Ребята покосились было на нового телезрителя, но снова прилипли глазами к экрану. Подумаешь! Пусть даже вылезли бы с экрана и растянулись около них грозный лев или гремучая змея, они всё равно продолжали бы преспокойно сидеть и смотреть, потому что ничего на свете не было для них важнее телевизора.
А на экране начали твориться странные, невероятные вещи! После того как козлик исчез, семёрка голодных косматых волков растерялась. Они глупо скалились и, выпучив глаза, вертели головами. Тот, которому козлёнок выбил зуб, прошамкал:
- Братцы… тут што-то не так… Давайте лучше шматываться отшуда… А то этот кожлик ещё подложит нам какую-нибудь швинью!
- Хи-хи-хи! - рассмеялся довольный козлик, сидевший вместе с ребятами возле телевизора.
Стая сбилась в кучу и, боязливо озираясь по сторонам, потрусила обратно в лес. Экран опустел. Остались на нём только серая река да плывущее по ней одинокое бревно, на которое никто не карабкался. Плыло оно и плыло, плыло и плыло, пока семеро маленьких зрителей не принялись зевать от скуки. Зевнул и козлик.
Только тут ребятишки снова вспомнили о нём, повернулись к козлику и зашумели:
- А ты зачем? Ты что хулиганишь? Это ты виноват! Удрал с экрана - что мы теперь будем смотреть! Со скуки из-за тебя помрём… Ишь расселся!.. А ну-ка, полезай обратно в телевизор!.. Прыгай в речку, лезь на бревно!
Но козлик ещё удобнее устроился на своём стуле.
- Сами прыгайте, если охота! А я больше не желаю. Напрыгался. С меня довольно.
- Но ведь тебя же дельфин ждёт. Кого он на Капустный остров повезёт? Кого?
- Спасибочки! Я на том острове уже сто девять раз был, надоело, - не соглашался козлик. - Он у меня поперёк горла со своей капустой стоит! Говорю вам, хватит с меня.
- Козлик… миленький… хорошенький… - стали умолять ребята. - Ну в последний… в последний-препоследний разочек - вернись в телевизор!.. Мы так просим тебя!
- Не вернусь ни в последний и ни в какой другой раз! - упёрся козлик.
- Не пойдёшь по-хорошему - мы тебя силой затолкаем! - рассердились ребята. - И ещё ремнём угостим!
- Ха-ха! - расхохотался козлик. - Если семеро волков ничего со мной сделать не смогли, то что для меня семеро карапузов!
Он вскочил, прыгнул через головы малышей и вылетел в дверь. Ребята бросились следом.
- Сто-ой! - кричали они, скатываясь по лестнице. - Всё равно не удер-р-рёшь… сгр-р-рабастаем…
Но козлик уже мчался по полю. От спешки он снова то и дело спотыкался о кочку или пень и - оп-ля-ля! - перекувыркивался в воздухе. Семёрка преследователей неотступно гналась за ним. Первый из мальчишек, тот самый, у которого шатался зуб, уже чуть не хватал его за хвостик… Но козлик то ли случайно, то ли специально взбрыкнул задними копытцами и - бац! - прямо в молочный зуб!.. Зуб - крак! - и в кротовую норку, крот с перепугу - шасть! - в самый дальний конец норки!..
Однако ребята быстро устали и запыхались. От постоянного торчания перед телевизором они разучились бегать, отвыкли от чистого воздуха, у них подкашивались ноги, рябило в глазах, они едва переводили дух и под конец уже плелись, словно семеро дряхлых старичков, так что на них даже смотреть было смешно. Так доковыляли они до речки, до широкого прибрежного луга. А тут жужжали шмели, желтели одуванчики, порхали бабочки. На камне грелась под жарким солнышком семейка ящериц. Неторопливо полз жук-олень. Вертел своим хохолком чибис.
Семёрка загнанных, бледных ребятишек остановилась посреди луга и изумлённо заахала:
- Как же тут красиво! Лучше, чем в цветном телевизоре!
А тот мальчик, которому козлик помог избавиться от шатавшегося переднего зуба, прошепелявил:
- Жнаете што, ребята? Давайте поиграем тут в шалоч-ки!.. И пушкай козлик наш ловит!
Они носились и катались по мягкой зелёной траве до изнеможения. Козлик учил их делать тройное сальто, и было ребятишкам так славно, как никогда раньше!
А на голубом экране телевизора в сто десятый раз всё плыло, плыло, плыло и плыло одинокое бревно, на которое так никто и не вскарабкался…
Чучелка
Возле камышей покачивалась на волнах озера деревянная уточка. Выглядела она совсем как живая: спину прикрывали сизые пёрышки крыльев, гладкая точёная головка с жёлтым клювом и лупатыми оранжевыми глазками гордо покоилась на серенькой шейке, сзади задорно торчал острый хвостик - никому бы и в голову не пришло, что это не настоящая уточка, а деревянное чучело.
Неподалёку от уточки в густых камышах затаился охотник. Он сидел в челноке. На коленях у него лежало заряженное ружьё, в губах была зажата деревянная свистулька - манок, похожий на утиный клюв. Стоило охотнику подуть в этот манок, как раздавалось "кря-кря-кря". Ну точно живая дикая утка крякает!
- Кря-кря-кря, - крякал охотник своим деревянным клювом. - Кря!
А у противоположного берега озера плавали настоящие дикие утки. Они выгибали серые шейки и озабоченно поглядывали, как ветер швыряет в воду пожелтевшие листья деревьев. Грустно было уткам: наступала осень, скоро придётся им улетать в далёкие южные страны. А ведь они очень любили озеро, на берегах которого родились и выросли.
- Ну да ничего, - утешали утки друг друга, - придёт весна, и мы снова вернёмся сюда. Разве есть в мире что-нибудь дороже родины!.. И снова будет шуршать для нас камыш по ночам, снова будут нас баюкать волны родимого озера…
Вдруг дикие утки насторожились. Они услышали жалобный призыв:
- Кря-кря-кря, спешите ко мне!.. Кря-кря-кря! Это кричит ваша сестра - дикая уточка. Я повредила крыло, не могу лететь, спешите ко мне на помощь! Кря!
Утки тут же взмыли вверх и, вытянув шеи, быстро-быстро замахали сизыми крыльями, заспешили на зов.
Вскоре возле камыша они увидели одинокую уточку, покачивающуюся на волнах.
- Здравствуй, сестрица! - закричали кряквы. - Ты звала нас? Мы прилетели помочь тебе.
Но деревянная уточка ничего не отвечала. Только пялила оранжевые глазки на птиц, которые плюхались в воду около неё. Ах как хотелось ей подплыть к ним, поздороваться, понырять, порезвиться вместе с ними. Но она не могла даже кивнуть головкой - ведь она была деревянная. Безмолвно качалась на волнах деревянная уточка - Чучелка - и смотрела, как спешат к ней озабоченные сестрицы. "Как хорошо, - радовалась она, - что сестрицы навестили меня!.."
И вдруг загрохотали выстрелы. Взметнулась вспугнутая стая, поднялась в небо и улетела. Только одна молодая дикая утка осталась на воде, сражённая выстрелом.
- Бессердечная ты! - успела крикнуть она Чучелке. - Заманиваешь своих сестёр! Пре-пре-пре-дательница!
Зашуршал камыш, расступился. Вынырнул из него челнок. Подобрал охотник убитую утку, бросил в лодку и довольно потёр руки.
- Неплохо! - улыбнулся он. - Однако на сегодня хватит.
Он подплыл к Чучелке и тоже бросил её на дно челнока.
На следующее утро Чучелка опять качалась на волнах у стены камыша, снова слушала, как крякает охотник в манок, чтобы приманить поближе её сестёр, диких уток.
"Только бы они не прилетели! - волновалась Чучелка. - Только бы не доверились коварному зову!"
А в небе снова зашумели крылья - летела новая утиная стая. Как и вчера, опустились утки неподалёку от Чучелки. С ужасом смотрела она своими выпуклыми оранжевыми глазками на приближающихся сестёр. "Ах, если бы я сама умела крякать! - убивалась деревянная уточка. - Я закричала бы им: это не мой зов, не верьте ему, поскорее улетайте отсюда, вас подкарауливает охотник! Ах, почему я не могу крякать?!"
- Это ты звала нас, сестрица? - дружески галдели подплывшие утки. - Ты повредила крыло? Мы прилетели помочь тебе.
И тут снова загремели выстрелы, и снова заалела от крови вода.
Теперь уже две рябенькие птицы пытались подняться вверх, но их серо-сизые крылья беспомощно повисли.
- Будь ты проклята, предательница! - чуть слышно прокрякали они и затихли.
"Я не виновата, поверьте мне - не виновата!" - хотела закричать Чучелка, но ведь она не умела крякать…
Вскоре все утки озера ещё издали узнавали деревянное чучело.
- Не приближайтесь к этому чудовищу, - предупреждали они друг друга. - Эта утка - предательница. Она помогает охотнику обманывать нас. Предательница! - с презрением повторяли они.
А деревянная уточка молча слушала их. "Ах, если бы я могла плыть куда хочу! - с горечью думала она. - Если бы у меня были настоящие крылья! Я улетела бы от этого хитрого и злого охотника, стала бы жить со своими сёстрами…"
В один прохладный вечер, когда Чучелка снова качалась возле камышей, над озером пролетала новая большая стая диких уток. Они летели в тёплые страны. Уставшая от долгой дороги стая опустилась на островок посередине озера, чтобы отдохнуть, подкрепиться, провести ночь… И снова над озером раздалось кряканье деревянного манка - обманное, коварное "кря"!
Услыхали пролётные утки зов сестры и всей стаей заспешили к Чучелке. Они-то ведь ещё не знали, что она деревянная! Впереди плыл прекрасный сильный селезень. Вытянув мощную, украшенную сизыми пёрышками шею, он быстро рассекал прозрачные воды озера. И тут прогремел выстрел. Брызнула кровь, и одна горячая красная капля обожгла деревянную уточку.
Вдруг она почувствовала, что согревается. Услышала, как застучало, забилось её деревянное сердце, как с шуршанием начали расправляться нарисованные пёрышки.
Уточка заморгала живыми оранжевыми глазками и радостно закрякала:
- Пре-пре-прекрасно! Я живая! Сейчас я поднимусь в голубое небо и полечу вместе со своими сёстрами! Я живая, живая, живая!
Но тут увидела она селезня, который тщетно пытался подняться в воздух. Чучелка подплыла к нему, ухватила клювом за крыло и потянула в камыши, подальше от охотничьего челнока.
- Я спасу, я спасу тебя! Только бы нам поскорее уплыть отсюда.
- Оставь меня. Я знаю, рана моя смертельна. Лучше спасайся сама.
Но уточка не бросила селезня. Ещё быстрее заскользила она к зарослям камыша. И тут снова прогремел выстрел. И снова заалела вода около Чучелки.
- Это меня подстрелили! - воскликнула бывшая деревянная уточка, но в голосе её не было печали…
Месть жеребёнка
На лугу возле шоссе щипала травку кобыла, а рядом с ней резвился длинноногий жеребенок.
По шоссе одна за другой мчались машины - грузовики, автобусы, легковушки. Обгоняя их, с безумной скоростью проносились мотоциклы, а по самому краешку осторожно и тихо катились велосипеды.
Кобыла не обращала на это вечно грохочущее шоссе ни малейшего внимания; тяжело прыгая - передние ноги у нее были спутаны, чтобы далеко не уходила, - она передвигалась от одного клочка травы к другому, отыскивая зелень посвежее, и все время била хвостом, пытаясь согнать со спины и боков слепней. Но жеребенок, лишь месяц назад вставший на свои крепенькие длинные ножки, не мог оторвать удивленных и восхищенных глаз от гудящей и пылящей дороги.
- Ах, какой красавец! - ахал он, завидев оранжевый с синей полосой автомобиль. - Ой, какой большой! - ойкал от страха, заметив, огромный серебристый грузовик-холодильник. - Ишь, какая смешная! - выпучив глаза, разглядывал украшенную лентами свадебную "Волгу" с куклой на капоте.
Как-то даже рассмеялся:
- Ха-ха, что я вижу! Посмотри, мам: на автомобиле желтый цыпленок нарисован!
Но его мама, как мы уже знаем, не любила смотреть на автомобили. Она даже нарочно отворачивалась от шоссе, как бы желая тем самым показать, что все эти автомобили ей не друзья. И во многом вкусы и интересы жеребенка и его матери сильно разнились. Если жеребенку небо казалось синим и прозрачным, трава - чистой и аппетитной, вода - холодной и освежающей, то его мать в каждом глотке воды ощущала привкус стирального порошка, в воздухе - запахи бензина, сажи и серы, да и трава на придорожном лугу отдавала всякими химикатами. А шоссе ее просто раздражало: гул, треск, пыль; машины она называла вонючими железными ящиками. Поэтому своими открытиями и восторгами жеребенок охотнее делился не с матерью, а с бурой телочкой, убегавшей от большого коровьего стада, чтобы поболтать с веселым, резвым жеребенком.
- Ах, как было бы здорово, если бы нас посадили в большой серебристый грузовик и хоть немножко покатали! - мечтал жеребенок.
- Я бы очень боялась: а вдруг выпаду! - испуганно моргала его приятельница.
- Не бойся. Я бы не дал тебе выпасть, удержал, - отважно встряхивал жеребёнок ещё коротенькой гривкой.
- Я так и думала, - скромно опускала тёлочка глаза. - Побегу расскажу маме, какой ты славный и смелый.
Она смешно скакала к стаду, а жеребёнок, радостно вскидывая голенастые ноги, тоже мчался к своей маме и снова не мог оторвать глаз от шоссе.
- Глянь, - очень удивился он, - какая машина! Вся красная, а сверху лестница. Мам, а зачем ей лестница?
- Не знаю и знать не хочу, - ворчала кобыла, даже не поднимая глаз на диковинную машину.
- Ого-го! - воскликнул он однажды. - Такого я ещё сроду не видывал!
По шоссе медленно ехал грузовик с высокими решётчатыми бортами, и вёз он… кого бы вы думали? Лошадей! В глазах у них застыл страх, головы были печально и беспомощно опущены.
- Счастливого пути! - крикнул им жеребёнок. - Приятного путешествия по белу свету! Как я вам завидую!
Один старый жеребец поднял голову и проржал что-то в ответ, но что, жеребёнок не разобрал.
"Наверно, поблагодарил за добрые пожелания", - решил он и, заметив приближающуюся тёлочку, поскакал к ней.
- Ты слышала, - кричал он на скаку, - ты видела, как моих родичей везли в машине, чтобы показать им весь мир? Я пожелал им счастливого пути, и они сказали спасибо. Когда вырасту, тоже отправлюсь путешествовать!
Однако на этот раз тёлочка не спешила с ним согласиться. Она даже презрительно пожевала губами и глянула на жеребёнка свысока.
- А мама сказала, - ехидно возразила она, - что этих лошадей повезли на бойню.
- На бойню? - удивился жеребёнок, и его сияющие глаза затуманились.
- Да, на бойню, - повторила тёлка. - И ещё сказала, что скоро всех лошадей туда свезут.
- Не ври! - возмутился жеребёнок.
- Мама сказала, - безжалостно продолжала тёлка, - что от вас, лошадей, нынче никакого проку, никому вы не нужны, сказала мама, и поэтому вас отправляют на бойню. Она ещё сказала, что лошадей вытеснили автомобили и тракторы, а нас, коров, это мама так сказала, никто не вытеснит, потому что мы даём молоко, а вы, лошади, ничего хорошего не даёте и уже не дадите, только нашу траву зря переводите, а проку от вас никакого.
Жеребёнок просто онемел - так ошеломили его слова подружки.
- И поэтому мама не велела мне даже смотреть на тебя! - закончила тёлка и, гордо задрав маленькие рожки, степенно зашагала к стаду, оставив жеребёнка обиженным и униженным.
- Врушка врал, врушка врал, он с три короба наврал, по мосту враньё повёз - провалился, не довёз! - придя наконец в себя, закричал жеребёнок вслед тёлке, однако она даже обернуться не соизволила.
"Врушка врал…" - повторил про себя жеребёнок, однако его чистое и доверчивое сердечко замутилось, он, подбежав к матери, ткнулся мордой в её тёплый бок, ища утешения.
- Мам, а мам, правду говорят, что от нас, лошадей, никакого проку и что нас трактора и автомобили вытеснили? - тихо спросил он, надеясь, что мать только посмеётся в ответ.
Однако кобыла грустно покачала головой и сказала:
- Да, это правда.
- А как же та большая машина с решётчатыми высокими бортами, - снова спросил жеребёнок, - неужели она правда везла лошадей на бойню?
- Кто это тебе сказал? - насторожилась мать.
- Бурая тёлка. И ещё она говорит, - всхлипнул жеребёнок, - что от меня тоже никакого проку, поэтому она больше не будет со мной дружить.
Кобыла с тревогой и любовью посмотрела на своего длинноногого сыночка, перед которым так неожиданно открылась мучительная правда жизни.
А когда они вернулись в конюшню, кобыла всю ночь напролёт рассказывала сыну о славном прошлом лошадей, вспоминала такие необыкновенные, удивительные истории, героями которых были его предки, что на следующее утро жеребёнок, снова весело подпрыгивая, побежал к коровьему стаду и до тех пор носился возле него пока спесивая тёлка не подошла.
- А моя мама сказала, - как горохом начал сыпать жеребёнок, - что у нас, лошадей, такое замечательное прошлое, какого ни у одной коровы никогда не было и не будет! Мама сказала, что мы участвовали в сражениях и окровавленные падали на поле брани, что мчались быстрее ветра, неся всадника с победной вестью! И ещё мама сказала, что мы были самым дорогим подарком для королей и самой большой надеждой для пахаря! И ещё мама сказала, что у нас на шее звенели колокольчики и сафьяновые сёдла для нас вышивали золотом и что, спасая съёжившихся от страха людей, мы уносили их от голодных волчьих стай… И даже теперь, говорила мама, рысаки участвуют в состязаниях, и весь мир им аплодирует! И ещё она сказала, - захлёбываясь словами, продолжал жеребёнок, - что вы, коровы, ленивые и толстопузые, только и умеете - жевать да мычать, и позволяете себя доить, и нет у вас никакой интересной истории, вот!
С минуту бурая тёлка стояла как оглушённая, пытаясь переварить всё, что услышала. А придя в себя, выпалила: