- Спасибо за рекомендацию, - отозвался Лессинг и улыбнулся Фабелю, но тут же переключил внимание на подошедшую к ним Сюзанну и, слегка поклонившись, поцеловал ей руку. - Очень рад, - несколько высокомерно объявил он, и лицо его приобрело явно хищное выражение. Фабель даже усмехнулся при виде такого подчеркнуто открытого проявления нездорового интереса. - Вы удивительно красивая женщина, фрау доктор Экхарт.
- Спасибо, - поблагодарила Сюзанна.
- Должен отметить, Сюзанна, - вмешался Отто, - что, несмотря на всю заслуженность этого комплимента, услышать его из уст Курта - огромная честь. Дело в том, что он один из ведущих специалистов мира в области женской красоты.
- Неужели? - Сюзанна смерила Лессинга скептическим взглядом.
- Это действительно так, - скромно потупившись, подтвердил Лессинг с новым легким поклоном. - Я написал получивший широкую известность трактат о том, как эволюционировало понятие "женская красота" в разные века и эпохи. Это моя специальность.
- Так вы писатель? - спросил Фабель.
- Я антрополог, - ответил Лессинг, не спуская глаз с Сюзанны. - И, в какой-то степени, искусствовед. - Наконец, все-таки решив удостоить Фабеля своим вниманием, он повернулся к нему. - Я изучаю антропологические аспекты искусства и эстетики. Мною написана книга, в которой действительно всесторонне раскрывается мой, смею вас заверить, самый неподдельный интерес к женским формам и к тому, как радикально и быстро менялось наше представление о прекрасном.
- Неужто и вправду радикально? - удивилась Сюзанна. - Это мне интересно. Я психолог.
- Красота и интеллект. Эта парадоксальная комбинация всегда повергала в восхищенное изумление и ценилась на всех исторических этапах. Но, отвечая на ваш вопрос, скажу, что - да, взгляды на данный предмет менялись, несомненно, радикально. Но особенно интересно вот что: наше представление о женской красоте менялось за последний век гораздо интенсивнее, чем в любой другой период. Безусловно, ведущую роль здесь сыграли средства массовой информации. Достаточно сравнить кинозвезд сороковых - пятидесятых с современными худосочными моделями. Но что меня особенно поражает, так это единовременное сосуществование разных представлений о женской красоте в рамках одной и той же культуры.
- Что вы имеете в виду? - спросила Сюзанна.
- Ни один мужчина не считает костлявые модели, вышагивающие с неприступно надменным выражением лица по подиуму, привлекательными. Это феминистское понятие женской красоты. Эта обязательная худоба навязывается в качестве эталона красоты самими женщинами. Это то, что различает нас как представителей разного пола и делает в глазах друг друга привлекательными. Мужчинам нравятся округлости, а женщинам - угловатости.
- Но это противоречит тому, о чем вы только что нам поведали, - возразил Фабель. Шутка шуткой, но внимание, проявляемое этим коротышкой к Сюзанне, начинало его раздражать. - Вы утверждали, что идеал женской красоты в разные века был разным.
- Верно, но в определенных рамках. Если взять, к примеру, классический идеал женской красоты, воплощенный в античной скульптуре, то он очень будет напоминать идеал пятидесятых годов прошлого века. Затем наступило время, когда восторгались большими бюстами. Но если посмотреть на шедевры эпохи Возрождения, то мы увидим, что груди там всегда были маленькими и, судя по всему, упругими. В те времена большие груди ассоциировались с кормилицами: женщинами из низших слоев общества, вскармливавшими чужих младенцев, чтобы их состоятельные матери могли сохранить свою фигуру. Потом все резко переменилось, что наиболее наглядно отразилось на полотнах Тициана, где мы видим весьма дородных, мягко говоря, особ.
Фабель подумал об убитых в Кёльне женщинах и вспомнил, что их ягодицы и бедра были достаточно внушительными.
- А как насчет задней части? - поинтересовался он. - На нее тоже распространялась мода?
- В девятнадцатом веке это стало настоящим пунктиком. Турнюры увеличивали заднюю часть до физически неестественных размеров. Но в принципе конфигурация бедер и ягодиц была призвана подчеркнуть талию и показать, насколько она изящна. Вот именно эту роль и играли турнюры. Дело не в конкретной части тела, а в ее пропорциях по отношению к другим. Мужчины, которым нравятся тяжелые ягодицы, всегда замечают тонкую талию, подчеркивающую их. Это связано с нашими изначальными инстинктами. При оценке фигуры другого человека мы прикидываем, насколько тот пригоден в качестве сексуального партнера.
Выйдя после приема на улицу, Фабель довольно быстро поймал такси. Сюзанна предложила поехать к ней.
- Мне кажется, я ему понравилась, - сказала она со смехом.
- Кто бы сомневался.
- Что? - Сюзанна взяла его под руку. - Ты ревнуешь? Он не в моем вкусе…
Фабель улыбнулся, но подумал совершенно о другом: попытался представить, как должна выглядеть та женщина. И теперь знал, какую женщину выберет кёльнский людоед в качестве следующей жертвы, если Шольцу не удастся поймать его раньше.
3
Пара за крайним столиком мешала считать. Андреа каждый раз сбивалась, когда складывала цифры прихода за предыдущий месяц. Расчеты явно не оправдывали ее надежд. В кафе обычно подавали самые простые блюда, и она решила расширить рождественское меню, включив в него традиционные яства, а также потратиться на праздничное оформление. Однако ее заведение располагалось слишком далеко от центра, чтобы привлечь туристов, съехавшихся в Кёльн на рождественскую ярмарку. Даже жидкокристаллические мониторы компьютеров, установленные на высокой стойке в дальнем углу кафе, себя не оправдали. Она изо всех сил старалась не прогореть, а потому нервничала, понимая, что ей опять потребуется "подработка" для сведения концов с концами.
Андреа отложила бумаги и проверила мобильник. Из агентства пришла эсэмэска, сообщающая о двух заказах. При этом один - на предстоящую ночь - ее разозлил своей бесцеремонной срочностью, а при виде второго она сразу занервничала. Уж больно необычным был день. Weiberfastnacht. Кому могло прийти в голову сделать заказ на "Бабий" четверг? Почему именно на этот день, а не на какой-то другой? Она ответила эсэмэской, что принимает первый заказ, и попросила оговорить подробности. Что же до другого, тут надо подумать…
Громкие голоса снова заставили ее обратить внимание на происходящее в зале.
Скандал рассорившейся пары набирал обороты. Инициатором его был мужчина. Они заказали только кофе и, судя по всему, просто нашли место, где могли продолжить перебранку, начавшуюся еще на улице. Андреа внимательно их оглядела. Он был, безусловно, мерзким типом, а она слишком хорошенькой, чтобы водить компанию с такими, как он. Сначала Андреа, обслуживая столики, просто поглядывала в их сторону, но постепенно их ругань становилась все громче и не обращать на нее внимания уже было нельзя. Другие посетители начали проявлять недовольство. Андреа со вздохом закрыла тетрадь с записями и направилась к паре.
- Что-то не так? - Она, опершись на стол ладонями, наклонилась поближе, старясь говорить ровным и спокойным голосом. Пара была настолько поглощена ссорой, что даже не заметила, как она подошла. Молодой человек поднял прыщавое лицо и смерил ее взглядом. На Андреа была черная обтягивающая футболка с логотипом кафе. Под короткими рукавами, играя, перекатывались мускулы, а груди были похожи на два маленьких мячика. На губах мужчины появилась мерзкая ухмылка.
- А тебе-то какое дело? - с издевательской интонацией спросила она.
- Вы причиняете беспокойство другим посетителям. - Андреа по-прежнему старалась сохранять спокойствие. - Вот такое мое дело. Я попрошу вас уйти. Прямо сейчас.
- А как же наш кофе? - поинтересовался мужчина, а девушка нагнула голову, пряча лицо за упавшими волосами.
- Вы почти все выпили. Остальное оставьте. Платить не надо - за счет заведения.
- Да кто ты такая? - Прыщавый, по-видимому, сообразил, что привлек внимание остальных посетителей, и возвысил голос. Он откинулся на спинку кресла, будто оценивая ее густые пепельные волосы, собранные в хвост, толстый слой косметики, ярко-красную помаду, широкие плечи тяжелоатлетки. - Я хочу сказать, что мы пытались отгадать, кем ты родилась. Мужчиной или женщиной. Теперь уж точно не разберешь! Может, ты среднего пола?
Андреа резко выпрямилась.
- Уходите! Немедленно!
- С чего ты взяла, что можешь работать среди нормальных людей? Тем более здесь, где подают и потребляют пищу. Ведь от твоего вида просто тошнит!
Его подруга по-прежнему продолжала молча сидеть, наклонив голову и пряча лицо за волосами.
- У вас есть ровно две секунды, чтобы уйти отсюда, - объявила Андреа, скрывая за ровным тоном кипевшую в ней ярость. - Иначе я звоню в полицию.
Мужчина потянул спутницу за рукав. Та быстро поднялась и, выскользнув из-за стола, выскочила из кафе, стараясь ни на кого не смотреть. Прыщавый смерил Андреа взглядом, полным ненависти. Он хотел оттолкнуть ее, но Андреа не сдвинулась с места.
- Чертова уродина! - язвительно пробурчал он, протискиваясь между ней и столом.
Андреа видела в окно, как мерзкий посетитель ехидно ухмыльнулся ей на прощание, а девушка так и не подняла глаз, стараясь не привлекать к себе внимания. Дождавшись, когда они скроются из вида, Андреа сделала глубокий вдох и широко улыбнулась накрашенными губами остальным клиентам, показав ровные белые зубы.
- Прошу прощения, - извинилась она.
Среди посетителей было несколько завсегдатаев, и один из них заметил:
- Все правильно, с такими подонками иначе нельзя.
Андреа продолжала улыбаться.
- Ты не подменишь меня на минутку, Бритта? - попросила она кельнершу и направилась на кухню. Там она выскочила через служебный ход на аллею, выходившую на боковую улицу, и помчалась по Айнтрахштрассе до перекрестка с Кордулаштрассе.
Они были там. Девушка шла, по-прежнему не поднимая головы, а прыщавый подонок продолжал ей что-то громко выговаривать. Подобное поведение однозначно соответствовало характеру их взаимоотношений и не оставляло сомнений в том, что оно строилось на насилии. Других прохожих видно не было, лишь изредка проезжали машины, шурша шинами по мокрой мостовой, да слышался шум набегавших волн. Андреа свернула за угол. От порывов холодного ветра на руках появились мурашки. Но ярость, кипевшая внутри, не утихала.
Мужчина был слишком увлечен ругательствами в адрес девушки, чтобы заметить, как путь ему преградила Андреа. Он опешил от неожиданности, когда она схватила его за грудки и оттащила в ближайший проулок.
- Как ты меня назвал? - Лицо под слоем косметики превратилось в застывшую маску. Прыщавый не отвечал, и она резким сильным ударом приложила его к кирпичной стене. - Я задала вопрос: как ты позволил себе назвать меня?
- Я… я… - На его лице был написан ужас.
Андреа взглянула на одутловатое и покрытое угрями лицо. Внутри ее вдруг прорвало какой-то клапан, давая выход кипевшей ярости, мгновенно опалившей все тело. Резким движением она мотнула головой и разбила ему лбом лицо. Раздался хруст сломанного носа. Она отпустила его, и он, потеряв от шока дар речи, смотрел на нее дикими от ужаса глазами. Лицо заливала кровь. Андреа, не давая ему опомниться, с размаху нанесла удар ногой в пах. Задыхаясь от боли, он согнулся и сполз на колени, схватившись за разбитую мошонку. Андреа повернулась к девушке. Та замерла от ужаса, не в силах оторвать взгляда от своего компаньона, скрючившегося и завалившегося на бок. Открыв рот, она пыталась закричать, но не могла из-за спазма - в глазах стояли слезы.
- Ты еще хуже, чем он, - с отвращением проговорила Андреа. - Потому что тебе нравится быть жертвой. И ты с этим миришься. Я презираю тебя. И таких женщин, как ты. Как ты можешь позволять ему так обращаться с тобой… на людях? Неужели в тебе нет ни капли самоуважения?
Девушка продолжала смотреть на лежавшего мужчину. На лице - шок и ужас. Андреа презрительно хмыкнула, повернулась и направилась к себе в кафе. До нее донеслись крики девушки:
- Ты уродина! Настоящая уродина!
4
Мария сидела на краю постели в гостиничном номере и размышляла над планом: она знала, что победить хаос можно, лишь действуя по плану.
Спасительная идея, подсказывающая последовательность дальнейших поступков, пришла к ней вслед за тем, как ей позвонила Лиза, вскоре после пережитых неприятностей с Фрэнком. Лиза была ее подругой еще в школе, когда она жила в Ганновере, и они с тех пор продолжали общаться. Она знала о проблемах Марии и всячески поддерживала ее. Лиза предложила Марии сменить обстановку и приехать к ней на несколько дней в Кёльн, но та поблагодарила и отказалась. Для осуществления задуманного нескольких дней мало. А потом все получилось само собой: Лиза перезвонила Марии и сообщила, что ее срочно отправляют в командировку в Японию на три месяца. Для Лизы это было полной неожиданностью, и она переживала, что квартира останется без присмотра на такой долгий срок. Мария оказала бы ей большую услугу, если бы осталась на это время у нее. Лиза знала, что Марии нужна смена обстановки, то есть все складывалось как нельзя лучше. И Лиза удивилась, когда Мария попросила ее предупредить о приезде только соседей по площадке, но при этом не сообщать ее фамилию.
- Я хочу, чтобы какое-то время никто обо мне ничего не знал, - объяснила Мария.
Квартира располагалась в Бельгийском квартале, неподалеку от ворот сохранившегося участка древней стены, окружавшей когда-то город. Лиза сообщила Марии, что единственные, кто соседствовал с ней по площадке, были Дресслеры - молодая бездетная пара, практически все время проводившая на работе и часто отсутствовавшая даже вечерами. Этажом ниже жили еще две супружеские пары, а на первом этаже - другая молодая пара и молодой человек, с которым она практически никогда не встречалась. Лучше и не придумать! Но одного надежного убежища ей было явно недостаточно. К тому же Лиза уедет только в конце недели. Вот почему Мария решила на несколько дней снять номер в скромной гостинице. Возможно, она сохранит этот номер за собой, даже когда переедет в квартиру Лизы.
Она достала из чемодана ноутбук.
Устроившись на кровати, Мария открыла файлы, скачанные из базы данных БКА еще до ухода на больничный. Ее допуск как сотрудницы отдела по расследованию убийств Гамбурга был ограничен, и информация, имевшаяся в ее распоряжении, была слишком общей, но для начала вполне достаточной. На днях у нее состоялся обед со знакомой по полицейской академии, сейчас занимавшей высокий пост в федеральном ведомстве по уголовным делам БКА. Мария заметила тревогу на ее лице, когда та узнала о произошедших с ней переменах. Она поведала Марии о существовании более полного досье на Витренко, но углубляться в эту тему ее знакомая отказалась, и у Марии создалось впечатление, что ту встревожило ее душевное состояние.
Мария понимала, что с ней не все в порядке. Только после нескольких сеансов с доктором Минксом она осознала, что ее поведение перестало быть адекватным, что она погрузилась в мир, где господствуют причудливые ритуалы и одержимость, искажавшие нормальное восприятие действительности. После удара ножом она стала испытывать невообразимый ужас при малейшем физическом контакте с другим человеком. Роман с Фрэнком вверг ее в глубокую депрессию, приведшую к нарушению пищеварения. Теперь Мария не могла смотреть на себя в зеркало без отвращения. Она часто раздевалась догола перед зеркалом, отражавшим ее в полный рост, и проводила перед ним не меньше часа, чувствуя, как ненавидит себя за то, во что превратилась. Взирая на свое отражение, она преисполнялась презрением к своему телу. Вглядывалась в себя и мечтала о превращении в кого-то другого. Не важно в кого. Для нее это превратилось в ежедневный ритуал. Но в ней еще сохранилась прежняя Мария - организованная, четкая и педантичная, решившая перед болезнью собирать собственное досье на Витренко.
Начало этому положило известие о гибели в автокатастрофе украинского следователя Турченко, после чего она решила собирать все факты о деятельности Витренко и его организации. Турченко - всегда спокойный, вежливый и очень толковый адвокат - перешел в следственный отдел и оказался проездом в Гамбурге, преследуя Василя Витренко. Турченко обратился к Марии с просьбой как можно подробнее описать события, приведшие к тому, что она получила удар ножом. Она постаралась объяснить украинскому детективу, точно так же как пыталась растолковать всем экспертам и психологам сразу после ранения, что ее чувство самоуважения было разрушено тем, что Витренко не хотел ее убивать. Вместо этого он мастерски нанес такой удар, что ее жизнь оказалась на волоске. Витренко использовал Марию, чтобы выиграть время. Он знал, что, оставив Марию живой, но в критическом состоянии, можно добиться того, что Фабель фактически прекратит преследование. В общем, Витренко употребил ее, обесчестил ее тело так же, как если бы изнасиловал.
И теперь Мария не могла без отвращения смотреть на свое отражение и не выносила чьего-либо прикосновения. Лечение не помогло. Все оказалось пустой болтовней.
Мария понимала, что, несмотря на все ее старания, составление досье было еще не закончено. Ее злило, что сейчас этим занималась особая оперативная группа из сотрудников федеральных и местных правоохранительных органов. Об этом ей стало известно, когда в присутствии Фабеля и директора крипо ван Хайдена представители БКА выговаривали ей за самодеятельность. Служба наружного наблюдения сфотографировала Марию, когда та разговаривала с главными фигурантами и, по мнению БКА, поставила под угрозу всю операцию. Марии удалось установить доверительные отношения с молоденькой русской путаной по имени Надя, передавшей ей весьма ценную информацию, однако вскоре после этого исчезнувшей. БКА недвусмысленно дало понять, что непрофессиональные действия Марии, видимо, стоили Наде жизни.
Но больше таких ошибок она не совершит. Крупным полицейским операциям всегда предшествовало формирование общей картины, выявление связей, иерархии и руководящих структур, основных баз, обеспечивающих проведение преступной деятельности. Сотни экспертов разрабатывали детали, а руководители следствия сводили их в общий план действий. Незаконные операций Витренко были сосредоточены в основном на торговле людьми. Этот бизнес был сопряжен с более серьезными проблемами, чем угон машин, фактически легализуемый путем перебивки номеров и занесения их в базу данных. Здесь же трагически ломались судьбы людей. Мария собиралась подобраться к верхушке снизу, начав с жертв, и через исполнителей в конце концов выйти на организаторов. А поскольку она была здесь в неофициальном качестве, не имея ни власти, ни полномочий, то могла действовать без оглядки на формальности. Ей все предстояло сделать в одиночку, но она поймала себя на мысли, что помощь Анны Вольф была бы совсем не лишней. В отличие от Фабеля и Вернера, проявлявших чрезмерную щепетильность в отношении законности своих действий и предписанных процедур, Анна никогда не отличалась особой любовью к игре по правилам.