Миллионером, не нашедшим своего личного счастья, – говорит он.
Наташа выглядит как человек, сорвавший банк в казино.
Дадите мне м-м-м-м, – говорит она.
Дам, Наташа, – говорит генерал.
Дадите мне интервью, Николай? – говорит она.
Я бы с удовольствием сделала цикл передач, – говорит она.
Солдаты неизвестной войны, – говорит она.
Наши земляки в Алжире, Афгане, Намибии, – говорит она.
Еще в ЮАР! – говорит генерал.
И в ЮАР! – говорит девушка.
Мы видим, что она одета в костюм, юбка до колена, жакет, рубашка с большим воротником, расширенные рукава – в общем, вариация на тему "Бешеных псов", Тарантино. Для провинции и общежития МГУ вполне модно. Генерал говорит:
Мне нравится, как вы одеты, – говорит он.
У вас есть вкус, – говорит он.
О, и не только, – говорит Наташа.
У меня есть и вкус к авантюрам, – говорит она.
Смотрит на генерала многозначительно. Чокаются шампанским, генерал говорит:
На брудершафт! – говорит он.
На брудершафт, – повторяет девушка.
Тянут бокалы к губам друг друга, пьют. Потом – целуются. Камера скользит по ним, опускается ниже, вместе с рукой генерала, который лапает Наташу за бедро, потом за ляжку, потом лезет под юбку… Крупно – чулки в сеточку на Наташе (хоть одна деталь, да испортит наряд провинциалки – В. Л.). Крупно – обшивка сидений лимузина. Затемнение.
Отъезд камеры. Мы видим чулки, лежащие на сидении. Одежда, разбросанная по салону. Абсолютно голая Наташа. Она сидит, поджав под себя ноги, и держит в руках телефонную трубку. Раскрытая дверь лимузина. Тоже совершенно голый генерал Гудерианов-Альбац. Он стоит спиной к зрителю, мы видим его мясистые ягодицы, спину, мускулистые волосатые ноги. Судя по характерному звуку, и положению рук, генерал мочится. Он напевает.
Шаланды полные кефали, – поет он.
В трусах, – перебивает он сам себя.
В Одессу Костя приводил, – поет он.
Без трусов, – перебивает он себя.
И все биндюжники вставали, – поет он.
В трусах, – резко говорит он.
Когда в пивную он входил, – поет он.
Без трусов, – говорит он.
Смеется. Мы видим поле, солнце, проступающее через облака. Видим бабочку, божью коровку, кузнечика. Стебли кукурузы, ласково кланяющиеся издали генералу. Крупно – его лицо, он блаженно жмурится. Общий план лимузина с невозмутимым шофером за рулем. Шофер смотрит перед собой. Голая Наташа с трубкой. Девушка говорит по-румынски.
Мама, это любовь, – говорит она.
Мама, вы не понимаете, это любовь подкралась ко мне, – говорит она.
Как убийца, с ножом в руке, – говорит она с надрывом.
И пронзила меня всю, – говорит она.
Все мое сердце, – говорит она, глянув, почему-то, себе в пах.
Я приведу завтра его знакомиться с вами, – говорит она.
Он такой… – говорит она.
Мама, он сильный, успешный и миллионер, – говорит она.
Мы познакомились в самолете, – говорит она.
Мама, поговори с папой, я хочу свадьбу в Органном Зале, – говорит она.
Знаю, что только концерты Баха, а мне СРАТЬ, – говорит она.
Я хочу свадьбу в Органном Зале, – повторяет она жестко.
Скажи папе, пусть не бухает сегодня сильно, – говорит она.
Пусть будет в форме завтра, – говорит она.
Ты обмолвись случайно, ну, во дворе, – говорит она.
Что, мол, Наташа завтра с женихом-миллионером приедет, – говорит она.
Знакомиться, – говорит она.
Мы приедем на лимузине, – говорит она.
Пусть обосрутся все от зависти! – говорит она.
Шы пунктум! – ("и точка" на румынском – прим. В. Л.), говорит она.
Кладет трубку. Глядит в раскрытое окно лимузина с любовью. Мы видим генерала спереди (до пояса, естественно – В. Л.). На его мускулистой груди появляются две руки с искусственными ногтями – это Наташины – и ласково гладят.
Коля, а Коля, – говорит она.
Чего, Наташка, – говорит генерал.
Давай завтра к маме с папой съездим, – говорит она.
А то они волнуются… – говорит она.
Не вопрос, Наташ, – говорит товарищ генерал.
Завтра и съездим, – говорит он, улыбаясь (как советский комбайнер из совхоза "Ленинский Путь", который (комбайнер) сумел не засыпать трое суток и успел убрать не 678, а 789 га свежей ржи, и утереть таки нос этим задавакам из конкурирующего совхоза "Путь Ильича", и благодаря которому вымпел "Победителям соцсоревнований" будет теперь висеть не в их доме культуры, а в нашем!)
М-мммр, – мурлычет сзади Наташа.
Вид сверху. Блаженное, счастливое лицо Наташи, которая прижалась к спине своего мужчины. Генерал, поднявший руки за голову, наслаждается свежим воздухом. На обочине – лимузин. Мимо стремительно проносится что-то невероятно грязное, старое, захламленное. Камера опускается до уровня лиц, мы видим боковое стекло маршрутного такси – мельком, – в нем – завистливые лица соотечественников Натальи. Мы слышим выкрик какой-то женщины:
Ши мей курва ешть, – успевает выкрикнуть она в окно. ("Какая вы все-таки курва" – перевод с румынского)
Проституткэ мэй ешть, оае, – кричит она. ("А еще Вы овца и проститутка" – перевод с румынского).
Чего, чего они? – доброжелательно говорит генерал.
А, это на румынском, – говорит Наташа.
Доброго пути желают, – говорит она.
Прижимается еще крепче, рука скользит вниз. Генерал хмыкает, девушка хихикает. Снова вид сверху. Над парой появляется бабочка и кружит. Подлетает к экрану и заслоняет его.
Крупно – орнамент золотистых крыльев (сценарист, как и все уроженцы Молдавии, питает страсть к показной роскоши и позолоте – прим. сценариста)
Золотое сияние…
ХХХ
Яркое, золотое сияние.
До того, как зритель решает, что он вновь видит внутренние палаты Кремля или бабочку, камера ловко отъезжает назад, и мы видим перед собой колорадского жука. Очень упитанного… солидного. Он ползет вроде бы неторопливо, но вся его фигура как бы свидетельствует о том, что при необходимости он засеменит лапками так быстро, как только возможно. От этого он выглядит, как представитель молдавских неправительственных организаций или молодой политик Российской Федерации. Еще он похож на зебру, будь зебра маленькой, шестиногой, и насекомым. Мы слышим хриплое дыхание. Голос:
Ну, чем не зебра, – говорит он.
Только маленькая, с шестью ножками, – говорит она.
И насекомое, – говорит она.
Отъезд камеры. Мы видим, что жук полз по травинке на лужайке. Это огород четы, очень похожей на чету президента США, Барака Обамы. Женщина, похожая на Мишель Обама, стоит над жуком на четвереньках, глядит на насекомое внимательно, во взгляде мы не видим ни брезгливости, ни отвращения, ни ненависти… Она лишь изучает жука, как Америка – весь остальной мир. Мишель одета в комбинезон, состоящий из шортов и фартука, из-за этого она – благодаря фигуре – напоминает трогательную долговязую девочку-подростка. Сходство усиливает прядь волос – конечно же, Непокорная, – которую Мишель то и дело сдувает, потому что прядь падает ей на лицо. Снова – жук, он почти уже скрылся в траве. Мишель улыбается.
Фу ты, ну ты, – шепчет она.
Протягивает руку – из нее получилась бы хорошая баскетболистка, думаем мы, – и подставляет жуку свой блестящий, красный, очень длинный ноготь. Жук не идиот, он застывает, потом разворачивается и пытается бежать в другую сторону. Так могло бы продолжаться очень долго (например, Вы так мучили в детстве муравьев и жуков-пожарных – не так ли? – прим. сценариста). Но женщине, похожей на Мишель Обама, эта игра надоедает (мы попадаем на лужайку в самый ее разгар), так что она, вместо того, чтобы вновь подставить ноготь жуку и посмотреть, захочет ли он на него забраться, просто аккуратно берет насекомое, зажимает в кулаке. Встает и идет к Белому Дому.
Камера берет ее снизу, мы видим босые ноги, траву, белое здание, заходящее солнце… Общая картина очень напоминает девочку-негритянку, которая возвращается домой после изнурительной работы на хлопковой плантации (ведь комбинезон у женщины джинсовый, спохватившись, примечает сценарист – В. Л.). В лучах закатного солнца, красивая, стройная, босоногая… Не хватает лишь Магического Чернокожего Спиричуэлса, на который дрочат продвинутые московские любители Запада (этим изящным словосочетанием автор сценария стал заменять, после замечаний критиков, стандартных "пидаросов и любителей журнала "Афиша") в упор не замечающие ни "Бурановских бабушек", ни того, что Адель и Эми Вайнхаус, певшие лучше черных, вовсе ими – черными, – не были (ну хорошо, насчет бабушек я согласен – В. Л.).
Словно подслушав это потаенное желание зрителя, Мишель, медленно идя в дом, запевает.
Разумеется, она поет в стиле Магический Черный Спиричуэлс.
Мы слышим ее чарующий, низкий, грудной голос.
Причем поет она, почему-то, на румынском языке
(вот такая дань такого уважения вот такой вот родине – прим. сценариста).
Чине а фост ла армата, – поет она ("тот, кто хоть раз был в армии на хлопковых полях/в армии/в тюрьме – здесь и далее перевод с румынского автора сценария).
Ел ну а уита ничьодатэ! – поет она ("тот никогда, никогда не сможет забыть" – поет она).
Кум не сунт храни-и-и-и-и-те, – поет она ("как нас кормили там палачи" – поет она).
Саре ку пэне… – поет она ("хлебом с водой/кукурузой с джином/баландой с капустой – говорит она).
Шы ун пахар де апА, – поет она с легким акцентом ("И давали запить стаканом прогорклой воды" – поет она, а что с акцентом, то, все же, не родной язык, как и для автора сценария – В. Л.).
Солнце опускается еще ниже, Мишель подходит к дому совсем близко, начинает пританцовывать в такт своей песне. Мы слышим, как за кадром начинает играть целый ансамбль, мы буквально видим синтезатор и женщин, похожих на Вупи Голдберг, которую осмелился трахнуть Вуди Аллен (или она его – смотря кто вы по гендерному признаку, – В. Л.), которые одеты в костюмы негритянок-певиц религиозного хора. Мишель пританцовывает все сильнее. Она поет уже во весь голос, задрав голову к небу – быстрая ретроспектива неба, бегущие облака, завихрения, тучи, солнце, громы, молнии, туманы и дожди (тут я кажется сбиваюсь на какую-то поп-песню – прим. В. Л.) – и мы видим ее счастливое лицо.
Я пою что-то красивое, – поет она уже на английском языке.
Невероятное красиво, про Бога и его черный народ, – поет она.
Про то, как нам было тяжело, но Он вывел нас, – поет она.
Вывел в страну, ставшую Жандармом мира, – поет она.
И мы, черный народ, стали его верными слугами, – поет она.
Не изошли в свои Палестины, но остались в Египте, – поет она.
И стали верными сынами фараона, давшего нам все, – поет она.
Давшего нам и власть и пособия по безработице, – поет она.
Возможности и беды, права и обязанности, – поет она.
Подпрыгивает, хлопает в ладоши – она уже на пороге своего дома, бросает взгляд назад, камеры быстро показывает вид Вашингтона со стороны Белого дома, – и закрывает дверь. Темнота. Мы слышим лишь пение и какую-то возню.
Мы считаем очевидным следующие истины, – поет Мишель.
Все люди сотворены равными и все они одарены своим создателем, – поет она.
…некоторыми неотчуждаемыми правами, – поет она.
…к числу которых принадлежат, – поет она.
…жизнь, свобода и стремление к счастью, – поет она.
На каждой стадии… притеснений мы подавали королю петиции – поет она.
…и просили правосудия; но единственным ответом на все наши, – поет она.
…петиции, – поет она.
…были только новые оскорбления, – поет она.
Оу, Государь, характер которого заключает, – поет она.
…в себе черты тирана, – поет она.
Оу, нет, он не способен управлять свободным народов, – поет она.
Внезапно посреди экрана вспыхивает огонек. Это свеча. Мы моргаем несколько раз, привыкая к столь скудному освещению. Но зритель оказывается вознагражден за труды. Женщина, похожая на Мишель Обаму, стоит совершенно обнаженная посреди зала приемов Белого Дома, перед ней стоит стол, на нем – пирамида, копирующая ту, что изображена на валюте США. На пирамиде нарисован глаз. Различие между этой пирамидой и "долларовой" в том, что эта – намного более острая, у нее на вершине настоящий шпиль.
В результате пирамида выглядит, как сумасшедшая иллюстрация сумасшедшей идеи сумасшедших академиков Носовского и Фоменко о том, что все древние цивилизации были созданы казаками в 17 веке.
Адмиралтейский шпиль Санкт-Петербурга на пирамиде Хеопса в Египте.
Отъезд камеры, снова – стол, пирамида, и женщина со свечой.
На голове женщины – что-то вроде короны, а на теле нарисован – аляповато и чисто схематически, – фартук.
В руке Мишель (будем называть ее так из-за удобства читателя, которому прискучит читать каждый раз "женщина похожая на супругу президента США, Мишель Обаму – В. Л.) держит что-то, очень похожее на мастерок. Крупный план.
Это лопатка для выпалывания сорняков.
На вершине пирамиды, как уже увидел зритель, который смотрит фильм, снятый по этому сценарию (и вот-вот догадается читатель), стоит, с несколько даже смущенным видом, колорадский жук. Разумеется, он не покраснел, просто он перетаптывается как-то… нерешительно, неловко. А может, все дело в том, что пирамида выполнена из стекла, и очень скользкая. У несчастного жучка – всего несколько сантиметром для маневра. Потоптавшись, жучок застывает на месте, и, хоть мы не видим его головы (только сверху), он как бы всем своим видом выражает полную и безоговорочную капитуляцию.
Мишель, словно дождавшись этого, улыбается и хлопает в ладоши.
Несколько мгновений картинка не меняется, потом из тени появляется фигура. Она становится за Мишель, и, страстно дыша, несколько раз шлепает ее по заду (мы слышим лишь шлепки).
О, мучос задниц, – говорит голос по-испански.
Дьяболо задниц!!! – говорит голос.
Вот это сракос! – говорит голос.
Т-с-с-с, – говорит Мишель, тоже по-испански.
Крупный план. Мы видим, что за ней стоит садовник, Родригес. Он похож на героя кинофильмов режиссера Алехандро Гонсалеса Иньярриту (и если Вам знакомо его имя, то мы уже знаем, приверженцем какого модного российского журнала вы являетесь – В. Л.). Ну, из тех, что нелегально пересекают границы, грабят детей, убивают стариков и насилуют женщин – (существительные и глаголы в перечне можно легко перетасовать – прим. В. Л.) – только потому, что иммиграционная служба США (ЕС) не дала им права на въезд в страну Честно Торговать Колготками.
Садовник Белого Дома тоже совершенно обнажен, если не считать золоченого гульфика и татуировки на груди.
Она изображает ацтекского орла, сидящего на кактусе. В когтях орла, вместо традиционной змеи, мы видим гигантского колорадского жука.
Блядь я в предвушеньос – говорит садовник.
Моя твой разъебать, как твоя нас за война в Техас, – говорит он.
Трахать до усрачка-с, – говорит он.
Мучос, мучос сексос, – говорит садовник.
Эль готова-с? – говорит он.
Минутку, сладкий, – говорит холодно Мишель по-испански.
Твоя так хорошо говорит испански, – говорит садовник (причем именно так он говорит и по-испански – прим. В. Л.).
Моя хотеть чтобы твоя говорить когда ебать, – говорит садовник.
Как мой есть грандо, огромно… – говорит он.
Как он доставать твой потроха, – говорит он.
Моя это заводить, как движок от машин, – говорит он.
Мой движок совсем заводить, чуять? – говорит он.
Давай скорей моя твоя ебать, – говорит садовник.
Еще минутку, сладкий, – говорит Мишель, глядя на огонек свечи.
Садовник пыхтит, мнет зад женщины, не смотрит в камеру – только вниз, на лбу – капельки пота, – говорит:
Моя родина говорить, – говорит он.
Ты моя зерна какао, мой твоя перья попугай, – говорит она.
Уговор дороже песо, – говорит он.
Моя твоя извращать как твой просить, – говорит он.
Пора твоя моя отсосать, – говорит он.
Моя намалевать эта хуйня, – говорит он, кивая подбородком себе на грудь.
Стоять целый час возле эта ебанный жук, – говорит он.
Слушать твой глупый песня-хуесня, – говорит он.
Весь день ебаться в огород, – говорит он.
Наловить для тебя целый ведерко, – говорит он.
Кивает в угол, короткая ретроспектива – как вспышка – зной, жара, полдень, садовник ползает, весь в поту, задыхаясь, собирает что-то на картофельных кустах, табличка "Экологический огород семьи Оба…" – и мы видим крупный план ведра в углу помещения. На него из-за портьеры падает луч уходящего солнца. Падает прямо в ведерко.
Луч высвечивает отвратительную картину.
Мы как бы окунаем лицо в ведро, полное колорадских жуков.
Мерзкие, жирные, противные, блестящие… Они выделяют желтую секрецию, – камера несется и показывает, что она въелась в руки идиота-садовника, который, конечно же, не надел перчатки перед сбором жуков, – и Копошатся. Разница между одним колорадским жуком, вызывающим даже некоторую симпатию, и целым их скопищем – огромна (примерно как между одиночкой-участником слета "Селигер-2018" с Северного Кавказа, и ротой призывников оттуда же, и не факт, что кто-то из призывников не участвовал в слете "Селигер-2018" – В. Л.).
Прежде, чем зрителя успевает стошнить, камера резко вылетает из ведерка – пара жуков ползают по краям экрана, потом слетают, – и мы возвращаемся к столу.
Женщина, наклонившись к столу, опирается на него обеими руками.
Уже мой твой ебать?! – говорит садовник настойчиво.
Еще тридцать секунд терпеть, – говорит спокойно женщина.
Огонек свечи – небольшой. – все слабее, он начинает чадить, колебаться.
Твой настоящий извращенка, – говорит садовник.
Никогда не знать баба, – говорит он.
…течь который от жук, пирамид и свеч, – говорит он.
Причем свеч не в жопа! – говорит он.
Моя рассказать деревня, не поверить, – говорит он.
Вся Мексика будет шок, – говорит он.
Как после сериал "Колибри", ебана! – говорит он, сверкая ослепительно белыми зубами пеона из к/ф "Колибри".
Десять, – говорит он.
Девять, – говорит он.
Восемь, – говорит женщина, тон которой с холодного меняется на очень Томный.
Семь, – говорит, выпучив глаза садовник.