- Ничего-о… - промямлил я. - Вы, конечно, гораздо лучше перевоплощались: и лысина и нос горбатый… А она? Она ведь по роли должна быть положительной, так что это от нее не зависело. И тетю Полли она, конечно, не сумеет сыграть, потому что она слишком молодая и, как бы это сказать… интересная… А тетя Полли…
- Пойдем! Пойдем в ванную комнату! - потащил меня за рукав Рыжик. - Я тебя научу этажерки мастерить!
В ванной комнате Рыжик взял рубанок, потом положил его на место; проверил, остра ли пила, и ее тоже отложил в сторону. Потом у него из рук с шумом выпал ящик с гвоздями… Мы оба нагнулись и стали подбирать гвозди.
- Рыжик, - тихо сказал я, ползая по полу, - давай в следующий раз. Ладно? Я лучше потом научусь мастерить этажерки…
- Нет, будем сейчас! - упрямо процедил сквозь зубы Вовка. - Начнем с ножки!.. Вот смотри!
Он вновь взялся за рубанок. Но в эту минуту дверь распахнулась, и на пороге появился какой-то толстый пожилой мужчина в халате и с полотенцем в руке.
- Здравствуй, Вовочка, - тонким голосом не проговорил, а прямо-таки проворковал толстый Вовкин сосед. - Я бы хотел принять хвойную ванну…
- Я сейчас ваш заказ выполняю, - коротко, не оборачиваясь, ответил Рыжик.
- Ах, так? Ну хорошо, хорошо… Я тогда попозже. Только предупреди всех, что я занял очередь!
Сосед осторожно прикрыл дверь.
- Мы отдадим эту ножку ему? - тихо спросил я.
- У него сломалась не ножка от этажерки, а ручка от чайника.
- А как же он тогда поверил?..
- Вот приди, когда он в хвойную ванну погрузится, и спроси! - резко ответил Рыжик. - Наверно, такой же мастер, как и ты: думает, что рубанком чайники чинят!..
Рыжик злился на меня. Но за что? Я тогда еще не понимал…
Я - "заведующий почтовым ящиком"
Я уже говорил о том, что мой старший брат Дима был раньше абсолютно нормальным человеком. А потом появилась Кира Самошкина, и Дима, как говорится, весь ушел в себя. Раньше мы с Димой вместе решали шахматные задачки, а теперь он решал их один и, когда у него все выходило хорошо, уже не кричал на всю квартиру: "Есть еще порох в пороховницах!" - а глубоко вздыхал, словно был огорчен тем, что правильно решил трудную задачу.
Раньше Дима был очень веселым. То есть с виду он всегда был серьезным, но именно оттого, что он шутил с очень серьезным видом, всем было особенно смешно. Он умел затевать такие интересные дела, до которых и я бы никогда не додумался. Ну, как, например, здорово он меня разыграл, посылая все время таинственные записки с подписью "ТСБ", что означало, оказывается, просто-напросто "Твой старший брат".
Да, мой старший брат… Раньше он очень любил меня воспитывать, руководить каждым моим шагом и делать мне замечания. Это меня очень раздражало. Я, помнится, мечтал о том, чтобы Дима раз и навсегда позабыл о моем существовании. А вот сейчас, когда он и правда позабыл, мне стало грустно, и я думал: "Пусть делает мне замечания, как прежде. Ведь я все равно не обращал на них никакого внимания! Пусть руководит мною с утра до вечера, но пусть только станет нашим прежним Димой!"
Дима всегда был очень сознательным. После десятилетки, перед самым нашим отъездом в Заполярск, он получил аттестат зрелости с отличием (вот уж чего мне никогда не увидеть, как ушей своих!). Мама всем с гордостью рассказывала об этом, хоть раньше иногда стеснялась, что у нее уже такой взрослый сын. Иногда, когда мы шли втроем - мама, Дима и я, - люди, то ли желая сделать маме приятное, а может, и всерьез, говорили: "Это ваш брат?" Мама бывала довольна, а я тут же заявлял: "У нее нет братьев! Это ее сын, Дима!"
Хоть Дима и закончил десятый класс "по первому классу", он сразу сказал, что не будет пытаться поступать в институт, а два года "крепко поработает". Теперь он готовился пойти на обогатительную фабрику, где, по словам папы, его ждали "не какие-нибудь детские игрушки, а самые настоящие дела!".
Но я боялся, что в том настроении, в каком он был, Дима с "самыми настоящими делами" не справится. Мы еще не успели вещи распаковать, а Дима уже полетел на почту и дал Кире телеграмму, чтобы она знала, куда ей нужно писать. А потом он по десять раз в день выбегал на лестницу и заглядывал в почтовый ящик, хоть прошло еще совсем мало времени и письмо до Заполярска дойти никак не могло. Ну, разве нормальные люди так поступают?
Я помнил рецепт, вычитанный в старом журнале у бабушки Витика-Нытика: чтобы влюбленный человек успокоился и перестал страдать, ему ничто не должно напоминать о "предмете любви". Диме ничто и не могло напомнить об этом "предмете", кроме писем, которые через некоторое время, к несчастью, должны были уже появиться.
Мой старший брат, ко всему еще, стал очень рассеянным. Открывая и закрывая все время почтовый ящик (хотя и через круглые дырочки было прекрасно видно, что внутри ничего нет), Дима то и дело терял маленький медный ключик.
Папе это в конце концов надоело. Он часами, пока ключик разыскивали по всей квартире, не мог добраться до свежих газет, которые очень любил читать и не просто брал в руки, а прямо-таки жадно хватал, как только они появлялись.
- Давайте сделаем так, - предложил однажды папа, - выберем ответственного за почтовый ящик. Так сказать, заведующего… И пусть этот "золотой ключик" всегда хранится у него. Пусть он вынимает всю корреспонденцию и раздает ее по назначению.
И тут мне в голову пришла блестящая идея! Я по привычке, как в классе, когда хотел первым ответить на вопрос учителя, поднял руку:
- Можно я буду заведующим?
Никто не возражал. Только папа в шутку предупредил:
- Смотри, Буратино, чтобы какие-нибудь там кот Базилио и хитрая лиса Алиса не вытащили у тебя этот "золотой ключик"! - Папа весело щелкнул меня по носу, который вовсе не был таким длинным, как у Буратино. И за этот самый короткий нос меня не очень-то легко было провести.
- Будьте спокойны! У меня не вытащат! - бодро заверил я, вступая в должность "заведующего почтовым ящиком".
Я как раз вовремя вступил на эту ответственную должность, потому что через несколько дней, заметив сквозь дырочки в ящике что-то светло-сиреневое и вытащив оттуда конверт с круглыми штемпелями, я узнал по обратному адресу, что это письмо от Киры Самошкиной.
Тогда я приступил к выполнению своего блестящего плана: пошел на кухню и спрятал письмо под газету, которой была накрыта кухонная полка. На этой полке лежала старая посуда, которая досталась моей маме в наследство от ее мамы, была всем очень дорога, и поэтому ею никогда и никто не пользовался. "Здесь письмам будет спокойно, - решил я. - Дима не будет получать их, забудет о Кире - и снова станет нормальным человеком!"
Конечно, можно было и просто рвать Кирины послания на мелкие клочочки. Но я подумал: "А вдруг там что-нибудь важное? Нет уж, рвать их на мелкие клочочки я не буду… Пусть полежат, отдохнут немного после долгой дороги, а когда Дима уже совершенно излечится (в журнале Витькиной бабушки было написано, что "время - это лучший лекарь"), тогда я отдам ему все эти письма, и он прочтет их с легкой усмешкой на губах…"
"С пионерским приветом!"
Первая партия наших самодельных этажерок, столов и стульев была готова! По моему предложению к каждой вещи была приклеена табличка с надписью: "Мебельный цех "С пионерским приветом!". Такое название цеха было очень удачно: сядет человек на стул - и будет знать, что мы его приветствуем; облокотится на стол - и тоже вспомнит о своих молодых пионерских годах.
Но вот директор мебельного магазина, оказывается, вовсе не хотел, чтобы мы его приветствовали, и не встретил нас тем радостным восклицанием, о котором я упоминал в своей корреспонденции. Нет, он не закричал от счастья: "Ах, каких инициативных ребят воспитывают московская школа и московский пионерский отряд!" Наоборот, он очень долго сомневался, покачивал головой и говорил, что нам бы хорошо отправить свою мебель не в магазин, а на выставку "Умелые руки". Но мы объяснили ему, что делали свои этажерки, столы и стулья не для выставок, а для людей: чтобы им было на чем сидеть, на чем пообедать и куда поставить свои книжки.
Через несколько дней к нам в школу прибыла целая комиссия. Она долго оглядывала и ощупывала нашу "готовую продукцию", стучала по этажеркам, в полном составе садилась на стулья, наваливалась на столы с такой силой, что я думал, они треснут и разлетятся по кусочкам. Но они не треснули и не разлетелись.
- Давайте, давайте! - подзадоривал комиссию Ван Ваныч. - Можете даже на стол с ногами забраться и попрыгать на нем для проверки, хотя в жизни это делают довольно редко… Наша продукция проверку на прочность выдержит!
И она действительно выдержала. Авторитетная комиссия заявила, что "в порядке временной меры" нашу мебель можно продавать, но по очень низкой цене.
- Вот и прекрасно! - воскликнул я. - Мы ведь отдаем ее совсем бесплатно: нам ничего, ну, просто ничегошеньки не нужно! И люди будут довольны: качество высокое, а цена низкая! И вообще про нашу мебель еще в газетах заметку напишут, вот увидите!
Комиссия сказала также, что наша продукция, наверно, подойдет для молодежных общежитий, но что сперва надо все это "проверить на покупателе". Стало быть, мебель собирались выставить в магазине и посмотреть, как к ней отнесется покупатель: бросится ли на нее сломя голову или, наоборот, сломя голову в сторону отскочит?
Это было опасно: кто его знает, покупателя! Мало ли с каким настроением он придет в магазин? Может, еще не разберется как следует и напишет про нашу продукцию заметку, но не в газету, как мне хотелось, а в книгу жалоб. Все может быть.
Но я вовсе не собирался сидеть сложа руки и ждать, что станут делать покупатели, которых директор магазина почему-то называл "потребителями". Мне в голову пришел великолепный план, смелый и очень простои. Я сразу раскрыл его Рыжику, и он тоже вполне одобрил.
Мы оба помчались по домам, чтобы провести мою идею в жизнь. Это было как раз накануне того дня, когда нашу мебель должны были выставить в магазине для проверки.
Придя домой, я сразу собрал весь наш "семейный квартет".
- Завтра утром, - сказал я, - вы должны будете выполнить одно боевое задание!
- Какое? - спросили все хором.
- Купить одну этажерку, один стол и один стул. Но не просто купить!..
И дальше я подробно объяснил, как именно это нужно будет сделать.
На следующее утро мы все вчетвером пришли прямо к открытию мебельного магазина. Еще издали я увидел Владимира Николаевича с Рыжиком, которые успели прийти раньше нас.
Как только магазин открылся, очередь сразу, как говорится, хлынула внутрь. И мы тоже хлынули… Директор магазина расхаживал кок раз возле этажерок, стульев и столов с табличками, которые весело обращались к каждому покупателю и громко восклицали: "С пионерским приветом!"
Еще накануне мы договорились о том, что не будем показывать в магазине свои родственные отношения: каждый пришел сам по себе.
Первой "совершенно случайно" обратила внимание на нашу мебель моя мама. Она восторженно выкрикнула на весь магазин:
- Ах, какая интересная новинка! Как это просто и как элегантно!..
- И, главное, как дешево!.. - угрюмо поддержал маму Дима (он все еще ждал писем от Киры Самошкиной).
- Подумайте только, - продолжала мама, - и все это сделали наши школьники! Наши дети! Наша смена!
Я, честно говоря, не ожидал от мамы такой прыти. Она, оказывается, тоже чудесно "перевоплощалась".
- Просто грех будет не поддержать почин детей и не купить эту мебель, - не совсем удачно, как мне показалось, вступил в разговор папа.
- Нет, вы не правы, - перевоплощаясь в интеллигентного покупателя, тихо и мягко проговорил Владимир Николаевич. - При чем здесь почин? Мы не должны были бы только ради почина покупать плохую мебель… Это было бы неправильно. И даже не педагогично! А эта мебель заслуживает всяческой похвалы, вне зависимости от того, кем она сделана. Я бы, например, даже не догадался, что она не фабричная!
- А я просто всю жизнь мечтала сидеть на таких стульях! И держать книги именно на таких этажерках! - вновь воскликнула мама.
- И я тоже мечтал… - промямлил Дима.
- И я тоже! - гораздо бодрее поддержал папа.
А мама продолжала:
- Простота, даже некоторая нарочитая грубость работы - это же сейчас так модно!
- Нет, вы обратите внимание на цену, - снова вступил неторопливый, интеллигентный покупатель в лице Владимира Николаевича. - Это же фактически даром! Бесплатно! Я, не задумываясь, покупаю стол!..
"У вас как раз не хватает обеденного стола, - подумал я, - так что вы о своей покупке не пожалеете!"
- А я куплю этажерку для книг, - решительно заявила мама.
- А мы по одному стулу! - за себя и за Диму высказался папа.
Вокруг нашей мебели уже была целая толпа покупателей:
- Неужели это сделали сами пионеры?
- Какая прелесть!
- Вот оно, трудовое воспитание! Приносит свои плоды!
И еще все очень высоко оценивали "низкую цену". Одним словом, многие хотели купить изделия мебельного цеха "С пионерским приветом!".
Но тут, расталкивая всех, вырвался вперед очень расторопный молодой человек в гимнастерке и с толстым портфелем:
- Простите, товарищи, но оптовым покупателям всегда и все в первую очередь! Эта мебель очень подойдет для нашего молодежного общежития. Просто, дешево, удобно! Я комендант общежития, и я покупаю все сразу!..
Он вытер лоб платком и счастливо вздохнул. Еще бы, ведь ему так повезло! Успел-таки купить! Я сразу понял, что "оптовый покупатель" - это такой, который хватает все сразу и ничего не оставляет другим.
Вокруг сразу зашумели:
- А когда же еще будет такая мебель?
- Надо сказать, чтобы наши ребята не останавливались на достигнутом!
Директор магазина с трудом протиснулся вперед и успокоил покупателей:
- Не волнуйтесь, товарищи! Тут как раз присутствуют представители мебельного цеха "С пионерским приветом!". - Он указал на нас с Рыжиком. - И мы попросим их передать все ваши пожелания непосредственно по назначению.
- Да, да! Мы обязательно передадим их по назначению, - заверил я покупателей. А когда мы вышли на улицу, сказал Рыжику: - Все в порядке! Все честно-благородно: ведь мебель действительно хорошая! И почти бесплатная. А так бы еще не верили, сомневались, до вечера ощупывали…
- Конечно, хорошая! - неожиданно, уже всерьез согласилась мама. - Я даже не думала, что вы можете так… Я просто с удовольствием поставлю эту этажерку к себе в комнату!
В общем моя фантастическая корреспонденция "Идея номер один" стала вдруг чистой правдой! Я только немного "предвосхитил" события…
"Искусство требует жертв", но…
Накануне первой встречи с руководителем драмкружка Рыжик начал так усиленно "вживаться в образ" Тома Сойера, что соседям по квартире стало просто невмоготу: он ежедневно устраивал какие-нибудь "розыгрыши" и выкидывал разные штуки, которые, по его мнению, могли бы прийти на ум Тому Сойеру. Меня он называл то Геком, то Джимом, а то вдруг я превращался в прелестную Бекки, и Рыжик ходил передо мной на руках и вертел перед самым моим носом какой-то старой тряпкой, которая должна была изображать дохлую мышь.
В день встречи с руководителем кружка Рыжик утром примчался ко мне.
- Он решил сперва встретиться со мной наедине, а потом уж со всеми другими членами нашего кружка. Понимаешь почему? Потому что я исполняю главную роль, а все остальные - это как бы мое "окружение". В театре и кино употребляют такое слово - "окружение". Слышал? Для исполнителей второстепенных ролей. А еще есть такое словечко: "антураж". Тоже не слышал? Эх, ты! Это значит, когда при главном исполнителе (в данном случае, значит, при мне) есть много других исполнителей, играющих не такие уж важные роли. Но вообще-то Станиславский говорил, что нет маленьких ролей, а есть маленькие актеры. Понимаешь, что он хотел сказать? Значит, всякая роль очень важная. Но моя, сам понимаешь, важней всех! Он, наверно, захочет сегодня меня испытать… Заставит прочитать басню, стихотворение, какую-нибудь сценку разыграть. Ну, насчет сценок у меня все будет в порядке: я на соседях натренировался. Тяжело им, правда, пришлось. Ну ничего… Я объяснил, что "искусство требует жертв" (слышал такое выражение!), и они согласились. Я хочу законным образом на главную роль пройти, а не по знакомству. Понимаешь? Ну, не потому, что отец у меня тоже в театре. И все такое прочее… Я сам хочу заслужить! А если не подойду, пусть другого выберут.
У Рыжика, только он начинал говорить о театре, очень быстро, как я уже отмечал, менялся характер. Он, всегда такой сдержанный, не очень-то разговорчивый, вдруг становился шумным, восторженным и даже начинал немного задаваться, чего в другое время с ним никогда не случалось.
- Ты пойдешь со мной, - продолжал Рыжик. - Потому что актеру обязательно нужен зритель. Понимаешь? В пустом зале выступать очень трудно, - надо все время чувствовать публику, реакцию зала. Это так все актеры говорят. Так что уж ты реагируй вовсю, когда я читать буду: или смейся, или грусти, или еще что-нибудь…
- А плакать можно?
- Это даже очень хорошо.
- Ну, а если на меня твое чтение никак не подействует? Все равно реагировать?
- Нет! Тогда не надо. Не реагируй… Пусть все будет по-честному!
Мы снова пришли в школу, куда мне с первого сентября предстояло бегать каждое утро, так же как я бегал с книжками в свою московскую школу (теперь издалека она казалась мне самым родным и милым домом на всем белом свете). В этот день никто в мастерских не работал, наш мебельный цех "С пионерским приветом!" тоже временно отдыхал, и на всех этажах было пусто.
Летняя школа… Тихая, до того пустая, что каждый шаг гулко разносится по коридорам. Как она всегда бывает не похожа на ту, которая в первый осенний день и до самого лета наполняется шумом, гамом, беготней, пионерскими сборами, комсомольскими собраниями и, конечно же, уроками, по которым я тоже уже, как ни странно, немного начинал скучать!
Мы с Рыжиком поднялись на самый верхний этаж, в зал, куда должен был прийти и руководитель драмкружка. Мы пришли, конечно, немного раньше условленного времени, и Рыжик сразу взобрался на сцену. Он взлохматил свои волосы и лихо подмигнул мне сверху вниз:
- Ну как, похож на Тома? А так? - Рыжик прошелся на руках по сцене. - А так?.. - Он показал "нос" кому-то из своих противников, которых не было на сцене, но которых он себе вообразил.
- Я вижу, концерт уже начался! - раздался сзади голос.
Я замер: это был голос Жаннетты. Рыжик тоже так и застыл со смешно растопыренными пальцами, поднятыми к носу.
- Ну что же, будем знакомиться? - сказала Сергеева. Она сказала это нарочито просто и даже весело, но я чувствовал, что она очень волнуется.
Она подошла ко мне, протянула руку и представилась:
- Сергеева.
- Котлов, - ответил я.
- А имя твое как? Хотя я ведь тоже еще не назвалась по имени… Ирина Федоровна.
- Сева…