представляла с большим трудом.
Вы могли бы решить, что мне нравилось, когда Выродка не было дома, но на самом деле я с каждым днем тревожилась все больше и больше. Я ждала, когда же дверь наконец откроется, и молилась об этом. Я ненавидела его, но не могла дождаться, когда увижу его снова. Я полностью зависела от него.
Не зная точно, когда он появится, я тратила оставленную еду очень экономно. Его не было рядом, чтобы говорить мне, когда есть, поэтому я старалась придерживаться ритма своего организма, но при этом мне постоянно хотелось есть. Я знаю, что очень многих женщин тошнит в начале беременности, но я ничего такого не чувствовала - просто была сонной и постоянно голодной.
Всю свою жизнь я старалась как можно больше времени проводить вне дома: летом я каждый вечер ходила купаться, а зимой по выходным каталась на лыжах. А здесь мне приходилось торчать в четырех стенах. Я постоянно ходила взад-вперед по хижине. Много лет назад я видела в зоопарке медведя, который бегал вдоль ограды, - туда-сюда, туда-сюда… Он вытоптал в земле глубокую канаву. Помню, я тогда подумала, что он, наверное, предпочел бы умереть, чем жить такой жизнью.
Когда я переставала ходить, то прислонялась к стенам и Пыталась представить, что находится за ними, или сидела в ванной, прижавшись глазом к дырке в стене. Если снаружи было солнце, через дырку пробивался узенький луч, оставлявший на внутренней стороне двери в ванную маленькое пятнышко света, и я часами следила за тем, как оно медленно сползало вниз, пока не исчезало полностью.