Пестряков Валерий поднялся, руку вперёд вынес.
- Давай. - И объявил: - Бой на Калиновом мосту!
- Нет, - отклонила девочка Лиза. - Это сказка уже давно сочинённая. Ты свою сочини.
- Ладно, - согласился Пестряков Валерий. - Но смотри, Лизка, если моя сказка твою победит, чтоб без обиды. Я тебя знаю. Начинай первая.
Девочка Лиза, вздыхая на разные лады и поджимая губы в нужных местах, рассказала сказку следующего содержания:
Сказка про солнечного зайчика
Однажды вечером, когда солнце садилось и уже остался гореть над землёй только самый краешек, оторвался от него солнечный зайчик - не захотел возвращаться домой.
Решил солнечный зайчик: "Поживу-ка я на земле. Побуду в этом красивом доме, вот как в нём чисто и всё в цветах". Прилепился солнечный зайчик на занавеску и сидит себе. Солнце совсем скрылось за лесом. Солнечный зайчик с занавески на люстру перепрыгнул. С люстры на вазу - развлекается один.
В этой комнате девочка была больная, с температурой.
"Ночь уже, а солнечный зайчик всё скачет, как странно", - удивилась девочка, лёжа в постели.
Девочка смотрела, смотрела на солнечного зайчика и уснула. И зайчику стало скучно. Вдруг стало ему холодно. Он на печку прилепился, а печка летом не топленная. На букет прыгнул - цветы тоже холодные, третьего дня срезанные. Скакал солнечный зайчик, скакал - сила у него уже на исходе. На потолок прыгнул. Подумал: "Может, с потолка солнышко увижу", - да не удержался на потолке и упал. Прямо девочке на щёку. А девочка ведь больная была, жар у неё был высокий. Согрелся солнечный зайчик на девочкиной щеке и уснул.
Утром солнышко встало. Озабоченное очень. Думает солнышко: "Наверно, пропал озорной солнечный зайчик, остыл и помер". Глядь, а он вот где, на щеке у больной девочки. Бросились к солнечному зайчику быстрые солнечные лучи. Подхватили его, подбросили, шевелят-теребят. Нашёлся! Как выжил?
А девочка повернулась на другой бок, вздохнула сладко и проснулась здоровая.
Ты свою расскажи
- Ерундовая сказка, - сказал Пестряков Валерий. - Ты зачем больную девочку сочинила?
- Для переживания. Ясно же… - Девочка Лиза тихонько всхлипнула.
- И не хлюпай. Тебе бы только похлюпать.
Девочка Лиза сделала губы шнурочком.
- Ты свою расскажи. Посмотрим, какая будет твоя.
- Я ещё не придумал до конца.
- Ну и не критикуй. Гораздо легче чужую сказку разругать, чем свою придумать.
- Ну, Лизка, если ты так вопрос ставишь… - Пестряков Валерий залез на самое верхнее бревно, откашлялся суровым кашлем, руку вперёд вынес и рассказал сказку следующего содержания:
Сказка про королей
Четыре чёрных короля сказали хором: "Раз!"
Четыре чёрных короля сказали хором: "Два!"
Четыре чёрных короля сказали хором: "Три!"
Бум! Бац! Трах! Бах! Вперёд! Ура-а!.. Коли!
Четыре чёрных короля все разом померли.
И ноги кверху…
Чего молчишь?
- Хорошая сказка… Таинственная, - прошептал Гришка.
Девочка Лиза к нему повернулась.
- А ты помолчи. Как ты здесь очутился?.. Это не сказка вовсе, а пустое Валеркино бахвальство. Ты, что ли, королей победил? - спросила она у Пестрякова Валерия. - Увидел бы короля, небось дал бы дёру.
- Плохо ты меня знаешь, - возразил Пестряков Валерий. - Во-первых, моя сказка со смыслом. А во-вторых, пусть теперь Гришка рассказывает. Может, у него лучше всех получится.
- Ну-ну… - произнесла девочка Лиза добреньким голосом, не ожидая от чужих сказок ничего путного. - Рассказывай, Гришка.
Гришка задумался. Собрал все наличные мысли в центр головы - ничего сказочного, одна быль. Гришка вопрос себе задал случайный: "Куда уходят трамваи, когда свернут за угол?"
Представил трамвай посреди сосновой поляны. Внутрь вагонов залетают шмели и пчёлы, запрыгивают кузнечики и лягушата. А на месте водителя в солнечном тепле спит трёхцветная кошка Семирамида…
Девочка Лиза спросила нетерпеливо:
- Чего молчишь?
- Я не молчу. У меня быль придумывается.
- Тогда и не сиди с нами, - сказала девочка Лиза. Но Пестряков Валерий её пресёк:
- А ты не командуй. Он младше, нужно ему срок дать больше. До завтрашнего утра.
Жили, живут и будут
Гришка по деревне грустно шагал, думал, как сочинить сказку. "Наверно, я совсем бестолковый. Неспособный, наверно. Ох, тяжело…"
От таких размышлений Гришку отвлекли овцы. Принялся Гришка помогать некоторым нерасторопным хозяевам загонять по дворам овец, которые идти домой не желают, всякий раз упираются и норовят убежать.
Потом помог выгружать хлеб из автофургона в магазин. Хлеб был чудесного аромата.
Потом послушал музыку из транзистора, который стоял на коленях у девушки Тани, и сказал:
- Мне нужно к завтрашнему дню сказку придумать про жили-были.
Девушка Таня глянула на него, словно он дым, который глаза щиплет, помигала и вздохнула.
- Закат нынче такой неяркий, ничего замечательного на завтрашний день не сулит.
Гришка с Таней мысленно не согласился - закат, по его мнению, был золотой. И ещё он подумал: "Зачем жили-были? Нужно сказку так начинать: "Жили, живут и будут…""
Потому что не сахар
Дядя Федя и дядя Павел сидели в большой комнате, пили чай из самовара.
- Григорий, - сказал дядя Федя. - Садись немедленно пить чай индийский. Пашка из Индии привёз - наивысший сорт. Но сиди тихо, не встревай в наши воспоминания.
Гришка налил себе чаю. Принялся было сказку придумывать такую: чай индийский на дяди Федином огороде самостоятельно произрастает в виде пальмы. Листья у пальмы разные: одни чайные, другие из серебряной бумаги, чтобы в неё чай индийский заворачивать.
Но дядя Федя и дядя Павел так громко грустили, смеялись и пели и так часто повторяли со вздохом: "Эх, Васька, Васька…" - что сказка дальше пальмы не продвигалась. Правда, придумался полосатый кот Васька, который сидел на пальме, пел песню "Не плачь, девчонка, пройдут дожди…" и мастерил себе из серебряной бумаги крылья для полёта.
Чтобы не мешать взрослым, Гришка отнёс свой стакан на кухню. Бросил в него кусок сахара-рафинада, ложечкой поболтал. Сахар развалился на большие куски, потом распался на мелкие крошки, потом и вовсе растаял, пустив по воде как бы прозрачный дым. Гришка ещё положил. Другой кусок тоже растаял.
"Интересно, - подумал Гришка. - Сахар тает, потому что не крепкий. А если поболтать в стакане гайку?"
"Какую гайку?" - спросилось в его голове.
"А вот эту".
Гайка лежала возле сахарницы. Небольшая, железная, совсем новая.
Гришка бросил её в стакан.
Крутится гайка, в стеклянные стенки тюкает, но не тает.
"Наверно, я недолго кручу, - думает Гришка. - Гайка крепкая, не сахар. Нужно её крутить подольше".
Гришка сел поудобнее, вздохнул несколько раз поглубже, чтобы сон прогнать, и принялся без устали крутить ложкой в стакане. Сам думает: "Может быть, сочинить сказку про девочку Лизу? Собирает Лиза по утрам росу с одуванчиков, потому у неё такие волосы лёгкие. Уж это, наверное, сказка…"
- Крутишь? - услышал Гришка вопрос с подковыркой.
- Кручу. - Гришка поднял глаза от стакана и увидел: стоит возле печки гражданин с чемоданом, то ли усталый очень, то ли больной. Щёки выбриты наспех - в глубоких морщинах будто пепел скопился. Волос у гражданина на голове мало, но не то чтобы лысый.
- Не признал? - спросил гражданин. И сам ответил печально: - Не признал… Раньше я на них смахивал, на Пашку и на Федьку.
- Точно, - сказал Гришка, раскрыл глаза до ломоты в висках, чтобы сон прогнать окончательно. - Есть отдалённое сходство. А вот дядя Павел и дядя Федя очень похожи.
- Именно, - кивнул гражданин. - Они же товарищи - не разлей вода. Они отчего похожи? От сходства мыслей и интересов, а также от верной дружбы.
- А вы? - спросил Гришка.
- Я дядя Вася. Ихний бывший приятель. - Дядя Вася поставил чемодан на пол, поёжился и погрел руки, подув на них, словно на дворе дождь и холод, а не тёплый летний вечер.
- Что с вами? - спросил Гришка. - Болеете? - Это он вслух спросил, а про себя подумал: "Может быть, сочинить сказку, в которой Пестряков Валерий победит все болезни…"
- Отболел уже, - сказал дядя Вася. - Продрог я. На открытой попутке ехал. Ветер в лицо, сам понимаешь. Теперь грущу и тоскую. Пашка - он не тоскует. Федька - тот вообще оптимист. А я грущу и тоскую. Мерихлюндия у меня хроническая - от прошлой весёлой жизни на разговор тянет.
Гришка из деликатности про мерихлюндию расспрашивать постеснялся.
Разлука ты, разлука
Дядя Вася прошмыгнул от печки к столу. Некоторое время скромно сидел, нагрузив на ладонь печальную голову. Потом развалился, задрал ногу на ногу.
- "Разлука ты-ы, разлука - чужая сторона…" - запел он и объяснил: Всё у меня от неё, от гайки. Не подкручивал. Разболталась она и упала где-то на путях-дорогах.
- Как не подкручивали? - спросил Гришка. - А дядя Павел, а дядя Федя?
- Эти подкручивали… Окаянная гайка. Она, брат, внутри. Бывало, есть хочется. Сидишь, как крокодил в дистиллированной воде. Ничего в голову не идёт. Одни грёзы о колбасе розовой, огурчиках пупырчатых. Севрюга, зелёными листочками разукрашенная, проплывает мимо с громкой усмешкой. И шпроты недоступные, как скифское золото… Пашка подкрутит гайку свою потуже - и за учебники. Федька тоже подкрутит - и каким-нибудь делом займётся. Чувство долга у них. А мне на такое - тьфу! Я никому не должен. Отсёк, и всё тут… И чего я сюда приехал? И зачем меня понесло?
- "Мы конная Будённого, и про нас… - запели в комнате. Звук дошёл через дощатую перегородку приглушённо, но чисто: - …былинники речистые ведут рассказ…"
Дядя Вася прыгнул от стола к печке, на шесток взгромоздился и как бы усох от дыхания углей.
- Не говори, что я тут, если выйдут, - попросил он, спрятавшись за чугунок с картошкой.
Когда песня в комнате кончилась, дядя Вася высунулся из-за чугунка, перемазанный в саже.
- Ишь глотки дерут. За столько-то лет не научились другие песни играть. - Дядя Вася на стол прыгнул, уселся на край, обхватив одно колено руками. - Что человеку нужно после яростного конного боя? Весёлый звук гармошки, сытный борщ и богатырский сон с приятными сновидениями. А они? Гайки свои подкрутят: один носом в книжку зароется, другой возьмётся сёдла чинить или в разведку пойдёт добровольно.
- Какая же у них гайка? - вопрос Гришка задал.
Дядя Вася показал пальцем на стакан.
- Очень похожая на вот эту. А ты крути, крути. Может, ты её растворишь и в окно выплеснешь, чтобы она пропала… Тает? - спросил он с надеждой.
- Сахар тает, - сказал Гришка. - Может, и гайка распустится. Правда, гайка - она покрепче.
Когда б имел златые горы
В комнате за перегородкой пошёл разговор о поражениях и о победах. О стройках, разрухах и новых стройках.
Дядя Вася хотел было опять в печку прятаться, за чугун с картошкой, но, поколебавшись, пересилил себя, сплюнул через всю кухню на уголья и затянул:
- "Когда б имел златые горы и реки, полные вина…" Эх, любил я весело пожить! Гришка, Гришка, плюнь на эту гайку. Выплесни её в окошко. Пусть её дожди источат.
За перегородкой выделился густой голос академика дяди Павла:
- Эх, Васька, Васька…
Дядя Вася хихикнул каверзно.
- Эх, Пашка, Пашка, умный, да? Да у тебя мозгов - как у комара в хвосте, хоть ты и академик. - Это он тихо сказал, как бы любуясь собой. И пояснил: - На заводе работали мы втроём, на "Серпе и молоте". Горячий цех. Известное дело - металлургия. Наломаешься за день, как веник в парной, ополоснёшь лицо - и на отдых в кинематограф. Семечки в зале лузгаешь. "Бонбоны" кушаешь в фантиках. С барышнями рассуждаешь обо всём красивом. Мороженое "Крем-инжир" полизываешь для прохлады. А он свою гайку подкрутит и опять учится. Рабфак закончил. Потом ещё какую-то высшую науку прошёл. И всё мало… Федька - тот проще. Приходит в общежитие однажды, с лица весь суровый. "Достаточно, говорит, баста! Не лежит моя душа к металлургии перемен просит. Записался я, братцы, в морской гражданский флот. Буду голубые дороги осваивать под красным советским флагом". Пашка на него посмотрел, кивнул одобрительно: мол, по тебе работа, валяй. И у меня спрашивает: "Ну а ты, Вася? Выбрал бы ты, Вася, себе профессию по интересу". Я отвечаю как есть: "Мне - тьфу! У меня интерес капитальный. Были бы гроши да харчи хороши. От добра добра не ищут". - Дядя Вася задумался, наливаясь дымчатым цветом с синими разводами. Посмотрел на Гришку и обиду выразил: - Всё крутишь? Тоже хорош гусь.
- Кручу, - кивнул Гришка.
- Крути, крути. Может, рука отвалится… А мне каково? Я, что ли, не человек? Говорят, в малолетстве я талантливый был, посильнее Пашки… Дядя Вася сморщился, сократился в размерах. Подобрал ноги по-турецки и заплакал, роняя зелёные слёзы в сахарницу. - Ну что человеку нужно? Выучился. Сам живи - и мне дай весело пожить. Так нет. "Вася, учись, Вася, учись…" А я? Может, я запах школы терпеть не могу. У меня от него сыпь. Пашка - наговаривать не буду, не в моём это характере, но скажу: псих он законченный. Даже в партизанском отряде товарища Гуляева всё считал что-то и в блокноте чертил. Твоего отца, Серёжку, арифметикой мучил. Я говорю: "Чего ты парнишку долбишь? Какое у него счастливое детство? Может быть, завтра в бой - и аллилуйя. Пусть хоть на отдыхе поживёт беззаботно".
- Эх, Васька, Васька, - вздохнул в комнате дядя Федя.
- А что Васька? - пробурчал дядя Вася. - Васька вам соли на хвост насыпал? - Дядя Вася уронил ещё две слезинки в сахарницу. - Правду сказать, как воин в партизанском отряде товарища Гуляева Федька больше выигрывал и отличался. Федька умел возникать внезапно и так же мгновенно исчезать. Владел ударом без промаха и тишиной. Бывало, пройдёт, веткой не хрустнет, траву не примнёт. А я?.. "Их бин шпацирен нах трактирен…" запел дядя Вася и добавил, то ли засмеявшись, то ли кашляя: - Любил я весело пожить. Ничего не скажу, скажу одно - любил… А ты крути, крути… Ух, я бы вас! Жизнь вы мне искалечили.
- А я кручу, - сказал Гришка. Глянул в стакан, а гайки в стакане нет - растворилась. И дяди Васи нет, только зелёное пятно возле сахарницы.
Утро за окном - как вселенский петух. Глядит на землю сверкающим глазом. Раздувает шею для крика:
"Эй, поднимайтесь - пора! Люди и звери! Сони-лежебоки! Радуйтесь!"
В дверях стоят дядя Федя и его товарищ дядя Павел. Наверное, спать не ложились, наверное, всё смеялись и песни пели, и горько вздыхали, вспоминая свою трудную жизнь и товарищей, которых война унесла раньше срока.
- Мы сейчас часочек вздремнём и пойдём карасей ловить, - сказал дядя Федя. - А ты сходи к соседке, бабке Наташе, принеси молока и позавтракай.
Гришка кивнул и заметил: академик дядя Павел пристально смотрит в его стакан, в котором гайка растаяла.
- Что у тебя в стакане? - спросил академик.
- Пустой чай, остывший, - ответил за Гришку дядя Федя.
- А ты приглядись.
Дядя Федя очки надел.
- Гайка, - сказал он. - С сахаром.
- Сахар в этом напитке не главное, - уточнил академик. - Пей, Гришка.
Дядя Федя забеспокоился.
- Не вредно ли для юного организма? Он, разумеется, парень толковый, но у него ещё становая ось слабая - летать его, понимаешь, тянет.
- Ничего… Потихоньку пей. Потом за молоком сбегаешь. Молоко в твоём возрасте тоже не вредно, а также яйцо всмятку и овсяная каша.
Крыльцо у вас вкривь и вкось
Гришка уже с молоком возвращался, глядь - перед ним девочка Лиза в розовом платье и Пестряков Валерий с рогаткой.
- Придумал сказку? - спросила девочка Лиза и, заглянув Гришке в глаза, воскликнула радостно: - Не придумал! Я ж говорила!
Гриша обиду почувствовал. Сказал:
- Некогда было. Я гайку проглатывал.
И девочка Лиза и Пестряков Валерий враз поперхнулись. Девочка Лиза от испуга. Пестряков Валерий - от технического интереса.
- Такой ты и есть, - сказала девочка Лиза. - Вы со своим дядей Федей газеты читаете, гайки проглатываете, а крыльцо у вас вкривь и вкось…
Гришка хотел вспылить: мол, Лизка, я тебя за такие слова сейчас по затылку тресну - не тронь моего дядю Федю! Даже замахнулся. Но вдруг внутри у него шевельнулось что-то. Гришка сообразил: "Гайка!"
Подтянул её мысленно и ничего грубого Лизе не ответил, Лиза, естественно, удивилась. А Пестряков Валерий спросил с обострённым техническим интересом:
- Ты как гайку глотал, в сыром виде или как?
- Растворил с настоящим индийским чаем.
Девочка Лиза нос вздёрнула, фыркнула и заявила:
- Врёт. Ясное дело. Где ты настоящий индийский чай взял? У нас в магазине только грузинский и краснодарский.
- А вот взял, - сказал Гришка. - У дяди Феди на огороде чайная пальма растёт.
Девочка Лиза нос ещё выше вздёрнула.
- Мы не на враньё договаривались - на сказку.
- "Легко на сердце от песни весёлой…" - запел кто-то печальным голосом.
Гришка обернулся - сидит на бревне дядя Вася с гармонью. В чемодане у него, оказывается, гармонь была.
Весь дяди Васин понурый вид говорил о таком одиночестве, о такой отчаянной тоске, что ребята, позабыв свои споры, схватились за руки и тесно прижались друг к другу.
- Что, - сказал дядя Вася, - боитесь?
Ребята стали ещё теснее. Гришка над ними - как тонкая камышина.
- Дядя Федя и дядя Павел ждут вас. Всю ночь прождали. А вы в отдалении на гармони играете.
Дядя Вася позеленел.
- Ясно. Проглотил проклятую гайку.
- Они собираются за карасями идти, - сказал Пестряков Валерий. - У нас караси вот такие, как поросята. Мы ещё немножко поспорим и тоже за карасями пойдём, может быть…
Дядя Вася глаза закрыл, головой покачал, потом уложил гармонь в чемодан и пошёл было к дому, чтобы, как в детстве, отправиться за карасями: пошёл было, но вдруг свернул - помчался в другое место.