Я бросал его, пока в печи не образовалась большая черная куча, а потом закрыл дверцу и открыл заслонки. Через несколько минут в топке ревело пламя, края дверцы засветились багровым заревом. Кочегарку озарил теплый свет, и из окружающего меня мрака проступили контуры котлов. Я снова открыл дверцу и принялся подбрасывать уголь. Огненные блики окрасили лопату и черный уголь в алый цвет. Вскоре я взмок и разделся до пояса. Мои руки и грудь блестели от пота, несмотря на угольную пыль, толстым слоем покрывшую все мое тело.
Я не знаю, сколько прошло времени. Мне казалось, что я нахожусь в этой адской котельной уже много часов. Я бросал уголь и обливался потом, а топка ревела и раскалялась все сильнее, и все же прошло немало времени, прежде чем я заметил какие-то изменения на датчике давления. Но затем стрелка начала медленно, но неуклонно подниматься. Я стоял, опершись на лопату и наблюдая за стрелкой, когда сквозь рев топки я услышал лязг металла и обернулся.
Его силуэт выделялся на фоне прямоугольного проема двери. Несколько секунд он не двигался, а затем подошел ко мне, покачиваясь, как пьяный, в такт качке судна. Но я понял, что дело не в качке, а в его крайней усталости. Я, как зачарованный, смотрел на приближающегося ко мне человека. Дверца топки была открыта, и в ее зареве я видел осунувшееся и покрытое потом лицо и запавшие глаза.
Он остановился, заметив мой пристальный взгляд.
- В чем дело? - спросил он. В его голосе слышалось волнение, а глаза, в которых отражалось пламя топки, светились безумным блеском. - На что ты смотришь?
- На вас, - ответил я. - Где вы были?
Он не ответил.
- Вы ведь не спали, - произнес я, хватая его за руку. - Где вы были? - закричал я.
Он вырвал свою руку и смерил меня неистовым взглядом.
- Это не твое дело! - Он потянулся к лопате. - Дай мне эту штуку. - Он выхватил у меня лопату и начал бросать уголь в открытую топку. Но он был так измучен, что шатался, будучи не в силах противопоставить что-то качке корабля. Его движения становились все медленнее и медленнее. - Нечего меня разглядывать, - заорал он. - Иди спать.
- Вам сон нужнее, - ответил я.
- Я сказал тебе, что мы будем меняться через каждые два часа, - внезапно потухшим голосом произнес он. Я понял, что спорить с ним бесполезно. Вдруг из желоба посыпался уголь, завалив его обутые в резиновые сапоги ступни. Он с каким-то безумным восхищением уставился на образовавшуюся кучу. - Убирайся отсюда, - произнес он. И тут же сорвался на крик: - Убирайся! Ты меня слышишь? - Он оперся на лопату, по-прежнему не сводя глаз с сыплющегося из желоба угля. Все его тело обмякло, и он провел рукавом по потному лицу. - Заклинаю тебя всем святым, пойди поспи. Оставь меня здесь. - Эти последние слова были произнесены почти шепотом. А затем он добавил, как будто это имело отношение к этому странному разговору: - Там уже настоящий шторм.
Я колебался, но в этом зловещем освещении он казался мне почти безумцем. Подняв свитер, я направился к двери. Перед тем как выйти, я остановился и оглянулся. Он продолжал смотреть на меня. Его изможденное лицо было ярко освещено пламенем топки, а тело отбрасывало огромную тень на угольный желоб за его спиной.
Взбираясь по трапу, ведущему к выходу из машинного отделения, я слышал скрежет лопаты, а от самой двери еще раз взглянул на капитана. Он трудился над углем, загружая его в топку с таким ожесточением, как будто это был его враг, которого надлежало уничтожить, на что он и бросил последние запасы своей энергии.
По мере того как я поднимался наверх, звуки бури менялись. Тяжелые звучные удары волн о борт теперь заглушал пронзительный вой ветра и шипение рвущейся ткани моря. Я шагнул в коридор, ведущий к моей временной каюте, и ураган обрушил на меня всю свою ледяную мощь. Я умылся и упал на койку.
Я был измучен и закрыл глаза, но сон не шел. В этом человеке было что-то зловещее, как и в его судне. Эти два пожара, полузатопленный трюм, поспешность, с которой отсюда бежала команда…
Должно быть, я задремал, потому что, открыв глаза, я напрягся, обводя взглядом темную незнакомую каюту и пытаясь понять, где я нахожусь. А потом я подумал о той другой каюте. Как ни странно, но мне почему-то вспомнились два плаща на ее двери, два плаща, которые должны были принадлежать двум разным людям. Я сел, чувствуя себя грязным и потным. Я опустил ноги на пол и сел, уставившись затуманенным взглядом на стол.
Райс! Так звали хозяина каюты. Менее двадцати четырех часов назад он был на борту, в этой самой каюте. Возможно, он сидел за столом. И вот здесь нахожусь я. Я одет в его одежду, я занял его каюту, и судно все еще держится на плаву.
Я собрался с силами и встал, охваченный сочувствием к бедняге. Возможно, он до сих пор сидит в спасательной шлюпке, которую море бросает из стороны в сторону, как скорлупку. Или он благополучно добрался до берега? Что, если он утонул? Я открыл верхний ящик. В нем лежали книги по навигации. Райс был бережливым человеком, который дорожил своей собственностью, потому что его имя было проставлено на форзаце всех без исключения книг.
Джон Райс, - было написано тем же мелким неровным почерком, которым были сделаны почти все записи в судовом журнале на капитанском мостике. Тут были и художественные книги в бумажных переплетах, по большей части детективы, тетради, заполненные тригонометрическими расчетами, логарифмическая линейка, несколько разрозненных листов миллиметровки.
Именно под миллиметровкой я нашел новехонький несессер для письменных принадлежностей с открыткой внутри. "Моему дорогому Джону. Пиши мне чаще, милый. С любовью, Мэгги", - гласила открытка. Жена или любимая девушка? Я этого не знал, но прямо на меня смотрело последнее письмо, которое он ей написал. "Моя дорогая Мэгги, - начиналось письмо, но мое внимание тут же привлекло начало второго параграфа: - Теперь, когда самое худшее осталось позади, я могу сказать тебе, дорогая, что это плавание было ошибкой. С самого начала все пошло наперекосяк. Капитан умер, и мы похоронили его в Средиземном море".
Далее говорилось, что, едва выйдя в Атлантический океан, они попали в шторм. Шестнадцатого марта они легли в дрейф - это был настоящий ураган - насосы не справлялись с откачкой воды. Первый и второй трюмы затопило, а пока они пытались укрепить переборку в кочегарке, в радиорубке начался пожар. Среди экипажа началась паника, потому что этот ублюдок Хиггинс заявил, что, вопреки тому, что записано в декларации, часть груза составляет взрывчатка. В ту же ночь упал за борт и утонул некий мистер Деллимар, которого Райс называл судовладельцем.
О Пэтче он писал, что тот поднялся на борт в Адене, в качестве первого помощника, чтобы заменить заболевшего старину Адамса. Я благодарю Бога за этого человека, - продолжал Райс. - Если не он, я вряд ли сейчас писал бы тебе письмо. Он отличный моряк, что бы там ни болтали насчет того, что несколько лет назад по его вине "Белль-Айл" налетел на скалы. И вот наконец последний параграф. - Теперь первым помощником стал Хиггинс, и должен тебе признаться, Мэгги, мне это не по душе. Я уже писал тебе о том, как он третировал меня с тех пор, как мы вышли из Йокогамы. Но дело не только в этом. Он слишком дружен с некоторыми членами экипажа, причем все его дружки отпетые мерзавцы. И, наконец, наше судно. Иногда мне кажется, что оно знает, что обречено на слом. Когда речь идет о сломе, некоторые суда…
На этом месте письмо резко обрывалось. Что произошло?
Раздался ли крик "Пожар!"? В моем мозгу теснились вопросы, вопросы, ответить на которые мог только Пэтч. Я сунул письмо в карман и бросился бежать в кочегарку.
Я успел добежать до машинного отделения, но остановился, чтобы немного подумать о человеке, которого собирался забросать вопросами. Он был один на этом судне. Все, кроме него, сбежали. Таггарт умер, как и владелец судна. По моей спине пополз холодок ужаса. На нижнем мостике я остановился и прислушался, напрягая слух и зрение. Меня окружали звуки, издаваемые кораблем, сражающимся со стихией, многократно усиленные мрачным и гулким помещением, в котором я находился. Но того звука, который я рассчитывал услышать, звука лопаты, соскребающей уголь с железного пола, среди этих шумов не было.
Я начал спускаться очень медленно, осторожно переступая со ступеньки на ступеньку, надеясь все же услышать скрежет лопаты. Но его не было, и когда я подошел к двери в кочегарку, я увидел, что лопата валяется на куче угля.
Я позвал Пэтча, но в ответ услышал лишь эхо собственного голоса, едва различимое на фоне рева моря, избивающего корпус судна. Распахивая дверцу топки, я успел усомниться в том, что этот человек вообще существует, а не является плодом моего воображения. Все, что я увидел, это кучку раскаленного добела пепла. Похоже, с тех пор как я ушел, уголь сюда не подбрасывали.
Схватив лопату, начал лихорадочно бросать уголь в попытке заглушить страхи физическими усилиями. Шорох сыплющегося из желоба угля и рев топки принесли мне некоторое утешение.
Но окончательно избавиться от страха мне не удавалось. Он засел глубоко внутри меня. Я бросил лопату, захлопнул дверцу топки и помчался наверх. Я должен был его найти. Мне было необходимо убедиться в его существовании.
Не забывайте, что я адски устал.
На мостике его не было. Но на карте виднелись карандашные пометки - наше новое положение. Кроме того, меня немного успокоил вид моря. По крайней мере, оно было настоящим. Бог ты мой! Настоящие волны! Я вцепился в подоконник под остеклением рулевой рубки и, как зачарованный, наблюдал за вздымающейся за левым бортом волной. Она ударила в корпус корабля и рассыпалась, выбросив в воздух огромный столб пены, в следующее мгновение рухнувшей на палубу и скрывшей из виду все, что на ней находилось. Зеленое море металось на носу корабля. Когда из-под пены снова показались очертания фальшборта и судно попыталось выпрямиться, избавляясь от струящегося во все стороны многотонного груза морской воды, я увидел, что люк переднего трюма представляет собой черное прямоугольное отверстие, зияющее посреди палубы.
Разбросанных досок рядом с ним уже не было, равно как и остатков крышки люка. Судя по всему, все это исчезло уже давно. Я смотрел, как судно качается на волнах, выплескивая из люка воду. Но разгневанное море спешило немедленно восполнить эти потери, снова и снова захлестывая палубу волнами. Нос уже практически ушел под воду. Корабль под моими ногами стал тяжелым и неуклюжим. Я чувствовал, что держаться на плаву ему осталось совсем недолго.
Я оглядел мостик, показавшийся мне особенно пустынным, и меня охватила уверенность в том, что пройдет совсем немного времени, и корабль пойдет ко дну. Штурвал вращался в разные стороны, описывая бесцельные и бессмысленные круги. Поблескивал медью нактоуз. Стрелка телеграфа по-прежнему указывала на "Полный вперед". Эта пустота давила и угнетала. Я развернулся и направился вниз, в каюту капитана. Он сидел в расслабленной позе, откинувшись на спинку кресла и закрыв глаза. На столе у его локтя стояла полупустая бутылка рома. Стакан лежал на полу, и выплеснувшаяся жидкость коричневым пятном впиталась в ковер. Сон разгладил морщины на его лице и смягчил его выражение. Сейчас он казался намного моложе, но по-прежнему выглядел очень измученным, и его правая рука, лежащая на темном подлокотнике кожаного кресла, нервно подергивалась. Два странных синих плаща по-прежнему висели на двери каюты. Из серебряной рамочки мне по-прежнему радостно улыбалась незнакомая девушка.
Огромная волна ударилась о борт, залив иллюминаторы и заслонив от нас дневной свет. Его веки распахнулись.
- Что случилось?
К нему мгновенно вернулась вся его бдительность и осторожность, хотя раскрасневшееся от выпитого им алкоголя лицо все еще было сонным.
- Люк переднего трюма исчез, - произнес я, испытывая странное облегчение.
Он был настоящим, и вся ответственность лежала на нем, а не на мне. А самое главное, я был не один.
- Я знаю, - ответил он. Он выпрямился в кресле, проводя рукой по лицу и запуская пальцы в свою черную шевелюру. - Что я должен сделать? Отправиться на палубу и соорудить новый люк? - Его язык слегка заплетался. - Один раз мы это уже сделали. - Он поднялся из кресла и, подойдя к иллюминатору, остановился, глядя на море. Он стоял спиной ко мне, слегка ссутулив плечи и засунув руки в карманы. - С тех пор как мы прошли Гибралтар, море постоянно штормило, а в трюмы набиралась вода. - Холодный дневной свет сочился сквозь стекло иллюминатора, безжалостно подчеркивая его осунувшиеся черты. - А потом поднялся такой ураган! Бог ты мой! Вот это была ночка!
Он продолжал невидящим взглядом смотреть в иллюминатор.
- Вам лучше еще немного поспать, - произнес я.
- Поспать? - Он накрыл ладонью глаза, потер их, после чего снова вонзил пятерню в волосы. - Может, ты и прав. - Он наморщил лоб и улыбнулся, отчего его лицо стало каким-то удивленным. - Знаешь, я не помню, когда я последний раз спал. - Но он тут же добавил: - Я что-то хотел… - Он сосредоточенно хмурился. - Боже мой! Я не могу вспомнить. Я хотел что-то проверить. - Он перевел взгляд на карту и книги, которые лежали на полу возле кресла. Это была карта номер 2100, крупномасштабная карта рифов Минкерс. Но в следующую секунду он снова поднял глаза на меня. - Кто ты, собственно, такой? - каким-то странным голосом поинтересовался он.
Он был слегка пьян.
- Я вам это уже говорил, - отозвался я. - Меня зовут…
- К черту, как тебя зовут, - раздраженно воскликнул он. - Как ты здесь оказался со своей яхтой? Что заставило тебя подняться на пароход? - Прежде чем я успел что-либо ответить, он добавил: - Ты имеешь какое-то отношение к компании?
- К какой компании?
- Судоходной и торговой компании "Деллимар". К людям, которым принадлежит "Мэри Дир". - Он поколебался. - Ты ожидал нас, чтобы проверить… - Но он тут же покачал головой. - Нет, этого не может быть. Мы отстали от графика.
- До вчерашнего вечера я вообще не знал о существовании "Мэри Дир", - сообщил ему я, после чего поведал о том, как пароход нас чуть было не потопил. - Что тут произошло? - спросил я. - Как так случилось, что экипаж оставил судно с работающими двигателями и вами на борту в придачу? Это все из-за пожара?
Он смотрел на меня, слегка покачиваясь на нетвердых ногах. А затем он произнес:
- "Мэри Дир" вообще не должна была дойти до Ла-Манша. - На его губах появилось подобие улыбки, но, когда я поинтересовался, что он имеет в виду, он пожал плечами и снова отвернулся к иллюминатору, глядя на море. - Я подумал, что мы спасены, когда мне удалось обогнуть Уэссан, - прошептал он. - Пропади оно все пропадом! За одно-единственное плавание на нас обрушились все мыслимые и немыслимые несчастья. А потом еще этот пожар. - Тут он снова обернулся ко мне. Ему как будто захотелось говорить. - Этот пожар меня доконал. Он начался около половины десятого вчера вечером. Мне сообщил об этом Райс. Он вбежал и сказал, что третий трюм пылает и экипаж в панике. Я распорядился вытащить шланги и приоткрыть четвертый трюм, чтобы подавать воду на переборку. Потом я спустился в смотровой люк, чтобы выяснить, что там с четвертым трюмом. Тут-то они меня и достали.
Он показал на рану у себя на подбородке.
- Вы хотите сказать, что вас кто-то ударил? Кто-то из членов экипажа? - не веря собственным ушам, спросил я.
Он кивнул, улыбаясь. Это была недобрая улыбка.
- Я потерял сознание, после чего они бросили на меня крышку смотрового люка и загнали запаниковавший экипаж в шлюпки.
- А вас оставили на корабле?
- Да, единственное, что меня спасло - это то, что они забыли о том, что мы разобрали часть крышки основного люка. Я нагромоздил тюки хлопка друг на друга…
- Но ведь это мятеж… убийство. Вы хотите сказать, что Хиггинс…
Он качнулся ко мне с искаженным от бешенства лицом.
- Хиггинс! Откуда вы знаете, что это был Хиггинс?
Я начал объяснять что-то насчет письма, которое писал Райс, но он меня перебил:
- Что еще он написал? Там есть что-нибудь о Деллимаре?
- О владельце? Нет. Только то, что он упал за борт. Насколько я понял, капитан тоже умер, - немного помолчав, добавил я.
- Да, будь он проклят! - Он отвернулся и зацепился ногой за перевернутый стакан. Он поднял его и налил себе рома. Его руки едва заметно подрагивали. - Выпьешь? - Не дожидаясь ответа, он выдвинул ящик стола, извлек второй стакан и наполнил его почти до краев. - Я похоронил его в море в первый вторник марта, - произнес он, подавая мне стакан. - И должен сказать, что я был счастлив от него отделаться. - Он медленно покачал головой. - Во всяком случае, в тот момент я был этому рад.
- От чего он умер? - спросил я.
- От чего он умер? - Он быстро взглянул на меня из-под темных бровей. Похоже, его снова одолели подозрения. - Кому какое дело до того, от чего он умер? - неожиданно грубо ответил он. - Он умер и оставил меня один на один со всей этой… - Он сделал неопределенный жест рукой, в которой продолжал сжимать стакан. Вдруг он как будто снова меня заметил, потому что резко сменил тему, поинтересовавшись: - Но какого черта ты вчера вечером делал посреди Ла-Манша на этой своей яхте?
Я начал рассказывать ему о том, как мы купили "Морскую Ведьму" в Морле и шли на ней в Англию, где намеревались сделать из нее водолазный бот, но он меня, похоже, не слушал. Его мысли блуждали где-то очень далеко, и внезапно он произнес:
- А я-то еще думал, как порядочно поступил этот старый ублюдок, померев и освободив место для кого-то помоложе. - Он расхохотался, как будто это была смешная шутка. - А теперь уже все равно. Переборка долго не протянет. - Он посмотрел на меня и добавил: - Знаешь, сколько лет этой посудине? Больше сорока! В "Мэри Дир" три раза попадала торпеда, она дважды терпела крушение, а потом двадцать лет гнила в дальневосточных портах. Господи! Возможно, она ожидала меня.
Он снова улыбнулся, растянув губы в хищном оскале, обнажившем его зубы.
Волна врезалась в борт, и сила этого удара как будто вернула его в настоящее.
- Ты знаешь, что такое рифы Минкерс? - Он пересек каюту и вернулся с какой-то книгой, которую бросил мне. - Триста восьмая страница. Если тебе хочется прочесть подробное описание кладбища, на котором ты будешь погребен.
Я держал в руках вторую часть "Лоции пролива Ла-Манш".
Я нашел нужную страницу и прочел: Минкерс. - Фарватер огражден бакенами. - Необходима осторожность. - Рифы Минкерс представляют собой обширную группу подводных и выступающих над водой скал и рифов, а также многочисленных песчаных и галечных отмелей… Самая высокая скала - Метресс-Иль - достигает тридцати одного фута в высоту. Она расположена в середине группы, и на ней стоит несколько домов… Далее рассказывалось о том, что рифы занимают площадь длиной около семнадцати с половиной миль и шириной в восемь миль. Параграф за параграфом подробно описывали расположение основных рифов и бакенных ограждений.