Ополченцы отстреливались, заняв оборону вдоль берега. Несколько фашистов, не добежав до берега, свалились в воду; они лежали на мелком месте, и над поверхностью видны были их тёмно-зелёные комбинезоны. Но другие уже добрались до берега, засели в овражке, промытом сточными водами. Пулемёты с островка слали очередь за очередью. Одна лодка доплыла до берега пониже овражка, парашютисты выскочили, залегли, а потом короткими перебежками стали обходить ополченцев. Защитники Затона должны были податься назад. Положение их ухудшалось с каждой минутой. Их могли окружить, так как овражек, в котором засели немцы, глубоко врезался в берег и огибал защитников с тыла. Пулемёты фашистов простреливали всю местность. Пули неслись над железнодорожным переездом, где когда-то встретились впервые юнги и ремесленники. Гитлеровцы обстреливали всю линию, боясь, что из-за полотна железной дороги может ударить на них какая-нибудь засада. Они вели так называемый отсечный огонь на случай, если оттуда, из-за переезда, появится подкрепление защитникам Затона.
Но что это там за маленькая фигурка в шинели с подоткнутыми под пояс полами ползёт через переезд?.. Пули взвизгивают над ним, цокают о рельсы, а мальчик всё ползёт и ползёт. Это наш Капка Бутырев спешит пробраться под огнём через железнодорожное полотно и сообщить юнгам об опасности.
Звиг-звиг-звиг-звиг!!! - у самой головы его звонко лязгнули о рельсы пули из немецкого автомата. Капка припал к земле, полежал минутку, осторожно пополз дальше. И вот он уже во дворе школы, где собравшиеся юнги беспокойно прислушиваются к близкой пальбе. И, задыхаясь, грязный, весь в глине, кричит на них Капка:
- Чего стоите, флотские? Немцы на остров десант скинули, к нашему заводу уже подходят!
Сташук крепко взял его обеими руками за отвороты шинели:
- Стой! Ты говори толком, не части… Ну! По порядку!
- Сейчас… - Капка задыхался. - Сейчас!.. Я по порядку! Стой, отдышусь. Бежал очень быстро… Немцы там, за переездом, овраг заняли, за пристанями… А наши по берегу укрепились… Ополченцы. Им там трудно очень. Фашистов много. Слышишь, Витя? Помочь надо! А то прорвутся немцы, они с острова бьют…
Юнги обступили их со всех сторон, сгрудились вокруг, настороженно прислушиваясь.
- А ты как сюда пробрался? - спросил Сташук.
- Я ползком. Меня два раза вот настолько пуля не задела. Витя, скорее надо! А то наших там мало осталось.
- Полундра! - закричал Сташук. - Свистать всех! Где Антон Фёдорович?
Как на грех, сам начальник школы в тот день уехал, чтобы выяснить, что слышно о переводе юнгов на другое место. Мичман пытался созвониться с городом по телефону, но связь была уже нарушена.
- Давай ключи, разбирай оружие! - командовал тем временем Сташук.
Пока Антон Фёдорович, хрипя, бился над телефоном, крепко ругался в трубку и, наконец, в бессилии бросил её на стол, юнги уже выстроились во дворе, разобрав оружие, которое имелось в школе. Капка подошёл к Сташуку:
- Витя, возьми меня, я тоже!
- Да пошёл ты!.. Игрушки, что ли, это? Это тебе не кино и не синегорцы ваши! Жизнь надоела?
- А тебе что, надоела?
Сташук строго глянул на него и резко отвернулся, пожав плечами:
- Уж моя такая обязанность, я моряк, военный юнга.
- Ну, а я пехотный юнга буду! - со страстным убеждением настаивал Капка. - Всё равно, Витя, возьми, а, Витя! Дай мне гранаты. Я ведь почище тебя бросаю. Витя, а? Я вот фуражку сейчас задом наперёд надену, вот так, козырьком наоборот, и тоже буду на манер моряка. Заодно с вами. Витя, возьми, а то сам пойду. - Он сжал кулаки и, едва не плача, наступал на Сташука. - Не имеешь ты права меня не брать! Слышишь, Витька! Это не по справедливости. Я к вам через бой пробрался, а вы меня не принимаете. И я тут всю местность знаю. Я вам такую тропочку покажу… Витька, возьми…
- Да ладно, отвяжись только.
Юнги с винтовками, гранатами уже выбегали со двора школы. Мичман нагнал ребят.
- Антон Фёдорович, слышали, какое дело? - крикнул, не останавливаясь, Сташук.
- Слышал я, слышал, Сташук. Что это за порядок? Кто приказал? Где разрешение? Слушай мою команду. Рота, стой!
Юнги остановились.
- Сперва надо разведать расположение противника, а что же так дуром на пулю лезть? Учили, кажется, вас.
- Антон Фёдорович, - обратился к нему Сташук, - разрешите. Вот Капка всё уже разведал.
- Капка? Это что за такой Капка?.. Ах, это ты будешь! Знакомый. Ты чего такое говоришь? Быстро!
- Они вон там, в овражке в том, за переездом. А пулемёт у них на острове нашем, - заторопился Капка. - Товарищ командир, я вам чего скажу, слушайте… Тут можно за пригорком через кусточки на берег выйти, а оттуда незаметно совсем будет для немцев. А там как раз у прораны поворот делается. И мелко сейчас совсем. Я там каждое место знаю. Я покажу, где… Мы на остров и выберемся. У немцев сзаду… А немцы ведь думают, что это правда остров, они думают, к ним и не добраться, а там, в проране, мелко, я покажу.
Мичман на секунду задумался, обернувшись к Волге, покусал усы, потом, видимо, одобрил план.
- Значит, тихо, - приказал мичман. - Чтоб молчок, чтоб ни звука. Ударим с тыла. Гранаты чтоб в готовности были. И сразу по моей команде. А до этого чтоб ни-ни! Ясно?
Капка вывел юнгов через кусты на берег прораны там, где рукав реки делал крутой поворот.
- Вот тут мелко совсем, мне по грудь, а вам уж и вовсе хорошо будет, - звал Капка, первым зайдя в нестерпимо холодную воду у берега.
Издалека продолжала доноситься частая стрельба, судорожный стрекот пулемёта. Потревоженные птицы носились над островком. Юнги сбросили шинели, оставили их под кустами, завернули выше колен клёши, разулись и, высоко держа гранаты и винтовки, вошли в воду. Она была по-октябрьски студёна и обожгла сперва, а потом тело немножко свыклось, и вода не казалась уж такой ледяной. Капка оказался прав: вода на отмели была юнгам не выше пояса. Но сам маленький проводник погрузился уже почти по самую грудь. Тогда Сташук и Палихин подхватили его с двух сторон под мышки и перенесли через глубокое место. Они быстро выбрались на берег островка. Немцы были на другой его стороне, за поворотом, и никак не ждали нападения отсюда: остров казался целиком отрезанным от левого берега Волги.
Юнги залегли цепью и поползли. Холодный ветер сипел в оголённых кустах. Сыпалась изморось. Сухая, выгоревшая за лето трава была холодна и мокра. С прутьев ивняка срывались отяжелевшие капли. Дрожь пробирала юнгов, вымокших при переходе вброд прораны. Рядом с мичманом, у левого плеча его, полз гибкий, изворотливый Сташук, а справа сосредоточенно пыхтел маленький Капка Бутырев. Он для чего-то надел чёрные суконные наушники, которые носил иногда зимой, в холодные дни, и перевернул фуражку задом наперёд, так что она смахивала теперь на бескозырку. Оттого, что они ползли, прижимаясь к земле, мир казался им очень высоким, деревья, кусты, былинки и самое небо - всё ушло вверх.
- Ну как, ручок, не страшно? - тихо спросил Сташук.
- Пока ещё не страшно совсем, - шёпотом ответил Капка, - а так только, боязно чуток.
- Разговорчики! - зашипел на них мичман.
Они ползли, и всё громче отдавался в ушах частый стук близких пулемётов, низко посвистывали пули. Учебный ров, вырытый недавно юнгами, был совсем уже рядом, за кустами. Во рву и сидели немцы, живые немцы, немцы, обстреливавшие с островка Затон. Юнги бесшумно подползали.
- Передать по цепи. Слушать мою команду, - шёпотом приказал мичман. - Товьсь! Встали… За мной!
Сташук пронзительно засвистел в два пальца и швырнул гранату. Капка бросил свою. Крики "ура", "бей фашистов", "балтийцы, вперёд" слились с трескучим грохотом разрывов, с беспорядочным щёлканьем выстрелов. Капка почувствовал, что какая-то сила увлекает его вперёд и он летит в ров.
Глава 24. Под землёй
Фашисты, должно быть, не сразу поняли, что случилось, когда на них с тылу в упор, слепя, кроя огнём и грохотом, посыпались в ров гранаты и откуда-то сзади, где за минуту до этого никого не было, с гиканьем, визгом и свистом какие-то разъярённые дьяволята свалились на головы и на плечи парашютистам. Гитлеровцы не сразу начали отстреливаться. Гранаты оглушили их, неожиданность сбила с толку. Стеснённые узким пространством рва, десантники пытались выкарабкаться из него, но цепкие мальчишки повисали на ногах, стаскивали немцев обратно, душили, прыгали с налёту, кололи штыками, матросскими ножами - бебутами. Фашисты пустили в ход тесаки. Свирепая резня закипела на дне рва. И дальше было уже трудно разобрать что-нибудь в общей кромешной свалке. Капка, падая, видел только, как несколько юнгов ничком свалились на дно траншеи. Их давили, топтали пудовые ботинки с толстыми подошвами, обитыми шипами. Потом Капка увидел около себя Серёжу Палихина. Он обливался кровью. Вот Палихин свалился, но оперся сперва на одно колено, потом подтянулся, встал и опять бросился на немцев, ухватив обеими руками дуло автомата у одного из парашютистов. Капку притиснули к сырому глинистому откосу рва. Он был здесь самый маленький, рукопашная бушевала над ним. Капке видны были главным образом ноги сражающихся. Он видел мокрые клёши юнгов и кованые бутсы парашютистов, топтавшиеся в неистовой толчее, месившие глину, оступавшиеся. И он делал что мог: хватал, царапал, дёргал, валил эти зелёные слоновьи ноги в огромных бутсах… Он пытался кинуться на помощь Палихину, но увидел, как высокий парашютист ударил с маху прикладом автомата юнгу по голове и тот упал навзничь. В ту же минуту сзади на фашиста кинулся Сташук:
- А, фашисюк, жаба, получай! Так, добрó! Капка, держи его там снизу!
Капка что было силы рванул фашиста за ногу. Тот поскользнулся, и Сташук ударил его сзади бебутом под лопатку. Немец тяжело осел и кулём перевалился через Капку на дно рва. Капка весь съёжился от омерзения и выбрался из-под тяжёлого тела. С немцами во рву было покончено. И в это время из-за железнодорожной насыпи у Затона ударили через прорану автоматы и пулемёты. Это прибыло первое подкрепление. Красноармейцы вместе с ополченцами бежали к берегу Затона. Уже наплывало, становясь всё громче и яростнее, протяжное "ура".
И вдруг сбилось, замолкло… Откуда-то сбоку длинными и частыми очередями забил с островка немецкий пулемёт. Это один из парашютистов засел в маленьком блиндаже-пещерке по ту сторону рва, ближе к берегу острова. Юнги видели, как красноармейцы, пытавшиеся пробиться к берегу, падали, сражённые пулями. Добраться до пулемётчика было невозможно, он вёл круговой обстрел, нельзя было высунуть голову из рва. И тут Витя Сташук вдруг вспомнил:
- Стой, ребята! Помните, мы, когда практические занятия вели, в том конце рва подземный ход сообщения начали рыть для соединения с пещерой. Айда туда!
Они, сгибаясь, пробежали по дну рва в конец, где был подземный ход. Тесная лазейка полуосыпалась и зияла зловещей чернотой.
- Ну-ка, дай-ка я!.. Разрешите, товарищ мичман?
Но как ни прилаживался Сташук, широкие плечи его не проходили в полуосыпавшуюся лазейку. Он вылез, приподнялся, стряхнул землю и вопросительно посмотрел на Капку Бутырева:
- Эх, кабы ты моряком был, а, Капитон?..
- Это туда подлезть-то? А?
Капка заглянул в ход. Казалось, злой чёрный ветер дул оттуда: сквозило сырым, могильным холодом. Капка помедлил немножко. Тоскливый озноб пробрал его разгорячённое тело. Лицо Арсения Петровича Гая проплыло у него перед глазами. Арсений Петрович надеялся на Капку, и синегорец Капка не мог подвести его. Капка молча сбросил шинель, взял в зубы нож, а в руку гранату, кивнул на прощание Сташуку и решительно ввинтил своё маленькое тело в подкоп.
…Немецкий пулемётчик внимательно проглядывал из своего земляного гнезда весь противоположный берег Затона. Берег отлично простреливался. Это был опытный парашютист. Он видал многие виды и в воздухе и на земле. Сперва он был спокоен. Всё шло как надо. Но что-то непонятное внезапно произошло сзади него во рву. Оттуда слышались выстрелы, вопли, взрывы гранат. Потом стихло. Это начало его очень тревожить. Тащить туда на подмогу свой пулемёт он не решался. Но меньше всего он думал, что опасность грозит ему из-под земли.
В это время красноармейцы и ополченцы опять бросились к берегу Затона. Парашютист устроился поудобнее, оперся спиной о край гнезда и припал к пулемёту, чтобы дать снова очередь по наступающим. Но вдруг под ним зашуршала глина, что-то цепко и больно ухватило его за лодыжки, и, прежде чем фашист что-нибудь сообразил, он оказался мгновенно втянутым по пояс в рыхлую землю. Пулемёт свалился ему на голову и оглушил.
Прошло минут пять. Выстрелы в Затоне стихли.
Бой кончался. У выхода из подземной траншеи, заглядывая в черноту, на корточках замерли юнги.
- Немец-то, пулемётчик, уже сколько времени как смолк…
- А Капки нет, - сказал встревоженный Сташук. - Ка-ап-ка! Ка-ап-ка! - закричал он в подкоп.
Ответа не было.
- Я как-нибудь пролезу за ним, задохнётся ведь, - решительно сказал Сташук. - Или вылезу наверх и так, полем, побегу.
- Сташук, отставить! - крикнул на него мичман. - Куда? Не дури!
Прошло ещё несколько минут. Сташук, стуча себя от волнения по коленке, сидел на корточках у лазейки и всматривался в молчаливое жерло подкопа. Потом он встал и молча отошёл в сторону. Пропал Капка, погиб парень… Не надо было его пускать. А что скажет Рима, когда узнает, что это сам Сташук послал Капку на смерть?..
- Лезет, будь он неладен, лезет! - закричал вдруг один из юнгов.
Сташук одним прыжком подскочил к лазейке и растолкал всех. Из подкопа в ров задом выполз Капка. Он был весь в глине. Глина забилась ему в уши и в ноздри. На лбу кровоточила глубокая ссадина. Это был след каблука пулемётчика, который успел лягнуть Капку под землёй.
- Капка, друг, браток, живой! Ух, Капка ты эдакий… - кинулся к нему Сташук, теребя, обнимая.
- Он дальше никак не пролазит, - прерывисто и виновато сказал Капка, еле ворочая языком.
- Да кто не пролазит?
- Фриц этот. Я его за ноги потащил, туда втянул, где подкоп, а он дальше уже не пролазит ни в какую…
- Ай Капка! Вот так шпиндель! - ахнули юнги.
- А что это лоб-то у тебя в крови?
- Это… - начал было Капка, но сомлел и повалился бы на землю, если бы его не подхватил Сташук.
В грязной, бессильно повисшей руке Капки торчал какой-то лоскут.
- Гляди-ка, ну и ну!.. От фрицевых штанов образчик прихватил! - сказал один из юнгов.
Когда Капка окончательно пришёл в себя, кругом стояли красноармейцы и ополченцы.
Прибыл на лодке мастер Корней Павлович. Оглушённого немца-пулемётчика с немалым трудом вытащили из-под земли - так крепко засунул его в проход Капка Бутырев.
Придя в себя, парашютист понял, что дело кончено, весь десант уничтожен.
- Ну, Бутырев, молодец, добро, - сказал мичман. - Из тебя бы, пожалуй, даже и моряк вышел!
- У него дела и на земле хватит, - тотчас же ответил мастер.
- Ну что же, тоже хорошее занятие.
- Ну, как здоровье-то, Капитон? Ты герой, говорят?
- Он немца за ноги под землю утянул, честное слово! - подтвердил Сташук.
- Точно, - промолвил мичман. - Хорошо нам помог. Живьём здоровенного фрица в преисподнюю завлёк. Еле откопали. Вот, глядите, какой!
Здоровенный фашист, помятый и бледный, моргал потными веками:
- Дас ист унмёглих! Я завсем засипалься унтер грунт…
- Чего, чего он сказал? - встрепенулись юнги.
- Эх, батеньки-матеньки, жаль, переводчика нет, - произнёс мастер. - Втолковать бы ему… Ну куда вы, немцы, лезете? Не ступить же вам через Волгу ни в жизнь, никогда. В уме вы, что ли? Куда залезли, сами соображаете?
Он оглянулся, замолчал и посторонился, сдёрнув картуз с головы. Сташук отступил, потом резко отвернулся, снял бескозырку и спрятал в ней лицо. Мимо пронесли на шинели убитого Палихина. Красноармейцы медленно опустили тело юнги на землю рядом с другими убитыми. Bсe сняли шапки и стояли, понурив обнажённые головы.
- Вон лежат под шинелями сыночки, - проговорил мичман, - не дошли до открытого моря, полегли, дорогие, в бою. Превечная им слава!
Он яростно взглянул на фашиста.
- Эх, немец, ещё икнется вам за это дело! Так икнется, что и дух из вас, проклятых, выскочит!..
Он шагнул к пленному, сгрёб его за комбинезон на груди и так рванул к себе, что гитлеровец плюхнулся на колени.
- Гляди сюда, фашист: наша земля. Сам я балтийский, а это Волга. Всё одно. Лучше в этой земле мёртвыми ляжем, а с неё не сойдём. Но скорей всего вас в ней закопаем. Ферштеен? Понятно?
Глава 25. Ещё одно непонятное слово
Когда Капке перевязали лоб, а юнги, те, кто мог стоять, уже построились, чтобы идти к лодкам, вдруг зашуршали, раздвинулись ближние кусты и показался Тимсон. Мокрый, весь в тине, сам едва держась на ногах, он нёс Валерку, обхватив его обеими руками. Голова Валерки беспомощно откинулась назад. На тоненькой шее запеклась кровь. Тимсон устал, тяжело отдувался и готов был вот-вот сам свалиться.
Валерка, обвиснув, сползал у него с рук. Капка шагнул к нему навстречу, подхватил худенькое тело.
- Прямо в него, - сказал Тимсон, виновато хлопая глазами.
Он осторожно передал Валерку подбежавшим и тяжело опустился на мокрую землю, утирая рукой лицо, перемазанное глиной.
- Как же вас туда понесло?
- Это всё Валерка, - попытался оправдаться Тимсон. - Говорит: я историю пишу, должен всё видеть. И за тобой хотел идти. Отвязал лодку с исад, и никаких. А немцы - трах в нас. И попали…
Валерка приоткрыл глаза, узнал Капку и силился улыбнуться.
- Капка, ты?.. Хорошо… а мне пулей… зеркало кокнуло, - с трудом проговорил он и снова закрыл глаза. - Ничего… сейчас… У меня сейчас это пройдёт… Ты только маме не говори. А то мне такое будет!
Когда Валерке сделали в больнице на берегу перевязку, Капке разрешили к нему зайти. Верный Тимсон дежурил у дверей палаты.
- Как он? - шёпотом спросил Капка.
Тимсон только рукой махнул. Полные губы его дрогнули. Он уткнулся стриженой головой в неуютную, ледяную стену больничного коридора. Капка с западающим куда-то сердцем на цыпочках вошёл в палату. Валерка лежал у окна, весь до горла в бинтах, бледный, тоненький, прозрачный, как тающая льдинка, и такой до ужаса большеглазый… Капке стало нестерпимо жалко его.
- Капка… - подозвал его Валерка слабым, осекающимся голосом: он потерял много крови. - Ты подойди поближе… Тимсон, ты постой там, последи… Капка… Ой, жгёт как, больно… Вот как у меня нескладно всегда выходит, Капа. Самое интересное было, а я уж не запишу…
- Да брось ты, Валерка, ты, наверно, не очень сильно раненный.
- Нет, Капа, - тихо и серьёзно сказал Валерка, - я уж чувствую. Да и доктор, когда меня раздели, начали перевязывать, а он говорит: "Худо, ох как худо!" И ещё какое-то слово по-латыни сказал: "Ха-би-тус…" А уж когда по-латыни так говорят, это я знаю: скрывают, значит… что крышка…
- Ну, это ты зря, ещё неизвестно, - возразил горячо, но неуверенно Капка. - Ты брось это, Валерка.