Само собой и вообще - Кристине Нёстлингер 5 стр.


Ани сказал, что незачем обходиться с правдой так буквально. Но я все равно отказывалась. Я твердо решила держать нейтралитет, не становиться ни на папину, ни на мамину сторону и ни во что не вмешиваться. А это было бы вмешательство!

- Ладно, тогда я сам позвоню! - Ани встал с постели и, шатаясь, побрел к телефону. Набрал номер и прохрипел, чтобы позвали магистра Поппельбауэра.

Как я напророчила, так и вышло. Папа сказал, что никак не может уйти с работы, у него сейчас начнется очень важное совещание. Пусть Ани позвонит маме и скажет, чтобы она забрала Шустрика.

Ани соврал, что уже звонил маме, но она сегодня поехала в магазин не на машине. Машина у автомеханика. А ехать до школы на трамвае займет уйму времени. А на такси слишком дорого.

Ну и ерунда! Когда это нашей маме такси было слишком дорого! Это же не вертолет! Мама даже к парикмахеру часто ездит на такси.

Думаю, папа тоже сказал что-то в этом роде, но тут Ани просипел в трубку:

- Да все равно, придурок чертов, можешь ты хоть раз тоже что-то сделать!

Потом грохнул трубку на рычаг и побрел обратно в постель. И при этом бормотал:

- Само собой, просто вообще не бывает таких важных совещаний, которые нельзя при необходимости отложить!

- Это ты так думаешь, - сказала я. - Но я не уверена, что он с этим согласится!

Ани лег в кровать, накрылся одеялом и отпил глоток ромашкового чая, чтобы облегчить боль в горле. А потом сказал:

- Ну так вот, если папа прямо сейчас не идет к машине, тогда он мне просто вообще больше не нужен.

- Может, все-таки позвонить маме? - спросила я. Ани упрямо тряхнул головой. Иногда он бывает очень несговорчивым. И хотя он на три года младше меня, я в таких случаях не могу ему противоречить.

Я только спросила:

- А вдруг бедного Шустрика так никто и не заберет?

- Тогда директриса скоро опять позвонит, - сказал Ани и посмотрел на часы. - Если через полчаса папа с Шустриком не вернутся домой или директриса позвонит еще раз, звони маме!

Мне это не понравилось, но я кивнула. И мы стали ждать. Ани в кровати, я на ее краешке. И пока мы так ждали, я спросила Ани:

- А как ты отговоришься, если узнают, что мама понятия не имела, что Шустрик заболел, и что ее машина не у механика и она никогда не говорила, что ей слишком дорого ехать на такси?

Ани сказал:

- Во-первых, никто про это не узнает, папа с мамой все равно друг с другом не разговаривают. А во-вторых, не нужно удивляться, что у сына, который наблюдает, как разрушается брак его родителей, появляются нарушения в психике и он врет почем зря. - И Ани повернулся к стене лицом, а ко мне задом.

Всего через двадцать минут приехал папа с Шустриком. Увидев подъезжающую к дому машину, я быстро легла в кровать и стала кашлять.

Бедный Шустрик и вправду был совершенно не в себе. Глаза мутные, горячий, как печка, и слабый, как тряпка. А папа вдруг совершенно перестал торопиться. Сходил в кондитерскую и принес бисквитного печенья, заварил нам чаю, взбил подушки и вытряхнул из кроватей крошки. У нас воцарилась настоящая гармония между отцом и детьми. Жаль только, Шустрик в ней не участвовал. Как только папа раздел его и уложил в постель, он сразу же провалился в глубокий лихорадочный сон.

Гармонии между отцом и детьми не помешал даже мамин звонок. Она интересовалась, как дела у меня и у Ани и чего мы хотим на ужин: она только что уговорила уборщицу из своего магазина сходить за покупками. Конечно, мама очень удивилась, что к телефону подошел папа, и мало-помалу выяснилось все то, что, по словам Ани, никогда не должно было выясниться. Но Ани не пришлось говорить папе, что нельзя обижаться на вранье ребенка с нарушенной психикой, потому что папа вообще не спросил, почему Ани его обманул. Наверно, не хотел препираться с больным сыном. Или у него просто вообще совесть нечиста.

Папа собрался уходить лишь незадолго до маминого возвращения. Тут Шустрик немного приободрился.

- А куда ты идешь? - спросил он папу.

- Мне нужно вернуться на работу, - ответил папа.

- А когда ты снова придешь домой? - спросил Шустрик.

- Скоро, - ответил папа.

- А скоро - это когда? - переспросил Шустрик.

- Скоро - это около девяти или десяти, - сказал папа.

- Значит, в девять? Или в десять? - Шустрику хотелось знать поточнее.

- В девять тридцать! - сказал папа.

- Честное слово? - спросил Шустрик.

- Честное слово! - ответил папа.

Я как раз, кашляя, шла в туалет и видела лицо папы, когда он давал Шустрику честное слово. Он действительно давал его по-честному! Я хорошо разбираюсь в папиной мимике. Когда ему приходится врать, он выглядит совсем по-другому. Он не смотрит на того, кого обманывает, а обводит окружающую местность неопределенным взглядом, и у него начинают бегать глаза.

Папа опоздал с выполнением своего честного слова всего на полчаса, и я, дуреха с розовыми очками на носу, снова увидела на семейном горизонте проблеск надежды. Потому что был четверг. А четверг, как известно, - один из дней, посвященных Вильме.

"Ну вот! - подумала я. - Мы для него все-таки важнее, чем какая-то интрижка! Когда нужно, он на всех парах мчится к нам".

Но на самом деле к нам на всех парах примчалась грандиозная ссора. Началась она с того, что мама потребовала от папы помогать ей ухаживать за больными детьми.

- О’кей, - сказал папа, - буду раньше приходить домой.

Но мама сказала, что он должен присматривать за нами и в течение дня. Ведь ее компаньонка все еще в США, а закрыть магазин она не может. Ей нужно зарабатывать деньги. А если папа на несколько дней скажется больным, его заработок не уменьшится. В конце концов, он наш отец, и у него равные с мамой обязательства по отношению к нам.

Вот тут папа как с цепи сорвался! Стал орать, что у него тяжелая работа и ее нельзя сравнивать с торговлей в какой-то лавчонке.

Потом он выбежал в коридор, достал из шкафа чемодан, покидал туда свои шмотки и при этом кричал, что он мог бы еще заявить об уходе с работы и взять на себя ведение домашнего хозяйства! И тогда мы будем жить только на то, что приносит мамина лавчонка. И уж точно положим зубы на полку!

Папа, конечно, говорил не всерьез. Он вообще представил все дело так, будто на самом деле у мамы не было никаких проблем, а просто ей захотелось - исключительно из злобного коварства - принудить его к чему-то совершенно абсурдному. Он не позволит себя шантажировать, кричал он. Пусть мама вызовет Бабушку, чтоб она помогала ухаживать за больными!

Мама объяснила ему, что Бабушка любой гриппозный вирус подхватывает в одну секунду и послезавтра у нее будет уже четверо больных. (Это правда. На нашу Бабушку стоит только раз чихнуть, и у нее мигом начнется роскошный насморк. Доктор говорит, у Бабушки слишком слабый иммунитет. И папа это знает.) Но папа опять повернул все так, будто мама выдумывает невесть что. Он закрыл чемодан и сказал, что может прислать нам на помощь свою мать.

Мама это предложение проигнорировала. И слава богу! Она знает, что Бабка нам противопоказана. Ани скорее пойдет в школу с температурой и гнойничками на миндалинах, чем позволит старой карге ухаживать за ним! И Шустрик тоже!

Но папа, видимо, считал, что, предложив Бабкину помощь, уже сделал для нас достаточно.

Он взял чемодан и пошел к выходу. Мама сказала ему вдогонку:

- Если ты сейчас вот так просто уйдешь и бросишь меня, когда я в полной заднице, тогда действительно все!

Кажется, папа даже не услышал этих слов.

Ну и как прикажете все это понимать? Что мама имеет в виду под "действительно все"? Что означает чемодан, который папа взял с собой?

- Да то, что он от нас ушел, сообразительная ты наша, - сказал мне Ани.

Ему хотелось, чтобы эти слова прозвучали хладнокровно и небрежно, но голос у него сорвался, и было заметно, что он сдерживает слезы.

Но папа же не по-настоящему ушел! В чемодан не влезла даже десятая доля его барахла. Если открыть папино отделение шкафа, там еще так много всего, что отсутствие некоторых вещей совершенно незаметно. Из своей комнаты он не взял ни одного карандаша, ни одной книги. Все папины личные вещи пока здесь. И его бритва, и купальный халат, и лосьон после бритья, и зубная щетка.

Ани утверждает, что папа разыграл ссору и раздул ее, чтобы у него был повод собрать чемодан и смыться. Потому что он слишком труслив и боится спокойно сказать маме, что хочет уйти от нас.

Я решила поговорить с мамой. После того как ушел папа, она сразу легла в постель и выключила свет. Я зашла к ней в комнату. Она притворилась, что спит. Но спящие люди дышат совсем по-другому. Я спросила ее:

- Послушай, мама, что же теперь будет?

Она не ответила.

- Как мы теперь будем жить? - не отставала я.

Тут мама наконец сказала:

- Завтра с утра я все-таки позвоню Бабушке и попрошу ее приехать. Придется пойти на риск, что и она подхватит грипп!

Как будто я спрашивала об этом! Не зажигая света, я подошла к маминой кровати и присела на краешек. Мама взяла меня за руку.

- Я и сама не знаю, - сказала она. - Как-нибудь проживем…

Я спросила, что она имела в виду, когда сказала папе про "полную задницу" и "действительно все".

От того, что было дальше, можно было если не зарыдать, то уж точно расхохотаться! Мама разозлилась и одновременно пришла в ужас, поняв, что я все слышала. И о чем только родители думают?! Стоят в прихожей, орут друг на друга во все горло и считают, что подрастающее поколение потеряло слух? Или как? Или что?

В общем, я сказала маме, что в нашем родимом доме стены такие тонкие, что мы, дети, с самого начала слышали все их ссоры. И что мы не дураки и знаем, что у папы есть Рыба Вильма. Конечно, только я и Ани. Шустрик не знает.

Маме понадобилось некоторое время, чтобы все это переварить. Потом она сказала, что раз уж нам все известно, то мы поймем: она не может дальше так жить. Что-то должно измениться.

"Что-то должно измениться" может означать что угодно. Я думаю, мама сама не знала, что она под этим подразумевает. Раньше, когда я была совсем ребенком, я верила, что взрослые разбираются в жизни. Наверное, в детстве в это надо верить, чтобы чувствовать себя более-менее уверенно. Но на самом деле взрослые очень часто не знают, что делать, и в голове у них полнейший сумбур.

Охотнее всего я бы сейчас размотала шарф, стерла с носа румяна и вазелин, перестала кашлять и снова пошла в школу! Но Ани говорит, ему нужна моя поддержка, в одиночку он не справится. А во мне, как он считает, больше напористости, и если что, я за словом в карман не полезу. Ладно, остаюсь на боевом посту!

На следующий день на нас без всякого предупреждения обрушилась новая неприятность. Утром в семь мы с мамой вдвоем позавтракали. Ани и Шустрик еще спали. Это был мой первый завтрак в будний день без папы! За кофе мама три раза пыталась дозвониться до Бабушки, но та не снимала трубку. Наверняка отправилась за покупками. Наша Бабушка - типичный "жаворонок". Она была бы только "за", если бы бакалея на углу открывалась уже в шесть утра.

Перед тем как уйти на работу в магазин, мама сказала мне, что будет звонить Бабушке оттуда. Я пошла к себе еще немножко вздремнуть. Спать утром допоздна - роскошь, которую я обожаю. Но долго предаваться ей я не смогла. Рев Шустрика вырвал меня из замечательного сна, в котором я стремительно мчалась на красном "порше", а рядом со мной сидел потрясающий парень. Надо поразмыслить, почему мне не приснился Вуци!

Я вскочила с кровати и побежала к Шустрику. Ани, на ватных от температуры ногах, тоже спешил туда. Шустрик орал так, будто ему грозила смертельная опасность. Я решила, что из-за высокой температуры ему приснился кошмарный сон.

Но кошмар был из плоти и крови! У кровати Шустрика стояла наша Бабка и пыталась поставить ему на грудь холодный компресс. Мы с Ани спросили, почему это она здесь, и Бабка тут же обиделась. Может, наш вопрос прозвучал не очень-то любезно, но мы ведь ждали Бабушку, а тут появляется это пугало. Как мог произойти такой сбой, я не знаю.

Я позвонила маме в магазин и спросила, почему вместо Бабушки приперлась Бабка. Мне было совершенно наплевать, что старуха все слышит. Пусть не воображает, что я буду щадить чувства особы, которая, убирая нашу и без того чистую кухню, при этом громко разговаривает сама с собой, что, дескать, у ее невестки все приходит в упадок и не удивительно, что и ее брак тоже разваливается!

Мама опять начала плести что-то несуразное.

- Это папа послал к нам Бабку, - запинаясь, сказала она. - И я не могу ему этого запретить.

А Бабушка приехала бы, несмотря на опасность заболеть. Но когда она узнала, что Бабка уже здесь, она не захотела ехать. Ведь они терпеть друг друга не могут.

Когда я рассказала Ани про разговор с мамой, он хотел позвонить ей и сказать, чтобы она позвонила папе и велела ему срочно отозвать свою "медсестру" с театра военных действий.

Но я его отговорила. Старуху мы уж как-нибудь вытерпим. Думаю, теперь нам необходимо благоразумие. Иначе все кончится еще одной телефонной ссорой между мамой и папой. А мы ведь хотим, чтобы они помирились, поэтому новых ссор надо избегать. Ани признал, что я права.

Три дня мы, скрипя зубами, терпели Бабку. Она жутко действовала нам на нервы. Стоило, вылезая из кровати, поставить голую ногу на пол, как тут же слышалось: "Сейчас же надень тапочки, иначе никогда не выздоровеешь!" Включаешь телевизор, она заводит: "Немедленно выключи и отправляйся в постель. Телевизор вреден даже здоровым детям, а уж больным тем более!" Откроешь холодильник - опять то же самое: "Закрой сейчас же! Поешь, когда придет время обеда!"

А что это были за обеды! Попить - ромашковый чай, а поесть - овсянка! И никаких свежих фруктов! Только яблочный компот. Вот что эта женщина понимает под "щадящей диетой". Ани и Шустрику было, в общем-то, все равно. Они ведь болели по-настоящему, особенно Ани, и им, само собой, просто вообще не хотелось много ходить, смотреть телевизор и есть. Но я чувствовала себя так, словно надо мной совершают настоящее насилие. К тому же Бабка все время косилась на меня, будто не верила в мою болезнь. Пришлось так много притворно кашлять, что у меня начало саднить в горле, и я стала кашлять уже по-настоящему.

Каждый день мы с нетерпением ждали шести часов. Потому что в шесть Бабка отчаливала. Мама возвращалась домой в половине седьмого, а Бабка не хотела с ней встречаться. Она раз по десять на дню напоминала, что присматривает за нами ради своего сына!

А сегодня, сразу после школы, к нам без звонка заявился Вуци. Проведать больных. А я сижу в постели, и на носу у меня отвратительная смесь румян и вазелина!

Вуци пришлось закрыть глаза руками и ждать, пока я сотру с носа свою "болезнь". Он, правда, сказал, что красный жирный нос ему не мешает, но я не поверила. Позднее он всякий раз ухмылялся, вспоминая об этом.

В общем, я привела нос в порядок, так что на меня снова можно было смотреть. Вуци осторожно поцеловал меня в чистый кончик носа, а я осторожно поцеловала его в кончик носа, и он одной рукой приобнял меня. И как раз когда он хотел поцеловать меня по-настоящему, а я подумала: "Вот, Карли, сейчас будет твой первый в жизни поцелуй, этот миг ты запомнишь на всю жизнь", - дверь распахнулась, в комнату вошла Бабка и сказала:

- Каролина! Как тебе не стыдно!

- Само собой, просто вообще не стыдно! - заорала я на нее. Но на Бабку это не произвело особого впечатления. Величественно, как царица Савская, она произнесла:

- Пока я здесь, ты будешь вести себя прилично!

И добавила, кивнув на Вуци:

- А молодой человек пусть идет домой!

Вуци хотел встать и послушно слинять. Но я его удержала. Во мне кипела такая неистовая ярость, что я чуть не лопнула: эта мерзкая старуха испортила мой первый поцелуй!

- Оставайся здесь, - велела я Вуци. И, повернувшись к Бабке, произнесла (надеюсь, так же величественно, как царица Савская):

- Пожалуйста, выйди сейчас же из моей комнаты!

Старушенция совершенно обалдела. Слова вымолвить не могла.

А потом решила покинуть не только мою комнату, но и наш дом. И больше никогда не возвращаться! (Что она никогда больше к нам не придет, Бабка сообщила не мне, а Шустрику. Надо надеяться, он не ослышался.)

Вуци от всего этого несколько растерялся и спросил, не слишком ли круто я хватила. Но моя напористость явно произвела на него огромное впечатление. А потом мы нагнали упущенное и поцеловались по-настоящему. Вуци сказал, что этот поцелуй вовсе не первый, потому что однажды он уже целовал меня. В детском саду, в песочнице. И с тех пор, сказал Вуци, он мечтал о следующем разе!

Ну не странно ли это! Папаша, прихватив чемодан, ушел от нас, братья болеют, мать в отчаянии, а я сижу и напеваю. Вот что способен сделать с человеком первый поцелуй!

Я чувствую в себе настоящий, сильный драйв! Решено, беру домашнее хозяйство в свои руки. И уход за больными! Я справлюсь!

Я сообщила об этом маме, когда она вечером вернулась домой. Сначала она решила, что раз уж я выздоровела, то надо идти в школу. Потому что отметки мои до того скверные, что мне аукнется каждый пропущенный день. Но я с легкостью убедила маму, что на этой неделе в школе все равно не будет ничего особо существенного и мое присутствие дома гораздо важнее. Впрочем, может, мама и не поверила моим доводам, а просто чувствовала себя настолько замороченной, что ей все уже было до лампочки.

Не хочу себя хвалить, но с хозяйством я справляюсь отлично. Все идет как по маслу! Братья даже едят мою стряпню! И Шустрика я выходила. У Ани пока что температура и гной на миндалинах, но и ему стало получше. В общем, с телесным уходом мы вполне справляемся. Но вот с душевными проблемами все обстоит далеко не так хорошо. Папы нет дома уже шесть дней. И Шустрик непрерывно донимает меня вопросами, когда же папа вернется и где он вообще. Наш клоп ужас как злится, если я говорю, что тоже не знаю. А что еще я могу сказать? Психологию я не изучала и не знаю, что можно говорить такой малявке. Я ведь и сама - просто двухэтажная малявка.

Я пыталась обсудить это с мамой. Но она только плечами пожимает и бормочет: "Мне-то откуда знать?" После всего, что произошло, она сама не своя.

Как ни странно, маму Шустрик о папе не спрашивает. Когда она приходит вечером домой, он ведет себя, как котенок, норовит прижаться к ней и просит рассказать сказку. С завтрашнего дня Шустрик снова идет в школу. А как долго еще продлятся мои "каникулы", зависит от Ани и его гнойничков на миндалинах. На самом деле он вполне мог бы обойтись и без меня, но перед мамой представляет дело так, будто по-прежнему во мне нуждается. Это я его попросила. Мне так страшно идти в школу! Еще перед "каникулами" у меня были сплошные неуды, а теперь, само собой, я буду просто вообще распоследней дурой, ведь столько всего пропустила. А Вуци еще считает меня умной… Просто он меня любит!

Назад Дальше