- Ещё посмотрим, кто с кем за одну парту сядет, - сказала Лиза, забирая у Гришки блокнот. - Я про него ещё не так напишу. Я про него в центральную прессу сигнал подам. Собаку мою сманил, колхозную доску приказов и объявлений испортил и в лесной поход пошёл с этим Шариком, изменником. Даже поводок у меня отобрал дяди Федин. - Лизины глаза затянулись слезой, она добавила густо в нос: - И ты, Гришка, такой же! Записала что-то в блокнот и пошла к своему дому, чтобы в палисаднике, среди цветов, презирать Пестрякова Валерия.
- Сколько у Лизы пустых хлопот, - сказал Гришка.
Он посмотрел на деревянные избы, на улицы, замусоренные сеном и курицами, и представилась в Гришкином вображении деревня Коржи с просторными окнами, в которых широко отразилось небо.
- А как же лошади? - подумал Гришка вслух. - Им по асфальту неудобно ходить.
Кто-то дохнул ему в ухо теплом. Гришка обернулся. Над ним возвышался конь по имени Трактор.
- Если бы только асфальт! - Конь подошёл к новенькому мотоциклу, поставленному возле крыльца, и сказал: - Нелепость.
В каком смысле?
Новенький мотоцикл принадлежал колхозному зоотехнику. Зоотехник недавно объезжал на нём все выпасы, да так аккуратно, что даже колёс не заляпал.
- Хороший мотоцикл, - сказал Гришка. - Скажите, пожалуйста, почему у вас имя Трактор?
- А хулиганят люди, - ответил конь. - Моего отца звали Орлик. Он с товарищем Гуляевым работал. Для теперешних мы реликты! Как бы памятники самим себе.
- В каком смысле? - спросил Гришка.
- В прямом. - Конь вдруг напрягся, поднял голову и закричал. В этом крике расслышал Гришка топот конного эскадрона, горячий накат атаки, звон сабель и тяжесть плуга. - Ну а теперь что? - сказал конь и нажал копытом сигнал на мотоцикле. - Разве это голос? Разве с таким голосом можно прожить достойно?
Из колхозной конторы выскочил зоотехник. Крикнул:
- Эй вы, не хулиганьте!
- Мне вас жалко, приятель, - ответил ему конь Трактор и, оборотясь к Гришке, пояснил: - Именно этот молодой человек назвал меня так неумно.
- Трактор, за твою подрывную деятельность я распоряжусь не давать тебе сегодня овса. Посидишь на пустом сене.
Конь Трактор пожевал чёрными губами.
- Что касается справедливости, вам она неизвестна. - Отвернувшись от зоотехника, он предложил Гришке застенчиво: - Хотите, я вас прокачу? Вы куда направляетесь?
- Я от художника иду, от Захара Петросовича.
- Художник мой друг. Он меня часто пишет. Красоту понимает… Вы не находите, что я красивый конь? - спросил Трактор, смущаясь.
- Очень нахожу, - ответил Гришка. - А как я на вас заберусь?
- Вы, если я не ошибаюсь, умеете немного летать?
Зоотехник на крыльце засмеялся.
- Ух, Трактор, с тобой не соскучишься. Ладно, получишь овёс. Я на тебя не сержусь. - А Гришке зоотехник сказал: - Залезай на забор, с забора - ему на спину. У него спина как платформа, можно по-турецки сидеть.
Гришка залез на коня с забора. Летать в виду зоотехника ему почему-то не захотелось, и вообще ему теперь не хотелось летать. Конь Трактор шёл плавно. Возле старой кузницы остановился, понюхал крапиву.
- Здесь мормыши живут, - сказал он и пошёл дальше. - Иногда, когда мне удаётся подремать лёжа, мормыши подходят и расчёсывают мне гриву. Очень славные существа.
- А вы не могли бы меня познакомить с ними? - спросил Гришка.
- К сожалению, невозможно. Мормыши не признают светских манер. Они могут сами предстать, а могут и не предстать. Очень самобытные существа. И очень деликатные.
- Враки! - крикнул воробей Аполлон Мухолов пролётом.
Конь Трактор мчал по мягкой, нагревшейся за день дороге. Пробежал малиновый лес, черничное болото. Выскочил на выпас.
Коровы стояли сгрудившись. Громко ревели, трубили и стонали. Козёл Розенкранц под кустом лежал и не обращал на их вопли никакого внимания.
- Изгородь сломана, - сказал конь тревожно. - Наверное, коровы в клевер ходили. Оттого и ревут и стонут - объелись. Они помереть могут. Что вы, Григорий, такое дело…
Ещё побегают и - спокойно
- Эй, Розенкранц! - крикнул Гришка. - Что ж вы лежите?
- Не мешайте, - ответил козёл. - На них пираты напали.
- На кого? - спросил Гришка, слезая с коня. - На коров?
- При чём тут коровы? На путешественников! - Козёл нервно дрыгнул ногами, он книжку читал.
- Розенкранц, где пастух Спиридон Кузьмич? - спросил конь Трактор. Почему вы один?
- На свадьбе. В деревне Городище. Его внучка туда замуж ушла.
- Вставайте! - крикнул конь. - Коров гонять нужно.
- Сейчас, главу дочитаю…
Козёл вытянул шею по земле, дотянулся до куста незабудок и принялся их жевать, закатив глаза, - козлам перевоспитываться нелегко, это им даётся не сразу. Бывают у них такие рецидивы.
Коровы ревели. В их глазах Гришка видел боль и страдание.
- Глупые вы, глупые, - говорил Гришка шёпотом. - Чего же вы клевер ели без меры, знаете, что нельзя.
- А вкусно, - сказал конь Трактор. - Коровы как дети: пока не заболеют, будут вкусное кушать… Их обязательно и немедленно нужно гонять. Тогда организм справится… Смотрите, они уже ложатся! Ни в коем случае нельзя им давать ложиться. Розенкранц, коровы погибнут!
- А ему наплевать. Козёл - он козёл и есть, - сказал воробей Аполлон Мухолов пролётом. - Козлы лишены чувства ответственности.
При этих словах козёл Розенкранц подпрыгнул.
- Ах ты пернатая промокашка! Ах ты кошачья закуска! - Не достав воробья рогами, козёл бросился на коров.
С другой стороны на них скакал конь. Коровы поднялись с трудом. Они страдали… И побежали они, как бы перескакивая через свою боль, словно она была разбросана по земле.
- Живее! - кричал Розенкранц. - Кому говорят! Полундра! Свистать всех наверх! На абордаж!
Но одна корова лежала, не могла встать.
- Григорий, поднимайте её всеми средствами! - пробегая, скомандовал конь Трактор.
Гришка корову уговаривал. Гришка корову за хвост тянул.
Корова лежала. И закатывались коровьи глаза.
- Её только палкой, - сказал Аполлон Мухолов пролётом. - Иначе никак.
Гришка взял палку. Палка непривычно тянула руку. Он замахнулся на корову и почувствовал себя скверно.
- Корова, - сказал он, - пожалуйста, беги… Беги, ну, корова. Ударить Гришка не мог. За что ударять? Заметил Гришка в коровьих глазах такую отрешённую тоску, что чуть-чуть - и перейдёт эта тоска в забытьё. Вставай! - крикнул Гришка. - Вставай, тебе говорят! Вставай! - крикнул Гришка, ударив корову палкой. Мысль у него в голове мелькнула: "Как же хирурги, они ведь тоже боль причиняют, спасая?.." Гришка зажмурился, огрел корову изо всей силы.
И ещё…
И опять…
Корова смотрела на него почти с ненавистью.
Гришка опять зажмурился, чтобы не видеть, и ещё ударил корову изо всей силы. Она поднялась тяжело. Выпрямила ноги, как бы Гришке назло, с большим усилием. Ноги её дрожали.
Она постояла и пошла. Гришка гладил её, пинал и плакал. Колотил палкой и орал не своим голосом. Потихоньку, усилие за усилием, шаг за шагом, побежала корова. Гришка вперёд заскочил. Сквозь сизый слепой туман и упрямство проглядывала в коровьих глазах забота.
Гришка обрадовался.
- Ишь ты, Бурёнка… Давай, коровушка, двигай!
Конь и козёл ловко гоняли стадо но кругу.
Внезапно нахлынула на Гришку радость, может быть, даже счастье. Но было оно такое, от которого не взлетишь, от которого люди садятся в уединении и устало молчат.
- Григорий, - сказал конь. - Слетайте мигом за этим молодым человеком, зоотехником. Для чего он, спрашивается, науку прошёл на колхозные деньги?
Гришка подпрыгнул и побежал.
Кочки мелькали, кусты хватали за волосы. Пыль набивалась в глаза.
- Куда вы несётесь, Григорий, - услышал он возле уха. Скосил глаза воробей летит рядом, Аполлон Мухолов. Крыльями машет так, что они слились в серый шар. - Григорий, на такой скорости разговаривать невозможно! прокричал воробей. - Вы знаете, я, кажется, снова влюбился…
Гришка хотел ответить: "Потом. Сейчас некогда". Но Аполлон Мухолов отстал с криком: "Это, Григорий, счастье…"
Гришка ворвался в контору. Крикнул прямо с порога:
- Товарищ зоотехник! Коровы!
Зоотехник выскочил на крыльцо.
- Что коровы?
- Объелись клевером!
- Что смотрел Спиридон Кузьмич? Я ему!
- Вы же его отпустили на свадьбу.
Зоотехник прямо с крыльца прыгнул на мотоцикл. Завёл его в треть секунды и ринулся. Гришка на заднем сиденье прилип.
Ещё издали услышали они рёв и страдание стада.
- Умрут! - Зоотехник схватил себя за волосы.
Мотоцикл вильнул, чуть не врезался в пень от такого опрометчивого движения.
"А на коне сидя и волосы себе можно рвать", - отметил про себя Гришка.
Коровы бегали по кругу гораздо резвее. Бока их вздымались и опадали. Козёл Розенкранц иногда выскакивал вперёд, резко осаживал стадо для энергичной встряски и поворачивал его в обратную сторону, чтобы коровы не закружились.
- Давай! - закричал зоотехник. - Молодцы! Гоняй их, блудливых!
Зоотехник помчался на мотоцикле поворачивать корову, которая отбилась от круга и залезла в кусты. Корова вильнула вбок, зоотехник за ней. Влетел со своим мотоциклом в канаву и замер. Гришка пошёл его вынимать.
Зоотехник лежал в тине и бормотал с ужасом:
- Что будет? Что будет?
Подошёл конь Трактор.
- Уже ничего не будет. Опасность уже миновала. Ещё побегают и спокойно.
- Я знаю, - всхлипнул в канаве зоотехник. - Тебе, Трактор, мой мотоцикл не нравится. Ненавидишь ты мой мотоцикл…
- Нет, почему же, - ответил конь. - Машина хорошая, с девушками кататься…
Вечером возле правления колхоза председатель Подковырин Николай Евдокимович повесил на доску приказов:
"ВЫГОВОР: зоотехнику товарищу Мельникову и подпаску товарищу Розенкранцу.
БЛАГОДАРНОСТЬ: коню товарищу Трактору и дошкольнику товарищу Гришке".
И странно, козёл Розенкранц ходил у доски с гордым видом и со всеми здоровался.
- Ты что нос задрал? - спросил у него Пестряков Валерий, вернувшийся из лесного похода.
- Приятно, - ответил ему козёл Розенкранц. - Даже в выговоре меня теперь не козлом называют, а товарищем… Вот как.
Значит, приехали
- Хочу, чтобы вы прокатились в седле, - сказал конь Трактор. - Теперь я буду работать с самим товарищем Подковыриным.
Гришка залез в седло, ноги его до стремян не доставали, но сознание, что он в седле, делало Гришку как будто выше.
Конь бежал ровно, стараясь, чтобы Гришка не шибко набил себе место, на котором сидит. Седло - вещь удобная, но взрослая, юлить на нём не нужно.
Они по дороге проскочили, лугом прошли и по краю болота. Два бугорка одолели, лесом проехались.
Конь Трактор стал на лужайке или на широкой цветочной дороге, которая уходила вдаль и вдали терялась в тенях и бликах.
- Рекомендую посмотреть вокруг себя внимательно, - сказал конь Трактор.
А Гришка уже смотрел. Почувствовал он какой-то непонятный укол в сердце. Такой укол бывает, когда в чужом заграничном городе, устав от одиночества, нежданно услышишь родную речь.
Гришка подумал вслух:
- Почему так? В этом месте я ничего необычного не вижу, а почему-то тревожно мне… Неужели ромашки?
- По-моему, незабудки, - возразил конь.
- Нет, ромашки. Смотрите, чем дальше по этой просеке или дороге, тем они всё выше, всё больше становятся. А там, вдали, - смотрите, смотрите! ромашки как георгины.
- Может быть, - кивнул конь. - По-моему, незабудки, но каждый видит своё… Мои незабудки влево ведут, а ваши ромашки?
- Прямо! - крикнул Гришка.
- Значит, приехали. - Конь Трактор голову поднял, чтобы, вцепившись в его гриву, Гришке было легче слезать. - Не беспокойтесь, обратно дорога простая. - На прощание конь Трактор крикнул таким криком, словно табун лошадей, и пошёл рысью.
- И не страшно вам? - спросил Аполлон Мухолов пролётом.
- Нет, - сказал Гришка.
Аполлон Мухолов сел на ветку и всё подпрыгивал, словно ветка была горячая.
- Ну, ну… Я до сих мест долетаю, а дальше боюсь… Сейчас я влюблён окончательно и не могу рисковать своим счастьем, пускаясь вдаль.
- Вы говорили, что счастье в полёте.
- Я и сейчас говорю… - Аполлон Мухолов поклевал возле пальцев, посуетился на ветке, взъерошив перья, поднял на Гришку глаза. - Григорий, я выяснил окончательно, мой полёт - вокруг моего гнезда… Вдаль я уже один раз летал. - Воробей Аполлон Мухолов чирикнул, как всхлипнул, снялся с ветки и полетел к деревне. И всё быстрее, быстрее…
Остался Гришка один. Ромашки головы поворачивают - рыжие глаза в странных белых ресницах. Шепчут ромашки:
- Спокойнее, Гришка… Мы вокруг… Мы с тобой…
У ручья прозрачного, что выбивался из-под вывороченной бурей сосны, увидел Гришка маленького человечка с красными, как морковь, волосами. Человечек и до колена Гришке не достигал, но был уже стар. Сидел он на камне, руки его отдыхали на сухих коленях, как у всех стариков, которые много на земле наработали.
- Здравствуйте, - сказал Гришка.
- Здравствуй, - сказал человечек. - Извини, у меня как раз перекур кончился. - И, поклонившись Гришке, ушёл в лесные тени и блики.
Гришка помахал ему вслед. Направился дальше по просеке, удивляясь цветам ромашкам, которые с каждым шагом становились всё больше и больше.
Не опасайся, ступай
Вдруг земля расступилась, образовав котловину. Над котловиной, как ручка у лукошка, полного ягод, стояла радуга. Словно выкрошились из неё осколки и упали, покрыв котловину бисером. Это была роса. Она не иссыхала здесь в жаркий полдень, сверкала на каждом цветке, на каждой малой былинке. Гришка боялся ступить дальше, чтобы не смять, не попортить сверкание. Он стоял, распахнув глаза во всю ширь, и разноцветение, хлынувшее в них прохладным потоком, сгустило голубой цвет Гришкиных глаз в пристальный синий.
- Слышишь, Гришка, - раздался тоненький звонкий голос. - Не опасайся, ступай.
От этого голоса Гришке полегчало. Пружина, свившаяся у него под грудью и остановившая его дыхание, распустилась. Гришка вздохнул. Голова у него закружилась от плотного певучего аромата, который в Гришкином воображении окрасился в нежно-сиреневое.
- Дыши легче, - сказал тоненький звонкий голос. - Меня карась Трифон послал. Сказал: "Шлёпай, Проныра, Гришка в Весеннюю землю идёт. Она его ослепить может, обескуражить".
Гришка глаза опустил, разглядел у своих ног весёлого лягушонка.
- И не бойся, - сказал лягушонок. - Ступай вперёд. - И, засунув два пальца в широкий рот, свистнул пронзительно.
Гришка шёл по котловине, и возникало в его душе ощущение цвета и звука, света и тени, сливаясь в простое слово - Родная Земля. И как бы заново нарождались в Гришкиной голове слова, такие, как "радость", "щедрость", "великодушие". А такие слова, как "слава", "триумф", "непреклонность", перед которыми Гришка раньше робел, как бы растушёвывались, теряли чёткие очертания.
Гришке стало легко и покойно. Остановился Гришка.
- Хватит для первого раза, - сказал ему лягушонок. - Ты уже больше часа стоишь. Застыть можешь. Зачарует тебя красота… Кстати, тебе немедленно домой торопиться нужно.
- Сейчас… - Гришка ещё раз окинул взглядом Весеннюю землю, которая как бы раздвинулась от его взгляда, и пошёл.
Хотел полететь было, но груз красоты и смятения оказался для него пока что невзлётным.
Сейчас же умойся…
Деревня стояла недалеко. За мостом.
В избе дядя Федя рубашку гладил. Шлёпал наслюнённым пальцем по утюгу, дул на ошпаренное и брюзжал:
- Пестряков, не маши веником - подметай. Из углов захватывай.
Девочка Лиза посуду мыла.
Козёл Розенкранц и щенок Шарик с букетами толкались на автобусной остановке.
Гришке дядя Федя скомандовал:
- Сейчас же умойся, причешись, чистую майку надень и все ссадины йодом смажь.
Гришка спросил с ходу:
- Товарищ Гуляев приезжает?
- Мама твоя приезжает, - ответила ему девочка Лиза. - Ух, бестолковый…
И Гришка взлетел. Свободно и просто. Легко и стремительно. Всё выше и выше. И беспредельно. Уже понимал Гришка, что лишь разговоры о счастье всегда одинаковые, само же счастье бывает разным, что летать от счастья не обязательно, в некоторых случаях даже вредно, можно просто присесть в уединении и долго глядеть на свои усталые руки, можно даже заплакать.
Чтобы не теребить это слово попусту, Гришка спрятал его в самые чистые кладовые сознания. Пусть там находится до особого случая.
"И всё-таки ссадины нужно йодом смазать, - решил он. - Умыться нужно, уши почистить, причесаться и новую майку надеть".