- Я не могу отпускать вашего брата домой на каждые похороны. Вы должны это понимать, Баннистер.
- Похороны ни при чем, - говорю я. - У меня нет бабушки.
- Тогда какого черта?
- Вы следите за расследованием убийства судьи Фосетта в Роаноке?
Он хмурится и откидывает голову, как будто услышал оскорбление. Я проник к нему по ложному поводу, что непременно считается нарушением режима в каком-нибудь из бесчисленных федеральных руководств. Он еще не решил, как реагировать на услышанное, поэтому, качая головой, повторяет:
- Какого черта?
- Убийство федерального судьи. Пресса только об этом и пишет.
Трудно поверить, что он умудрился пропустить всю эту историю, хотя совершенно не исключено. То, что я читаю по несколько газет в день, еще не значит, будто остальные делают то же самое.
- Федерального судьи? - переспрашивает он.
- Вот именно. Его нашли вместе с любовницей в домике на берегу лесного озера на юго-востоке Виргинии. Обоих застрелили.
- Ну да, я читал. Но вы-то тут при чем?
Он раздражен моим враньем и соображает, как меня наказать. Могущественный начальник тюрьмы не может допустить, чтобы его грубо использовал простой заключенный. Роберт Эрл вращает глазами, придумывая кару.
Мой ответ должен прозвучать как можно драматичнее, чтобы Уэйд не счел его смешным. У заключенных слишком много свободного времени, вот они и изобретают прихотливые доказательства своей невиновности, придумывают теории заговоров, начитавшись статей о нераскрытых преступлениях, копят секреты, чтобы обменять их на условно-досрочное освобождение. Короче говоря, заключенные только и думают, как бы освободиться, и Роберт Эрл, ясное дело, всего этого навидался и наслушался.
- Я знаю, кто убил судью, - провозглашаю я с максимальной серьезностью.
К моему облегчению, мои слова не вызывают у него улыбки. Он отъезжает в кресле, теребит подбородок, несколько раз кивает.
- Как же вы набрели на эти сведения?
- Я встретил убийцу.
- Здесь или вне лагеря?
- Этого я вам сказать не могу, господин начальник. Но я говорю правду. Судя по тому, что пишут, расследование ФБР ничего не дает. И не даст.
У меня безупречное дисциплинарное досье. Я ни разу не сказал грубого слова сотруднику тюрьмы, никогда не жаловался. У меня в камере нет ничего недозволенного, даже лишнего пакетика сахара из столовой. Я не играю в азартные игры и не беру в долг. Я помогал с решением юридических проблем десяткам заключенных и даже нескольким сотрудникам, включая самого начальника тюрьмы. Библиотека у меня содержится в образцовом порядке. Иными словами, я заслуживаю доверия, хотя и заключенный.
Он кладет локти на стол и скалит желтые зубы. У него темные круги под вечно влажными глазами пьяницы.
- Позвольте мне угадать, Баннистер. Вы намерены поделиться информацией с ФБР, заключить сделку и выйти на свободу. Правильно?
- Совершенно верно, сэр. Это и есть мой план.
Теперь его разбирает смех - вернее, пронзительное кудахтанье, само по себе уморительное. Откудахтавшись, он спрашивает:
- Когда вы освобождаетесь?
- Через пять лет.
- Ничего себе сделка! Называете имя - и здравствуй, свобода, на пять лет раньше срока?
- Все просто, проще не придумаешь.
- Что вы хотите от меня, Баннистер? - рычит он, забыв про смех. - Чтобы я позвонил фэбээровцам и сказал, что тут у меня один знает убийцу и готов заключить сделку? Им, наверное, звонят с этим по сто раз в день, все больше придурки, мечтающие о вознаграждении. Зачем мне рисковать своей репутацией, ввязываясь в ваши игры?
- Потому что я знаю правду, кроме того, вам известно: я не придурок и не болтун.
- Почему бы вам самому им не написать, зачем втягивать меня?
- Напишу, если хотите. Но вы все равно в это включитесь, поскольку ФБР мне поверит, вот увидите. Мы заключим сделку, и я освобожусь. А вы обеспечите поддержку.
Он откидывается в кресле, будто раздавленный должностными обязанностями, подпирает кончик носа большим пальцем.
- Знаете, Баннистер, на сегодня у меня во Фростбурге шестьсот два человека, и вы последний из них, кого я ждал в своем кабинете с такой сумасшедшей затеей. Последний из всех!
- Благодарю вас.
- Не стоит благодарности.
Я наклоняюсь вперед и смотрю ему прямо в глаза.
- Послушайте, господин начальник, я знаю, о чем говорю. Понимаю, вам трудно доверять заключенному, но все равно, выслушайте меня. Я располагаю чрезвычайно ценной информацией, которую ФБР схватит, как горячий пирожок. Пожалуйста, позвоните им.
- Даже не знаю, Баннистер… Мы оба предстанем дураками.
- Пожалуйста!
- Я подумаю. А теперь проваливайте. Скажете Марвину, что я отказал вам в поездке на похороны.
- Да, сэр. Спасибо.
Интуиция мне подсказывает, что начальник тюрьмы не пропустит небольшого развлечения. Управление лагерем нестрогого режима с покладистым контингентом - скучное занятие. Почему бы не принять участие в расследовании самого громкого убийства в стране?
Выйдя из административного корпуса, я пересекаю квадратный двор, центр нашего лагеря. По одну его сторону стоят два спальных корпуса на сто пятьдесят человек каждый, по другую - еще два таких же. Восточный и западный кампусы прямо как в небольшом симпатичном колледже.
Дорогого мистера Марвина я нахожу в надзирательской дежурке рядом со столовой. Если я туда войду, то меня шлепнут или вздернут. Но стальная дверь открыта, и я вижу, что там происходит. Марвин развалился на складном стуле, в одной руке у него стаканчик с кофе, в другой жирное пирожное. Он зубоскалит с двумя СИСами. Если эту троицу зацепить крюками за шеи и взвесить на весах для мясных туш, то вместе они потянут на тысячу фунтов.
- Чего тебе, Баннистер? - бурчит Даррел при виде меня.
- Просто хотел вас поблагодарить, сэр. Господин начальник отказал, но все равно спасибо.
- Вот видишь, Баннистер. Прими мои соболезнования.
После этого кто-то из надзирателей пинком захлопывает дверь прямо перед моим носом. Стальной лист гудит и вибрирует, и от этого меня пробирает дрожь. Знакомый звук!
Мой арест. Городской "Сивик клаб" устраивал по пятницам ленч в историческом отеле "Джордж Вашингтон", всего в пяти минутах пешком от моей работы. В клубе состояло человек семьдесят пять - все, за исключением троих, белые. В тот день я был там вообще единственным черным, но это не важно. Я сидел за длинным столом, жевал неизбежную резиновую курицу с холодным горошком и болтал с мэром и с каким-то страховым агентом. От обычных тем - погоды и футбола - мы перешли к политике, но, как всегда, осторожно. Это был типичный ленч в "Сивик клаб": полчаса на еду и еще полчаса на чью-нибудь скучную речь. Только в тот памятный день мне не было суждено насладиться речью.
У входа в банкетный зал началась какая-то возня, потом ворвался целый взвод вооруженных до зубов федеральных агентов, собравшихся, похоже, всех нас перебить. Настоящий полицейский спецназ в полном черном облачении ниндзя: пуленепробиваемые жилеты, устрашающее оружие, боевые каски, совсем как у гитлеровцев. Один из них проорал: "Малкольм Баннистер!" Я инстинктивно поднялся и промямлил: "Какого, собственно, черта?" В меня тут же прицелились из пяти автоматических винтовок. "Руки вверх!" - отважно гаркнул их главный, и я повиновался. Через несколько секунд меня заставили опустить руки, заломили их за спину, и я впервые в жизни почувствовал, что это такое - застегнутые на запястьях тяжелые наручники. Отвратительно и незабываемо. Меня поволокли по узкому проходу между обеденными столами и вытолкали из зала. Последнее, что я услышал, был голос мэра: "Это произвол!"
Само собой, после сего драматического вторжения члены клуба поспешили разойтись.
Вооруженные головорезы чуть ли не бегом преодолели вместе со мной вестибюль отеля. Кто-то предупредил местное телевидение, и камера засняла, как меня сажают на заднее сиденье черного "шевроле-тахо", между двумя молодцами в черном. По дороге в городскую тюрьму я спросил:
- А без этого цирка никак нельзя?
Главный, поигрывая на переднем сиденье карабином, бросил не оборачиваясь:
- Помалкивай!
- Не собираюсь! Арестовать вы меня можете, но заставить молчать - нет. Вам понятно?
- Сказано, помалкивай!
Головорез справа приставил к моему колену дуло своей "пушки".
- Уберите эту штуку, - сказал я, но дуло никуда не делось. - Похоже, вы от этого тащитесь. Это так возбуждает - прикидываться крутыми парнями, набрасываться на невиновных людей! Чистое гестапо!
- Ты что, глухой? Заткнись!
- И не подумаю! У вас есть ордер на арест?
- Есть.
- Покажите.
- В тюрьме покажу, а пока лучше помалкивай.
Ниже его гитлеровской каски виднелась полоска шеи, и она на глазах багровела. Я набрал в легкие побольше воздуха и приказал себе успокоиться.
Каска. Я сам носил такую четыре года, пока служил морпехом. В ней я воевал в первой Войне в заливе. Второй полк, восьмой батальон, вторая дивизия, морская пехота США. Это мы, морпехи, первыми ударили в Кувейте по иракцам. Великой битвой это не назовешь, но я насмотрелся на убитых и раненых с обеих сторон.
А теперь я сидел между игрушечными солдатиками, ни разу не слышавшими настоящей стрельбы и не способными пробежать даже мили. Но вообще-то они были еще ничего.
Рядом с тюрьмой уже караулил репортер местной газетенки. Мои стражи не спешили, чтобы он успел меня как следует заснять. Молодцы, нечего сказать.
Скоро я узнаю, что другой отряд официальных бандитов устроил налет на помещение фирмы "Коупленд, Рид и Баннистер", пока я сидел на ленче вместе с другими членами "Сивик клаб". Все было блестяще продумано и спланировано: отряд дождался полудня, когда в конторе осталась только бедная миссис Хендерсон. Согласно ее показаниям, они ворвались с карабинами наперевес и давай драть глотки, браниться, угрожать. Швырнули на ее письменный стол ордер на обыск, заставили сесть в кресло у окна и пообещали арестовать, если она осмелится делать еще что-нибудь, кроме вдохов и выдохов. Наша скромная контора подверглась форменному разгрому. Вывезли все: компьютеры, принтеры, десятки коробок с документами. В разгар обыска с обеда вернулся Коупленд. Стоило ему запротестовать, как его взяли на мушку. Пришлось присесть рядом со всхлипывающей миссис Хендерсон.
Арест стал полной неожиданностью. ФБР взяло меня в оборот за год с лишним до того. Я нанял адвоката, и мы с ним изо всех сил старались сотрудничать со следствием. Эксперты ФБР дважды проверяли меня на детекторе лжи. Мы предоставили все документы, которые я как юрист имел право показать, не нарушая требований этики. Дионн я рассказывал об этом далеко не все, но она знала, что я не нахожу себе места от тревоги. Я не мог справиться с бессонницей, ел через силу - пропал аппетит. Наконец, после целого года жизни в постоянном страхе, ФБР уведомило моего адвоката, что правительство утратило ко мне интерес.
Правительство солгало - не в первый и не в последний раз.
В городской каталажке - хорошо знакомом мне месте, которое я посещал не меньше двух раз в неделю, - закрепился еще один взвод агентов. На них были просторные куртки с желтыми буквами "ФБР" на спинах, и все изображали крайнюю деловитость, хотя понять, чем они заняты, не представлялось возможным. Местные полицейские, многие - мои хорошие знакомые, держались в сторонке и смотрели на меня смущенно и сочувственно.
Так ли уж необходимо было задействовать две дюжины федеральных агентов, чтобы арестовать меня и конфисковать мои документы? Я всего лишь перешел из здания конторы в отель "Джордж Вашингтон". Любой самый безмозглый коп мог бы остановить и арестовать меня в свой обеденный перерыв. Но ведь и этим чрезвычайно важным людям хочется получать от жизни удовольствие!
Меня отвели в тесную комнатушку, усадили за стол, сняли наручники и велели ждать. Через несколько минут вошел человек в темном костюме и назвался специальным агентом ФБР Доном Коннором.
- Очень рад, - сказал я.
Он положил передо мной листы бумаги.
- Вот ордер на ваш арест. - Толстая стопка листов, сколотых степлером. - А вот обвинительное заключение. Даю вам несколько минут, прочтите.
Сказав это, он отвернулся и вышел, со всей силы саданув дверью. Дверь была железная, толстая, и грохот от удара сотрясал каморку несколько секунд.
Никогда не забуду этот звук.
Глава 6
Через три дня после моей первой встречи с начальником тюрьмы Уэйдом меня снова вызывают в его кабинет. Я застаю его в одиночестве, за важным телефонным разговором, и скромно стою у двери, дожидаясь, пока он закончит. Наконец он с невежливым "хватит!" кладет трубку и, встав, манит меня за собой, в соседнюю переговорную. Стены там чиновничьего светло-зеленого цвета, железных стульев больше, чем когда-либо понадобится.
В прошлом году аудиторская проверка выявила покупку Управлением тюрем для "административных нужд" четырех тысяч стульев по восемьсот долларов за штуку. Производитель просит за такой стул семьдесят девять долларов. Мне-то наплевать, но, работая за тридцать центов в час, приобретаешь новый подход к деньгам.
- Садитесь, - говорит он, и я опускаюсь на это сверхдорогое уродство. Он устраивается напротив - между нами должен быть барьер, в данном случае это стол. Я насчитываю двадцать два стула - ну и пусть.
- После вашего ухода я звонил в Вашингтон, - начинает он напыщенно, как будто поддерживает регулярный контакт с Белым домом. - Управление порекомендовало мне действовать по своему усмотрению. Я поразмыслил и связался с ФБР в Роаноке. Они прислали двух сотрудников, которые уже здесь.
Я изображаю бесстрастность, хотя новость воодушевляющая.
Он тычет в меня пальцем:
- Только учтите, Баннистер, если вы затеяли жульничество и поставите меня в неудобное положение, то уж я постараюсь испортить вам жизнь!
- Никакого жульничества, сэр, клянусь!
- Сам не знаю, почему я вам верю.
- Вы не раскаетесь.
Он достает из кармана очки, водружает их на нос и смотрит в бумажку.
- Я говорил с помощником директора Виктором Уэстлейком, курирующим расследование. Он прислал для беседы с вами двух подчиненных, агентов Хански и Эрарди. Я не назвал ваше имя, так что они ничего не знают.
- Спасибо, сэр.
- Ждите здесь.
Он хлопает ладонью по столу, встает и выходит. Я напрягаю слух в ожидании шагов и чувствую резь в животе. Если ничего не получится, я просижу еще пять лет, а может статься, даже больше.
Специальный агент Крис Хански - старший по должности, ему примерно столько же лет, сколько мне, и много седины в волосах. Агент Алан Эрарди - его подчиненный. В газетах писали, что делом Фосетта занято сорок агентов ФБР, и эти двое - далеко не из главных. Первая встреча будет важной, как и последующие, но руководство поступило правильно, прислав поначалу мелкую сошку.
Начальника тюрьмы с нами нет - наверное, он у себя в кабинете, подслушивает у двери.
Они даже не достают ручек и блокнотов - явно относятся к нашей беседе несерьезно. Им не хватает ума догадаться, что на моем счету долгие часы таких бесед с агентами ФБР.
- Итак, вы хотите заключить сделку, - начинает Хански.
- Я знаю, кто и за что убил судью Фосетта. Если эта информация окажется ценной для ФБР, то мы сможем заключить сделку.
- Вы исходите из того, что мы сами еще в неведении, - говорит Хански.
- Уверен, что вы в неведении. Разве иначе бы вы приехали?
- Нас направили сюда, поскольку мы проверяем любую версию. У нас серьезные сомнения, что от этого будет какой-то толк.
- А вы попробуйте.
Они самоуверенно переглядываются. Пока это для них игра, развлечение.
- Вы назовете нам имя. Что вам надо взамен?
- Освобождение из тюрьмы и защиту.
- Так просто?
- Нет, на самом деле все сложно. Этот человек опасен, его друзья еще опаснее. К тому же я не желаю ждать два года, пока его осудят. Если я называю вам имя, то выхожу на свободу. Немедленно.
- А если его оправдают?
- Это ваша проблема. Если обвинение не докажет его причастность, то вы не должны винить в этом меня.
Наконец-то Эрарди достает блокнот, снимает с дешевой ручки колпачок и что-то записывает. Я добился их внимания. Они по-прежнему стараются изобразить безразличие, но у них непростое положение. Следственная бригада в тупике: газеты утверждают, что у них нет ни одной перспективной версии.
- А если вы назовете нам кого-то другого? Мы займемся не тем подозреваемым, а вы станете свободным человеком.
- Свободным мне никогда не быть.
- Вы освободитесь из тюрьмы.
- И весь остаток жизни буду озираться.
- Система защиты свидетелей еще не потеряла ни одного осведомителя. На ее счету уже более восьми тысяч человек.
- Реклама есть реклама. Честно говоря, ваши успехи меня не касаются, судьба других - тоже. Моя собственная шкура - вот что меня заботит.
Эрарди перестает строчить в блокноте.
- Получается, этот субъект - член банды, может, наркодилер. Что еще скажете?
- Ничего. Я пока ничего не сказал. Гадайте сколько хотите.
Хански улыбается - что тут смешного?
- Вряд ли нашего босса впечатлит ваша схема выхода из тюрьмы. На сегодня еще как минимум два заключенных утверждают, что располагают важными сведениями. Им тоже, конечно, хочется на волю. Обычное дело.
Я не могу определить, вранье это или нет, но звучит правдоподобно. У меня все еще крутит живот. Я пожимаю плечами, растягиваю губы в улыбке, призываю себя к спокойствию.
- Поступайте как знаете. Можете и дальше биться головой о стену. С другими заключенными вы только зря потеряете время. Решать вам. Захотите имя человека, убившего судью Фосетта, - я вам его назову.
- Вы видели его в тюрьме? - спрашивает Эрарди.
- Или на воле. Сначала сделка, потом все остальное.
Они долго молчат, глядя на меня, я тоже молча таращу на них глаза. Наконец Эрарди захлопывает блокнот и убирает ручку в карман.
- О’кей, - говорит Хански. - Мы уведомим босса.
- Вы знаете, где меня найти.
Несколько раз в неделю наша "белая банда" сходится на беговой дорожке, и мы описываем большие круги вокруг футбольного поля. Окулист Карл освобождается через несколько месяцев. Спекулянту земельными участками Кермиту сидеть еще два года. Сенатору штата Уэсли выходить примерно тогда же, когда и мне. Только у Марка дело еще на апелляции. Он здесь уже полтора года и утверждает, будто его адвокат настроен оптимистически, хотя сам он не скрывает, что подделывал закладные.
Мы мало говорим о своих преступлениях - в тюрьме это не принято. Не важно, кем ты был и что делал на воле. Об этом слишком больно распространяться.
Жена Уэсли недавно подала на развод, и для него это стало ударом. Я через это уже прошел, Кермит тоже, и мы помогаем ему советами, пытаемся подбодрить. Я бы рад повеселить их подробностями беседы с фэбээровцами, но об этом лучше помалкивать. Если мой план сработает, то в один прекрасный день я пойду прогуляться - и исчезну; по легенде, меня внезапно переведут в другой лагерь по причинам, которые так и останутся неизвестными.