Мама, давайте сегодня "Есть такие люди, есть такие деятели…", – говорит Анатолий.
Хм… мне кажется, что сейчас больше подошла бы… – говорит старуха.
…"Мы имеем теперь обширное, многонациональное государство… ", – говорит она.
Ладно, давайте… "Мы должны немедленно перестроить всю нашу работу на военный лад…"? – предлагает Анатолий.
Ты еще "Братья и сестры!" предложи! – отзывается возмущенно старуха.
Ну ладно, давайте ни мне, ни вам, – предлагает Анатолий.
Что именно ты имеешь в виду, товарищ? – говорит Старуха.
"Товарищи красноармейцы и краснофлотцы, командиры и политработники…"!!! – говорит Анатолий.
Пожалуй, да, – говорит старуха.
Глядит на Анатолия с ленинским прищуром и ленинским одобрением ("так и быть, сегодня мы вас, батенька, не расстреляем" – В. Л.). Закуривает еще одну папиросу. Анатолий, высоко подняв нож – кривой, большой, сверкающий, – начинает произносить нараспев фразы. Каждый раз, когда он произносит очередную, старуха подпрыгивает, сначала слегка, потом все сильнее и сильнее…
Товарищи красноармейцы и краснофлотцы, – говорит Анатолий.
…командиры и политработники, рабочие и работницы, – говорит он.
…колхозники и колхозницы, работники интеллигентского труда, – говорит он.
Ух! – говорит старуха, мелко подпрыгивая и потряхивая головой.
…братья и сестры в тылу нашего врага, временно попавшие под иго немецких разбойников, – говорит Анатолий.
Эх, – говорит старуха, которая напоминает молоденькую представительницу молодежной субкультуры "эмо", пришедшую впервые в жизни на рок-концерт ("а теперь потрясем головами, ребята").
…наши славные партизаны и партизанки, разрушающие тылы, – говорит Анатолий.
Немецких захватчиков! – добавляет старуха быстро, Анатолий бросает в ее сторону недовольный взгляд.
Немецких захватчиков, – поправляется, тем не менее, он.
От имени Советского правительства и нашей большевистской партии, – говорит старуха.
Мама! – говорит Анатолий.
Ну прости, – говорит старуха, и трясет головой, подпрыгивая уже чуть ли не на полметра.
От имени Советского правительства и нашей большевистской партии, – говорит Анатолий.
…приветствую вас и поздравляю с годовщиной Великой Октябрьской социалистической революции, – говорит Анатолий.
Товарищи! – говорит он.
В тяжелых условиях приходится праздновать сегодня, – говорит он.
Вероломное нападение немецких разбойников, – говорит он.
…и навязанная нам война создали угрозу для нашей страны, – говорит он.
Мы потеряли временно ряд областей, враг очутился у ворот, – говорит он.
Лунини дико косит глазом, нож все ближе, старуха, выпрыгивая, как спринтер, гигантским и нелепым кенгуру приближается к углу, в котором на телевизоре стоит проигрыватель, ставит – продолжая прыгать, – пластинку и теперь слова Анатолия дублирует, сквозь шорох и потрескивание, речь самого Генералиссимуса.
Враг рассчитывал на то, что после первого же удара, – говорят Анатолий и Сталин.
…наша армия будет рассеяна, наша страна будет поставлена на колени, – говорят он.
Но враг жестоко просчитался, – говорит Ситалин с Анатолием.
Несмотря на временные неуспехи, – говорят он.
…наша армия и наш флот геройски отбивают атаки врага, – говорят они.
Наша страна – вся наша страна – организовалась в единый лагерь, – говорят они.
Помните 1918 год, когда мы праздновали первую годовщину Октябрьской революции? – говорят они.
Помним, помним! – бормочет старуха.
Но мы не унывали, не падали духом, – говорит Сталин.
Но мы не унывали, не падали духом, – вторит ему Анатолий.
Постепенно слова перестают быть различимы и мы слышим лишь неясный шум, видим измученное лицо Лунини, который с напряжением смотрит вверх, на острие ножа, занесенного Анатолием. Мы видим, как меняется Анатолий. На его губах появляется пена… Он трясется… Потом резко наклоняется – Лунини зажмуривается, но нож втыкается в ковер у его головы, – и сидит, согбенный, несколько мгновений.
Затем не спеша, с достоинством, выпрямляется.
Он изменился. Внешне, конечно, это все тот же самый человек, но в его осанке, манере себя держать… появляется что-то Нездешнее. Постепенно у нас складывается впечатление, что в теле Анатолия находится сам Сталин. Или Анатолий, войдя в транс, думает о себе, что он Сталин и очень удачно копирует Вождя…
Добрый вечер товарищ, – говорит Анатолий изменившимся голосом.
Вождь, вождь, – ползет к нему на коленях старуха.
Ты давно.. давно не был, давно не снисходи… – говорит она, судорожно целуя руку Анатолия-Генералиссимуса.
Наставь, укажи… что дела… – говорит она.
Сирия, Иран… обстановка очень сложная… – говорит она.
Энергетическую защиту держать все труднее, – говорит она.
Духовное сталинское ПРО… центр защиты советской Атлантиды… – говорит она.
Трудно… не отчаяться… все очень напряже… – говорит она.
Общий план комнаты. Сталин-Анатолий кладет руку на голову старухи. Говорит, чуть подумав.
Слушай Проханова, – говорит он.
Читай Прилепина, – говорит он.
Смотри новости, утренний и вечерний выпуски, – говорит он.
В обед выпуск на ОРТ не смотри, там говно, – говорит он.
Хорошо, хорошо, вождь, да, – говорит старуха.
С этим, с этим что… – говорит она, стоя на коленях перед Анатолием-Сталиным.
С американцем… – говорит она.
Американца зарезать, часы его и костюм отдать товарищу Анатолию, – говорит Анатолий.
Тело сжечь, челюсть и пальцы предварительно вырезать, – говорит Анатолий.
Чтоб опознать не могли, – говорит он.
Сделаем, сделаем, Вождь, – бормочет Старуха.
И.. вот еще что… – говорит после своей коронной паузы Сталин-Анатолий.
Да, да, конечно, мы слушаем Вождь, – говорит Старуха.
Пусть Анатолий трахнет его в жопу! – говорит Анатолий голосом Сталина.
После того, как вырежем челюсть и отрубим пальцы? – говорит ошеломленно старуха.
Нет, – говорит задумчиво Анатолий.
Сначала – в жопу, а потом можно резать пальцы и челюсть! – говорит он.
Но потом – уехать! – говорит он, подняв вверх указательный палец.
Взять все деньги из чемодана и уехать в США, – говорит он.
Организовать подпольную ячейку под прикрытием семьи миллионеров, – говорит он.
Вести разнузданный образ жизни, – говорит он.
Снимать блядей, пить шампанское, жениться на модели! – говорит он.
Вам все понятно, товарищ? – говорит он.
Будет сделано, товарищ Сталин! – говорит старуха.
Анатолий, постояв немножко, закатывает глаза и падает прямо на Лунини. Американец хрипит. Старуха, ругаясь, оттаскивает Анатолия, бьет его по щекам. Когда тот открывает глаза с видом человека, вернувшегося из долгого путешествия, старуха злобно шипит:
Ну, чего ждешь, слышал, что велел товарищ Сталин?! – говорит она.
А ты, блядина, чего ждешь?! – говорит она Лунини.
Анатолий расстегивается, Старуха обрезает веревки в нижней части Лунини, пытается развернуть его. Агент ЦРА отчаянно сопротивляется.
Товарищ, дай я, – говорит Анатолий.
Рывком поднимает нижнюю часть тела Лунини, фиксирует ее, снова связывая ноги. Бьет американца по спине. Становится за ним на колени, поглаживает себя, глаза лихорадочно блестят.
Вихри враждебные веют над нами, – напевает он негромко.
Мы-ы-ы к торжеству коммунизма веде… – мурлычет он.
Товарищ, – плачет Лунини.
Мой любимый писатель это Стейнбек, – плачет он.
Он был коммунист, как ты, товарищ, – плачет он.
Сквозняк распахивает двери в комнату. Анатолий, улыбнувшись, плюет на ладонь, после чего вдруг очень медленно ложится лицом Аккуратно в ложбинку между ягодицами Лунини.
М-м-м-м, товарищ?! – удивленно говорит Лунини (в кадре только его лицо).
Так вот что ты, оказывается, имел в виду, – говорит он.
За головой Лунини в комнате появляется несколько фигур в униформе, на их головах шлемы с фонариками, в руках оружие, фигур все больше, кто-то с видеокамерой… Камера объезжает Лунини, стоящего на четвереньках и затылок Анатолия, уткнувшегося лицом в зад американца. На затылке – маленькое пулевое отверстие, оттуда толчками бьет кровь.
…де старуха? – слышен голос из-под шлема.
…де дипломат? – говорит голос.
…анной спряталась, – говорит кто-то.
Звук выбиваемой двери. Визг старухи.
Пидарасы, – кричит она.
Товарищ Сталин сказал, в Америку! – кричит она.
Блядей и шампанское, – кричит она.
Хуй вам а не денег! – кричит она.
Я под Курской дугой кровь блядь пролива… – кричит она.
Убить без суда и след… – кричит она.
Как товарища бен Ладен… – кричит она.
Несколько хлопков. Молчание. По помещению мечутся огоньки фонариков, кто-то срывает занавеску, сразу становится светло. Пол в крови, свечи из-за сквозняка гаснут… Лунини говорит
Блядь, ребята, – говорит он.
Чистая работа, – говорит он.
Такое только в фильмах бывает, – говорит он.
Я уж думал, все, – говорит он.
Кто-то подходит к нему сзади, слышен голос:
Так и правда всё, – говорит голос.
Лунини дергается, раздается хлопок, тело агента обмякло, упало на пол. Камера поднимается под потолок. Мы видим всю комнату сверху: перья и пух принесенного в жертву голубя, голый Лунини с пулевым отверстием в затылке… уткнувшийся ему в зад лицом мертвый Анатолий с пулевым отверстием в затылке… мертвая старуха, чья рука лежит на пороге комнаты… свечи… кровь… телевизор в углу и проигрыватель, который снова начинает крутиться и в комнате звучит речь Сталина.
Бойцы спецназа от неожиданности застывают и картинка постепенно затемняется. Мы слышим напоследок лишь:
Братья и сестры, – говорит Сталин.
Дорогие товарищи, – говорит он.
Кружащийся черный диск пластинки…
ХХХ
Мы видим несколько черных точек на белом фоне.
Картинка становится четче, и мы понимаем, что перед нами поле, огромное поле. Вероятнее всего, это русское поле, потому что оно заснежено. Гигантская равнина покрыта толстым слоем снега, о толщине которого мы можем судить благодаря людям – это и были черные точки, – которые бегут по этому полю. На людях – белые маскировочные халаты, но из-за того, что это старые, поношенные халаты, они все равно на фоне чистого снега выглядят серыми, даже черными. Камера резко разворачивается вправо и мы видим, что издали к людям, бегущим цепочкой, приближается – стремительно, – несколько точек, которые оказываются волками.
Замыкающий цепь бегунов человек резко оборачивается, хватает пистолет, – он был на бедре, – и делает четыре прицельных выстрела. Волки кубарем катятся по снегу, оставляя кровавый след. Человек улыбается, мы видим его лицо, и узнаем в нем – но отдаленно, это времена молодости, – генерала ФСБ РФ, ликвидированного агентом ЦРУ в кишиневской явочной квартире. Внизу экрана бежит надпись.
"Тренировочный центр спецназа ФСБ, Карелия"
Генерал Альбац, оглянувшись еще раз, сует пистолет в кобуру, и продолжает бег. Скрип снега под ногами, звук особо резких порывов ветра. Внезапно Албац начинает петь:
Идет охота на волков, идет охота, – поет он.
На серых хищников, матерых и щенков, – поет он.
Идет охота на волков, идет охота, – поет он.
Кричат загонщики и лают псы до рвоты, – поет он.
Кровь на снегу и пятна блядь флажков, – поет он.
Мы видим отражение картинки перевернутым. Отъезд камеры. Это рысь, огромная рысь из лесочка по соседству, наблюдает за мужчинами, лежа на толстой ветке дерева, и свесив одну лапу. Рысь мигает. Она похожа на рано поседевшую, погрузневшую и разочаровавшуюся в жизни и мужчинах пантеру Багиру. Камера стремительно несется от рыси к бегунам, которые приближаются к лесу. Генерал Альбац все поет. Мужчины, которые бегут впереди, оглядываются, их суровые лица, покрытые инеем, оживают. Они начинают подпевать, камера поднимается над полем, и мы слышим в чистом, морозном воздухе Карелии мужской хор:
Не на равных играют с волками, – поют мужчины.
Егеря, но не дрогнет рука, – поют они.
Оградив нам свободу флажками, – поют они.
Бьют уверенно блядь, наверняка! – поют они.
Фон тускнеет, камера опускается, мы видим, что мужчины поют песню Володи Высоцкого про волков, сидя вокруг костра, в руках они держат фляжки, сам генерал Альбац сидит на шкуре рыси, она явно свежесодранная – кое-где шерсть спеклась от крови, но рысь выглядит все такой же недовольной, – и задумчиво глядят на искры костра… Фоном – черный лес. Все мужчины – молоды, среди них единственный в возрасте – какой-то Чин лет 60, огромный пузатый, в комбинезоне танкиста, но без знаков отличия. Он говорит, глядя на искры.
Так и мы, ребята, – говорит он.
Мелькнем в космосе огоньком, – говорит он.
И исчезнем, – говорит он.
А как, куда, что и почему… – говорит он.
Хуй его знает, – говорит он, и разводит руками.
Мужчины сдержанно кивают. Гигант в комбинезоне улыбается.
Вот вы, лейтехи, думаете, товарищ генерал вам Селигер разводит? – говорит он.
Как бы не так, Селигер… – задумчиво говорит он.
Я, ребята, вам жизнь раскладываю, – говорит он.
Всю, как она есть, – говорит он.
И мелькнете вы в ней, как и я, на миг, – говорит он.
Так что же теперь, нет смысла в ней, в жизни? – говорит он.
Как думаете, ребята, – говорит он.
Глядит внимательно на всех лейтенантов, щурится.
Слушатели напрягаются, до них доходит, что речь идет не об отдыхе у костра, а об экзамене, пусть и не таком простом, как пробежаться по заснеженной равнине с волками и убить рысь голыми руками… Один из лейтенантов – мы узнаем молодого Альбаца, – говорит:
Разрешите высказаться, товарищ генерал? – говорит он.
Товарищи блядь на хуй в Совке пидарском остались, – говорит генерал.
Господин генерал, – говорит он.
Так точно, виноват, – говорит лейтенант.
Саечка за испуг! – хохочет генерал, щелкает лейтенанта по подбородку.
Товарищ, товарищ… ведь все мы товарищи здесь, ребята, – говорит генерал.
Значит, мысль такая, что… – говорит лейтенант.
Стой, Вася, – говорит генерал.
Выпей сначала, – говорит он.
Разведчик должен четко формулировать мысль даже после принятия алкоголя, – говорит он, произнося "алкоголь" с ударением на первую "а".
Все выпивают из фляжек, лейтенант Альбац делает особенно большой глоток под одобрительным взглядом генерала. Оглядывает внимательно коллег. Игра света, отблески пламени, тающий снег в маленьком рву, которым окаймили костер, ветви деревьев, похожие на лапы рыси из-за налипшего на них света… камера чуть поднимается, потом начинает кружить вокруг костра, как искра… гаснущая на ветру искра, символизирующая жизнь простого лейтенанта ФСБ… Мы слышим голос лейтенанта Альбац, который звучит уже сверху. Он говорит:
Я думаю, товарищ генерал… – – говорит он.
Камера поднимается все выше, мы уже не слышим отчетливо, что говорит лейтенант. Слышны только обрывки фраз, слова.
"Поскольку… девятнадцать по сорок… еще Айвазовский… очереди за луком… в рот его и в ноги… а расстрел парламента? что касается утки… отчего бы не добить… ребята еще в прошлом финансовом отчете… касаемо Карзая… доблестные молодогвардейцы… хотят ли русские войны… блядь, а если сапогом по пизде?!.. то-то и оно, что хуем в щи не лапти… теорема Ферма как доказатель…"
Камера показывает с высоты птичьего полета лес, костер с окружившими его мужчинами выглядит сверху маленькой искоркой (что, несомненно, тоже Символизирует – В. Л.). Постепенно, камера начинает опускаться, медленно, – как и поднималась, – кружа. Общий план костра, людей, докладчика. Он как раз заканчивает. Он говорит:
И если жизнь простого лейтенанта ФСБ, – говорит он.
Как совершенно верно отметил товарищ генерал, – говорит он.
Можно сравнить с искоркой костра, – говорит он.
То, говоря о таких уважаемых людях, как например, – говорит он.
Генерал ФСБ, – говорит он.
Мы не можем не признать, что речь идет пусть и о быстротечности бытия, – говорит он.
Но в совершенно очевидно бОльших масштабах, – говорит он.
Вроде вот этого полена, – говорит он, показывая на большой тлеющий сук в костре.
Который еще многие часы будет дарить тепло нам, людям, – говорит он.
И давать путевку в жизнь сотням… нет, тысячам маленьких искорок-лейтенантиков! – говорит он.
Садится (говорил стоя, вытянувшись по швам). Коллеги смотрят на лейтенанта с плохо скрываемой ненавистью, как днем – догонявшие группу диверсантов волки. Это нормальное чувство любого коллектива в адрес чересчур выдающегося, в самом плохом смысле этого слова, индивидуума.
Соснул хуйца, пидар, – шелестит кто-то сзади.
Генерал, отпив немного спирта из фляжки, говорит:
Хорошо загибаешь, Петя, – говорит он.
На СМИ тебя, что ли, поставить, – говорит он.
У нас как раз шарага новая открылась, – говорит он.
"Нью-таймс" называется, – говорит он.
Как прикажете, товарищ генерал! – говорит, волнуясь и радуясь, лейтенант.
Снова черный лес за спинами мужчин. Затемнение…
…на темном фоне брезжит что-то красное. Оно становится ярче, мы видим огонек. Слышим шепот.
Альбац, Альбац, вставай, – говорит голос.
Вставай, лейтеха, – говорит он.
Свет фонарика – мы уже видим, что это фонарик, различаем даже лампочку в нем, – падает на говорящего. Это человек с лицом министра чрезвычайных ситуаций РФ, Шойгу. Он даже картавит, как Шойгу.
Пгосыпайся, чегт тебя деги, – говорит человек.
А… что.. кто… – говорит Альбац, барахтаясь в спальном мешке со сна.
Общий план. Лейтенанта спят вокруг костра. Человек с лицом и голосом министра Шойгу зажимает рукой рот Альбацу, чтобы тот не шумел спросонья. Говорит:
Дурачок, это же я, товарищ генерал, – говорит он.
Да но.. почему… – говорит лейтенант.
Выгляжу по-другому? – говорит товарищ генерал.
Эх, новички, новички, – говорит он.
Если мы, разведчики, – говорит генерал.
…не будем каждые пару месяцев выглядеть По-Другому, – говорит товарищ генерал.
То нас любая сявка раскусит, и опознает, – говорит он.
Вот так-то, ебаный в гот, – говорит он.
Лейтенант садится, и глядит на товарища генерала с восторгом и восхищением.
А я…? – говорит он.
Конечно, – шепотом говорит генерал.