- Эрик был спортсменом. Он был хорошим и сильным человеком. По крайней мере, пока не болел. Но никто не может оставаться сильным, когда приходит старость и болезни, когда у тебя остается совсем немного времени. Все наши дети и внуки живут в Америке. Наше общение ограничивается видеозвонками. От этого я только еще больше скучаю по ним. Я уже стара и понимаю, что должна иметь возможность дотронуться до них, быть с ними рядом, баловать и обнимать их, никуда не отпускать и не позволять им отпускать себя. Эрик был таким же. Мы поддерживали и заботились друг о друге.
Женщина замолчала ненадолго, снова глядя ничего не выражающим взглядом в туман, потом что-то для себя решила и снова повернулась ко мне.
- Вы женаты? - спросила она.
- Да, - ответил я и быстро добавил: - Вообще-то именно поэтому я зашел сегодня к вам.
На ее лице появилось любопытство.
- Моя жена пропала, - пояснил я. - А тот человек, о котором я вас спрашивал, может что-то об этом знать. На самом деле я разыскиваю не его, а свою жену.
- У вас есть дети?
- Нет.
- А позволите спросить: почему?
- Да. Мы не можем иметь детей.
Казалось, старушка взвешивает мой ответ.
- Значит, вас только двое.
- Да.
- Это тоже хорошо.
Я почувствовал комок в горле и как бы случайно потер глаза.
- Да, вы правы.
Мы сидели за столиком друг напротив друга, два человека, которых судьба случайно свела вместе, и я почти отчетливо ощущал, как много в нас общего. Мне не хотелось прерывать молчание, которое тоже объединяло нас. Я чувствовал какой-то странный покой и умиротворение. Мне не хотелось проявлять слишком много любопытства, выспрашивать у нее подробности. Может быть, она сама вернется к тому, о чем я хотел спросить ее.
Я попробовал крепчайший кофе, подержал его немного на языке, прежде чем проглотить.
Я уже успел разглядеть картины на стене - морские виды под яркими лучами солнца, деревенские домики в красных и желтых тонах, озаренные солнечным светом золотые поля и темно-зеленые леса. Фантастические места.
- Боли Эрика были все сильнее и сильнее, лекарства переставали помогать, - снова заговорила женщина.
Я все еще мысленно бродил по чуть колыхаемому ветром пшеничному полю, с которого был еле виден домик под серой крышей.
- Рак прогрессировал. И тогда молодой человек предложил помочь нам.
- Как он предложил свою помощь?
Хозяйка задумалась на секунду.
- Теперь, когда вы об этом спросили, я понимаю, что все это действительно было странно. Как он догадался прийти именно тогда, когда положение было хуже всего? Просто однажды он появился у нас в дверях.
- Когда это случилось? - спросил я, поставив пустую чашку на блюдце.
- Эрик умер год назад, - ответила она. - А он приходил примерно за полгода до этого. Именно поэтому я не понимаю: вы сказали, что тот молодой человек умер пять лет назад. Но мужчина, который выглядел так же, носил то же имя и был доктором по профессии, приходил к нам полтора года назад с предложением помощи.
Старушка казалась очень взволнованной.
- С вашей памятью все в порядке, - сказал я. - Это я ошибся. Наверное, моя информация просто оказалась ошибочной, вот и все.
- Наверное, так и есть, - задумчиво проговорила госпожа Бонсдорф, которая сейчас выглядела даже старше, чем мне показалось. - Просто это пугает меня. Если я потеряю и память и разум, то что вообще у меня останется?
- Вам не о чем беспокоиться, - поспешил я ее успокоить. - У вас отличная память. Расскажите мне еще о том человеке, что приходил к вам полтора года назад. Он упоминал о цели своего визита?
- Это совсем другое дело, - успокоилась она. - Это было не ради денег. Он никогда не брал денег за свои визиты и не хотел даже брать с нас много за свои лекарства. Эрик был так болен, что нам было нужно с каждым днем как можно больше лекарств для него. А мы не могли себе этого позволить.
- И тот человек вам помог?
- Да. И я благодарна ему за это. Кроме того, он помог Эрику отправиться в его последний путь.
- Прямо здесь, дома?
- А где лучше, чем дома, умирать?
Перед глазами у меня снова встала картина из Яткясаари. Контуры человеческих тел под одеялом. Подтеки крови на стене над кроватью.
- Думаю, нигде, - согласился я. - А что было потом?
Она посмотрела мне в глаза.
- Потом Эрика кремировали, и я осталась одна после сорока шести лет совместной жизни.
- Простите. Ну а дальше?
Теперь она выглядела обеспокоенной.
- Наверное, мне лучше было бы умереть, - призналась женщина, - но я не умерла. А ведь порой это так просто.
- Простите меня, госпожа Бонсдорф, - тихо проговорил я. - Я не это имел в виду. Наверное, я непонятно выразил свою мысль. Я хотел спросить о том докторе, Таркиайнене. Вы что-нибудь слышали о нем после этого?
- Этот человек исчез так же, как и появился. Он приходил без приглашения и ушел не попрощавшись. Никогда больше не слышала о нем.
- Вы не знаете, когда лечил Эрика, он жил в этом доме?
Она задумалась над вопросом.
- Я не думала об этом. Полагаю, это возможно. По крайней мере, не исключено.
- Вы когда-нибудь сталкивались с ним на лестнице или во дворе?
Женщина уверенно покачала головой:
- Вряд ли. Конечно…
- Что?
- Сейчас, когда я об этом думаю, мне самой интересно, как ему удавалось так быстро добираться до нас после того, как мы звонили ему. Он приходил в одной рубашке и только с сумкой в руке. Но больше я ничего не могу об этом сказать.
Я не представлял, о чем теперь ее спрашивать. Небольшой салфеткой, которую она мне дала, я вытер глаза, хотя они уже успели высохнуть.
- А вы счастливы со своей женой? - вдруг спросила она.
Я заглянул так глубоко в ее сине-зеленые глаза, которые напоминали мне глаза Йоханны, что на доли секунды утонул в них.
- Я никого и никогда не любил так, как люблю свою жену, - услышал я собственный ответ.
Госпожа Бонсдорф смотрела на меня, не отрывая взгляда. На ее щеках и по краям глаз прорезались глубокие морщины. Лицо озарилось теплой улыбкой, и только тогда я понял, что это были ее глаза, а не глаза Йоханны.
Я уже надевал в прихожей куртку, глядя на свое отражение в огромном зеркале с позолоченной рамой, когда старушка сказала:
- Когда найдете жену…
Я повернулся и посмотрел на нее. Она почти терялась в проеме огромной двери в гостиную. А может быть, все дело было в тумане за окном.
- …больше не теряйте ее.
Я обмотал шарф вокруг шеи.
- Я сделаю все, что в моих силах, госпожа Бонсдорф.
Я уже выходил из ее квартиры, положив правую руку на ручку двери, а левую - на замок, когда расслышал ее прощальные слова:
- Это нелегко, но оно того стоит.
11
Я снова посмотрел на список в поисках номера квартиры, где проживал управляющий домом. Как оказалось, фамилия этого человека была Яковлев, и проживал он на первом этаже. На звонок никто не откликался. Может быть, никого не было дома, а может быть, тот, кто находился по другую сторону двери, решил просто затаиться. Мне было слышно собственное дыхание и как где-то шумит в трубах вода. В воздухе стоял тяжелый запах яичницы. Обнаружив рядом со списком жильцов телефон управляющего, я набрал номер. Яковлев не откликался. Похоже, мне пора было привыкнуть, что на мои звонки не отвечают. Сунув телефон обратно в карман, я вышел из подъезда.
Выйдя на улицу, я глубоко вдохнул свежий воздух, нашел такси, открыл дверь, сел внутрь и разбудил Хамида.
- Куда теперь? - спросил он, и на секунду показался мне более обеспокоенным, чем я сам.
Я подумал, куда отправиться, куда вообще имело смысл ехать. А также о том, в чем теперь был твердо уверен: Таркиайнен жив.
Йоханна шла по следу Целителя.
Таркиайнен имеет какое-то отношение к Целителю.
Таркиайнен и Йоханна встретились.
Это все, о чем я успел подумать, прежде чем Хамид повернулся и посмотрел на меня темными, почти черными глазами.
- Куда хотите ехать? - спросил он.
В этот момент зуммер моего телефона уведомил меня, что пришло сообщение. Я вынул телефон, просмотрел сообщение и сразу же понял, куда отправлюсь.
По дороге Хамид остановился у станции обслуживания. Он легко выскочил из машины, подошел к заправке, сунул в автомат карту и, набрав код, стал заливать в бак бензин. Я вышел наружу и, дыша крепким, отдающим металлом запахом бензина, направился в сторону прилавка.
За станцией обслуживания молчаливо высилось здание кулинарной школы, окна которой оставались темными. Перед фасадом здания расхаживали, обмениваясь выкриками, рыком и звуками, похожими на свист, с десяток человек. По рукам ходила большая пластиковая бутыль, которую они по очереди передавали друг другу и подносили к губам.
К заправке подъехал и притормозил по другую сторону от колонки огромный внедорожник. Синхронно распахнулись водительская и пассажирская двери, и на землю из салона спрыгнули двое мужчин славянской внешности, габаритами похожие на бульдозеры. Один из них подошел к колонке, второй остался стоять рядом с машиной. Мне не было видно, что происходило внутри салона, но, подумав, я решил, что наверняка там на заднем сиденье сидит мужчина, который вряд ли сможет когда-либо потратить все свои деньги.
Хамид с металлическим лязгом достал сопло заправочного пистолета из бака и повесил его на место, отвлекая меня от мыслей. Он сделал это вовремя, поскольку один из "бульдозеров" - тот, что охранял машину, поймал мой взгляд и, судя по выражению его лица, собирался подойти ко мне и выяснить, что я желаю сказать ему. А я не смог бы честно ему ответить.
Хамид задним ходом отъехал от заправки, и мы направились в сторону центра города.
Площадь перед вокзалом была почти заполнена людьми и машинами. Хамид высадил меня рядом с торговым центром, прямо напротив вокзала. Увертываясь от людей, я зашел в кафе и встал в очередь. Стоя здесь, я слушал обрывки разговоров, как минимум на десяти языках. Некоторые из них я понимал, большинство других - нет. Я купил кофе и сэндвич, плотно завернутый в бумагу. Расплатившись, обернулся и стал искать, где присесть. Мне повезло: какая-то семья африканцев, собрав одежду и вещи, дружно направилась к зданию вокзала.
Я сел, и когда широко улыбающийся мужчина спросил на английском языке с испанским акцентом, может ли он забрать у меня лишние стулья, отдал все, кроме одного. Этот стул я берег для шефа Йоханны - Ласси Утелы. Правда, об этом я незнакомцу не сказал.
Бутерброд был черствым, внутри лежал самый тонкий ломтик сыра из всех, что я видел за всю жизнь. Если бы он был еще чуть тоньше, я просто не заметил бы его.
Я выпил кофе и съел сэндвич, когда появился Ласси с чашкой кофе в руках.
Он пожал мне руку, мельком заглянув в глаза, поставил на стол чашку, выдвинул стул, сел, закинув левую ногу на правую, пригладил волосы и провел рукой по лицу. Потом, взяв ложку, стал помешивать свой кофе.
Ласси выглядел до последней степени измотанным, как и вчера, но я уже успел понять, что эта мятая изможденная внешность была своего рода оружием, помогавшим ему обдумывать решения, выигрывать время и скрывать свои мысли и намерения. Этот имидж утомленного, но жесткого человека с красными глазами и давно не стриженной бородкой был всего лишь маской опытного игрока.
- Сегодня у меня довольно плотный день, - начал он, жестом указав на здание газеты по другую сторону улицы. - Там сейчас настоящий хаос. Нужно собирать воедино множество статей. Только поэтому я и предложил встретиться здесь. Не надо так сердиться. - Ласси, как и прежде, избегал смотреть мне прямо в глаза.
- Хорошо, - кивнул я и оглянулся.
Люди всех возрастов и рас, множество языков, звон кофейных чашек - конечно, все это делало привокзальное кафе приятным для встреч, но все же было бы приятнее встретиться где-нибудь в другом месте.
- Я не видел утренней газеты, но уверен, что там, конечно, была статья о певице и ее лошади - та самая, о которой мы с вами говорили вчера, - напомнил я.
- Вы хотите похвалить меня за успешную работу журналиста?
Причмокивая, он отхлебнул кофе. Чашка не дрожала в его руке, а глаза теперь не избегали моего взгляда ни на миллиметр.
- Почему бы нам было не встретиться в вашем офисе? - спросил я.
- Как я сказал, - со вздохом повторил он, аккуратно поставив чашку на стол и вместе с этим отбросив остатки сантиментов, - здесь более располагающая обстановка.
- Во-первых, вы не отвечаете на мои звонки. Во-вторых, послав вам сообщение, я направляюсь к вашему офису, но вы перезваниваете мне и предлагаете встретиться где-нибудь в другом месте. Это вызывает у меня вопрос: кто может находиться в вашем офисе, кого я не должен видеть?
Ласси вопросительно посмотрел на меня и снова попытался изобразить на лице усталый скептицизм, что говорило о том, что он был одновременно несколько заинтригован и в то же время уверен в том, что я идиот и полное ничтожество.
- Кто именно не должен знать о том, что Йоханна пропала и муж ищет ее? - спросил я.
Ласси замешкался с ответом.
- Можете продолжать свои измышления, - наконец сказал он, - я не знаю, о чем вы говорите.
- Ладно, давайте на минуту забудем об этом. Скажите, зачем вы позвонили мне и сообщили, что Громов погиб?
Ласси посмотрел на меня почти с сожалением.
- Я пытался помочь вам.
- И это все?
- Это все, - со вздохом подтвердил он.
- Не помню точно ваших слов, но вы упомянули о том, как цените своих сотрудников.
- Это правда, - согласился Ласси.
- Тогда объясните, почему не стали действовать после того, как исчезла Йоханна. Вы знаете, что Громов мертв, у вас есть причины полагать, что и Йоханна оказалась в затруднительном положении. У вас были все основания считать, что эти проблемы могут быть как-то связаны с убийствами целых семей, о которых она писала.
- Вы поэт, Тапани. Журналист должен принимать близко к сердцу только факты, думать, в чем состоит правда, и писать об этом. А вы выдумываете рассказы, даже скорее небылицы. Вы выстраиваете события. Хотя, с другой стороны, воображение - хорошая вещь. В наши дни оно очень нужно.
- Ни один редактор не обойдет вниманием историю подобную этой, - продолжал я.
- Я не вижу здесь никакой истории.
- Вы просто не хотите ее видеть. И я хочу знать: почему.
Ласси откинулся на спинку стула.
- Вы говорите так же, как и ваша жена, - сказал он. - И это не комплимент.
- Что вы имеете против Йоханны?
Ласси покачал головой:
- Вопрос в том, что Йоханна имеет против меня?
- Если вы так относитесь ко всему, то я могу себе это представить.
- Я пытаюсь выпускать газету.
- А Йоханна нет?
- Речь идет не об одной и той же газете. Я говорил вам о том, в каком положении мы сейчас находимся. Некоторые это понимают, другие - нет.
- И Йоханна относилась к тем, кто не понимает?
Я посмотрел на улицу. Казалось, туман давит на окна и старается забраться внутрь.
- Не совсем так, - проговорил Ласси и еще больше подался назад. - Мы живем в трудные времена, но одно становится ясным. Той правды, которую все еще продолжают искать некоторые журналисты, в числе которых Йоханна, больше не существует. Ей не на что опереться, ее ничто больше не поддерживает. Я долго мог бы говорить о конце истории, обесценивании ценностей, о том, что все превратилось в порнографию. Но белые воротнички вроде вас и так об этом знают. Случилось то, что случилось. И нам приходится выпускать газету в этой самой обстановке. Существует чистый лист, который я должен заполнить фотографиями и текстом, чем-то таким, что заинтересует людей. А чем люди интересуются? Сегодня это певичка с ее лошадью. Завтра это может быть знаменитость, которую поймали на карманной краже, и это мне тоже подойдет. У нас есть кадры с камеры наблюдения, которые с близкого расстояния показывают, как эта женщина прячет в своем нижнем белье МР3-плеер, и когда она это делает, вы видите практически все, что можно увидеть, если вы понимаете, о чем речь.
- Поздравляю, - произнес я.
- Вы думаете, что можете позволить себе этот сарказм? Вы, поэт, лучший сборник которого разошелся тиражом двести экземпляров? Наш ежедневный тираж составляет как минимум двести тысяч.
- То есть вы испытали облегчение после исчезновения Йоханны.
- Облегчение - это не то слово, - проговорил Ласси, качая головой.
- И все же очень на это похоже, - заметил я.
- Конечно, в чем-то вы правы, - со смехом согласился Ласси. В его улыбке чувствовалось нечто большее, чем просто некоторое превосходство. Он смотрел на меня с изумлением. - Вы можете придумать все, что вам вздумается. Напишите новую книгу стихов и выразите в них все свои мысли.
Я наклонился вперед, положив локти на поверхность стола:
- Я знаю, что Паси Таркиайнен ваш друг. Или, по крайней мере, бывший друг.
Ласси замолчал. В его отработанном с годами выражении лица на миг появилась какая-то неуверенность, прежде чем ему удалось снова натянуть на себя прежнюю оболочку. Мысленно я поблагодарил Яатинена за то, что снабдил меня этой информацией.
Ласси какое-то время смотрел на меня молча. Потом заговорил:
- Бывший друг.
- Вы вместе играли в одной хоккейной команде.
- С одной стороны, я удивлен тем, что такой бумагомарака, как вы, сумел отыскать что-то, похожее на этот факт, но, с другой стороны, я скорее разочарован. И знаете почему?
Я покачал головой и развел руками.
- Не важно, что было, - продолжал он. - Я не вижу смысла это скрывать. Что в том, что я играл в хоккей с этим парнем, как там вы его назвали?
- Так вы не помните его имени? Еще минуту назад вы говорили, что это ваш старый друг.
Ласси вздохнул и снова натянул привычную маску старого уставшего газетчика. Он скрестил руки на груди.
- Паси Таркиайнен был вашим другом, и вы вместе работали в радикальных организациях, - не оставлял я Ласси в покое. - Про хоккей я узнал совершенно случайно, когда пытался выяснить, какие отношения вас связывали. Из других источников мне стало известно, что вы оба принадлежали к одной из радикальных экстремистских организаций борцов за окружающую среду. Таркиайнен вступил в группу, когда вы уже хорошо были знакомы, не так ли? Вы были молоды, настолько молоды, что верили, будто бомбы способны изменить мир. В прямом и переносном смысле этого слова.
Ласси посмотрел на меня, на его лице появилось знакомое мне выражение, свидетельствующее о том, что он тщательно что-то обдумывает или переживает заново. Между тем я продолжал: