И после каждой победы она чесала ему живот и запихивала в рот конфету. "Хитрый Эди – tutti paletti" , – говорила она каждый раз, и Эди с восторгом повторял эту фразу. "Tutti paletti" стало его любимым выражением, и он бормотал эту фразу по двадцать раз, когда гордился собой, потому что что-то удавалось.
Когда Эди исполнилось десять лет, они с Эльзой придумали особый язык, чтобы понимать друг друга, и этот язык был очень своеобразным. Достаточно было Эльзе сделать определенный намек, как Эди точно знал, что нужно делать. Когда она говорила "ванная", он тут же бежал в ванную комнату, садился в ванну и крутил краны, пока не подбирал подходящую температуру. Потом он брал щепотку соли для ванн из желтой бутылки в форме медвежонка и от души плескался в воде. А Эльза рассказывала ему истории о медведях и кроликах. И только когда она запрещала ему брать с собой в ванну кролика, которого каждые пару месяцев приходилось заменять новым, поскольку ни один зверек долго не выдерживал общества Эди, он плакал. Он не хотел понять, что для кролика нет ничего хорошего в том, что ему доставляло такое огромное удовольствие. "Без лодки вода – для кролика беда", – говорила Эльза каждый раз, и однажды до Эди дошло, что кролик не умеет плавать и боится большой ванны, как он боится озера и даже маленького пруда в дедушкином саду.
Эльза стала для Эди смыслом всей жизни. Когда она была в школе, он нервно бегал перед домом туда и обратно, сидел в своем укрытии и качал ногой, двадцать раз приносил ведро с водой, говорил "tutti paletti" и верещал от радости, как обезьяна в лесу, когда она возвращалась домой. Стоило Саре или Романо отругать Эльзу или просто покритиковать ее, он начинал скалить зубы и угрожал родителям кулаками. Днем и ночью он мечтал о том, чтобы Эльза почесала ему живот, и она даже снилась ему. Он не знал, что то, что он чувствовал, называется любовью.
Даже если у нее не было времени для него, он бегал за ней, как тень. Обычно она старалась его не замечать, а когда он слишком сильно действовал ей на нервы, кричала на него. Тогда Эди на две секунды замирал, а потом падал на землю.
– Я все равно вижу тебя, Эди. Я вижу тебя всегда. Ты не можешь стать невидимым. Вставай и иди в свою берлогу, играй там с Тигром. С Тигром игра – лучшая пора…
После этого Эди немедленно вставал и уходил в свое укрытие. И ждал, когда Эльза найдет время для него.
Постепенно она начала приучать Эди к вещам, которые требовали больших усилий над собой. Она хотела знать, действительно ли он полностью доверяет ей и будет слушаться безоговорочно.
– Съешь это, – потребовала как-то она, положив дождевого червяка ему на ладонь.
Эди испуганно посмотрел на нее и отрицательно покачал головой.
– Сделай это, иначе я поссорюсь с тобой.
Глаза Эди расширились от страха, но он продолжал качать головой.
– Он ничего тебе не сделает. Он не ядовитый. И на вкус как макароны.
Эди по-прежнему качал головой.
– Ты мне не веришь?
Эди не прекращал качать головой.
– Ага. Эди злой. Эльза уходит.
Она повернулась и убежала в дом.
Эди стоял, как облитый водой пудель, и трясся всем телом. Он неотрывно смотрел на извивающегося в руке червяка и даже понюхал его. Примерно десять минут он просто стоял и боролся с собой.
Затем он крикнул во все горло:
– Эльза!
Эльза подошла к окну.
– Что такое, Эди?
Эди засунул червяка в рот, быстро прожевал его и с трудом проглотил. Но он не сказал "Tutti paletti", не засиял от гордости, а сел и заплакал.
Эльза вышла из дома и почесала ему живот.
– Эди храбрый – Эди хороший, – прошептала она и сунула ему в рот карамельку.
Все же Эльза была недовольна, что Эди пока что не справлялся с тем, что она требовала, потому что хотела знать, сделает ли он все, абсолютно все, что она ему прикажет. И тут начались мучения Эди.
Понадобилось пятнадцать мучительных попыток, пока он стал добровольно, не сопротивляясь, глотать червяков.
Она требовала от него отрывать у богомолов ножки и медленно разжевывать тараканов. Если он немедленно не исполнял то, что она приказывала, она била его, оставляла одного и не заботилась о нем.
Эди боролся. И каждый раз ему удавалось преодолеть себя. Его любовь к Эльзе была сильнее, чем отвращение. Слишком большим был его страх потерять ее.
Тоскана, май 2000 года – за пять лет до смерти Сары
44
Франческо Росси неделю назад исполнилось семнадцать лет. Он, погруженный в свои мысли, пинал ногами камешки, стараясь попасть ими в контейнер для мусора, который стоял возле автобусной остановки. Каждый раз, когда камень ударялся о пластиковую стенку, раздавался громкий щелчок. Еще семнадцать минут. Потом должен подъехать автобус – если он сегодня, в порядке исключения, прибудет точно по расписанию.
Он прекратил бессмысленное пинание камешков, присел на корточки и еще раз перебрал сверху донизу свою огромную спортивную сумку в поисках чего-нибудь, что можно выпить, затерявшегося между брюками, кроссовками, футболками, тренировочным костюмом и полотенцем. После двух часов игры в футбол на спортивной площадке в Бучине его горло пересохло. Время от времени случалось, что он забывал взять с собой две бутылки минеральной воды. Ничего. Nulla e niente . Он со злостью запихнул вещи назад в сумку и закрыл ее на застежку-молнию.
Уже сейчас, в конце мая, солнце после обеда палило беспощадно. Нигде никакой тени. Даже остановка была ничем иным, как обыкновенным шестом в широком поле с табличкой "Fermata" и расписанием движения на весь летний сезон. Франческо ненавидел поездки в автобусе, связанные с постоянным ожиданием, но ничего другого ему не оставалось. У него не было мопеда "Vespa", как у большинства мальчиков из его класса, потому что он экономил каждый цент из своих карманных денег для операции. У него был огромный, слишком длинный острый нос, а уши торчали по обеим сторонам головы, как подставки для пивных кружек. Он выглядел как какая-то карикатурная фигура, крыса или летучая мышь, и поэтому, с тех пор как он помнил себя, над ним постоянно смеялись. Стоило ему появиться в школьном дворе, как одноклассники начинали кричать: "Внимание, мышиная полиция!"
Утром в зеркале он видел не свое лицо, а физиономию "самолет, идущий на посадку", "Пиноккио" или "большую операцию по подслушиванию населения". Он был так несчастен, что в четырнадцать лет уже пытался повеситься на яблоне, но сук обломился и тем самым спас ему жизнь.
Он уже навел справки в Кареджи, большой клинике во Флоренции. Операция по уменьшению носа и подшиванию ушей стоила два миллиона лир, а таких денег у его родителей не было. Его отец работал водителем грузовика местного коммунального хозяйства, мать занималась домом и его тремя братьями и сестрами. Семья жила вместе с двумя кошками и худым, как веретено, псом не поддающейся определению случайной помеси пород в невзрачном домике в Террануово Браччиолини прямо возле автострады.
Франческо отпрыгнул в сторону, когда легковой автомобиль резко затормозил и остановился возле него.
– Buona sera, – сказала светловолосая женщина и улыбнулась.
Она была в машине одна.
– Может, подвезти? Куда тебе нужно?
– В Террануово.
– Никаких проблем. Я еду в Монтеварки. Садись.
Населенные пункты Террануово Браччиолини и Монтеварки уже почти срослись друг с другом. По расстоянию это было почти одно и то же.
Франческо от изумления не двигался с места.
– Ну давай, садись уже! Багажник открыт, можешь поставить туда свою сумку.
Франческо кивнул, и на лице его наконец появилась улыбка. Вот класс! Эта женщина просто так остановилась и взяла его с собой! Может быть, она даже отвезет его прямо к дому. Он поспешно забросил сумку в багажник и сел в машину. Как только он захлопнул дверцу, женщина рванула машину с места так быстро, что взвизгнули шины.
Он посмотрел на нее. "Она выглядит прекрасно", – подумал он. Но она была намного старше его. Ей определенно было лет тридцать. Для него оказалось сложным определить ее возраст, поскольку на женщине были солнечные очки. Боковое окно было открыто, и ветер постоянно бросал светлые полосы ей в лицо. Она пыталась левой рукой уложить их за ухо, но это помогало ненадолго.
– Ужасно мило, что вы взяли меня с собой! – робко сказал он и оперся на спинку кресла так, чтобы прижать левое ухо к голове. Иногда по ночам ему снилось, что ухо просто приклеилось к голове и он выглядит как нормальный человек, а не как мышь-самец из идиотского комикса.
Между сиденьями стояла бутылка с минеральной водой. Он невольно покосился на нее и подумал, удобно ли попросить у этой женщины, чтобы она позволила ему сделать глоток, как вдруг она сказала:
– Если хочешь пить, можешь взять воду. У меня там сзади, в сумке, есть еще.
Франческо одним глотком осушил бутылку, и у него даже перехватило дух.
– Черт возьми! – сказала женщина и улыбнулась. – А как насчет небольшой прогулки на машине? – вдруг спросила она. – Погода просто чудесная. У меня есть немного времени, а у тебя?
– У меня тоже, – заикаясь, ответил он не раздумывая.
В Леване она повернула направо и поехала в горы по направлению к Ареццо.
– Как тебя зовут?
– Франческо.
– Какое прекрасное имя!
Такого еще никто никогда ему не говорил. Франческо почувствовал, как лицо залилось краской.
– Ты ехал домой?
Франческо кивнул.
– Ты был у друзей?
Франческо снова кивнул и ответил:
– На футболе. Я играю в societa calcistica di Bucine .
Он очень гордился этим, но ему показалось, что женщину его слова не заинтересовали, потому что она никак на них не отреагировала.
Машина свернула с главной дороги и поехала в направлении Чивителлы.
– Куда вы едете?
– Я еще не знаю, – улыбнулась она. – Куда-нибудь, где хорошо.
Франческо стало не по себе.
– Думаю, у меня не так уж много времени.
– Да ладно… – Она положила руку ему на колено. – Или твоя мама будет беспокоиться?
Франческо покачал головой. Его сердце билось как бешеное. Она убрала руку с его ноги и за Чивителлой повернула на дорогу, усыпанную щебенкой.
– Я знаю неподалеку одну фантастическую руину, откуда открывается захватывающий вид. Вот это я и хотела тебе показать. А потом мы сделаем небольшой перерыв и выпьем по глоточку.
– Зачем? Вы же меня совсем не знаете!
– А просто так.
Она снова улыбнулась, и Франческо вдруг охватила дрожь. К тому же он видел себя в зеркале. Его огромные уши горели, как два разрезанных апельсина-королька, на фоне бледных щек. А когда он сидел перед окном, то можно было видеть даже разветвление жилок в них, совсем как на копченых поросячьих ушах, которые он время от времени давал своей собаке. Он прижался ухом к плечу и почувствовал, как оно полыхает.
Тряская дорога, по которой машина ехала, как по доскам, то резко поднималась вверх, то шла мимо одиноких домов. Машина дважды свернула влево, затем вправо и начала спускаться вниз. Франческо уже давно перестал запоминать дорогу, но до руины было, наверное, еще далеко.
За оградой, окружавшей пастбище, машина пересекла луг и остановилась за обветренной и поросшей ежевикой оградой из природного камня. Женщина выключила двигатель, подняла на лоб солнечные очки, так что он впервые увидел ее глаза, положила руку на колено Франческо и наклонилась к нему. Ее лицо было настолько близко к его лицу, что ему не оставалось ничего другого, кроме как поцеловать ее. "Значит, вот так оно и бывает, – подумал он. Так просто".
Тело его пылало.
Привычным движением она потянула рычаг сбоку его кресла. Оно откинулось, и он почти лег на спину. Потом она снова поцеловала его. Дольше и более страстно, чем раньше. В это время ее рука нежно скользила по его голове, по его лицу, по ногам и в конце концов расстегнула застежку-молнию на его брюках.
Франческо задрожал. Он закрыл глаза и впервые в жизни забыл про свой нос и огромные торчащие уши…
– Так куда тебе нужно? – спросила она через полчаса. – Скажи точный адрес, и я отвезу тебя домой.
Франческо чувствовал себя на седьмом небе, легким и счастливым, как никогда. Но одновременно ему было стыдно и он не решался взглянуть на нее. Она стояла перед открытой дверцей машины и одевалась, а ему очень хотелось обнять ее и больше не отпускать.
– Террануова Браччиолли, – сказал он. – Сразу же налево после площади с круговым движением, туда, где поворот на Лоро Чиуфенну, бежевый дом с маркизой желтого цвета.
– Все понятно, – сказала она.
Только после Каппаноле он решился задать единственный вопрос, который горел у него в душе:
– Я увижу тебя снова?
– Может быть, – улыбаясь, сказала она. – Дай мне свой номер телефона. Я потом тебе позвоню.
Она протянула ему маленький блокнот, который крепился магнитом к приборной доске.
– По средам я всегда играю в футбол, – заметил он, пока писал, и услышал, как жалко прозвучал его голос.
– Не беспокойся. Если захочу, я найду тебя.
– Как тебя зовут?
– Мария, – сказала она. – Но это неважно. Можешь спокойно забыть это имя.
Четверть часа спустя она высадила его почти возле дома. Не прямо перед дверью, но достаточно близко, чтобы видеть, куда он войдет.
После она на полной скорости помчалась в Монтеварки. У нее было мало времени, типография закрывалась через двадцать минут, а ей еще надо было забрать настольные карточки на свою свадьбу, которая должна была состояться в ближайшую субботу.
"Я выхожу замуж, – подумала она и чуть не сошла с ума от радости. – Я выхожу замуж за Романо. За мужчину, которого люблю. Наконец-то…"
45
Особенными были запахи, царившие в доме в эти дни. Пахло розмарином, шалфеем и лавандой, а также корицей и ванилью. Но все перекрывал сладкий запах марципана. Сара всегда думала, что человек не в состоянии унюхать марципан. Но это было не так.
Тереза была в своей стихии. Вместе с тремя женщинами, помогавшими ей, она руководила подготовкой небольшого обеда после венчания, а также помпезного свадебного ужина и небольших закусок в полночь или для раннего утра, когда размягченные алкоголем желудки будут требовать чего-то кислого и соленого.
В пятницу были поставлены столы, скамейки и палатки в саду и на лужайке перед домом, проложены электропровода для освещения, установлены громкоговорители, вставлены в держатели факелы, закреплены на столах бумажные скатерти, разложены ножи, вилки и салфетки, распределены свечи и украшения на столы, а в стратегически важных местах расставлены столы для холодных закусок. Музыкальная группа из Амбры устанавливала инструменты и проверяла звук.
Эди уже несколько дней собирал цветы, у которых, придя домой, обрывал головки. "Раз, два – голова", – бормотал он себе под нос.
Сара лежала в постели с мокрым холодным полотенцем на голове. У нее было ощущение, словно ее мозг все туже сворачивается внутри головы и не может снова развернуться. Необычно сильная сверлящая боль пугала ее. "Это наказание", – подумала она.
– Может быть, я вызову доктора? – спросил Романо, зайдя в комнату.
Сара кивнула.
Он на минутку присел и взял ее за руку.
– Привезли твое платье. Изабелла сказала, что нужно его еще раз примерить, чтобы убедиться, все ли в порядке.
– Я не могу. Я не могу пошевельнуться, Романо. У меня лопается голова.
Романо вышел из комнаты, подержал полотенце под струей воды и снова положил его, свежее и холодное, ей на лоб.
– Доктор сейчас приедет, – прошептал он. – Успокойся, любимая, скоро тебе будет лучше.
"Жаль, – подумала она, когда Романо вышел из комнаты. – Я бы действительно с удовольствием вышла за него замуж. Как же по-другому доказать ему, что я его люблю?"
– Это очень острый приступ, – сказала доктор. – Я могу только немного снять боль. Остается надеяться, что до завтрашнего утра приступ пройдет.
– А если нет? – На лбу Романо выступил пот.
– Тогда вам придется перенести свадьбу. В таком состоянии она не должна вставать с постели, иначе начнется рвота.
Романо бессильно опустился на стул.
– Не может быть, – пробормотал он. – Мы уже несколько месяцев готовимся к этому дню, а тут такое…
Доктор кивнула, ей было жалко Романо. Она сделала Саре укол, который та, казалось, даже не заметила. Она даже не вздрогнула.
– Боль настолько сильная, что частично перекрывает сознание. Она сейчас вряд ли что-то понимает.
– Она что, без сознания?
– Не совсем. Ее можно разбудить. Просто она сейчас спит, очень глубоко спит.
– Если завтра утром ей не станет лучше, свадьбы не будет, – сказал расстроенный Романо в кухне.
– Еще чего! – Тереза, которая как раз наполняла помидоры пастой из сыра и оливок, сохраняла полное спокойствие. – Это у нее от волнения. Ни одна женщина из-за какой-то мелочи не позволит себе пропустить собственную свадьбу.
Романо смотрел на жирные пальцы матери, которые впихивали пасту в помидоры, что каждый раз вызывало чавкающие звуки, как будто кто-то вытаскивал ногу из болота, и ему хотелось заорать на нее.
"Вымой руки! Посмотри, что ты делаешь! Сыр забивается тебе под ногти, мне плохо уже от их вида. Я не притронусь ни к одному из этих помидоров, если вообще свадьба состоится", – подумал он.
Тереза облизала пальцы и улыбнулась.
– Прекрасный вкус. Хочешь попробовать?
Она протянула ему миску с пастой.
Романо с отвращением отвернулся и, ничего не сказав, вышел из кухни, чтобы поехать во Флоренцию и забрать родителей Сары из аэропорта.
– Вот так сюрприз! – обиженно заявила Регина, узнав об остром приступе мигрени у Сары. – Мы за столько лет впервые приезжаем в Италию, и вдруг такое… С ней это часто бывает?
– Нет. Я вообще не помню, чтобы она когда-нибудь болела.
У Романо было нехорошее ощущение, что ему приходится извиняться или оправдываться.
Герберт молча поставил вещи на багажную тележку. Он был очень бледен, и на лбу у него выступил холодный пот.
– А что будет, если ей завтра не станет лучше? – сказала Регина укоризненным тоном.
– Значит, свадьба не состоится.
Как ему самому не было страшно, но сейчас он наслаждался этой фразой, потому что увидел, как Регина вздрогнула.
– Я же тебе говорил, что все это путешествие – идиотизм! – Герберту пришлось ухватиться за тележку, так как у него внезапно закружилась голова.
– Кто же мог предположить, что свадьбы не будет? – Регина все больше и больше выходила из себя.
– Ну, до этого пока что далеко, – успокоил ее Романо.
– Но вероятность этого возрастает. Настоящие приступы мигрени длятся обычно три дня. Если это действительно приступ мигрени.
– А что же еще? Доктор была у нас, обследовала Сару и сразу сказала, что это мигрень.
– Многие женщины перед свадьбой впадают в истерику, – пробормотал Герберт. – И в этом случае это было бы не так уж плохо.