Сомов отцепил фонарик и быстро осмотрел находку. Одеяло как одеяло, никаких следов того, что произошло в дороге. Даже место, за которое зацепился сучок придорожного куста, оказалось невредимым. Значит, оно легко выдернулось из саней, никто на нем не сидел, сани были пусты, и лошадь шла одна. Несчастье произошло где-то дальше... Где? Как определить хотя бы приблизительно район поисков?
Сомов посовещался с капитанами команд. Решили идти развернутым строем и прочесать местность метров на сто по обе стороны дороги. Капитаны засуетились, разделяя подходивших лыжников на две группы и отправляя в лес.
- А вы, Зайченкова, немедленно домой. Провожатого дать? - сказал Сомов.
- Не нужно, Вадим Сергеич. Дойду одна.
- Попросите директора послать по нашим следам лошадь. Неизвестно, в каком состоянии мы их найдем. Одеяло заберите с собой. Но Мерсеневой пока не отдавайте: не надо тревожить раньше времени...
- Хорошо, Вадим Сергеич, - покорно сказала Валя. Она смотрела на Сомова и чувствовала, что ей становится страшно: неужели он думает, что уже поздно? Неужели лошадь нужна для того, чтобы привезти трупы Силачева и Сережи? Все может быть, такой холод...
Лыжники исчезли в просеке. Там, где стояла Валя, вновь воцарился безмолвный покой, словно здесь никогда и не проходила шумная колонна лыжников. Валя накинула на плечи одеяло и торопливо заскользила обратно к дому отдыха...
Теперь, после находки одеяла, никто из лыжников не сомневался, что в лесу произошло несчастье. Значит, в лес вышли не зря, помощь нужна, и надо во что бы то ни стало пробиться к потерявшимся в лесу людям, спасти их. Кричали редко, больше шли молча, внимательно осматривая снег и деревья.
Сомов один двигался серединой просеки, время от времени перекликаясь с командами, то и дело включая фонарик и осматривая следы кошевы. Дорога петляла от одного края просеки к другому. И так же неровно, то серединой, то обочиной, крутился по просеке след саней. Он становился все слабее: поземка все заметала на пути. Скоро след исчезнет совсем. Что тогда? А тогда так: дойти до Собольского, узнать, что там, поднять еще людей из деревни...
Сомов прислушался к движению колонн в лесу и крикнул:
- Эй, фланги! Что видно?
Справа и слева от человека к человеку по цепочке пришел все тот же нерадостный ответ:
- Ничего, товарищ Сомов! Ничего!
Сомов достал часы: светящийся циферблат показывал половину одиннадцатого - пошел второй час, как они в пути. И, кроме одеяла, никаких признаков! Да где же ты, сержант Силачев? Что случилось с тобой? И казалось Сомову - смотрит на него из лесной мглы простодушное круглое лицо Силачева, смотрит, а губы шепчут: "Пропадаю, товарищ капитан. Поторопись, если можешь..."
Всего только вчера они познакомились. Сомов зашел на квартиру к шеф-повару, чтобы заказать на утро по добавочной порции какао для лыжников, и там увидел человека в гимнастерке с длинным рядком орденов и медалей, с заколотым булавкой полупустым рукавом. Оказалось, это брат Мерсеневой, работает на Челябинском тракторном контролером, в прошлом танкист, сержант. Руку потерял в боях на Курской дуге. Как не поговорить? Поговорили, вспомнили боевые времена. И племянника его тоже видел. Помнится, такой сероглазый мальчик довольно хилого сложения, Сережа Мерсенев. Только сутки прошли, а вот приходится искать в лесу и дядю и племянника... Что с ними? Где застряли?
Изредка перекликаясь, лыжники двигались вперед. Через полчаса слева, где обыскивала лес магнитогорская команда, донеслись какие-то голоса. Вскоре они стихли, но огонек фонаря, который несли лыжники, стал удаляться в глубину леса - то мелькнет, то скроется, заслоненный стволами, то появится вновь. Куда они пошли?
- Левый фланг! Что у вас? - крикнул Сомов.
- Следы, Вадим Сергеевич, - отозвался капитан магнитогорцев Гена Саночкин. - Кто-то бродил по лесу...
Вот как! Сомов включил фонарик и быстро осмотрел следы саней. Да, они еще были видны, но рядом с ними - ничего, и никто здесь не выходил из кошевы. Кто же мог бродить в лесу?
- Правый фланг, остановиться и ждать! - приказал Сомов и пошел налево, к Саночкину.
Гена показал ему следы:
- Никак не пойму, кто мог так ходить. Вот посмотрите: здесь похоже, что шел человек. А что это за след?
Снег сахаристо искрился под лучом фонарика. Три цепочки продавленных в насте углублений уходили в глубину леса. Две из них, близкие друг к другу, походили на следы человеческих ног. Но рядом с ними тянулся третий ряд ямок, как будто рядом с человеком скакал кто-то одноногий.
- И не так давно прошел, почти не замело снегом, - рассуждал Саночкин, сдирая сосульки с обледеневшего шарфа.
- Проверьте в обе стороны, куда ведут следы! - приказал Сомов.
- Уже пошли, Вадим Сергеич...
Вдали хлопнул выстрел, и стало видно, как над деревьями стремительно набирает высоту огненная змейка. Вот она замедлила полет, качнулась, изогнулась в сторону, поникла и вдруг разломилась на яркие зеленые куски.
- Зеленая! Помощи просят! - выкрикнул Гена и, не разбирая дороги, помчался туда, где еще медленно падали с неба осколки зеленой ракеты.
Из глубины леса донеслись голоса:
- Нашли-и! На-шли-и!
"Странно: нашли, а ракету дали не красную, как уговорились, а зеленую - просят помощи. Что они там нашли?" - подумал Сомов и устремился вслед за Саночкиным.
НА ПОМОЩЬ ИДУТ КОММУНИСТЫ
В правлении Собольского колхоза в тот вечер шло партийное собрание. Оно затянулось. Сев не за горами, а в колхозе многое было еще не сделано, и разговаривали на собрании сердито и круто.
Критиковали всех: и председателя, и трактористов, и рабочих ремонтной мастерской, и водителей автомашин, задержавших завоз горючего. Даже комбайнерам досталось за медленный ремонт, хотя их машинам выходить в поле предстояло еще не скоро.
Попало и Семену Кузьмичу Колкотину - дяде Сережи Мерсенева. Председатель Николай Филиппович Сундуков, одетый в черный выцветший китель, который, казалось, еще и сейчас излучает впитанные летом солнечные лучи, выступая, так прямо и сказал Колкотину:
- Не поспешаешь, товарищ Колкотин, как я посмотрю. Уж кому-кому, а тебе довольно совестно ходить в отстающих. По прошлому году ты у нас передовик, а тут такое дело допускаешь. Почему твой трактор не готов?
- Вот моторную группу отрегулирую - готов будет, - пробормотал Семен Кузьмич и полез в карман за папиросами. Он, когда нервничал, всегда закуривал.
Колкотин вышел в соседнюю комнату и закурил. Нажимает председатель! Вообще-то правильно нажимает, застряли с ремонтом, но вот его, Колкотина, осрамил при всех коммунистах напрасно: Колкотин еще никогда не подводил коллектив и никогда не подведет. Время еще есть... Сердито посапывая, Семен Кузьмич прислушивался к тому, что говорилось на собрании.
Особенным морозным звуком скрипнула входная дверь, в коридоре послышались торопливые шаги, и в комнату заглянул сын Женя. Отец с досадой посмотрел на сына:
- Ну, чего там стряслось?
Вид у Жени был взволнованный; он задыхался от бега и не обратил внимания на недовольный тон отца:
- Пап, собака обратно прибежала.
- Какая там еще собака?
- Ну, Винтик! Ты только послушай: сижу я, "Конструктор", который дядя Гриша подарил, разбираю, а в это время кто-то под окошком как заскребется, как заскулит! Выскочил во двор, а это Винтик. Трясется весь, страсть как замерз, силком в сени пролез и в избу норовит. А на поводке Сережкина варежка пристыла. Вот!
Он отдал отцу мокрый шерстяной комок и продолжал:
- Мамка как заохает: "Ох, не зря собака прибежала! Чует мое сердце - беда с ними приключилась!" Я, конечно, молчу, ничего не говорю, чтобы мамку не расстраивать, а сам думаю: "Верно, что-то с ними случилось".
Семен Кузьмич помолчал.
- Неладно дело получается, сын, а? - сказал он рассеянно.
- Я тоже считаю - неладно. Опасаюсь я, пап! Как они там, в лесу? Морозно, а Сережка непривычный, у дяди Гриши одна рука. - Женя возбужденно теребил завязки у шапки. - Позвони в дом отдыха, пап! Ведь можно узнать, приехали они или нет.
- Как же я позвоню? Видишь, собрание!
- А ты попроси, пап! - не отставал Женя, поглядывая в кабинет, где стоял телефон. - Такое дело, можно и обождать минутку...
Семен Кузьмич все еще досадовал на председателя, и ему ни о чем не хотелось его просить. Но Сундуков сам заметил Женю и спросил:
- Чего у тебя там, Колкотин?
Семен Кузьмич смущенно развел руками:
- Дома у меня неладно, товарищи. Мальчишка прибежал.
- Видим. Что случилось?
- Шуряк у меня нынче гостил. Из Светлого. Перед вечером поехал домой, а собака-то и прибежи обратно. На веревке варежку племяшкину принесла - пристыла, стало быть...
Все насторожились. Сундуков сказал:
- Постой, постой! Какая варежка? Какая собака?
Вперед выступил Женя. Помахивая шапкой, неотрывно глядя на Сундукова, отрапортовал:
- Моя собака. Винтик называется. Я ее Сережке подарил, потому что он мне удочки привез на день рождения. Мы Винтика в кошеву посадили и привязали. Я сам привязывал, сорваться не мог, а вот прибежал. И варежка к поводку пристыла. Да так сильно, насилу отодрали. А раз пристыла, значит Сережка не в санях сидел, а по снегу ходил. Сидел бы в кошеве, разве она намокла бы? Да ни за что!
В это время длинно зазвонил телефон. Сундуков торопливо взял трубку.
- Я слушаю. Кто, кто? Дом отдыха? Я слушаю вас! - Сундуков значительно оглядел всех. - Как же, как же, были здесь такие. Перед вечером уехали. Да мы сами тут тревожимся: с ними, оказывается, собака была и прибежала обратно... - Он замолчал, скосив глаза на чернильницу и постукивая по ней ручкой. - Так. Так. Пустая? Так. Лыжники? Понятно. На каком участке дороги? Неизвестно? Н-да! Хорошо, со своей стороны тоже будем принимать меры. Будьте здоровы, товарищ директор!
Положив трубку, Сундуков сразу уперся взглядом в Колкотина:
- Он что, пьяный от тебя поехал?
Семен Кузьмич замялся:
- Так ведь день рождения Женькин был. Не то чтобы очень, а грамм по триста пришлось...
- Грамм по триста... Потерялись оба в лесу, вот что!
Семен Кузьмич побледнел и грузно осел на стул.
- Вот так штука! Как же так?
- А вот так, черт бы вас подрал! Отпустили на ночь глядя, да еще выпившего. Сколько лет племяннику?
- Девять, - пробормотал Семен Кузьмич.
- Девять-то бы еще ничего, - вмешался в разговор Женя. - Не тренированный он, вот в чем все дело.
Не слушая Женю, Сундуков сказал:
- Из дома отдыха лыжники на поиски вышли. А что лыжники? Пока доберутся, пока обыщут лес, от людей одни сосульки останутся. Мороз-то вон такой!
Все посмотрели на окна, покрытые толстым слоем льда.
- Волков на Собольской дороге не замечали. Как будто всех повывели, - задумчиво, как бы про себя, сказал комбайнер Авдонин, человек богатырского телосложения, заядлый охотник и рыбак.
- Мороз пострашнее волков сейчас будет, - возразил Сундуков и внимательно осмотрел всех. - Ну, так как, товарищи коммунисты? Продолжать собрание будем или в лес пойдем?
- Обождет собрание! - махнул рукой Авдонин, выпрямился во весь громадный рост и стал натягивать полушубок. - Люди гибнут.
Вслед за Авдониным стали одеваться и другие коммунисты.
- Так, - сказал Сундуков, который был председателем собрания. - Дело ясное. Собрание переношу на завтра... Сергей, как у тебя вездеход? В готовности?
- Скажете тоже! - обиженно отозвался Сергей Надымов, водитель вездехода. - Когда он у меня не на ходу был?
- Ну, тогда поедем. Лыжники лыжниками, а наше дело - использовать технику. Так оно поскорее будет...
У Жени загорелись глаза. Он потянул отца за рукав:
- Пап, я с вами, ладно?
- Отстань! Не до тебя!
Только всего и сказал отец. Но посмотрел так, что сыну стало ясно: проси не проси, а на вездеход его не возьмут.
Насупившись, Женя вышел на улицу. Из правления выходили люди и поспешно бежали по домам: кто за лыжами и рукавицами, кто захватить кусок хлеба на дорогу, которая может оказаться долгой и трудной. По ту сторону сельской площади у освещенных одинокой лампочкой широких ворот гаража рокотал мотор: Сергей Надымов прогревал двигатель вездехода перед выездом.
А Жене все сильней, все нестерпимей хотелось поехать вместе со всеми, узнать, что случилось с дядей Гришей и Сережей, помочь чем можно. Из окна соседнего дома на снег падали прямоугольники света. Женя вспомнил о своем приятеле, сыне председателя колхоза Игорьке. Сидит, наверно, почитывает, а в лесу такое делается - дядя Гриша и Сережа погибают!
Женя решительно шагнул вперед, через сугробы пробрался к окнам и трижды стукнул в стекло. Дверь отворилась, и на крыльцо вышел Игорек с накинутым на голову полушубком и стал озираться во все стороны.
- Кто тут?
Женя стоял в тени у стены и манил приятеля к себе.
- Сидишь и ничего не знаешь, а тут такое делается, такое делается! Дядя Гриша и Сережка в лесу потерялись, понятно тебе?
- Как потерялись? Погоди, погоди! - Игорек начал торопливо надевать полушубок в рукава. - Ты спокойно говори. Как потерялись?
- Не могу я спокойно! Сейчас из дома отдыха звонили: лошадь пришла, а кошева пустая. А к нам Винтик прибежал, и к поводу варежка пристыла. Отсюда спасательная экспедиция выезжает на вездеходе, все коммунисты едут. Я проситься стал - они ни в какую. Что делается, что делается!.
- А ты спокойно говори! Спокойно говори! - механически повторял Игорь, о чем-то напряженно размышляя.
- Не могу я спокойно, сколько раз тебе говорить! - нетерпеливо закричал Женя. - Ты тут тепленький сидишь, а им-то каково? Они в опасности, понятно?
- А ты все верно разузнал?
- Куда вернее! Все своими ушами слышал... Горка, давай соберем ребят и пойдем на поиски! Пусть у нас своя спасательная будет. Коммунистам можно, а пионерам нельзя?
- Кто-то нам позволит... И не надейся...
- Мы и спрашиваться не будем. Заберем лыжи и пойдем. Сережку надо выручать, понятно?
- Нет, такое дело не годится, - решительно сказал Игорек. - Пока ребят соберем, пока до места дойдем - сколько времени зря пропадет! Надо другое придумать.
- Трусишь, да?
- Глупости! Нам надо живых найти, а не... - Игорь запнулся: даже подумать было страшно о том, что этот высокий фронтовик с медалями, дядя Гриша, и худенький Сережка, с которыми он сидел сегодня за праздничным столом у гостеприимной Анны Алексеевны, лежат теперь замерзшими где-то в лесу. - Одним словом, надо с вездеходом ехать...
- Не возьмут. Сказано тебе - я уже просился.
- Обхитрить надо. Ты вот что, беги за лыжами, а я свои возьму.
Игорь скрылся в сенях. Женя с недоумением посмотрел ему вслед. Ясно: Игорь что-то придумал. И Женя побежал домой...
Минут через пятнадцать, вздымая клубы снега, из Собольского вылетел вездеход и на полном газу помчался в сторону леса. Впереди в лучах фар кипела поземка.
Вдруг за самой околицей фары осветили две мальчишеские фигурки, старательно скользившие за обочиной дороги.
Машина догнала их, остановилась, и ребята услышали удивленный возглас Сундукова:
- Тьфу ты пропасть! Да это Женька с Игорьком!
Распахнулась дверца кабины, на подножку вышел Сундуков:
- Игорь, ты чего это задумал? А ну, марш домой!
- Мы не пойдем домой, пап, - невозмутимо сказал Игорь.
- Игорь, кому говорю?
- Коммунистам можно, а пионерам нельзя? Так, да? - опять возразил Игорек.
- Хитрят мальцы! - засмеялся стоявший в кузове Авдонин. - Они нарочно из села вышли, чтоб мы их подобрали!
- Я им похитрю! - рассерженно закричал Сундуков.
- Женька, сейчас же домой! - вторил ему Семен Кузьмич.
- И вовсе мы не хитрим, товарищ Авдонин! - оскорбленно сказал Игорь. - Не хотите на машину брать - не надо, сами дойдем. Пошли, Жень!
От отцовского окрика Жене стало не по себе. Но он уже не мог отставать от приятеля, а тот все шел и шел не оборачиваясь. Женя двинулся за ним. Но не выдержал, оглянулся: обдуваемая поземкой машина стояла в поле, дверца кабины была открыта. Там, видно, совещались.
Прошла еще минута, машина на малом ходу догнала ребят. Сундуков спрыгнул с подножки.
- Марш в кабину, спасатели!
- Снимай лыжи, Женька!
- Будет у меня с тобой разговор дома, Игорь, ох, и будет! - сказал Сундуков.
- Ладно, поговорим, - хладнокровно сказал Игорь, забросил лыжи в кузов и полез в кабину.
Женя последовал за ним.
Вездеход рванулся вперед, к лесу, пролагая широкий след в сугробах.
В КАМЕННОЙ ЛОВУШКЕ
Григорий Силачев с племянником Сережей Мерсеневым выехали из Собольского под вечер. Лес начинался километрах в пяти от села. Пока до него добирались, стало быстро темнеть. Мороз крепчал, в небе проступали звезды.
Лес в сгущавшихся сумерках казался черной непроницаемой стеной. Отдельные сосны уже не различались. Узкий осколок луны мелькал за зубчатыми вершинами деревьев, то появляясь, то исчезая и с наступлением ночи становясь все светлей и ярче. Казалось, луна следит за дорогой, то и дело заглядывает в просеку, словно ей любопытно взглянуть на путников, узнать, тут ли они еще и куда едут.
Дядя Гриша, усыпляемый лесным покоем, задремал. Сережа подобрал выпавшие из его ослабевшей руки вожжи и кнут. Глухо ворчали разрезаемые полозьями мерзлые сугробы. Под дугой тихонько звякало колечко, за которое привязывают узду. Попискивали гужи, брякала отставшая подкова на ноге у Серко. В лесу было так хорошо, спокойно, что пригревшийся под большим красным одеялом Сережа и сам начал подремывать...
И вдруг, как от толчка, все исчезло: перестали двигаться звезды над вершинами деревьев, куда-то пропал осколок луны, стих шум снега, прекратилось поскрипывание полозьев. Только и слышно было, как тяжело дышит старый Серко и глухо рокочут неспокойные сосны.
Сережа очнулся от забытья и выглянул из кошевы. Серко стоял, понуро повесив голову, принюхиваясь к дороге. Что он там нюхает? Дорогу потерял, что ли? В сумеречной полумгле впереди лежала белая пелена снега, замкнутая в черные стены леса. Поверх лесного коридора мерцали звезды.
Сережа присмотрелся и различил, что просека раздвоилась: от той, по которой они ехали, отделился и уходит в сторону еще один лесной коридор. Куда ехать: направо или налево?
После раздумья Сережа потянул вожжи влево, собираясь направить лошадь в новую просеку. Но Серко не тронулся с места: покрутился, потоптался и опять склонился к снегу. Сережа еще раз подергал вожжи, постучал кнутом по облучку, но Серко ни с места.
"Надо дядю Гришу будить, вот что!" - решил Сережа.
- Дядя Гриша! А дядя Гриша! Серко остановился, а я дороги не знаю.
Громко всхрапнув, Силачев очнулся:
- Что такое? Встал, лодырь?
Силачев выхватил вожжи и сильно дернул их. Серко перебирал ногами, но с места не двинулся.