И он повел его к патрульной машине, жестом приказав одному из врачей следовать за ними. Как только сержант открыл заднюю дверь, в машине сразу же включился свет. На заднем сиденье уже был один человек, и Келли сразу же отметил про себя, что это, должно быть, водитель. У него было широкое пухловатое лицо, а морщинки вокруг рта и глаз говорили о том, что он принадлежит к типу весельчаков и имеет чувство юмора. Хотя в этот момент он был кем угодно, только не весельчаком. Мужчина был так бледен, словно из него выкачали всю кровь, а глаза у него были красные и блестели от шока. Он весь дрожал.
– Ладно, приятель, – сказал сержант очень мягко. – Парни из "скорой помощи" теперь присмотрят за тобой, хорошо?
Водитель грузовика послушно вылез из машины. Когда он пытался встать, у него слегка подкосились ноги. Врач обхватил его рукой, чтобы не упал, и повел к машине "скорой помощи". Несколько секунд сержант Смит и Келли смотрели им вслед, а потом сели в машину. Оказавшись в этом относительно спокойном месте, сержант достал свой блокнот и записал туда все, что Келли смог рассказать ему.
Его отношение к Келли стало не таким холодным, как в начале их знакомства, что, впрочем, было неудивительно. Как-никак Келли сделал за сержанта большую часть его работы. Он смог рассказать, что погибший молодой человек был солдатом, и что его звали Алан, и что он проходил службу в Хэнгридже. Одного звонка туда будет достаточно, чтобы провести опознание. Дело вроде было абсолютно ясным, и Келли теперь думал, что сержанту не терпится покончить со всеми формальностями, возвратиться в теплую, знакомую атмосферу полицейского участка в Эшбертоне, выпить дымящуюся чашку чая.
Келли прекрасно понимал, что он чувствует. Он и сам дрожал, но не от шока. Он видел слишком много мертвых тел в свое время. Холод и сырость просочились сквозь его такую неподходящую для этой погоды одежду, и Келли промерз до костей. Но он еще не все сказал.
– Есть еще кое-что, сержант, – произнес Келли. – Те двое мужчин, которые пришли в паб в поисках этого парня. Еще двое военных, я уверен. Куда они пошли? Их кто-нибудь видел?
– Ни о каких двух мужчинах мне ничего не известно, – сказал сержант Смит с прежней, почти враждебной интонацией.
Смит не хочет никаких осложнений, подумал Келли.
Интуиция подсказывала ему, что продолжать задавать вопросы будет не так уж просто. Но Келли был толстокожим. Прозанимавшись полжизни тем, чем занимался Келли, трудно не нарастить шкуру.
– А разве водитель грузовика не видел их? – настаивал он.
Несколько секунд Смит смотрел на него внимательно, но без энтузиазма. Затем, с нарочито тяжелым вздохом, открыл водительскую дверь и начал медленно спускать свои длинные ноги на дегтебетонную дорогу, прямо в леденяще-холодные дождь и ветер.
– Ждите здесь, – пробормотал он Келли, которого совершенно не нужно было уговаривать остаться там, где он находился.
Свернувшись почти калачиком на пассажирском сиденье полицейской машины, Келли крепко обхватил себя руками, тщетно пытаясь по возможности удержать теплоту своего тела.
Не прошло и пары минут, как сержант вернулся и забрался обратно в машину, стряхивая ледяные капли воды на свою непромокаемую полицейскую куртку и на Келли.
– Водитель больше никого не видел, – сказал Смит. – Он никого не видел, кроме парня, к тому же было чертовски поздно.
– Но те два типа, они должны были быть с парнем. Ведь они бы не оставили его одного?
– Кто знает, что в голове у пары безбашенных вояк, – ответил довольно резко сержант Смит.
Келли открыл было рот, чтобы возразить, но понял, что у него уже совершенно нет сил, и потянулся к дверной ручке. Его пальцы были такими окоченевшими, что ему трудно было даже взяться за нее. Единственное, что хоть как-то утешало, – температура его тела стала такой низкой, что когда он наконец выбрался из машины, то почти не почувствовал дождя и ветра. Тем не менее он со всех ног побежал к своему автомобилю, но путь его тут же был заблокирован медленно отъезжавшей с места происшествия машиной "скорой помощи", что везла тело молодого солдата.
Келли смотрел ей вслед, и у него перед глазами вновь возникло безжизненное лицо шотландца. Он задумался, сколько же ему было лет. Определенно меньше двадцати. Восемнадцать, максимум девятнадцать, решил он. Еще совсем ребенок, у которого вся жизнь была впереди.
И тут неожиданно для себя Келли, которому в принципе доводилось встречаться и с напрасно прожитыми жизнями, и со смертью в очень юном возрасте, вдруг ощутил, что его переполняет чувство глубокой грусти.
Глава 3
Келли решил, что с него хватит. Ему хотелось как можно скорее уехать отсюда, как можно скорее согреться и как можно скорее выкинуть из головы образ мертвого солдатика.
Он подумал, что не станет дожидаться, пока отодвинут грузовик, а поедет объездным путем, по той же дороге, откуда приехал, мимо "Дикой собаки", а затем у двух мостов свернет направо. Этот маршрут, конечно, будет в полтора раза длиннее обычного. И хотя Келли все еще не хотелось преодолевать вершину торфяников в густом тумане, но, видимо, он уже дошел до состояния, в котором перспектива долгой и трудной езды казалась более заманчивой, чем ожидание, когда с каждой минутой все больше и больше превращаешься в ледышку. Дождь, казалось, вовсе и не собирался утихать. Пожарная машина и эвакуатор приехали сразу же после того, как Келли опознал молодого человека. Но они даже не смогут начать, пока сотрудники отдела по обследованию места происшествия не завершат измерение отпечатков шин на дороге и общий осмотр.
Келли завел мотор маленького автомобиля и попытался развернуться на сто восемьдесят градусов. Это был трюк не из легких. Его усложняли плохая видимость на одном из самых узких участков дороги, с канавой по одну сторону и каменной стеной по другую, и бугор посередине, который, видимо, был насыпан специально, чтобы окончательно раздолбать подвеску "MG".
Справившись наконец с поворотом в шесть или семь приемов, Келли очень медленно поехал обратно по направлению к двум мостам, пытаясь разглядеть дорогу впереди себя сквозь туман и дождь. Но как только он выехал на самую высокую точку торфяника, через которую ему надо было перебраться на своем длинном пути домой, Дартмур решил сыграть с ним одну из своих шуток.
Дождь начал затихать, и туман неожиданно поднялся. Это было что-то сверхъестественное. Минуту назад Келли буквально тонул в непроглядной тьме, а теперь видимость стала абсолютно четкой.
С чувством благодарности он поддал газу, одновременно прибавив и тот жалкий выход тепла, на который, к сожалению, только и был способен обогреватель "MG". Однако Келли совсем недавно приобрел новый тент, облегавший автомобиль более плотно, чем те, что были у него раньше. И теперь в машине было достаточно тепло для того, чтобы вернуть температуру тела Келли хотя бы к той цифре, которая, как он полагал, была почти нормальной.
Итак, оказавшись в значительно более комфортных условиях, Келли немного расслабился и начал прокручивать в голове события этого вечера. Но как только он почувствовал себя достаточно уютно, чтобы думать о чем-либо, кроме своего ужасного физического состояния, он обнаружил, что журналист внутри него вновь проснулся и не дает покоя. Он понимал, что это просто смешно, но ничего не мог с собой поделать.
Там, в пабе, парень сказал ему, что умрет. Он сказал Келли, что его собираются убить. И возможно, всего лишь несколькими минутами позже он был мертв. Он намекнул на загадочные события, происходящие в Хэнгридже. И совершенно очевидно, что появление тех двух вояк совсем его не обрадовало. Келли еще долго будет помнить этот взгляд, когда парень оглянулся, выходя из паба. Эти глаза, полные страха.
– И спустя лишь несколько минут он мертв, – на этот раз Келли произнес эти слова вслух, въезжая в Ньютон-Эббот.
Как бы сильно он ни мечтал поскорее очутиться дома в тепле, Келли очень старался не превышать допустимой скорости. Он не хотел, чтобы его оштрафовали за превышение скорости, и уж точно не мог себе позволить снова лишиться прав.
Была уже почти полночь, когда он подъехал к своему типовому дому в Сент-Меричерче, высоко над Торки. Припарковавшись на задней улочке, он вышел из "MG" на сухой тротуар. Было ясно, что дождь прекратился здесь час или два назад. Он открыл маленькие ворота, ведущие в крошечный садик. Уличный фонарь прекрасно освещал его, и если бы Келли удосужился взглянуть, то увидел бы, что сад порос всеми возможными сорняками.
Но, как обычно, он не смотрел и не замечал, что творится у него в саду, пока не зашел туда и ветка ежевики, раскачивающаяся на ветру, не хлестнула его больно по левой щеке.
– Черт, – громко выругался Келли, отмахиваясь.
Осторожно прикоснувшись к лицу, он почувствовал, что эта чертова ветка поцарапала его до крови. Тогда он все же бросил взгляд на свой сад, испытывая легкое отвращение. Несомненно, подумал он, пришло время что-то с этим делать. Но в теперешнем финансовом положении Келли не мог позволить себе нанять садовника. А сам он был слишком далек от садоводства. Пока его подруга Мойра, с которой он встречался много лет, не заболела, она всегда присматривала за садами – за крошечным садиком перед домом и чуть побольше, огороженным, позади него.
Мойра. Келли не нравилось думать о Мойре. По-хорошему, ему следовало бы навестить ее этим вечером. Но он этого не сделал. А сейчас уже поздно, слишком поздно, сказал он себе. Оказавшись дома, Келли первым делом направился в ванную, сбросил с себя мокрую одежду, которая так и осталась лежать небрежной кучей на полу, и завернулся в большой махровый халат. Затем переместился на кухню, сделал себе чашку крепкого сладкого чая и вместе с чашкой пошел в гостиную, где зажег камин и с чувством удовлетворения уселся перед ним в свое любимое кресло. Свободной рукой он включил радио, которое почти всегда было настроено на "Классик-FM". Музыка, под которую Келли писал и размышлял.
Журналист внутри Келли и не думал успокаиваться. В голове вновь и вновь прокручивалась встреча с молодым человеком, который представился Аланом. Парень был напуган. По-настоящему напуган. В этом сомнений не было. Но, с другой стороны, он был в стельку пьян. Паранойя на почве алкоголя, сказал себе Келли.
В глубокой задумчивости Келли медленно потягивал все еще обжигающе-горячий чай. Однако его раздумья были грубо прерваны телефонным звонком. Келли подскочил в кресле. Телефонный звонок почему-то всегда заставлял Келли подпрыгивать, особенно если раздавался ночью. Он потянулся за переносной трубкой, лежавшей на столике возле кресла рядом с радиоприемником. Кнопка зарядки батареи слабо мигала. Естественно, он забыл поставить трубку на базу, когда уехал днем из дома.
Однако низкий заряд батареи не был для него проблемой.
Он не собирался долго разговаривать. Звонила Дженнифер – младшая дочь Мойры.
– Мама ждала тебя весь вечер, – сказала Дженнифер с едва заметным упреком в голосе.
Сначала Келли почувствовал только облегчение. По крайней мере, в словах Дженнифер не было намека на то, что Мойре стало хуже. Но Дженнифер продолжала говорить, и Келли охватило, увы, слишком знакомое ему чувство вины.
– Ты сказал маме, что заедешь, как только твоя работа над романом на сегодня будет закончена. Она очень хочет видеть тебя. Ты придешь?
Келли взглянул на часы:
– Ну, сейчас так поздно, уже за полночь.
– Я знаю. Но она не может спать. Мы пытались позвонить тебе раньше. Домой и на мобильный…
Келли на несколько секунд зажмурился. Мысленно он увидел свой мобильник на рабочем столе, наверху, там, где он оставил его днем. Он и понятия не имел, специально или нет не взял его с собой на вылазку в "Дикую собаку".
– Прости, – сказал он, наверное, тысячный раз, а затем начал бормотать абсолютно неубедительную ложь: – Кажется, я умудрился посадить все батарейки.
– Ты все еще можешь зайти, она не собирается спать.
Келли глубоко вздохнул.
– Да, конечно, – ответил он настолько бодро, насколько было возможно. – Просто я засиделся допоздна. Потерял счет времени, вот и все. Слова прямо так и сыпались у меня из головы.
И это, бесспорно, была самая большая ложь. Келли проклинал себя в очередной раз, ища ключи от машины, которые положил куда-то всего лишь несколько минут назад. Келли вечно терял ключи от машины. В конце концов он нашел их на крышке водяного бака в ванной и проклял себя и свое дурацкое поведение в сто первый раз.
Дом Мойры, где о ней заботились три ее дочери, стоял всего лишь в нескольких улицах от его дома, но Келли вдруг почувствовал, что ему не терпится поскорее туда добраться. Его захлестнула волна вины и раскаяния. Это был не первый случай, когда он обещал навестить Мойру и не сдержал свое обещание. Но самое плохое в сегодняшнем было то, что ко времени, когда он очутился дома, Келли – так ли, сяк ли – заставил себя забыть, что вообще договаривался о встрече. Возможно, во всем следовало винить его подсознание.
Мойра была смертельно больна. Рак печени. И хотя диагноз ей поставили только четыре месяца назад, болезнь прогрессировала стремительно, и жить Мойре оставалось недолго.
Келли и она никогда по-настоящему не жили вместе, но тем не менее вот уже десять лет, как их жизни были связаны. Все эти годы в своем собственном доме Мойра проводила очень мало времени. И так было вплоть до последних нескольких недель. До тех пор, пока Келли не осознал, что он просто не способен справиться с болезнью своей подруги. За несколько дней до того, как болезнь практически полностью завладела ею, Мойра поняла, что Келли в принципе не может быть ее сиделкой. Она до болезни работала медсестрой в больнице и, как потом понял Келли, с самого начала знала, что это невозможно. И она облегчила ему задачу, сказав, что ни в коем случае не допустит, чтобы он стал ее сиделкой и тем испортил немногие дни, что ей осталось жить.
Это заставило Келли чувствовать себя еще большей сволочью. Но дочери Мойры сразу же добровольно вызвались по очереди ухаживать за своей матерью до самых последних дней, в ее доме. И Келли был им безумно благодарен.
Паула, старшая дочь, приезжала примерно раз в неделю из Лондона, чтобы провести несколько дней со своей мамой. Иногда ее сопровождал четырехлетний сын Доминик, в другие дни она оставляла мальчика либо с его отцом, Беном, либо со своей свекровью. Лини, средняя сестра, приезжала домой каждые выходные из Бристола, где училась в университете. И наконец, Дженнифер, которой едва исполнилось девятнадцать, несла самую большую ношу. Она вернулась в Англию после годичного путешествия, чтобы застать свою мать в тисках страшной болезни. И, не задумавшись ни на секунду, сразу же отложила запланированную учебу в университете еще на один год и переехала обратно в дом матери, объявив, что будет отвечать за ее уход. И продолжала делать это без жалоб, а сестры помогали ей, насколько могли. Келли думал, что юная Дженнифер настоящее чудо. Как и ее сестры. И они действительно заставляли его испытывать чувство стыда.
Дом Мойры поразительно напоминал Келли его собственный. Три спальни, терраса и даже большое фасадное окно были точь-в-точь как у него. Остановившись снаружи, он откинулся на своем сиденье и постарался настроиться на визит к больному человеку. Он знал, что понимание ужаса болезни так и не пришло к нему. И, что еще хуже, к нему не пришло осознание того, с какой бешеной скоростью эта болезнь убивает Мойру. Почти каждый день он собирался проводить хотя бы часть вечера с Мойрой, но, так или иначе, навещал ее все реже и реже. И дело, конечно же, было не в том, что он не беспокоился о ней. Джон Келли беспокоился об этой женщине настолько, насколько вообще был в состоянии беспокоиться о человеке. Но он не мог смириться с мыслью о том, чтобы принять страшное положение Мойры – и потому просто-напросто отказывался об этом думать. Что, кстати сказать, было вполне в его духе. И возможно, именно эта черта его характера и стала основной причиной того, почему много лет назад он вступил на путь, который привел его к такой сильной алкогольной и наркотической зависимости, что едва не погубила его. Келли слишком часто пытался уйти от реальности.
Он сделал глубокий вдох, вышел из машины и заставил себя подойти к входной двери. Путь его лежал через маленький садик перед домом, который был точь-в-точь как у него, за исключением того, что в садике Мойры не было ни единого сорняка и безупречно ухоженные клумбы окружали вымощенный прямоугольный участок. Поднявшись по ступенькам, Келли остановился на несколько секунд, чтобы в очередной раз глубоко вдохнуть, прежде чем позвонить в дверь. Разумеется, у него был собственный ключ, но с тех пор, как Мойра заболела и ее дочки ухаживали за ней, Келли больше им не пользовался. Почему, он и сам не мог толком объяснить.
Дженнифер открыла дверь. Она была стройной, симпатичной, с точно такой же копной светлых волос, как у матери, добрыми карими глазами, широкой светящейся улыбкой и атлетическими ногами. Она не имела ни малейшего представления о том, что красива. Джон Келли тоже больше этого не замечал. Все, что он видел, – самого сильного и смелого человека, которого когда-либо встречал. Она была еще так молода и все же так хорошо справлялась с происходящим. Да, она поставила себе цель максимально облегчить последние дни матери.
Увидев Келли на пороге, она ослепительно улыбнулась. Как у нее это получается, он не знал. Он видел усталость в этих карих глазах и был уверен, что и Мойра это видит, но Дженнифер все равно старалась улыбаться.
– Мне… мне очень жаль, – пробормотал он в качестве приветствия.
Дженнифер встала на цыпочки и поцеловала его в щеку. Она была довольно высокая, значительно выше своей миниатюрной мамы, это уж точно, но Келли, со своими шестью футами и двумя дюймами, возвышался и над ней.
– Ты здесь, – тихо сказала она, – все остальное не важно.
– Честное слово, Джен, я хотел приехать раньше.
– Я знаю.