- Ну как, нравится обувь? - спросил Дмитрий Николаевич. Лицо у него было очень довольное. Бережно, будто и в самом деле какое сокровище, он перебирал в руках тапки - и ту что без подошвы, и другую - без носка, и третью - без пятки.
Лена поинтересовалась вежливо:
- Дима, вы их нашли на помойке?
- В некотором роде - да, - сказал Дмитрий Николаевич. - Но это нисколько не умаляет ценности находки. Напрасно ты с таким презрением сказала "на помойке". Ты, по-видимому, имела в виду мусорную яму, куда обычно выбрасывают ненужные, отслужившие свой срок вещи. Должен тебе сказать, что я, впрочем, как и другие археологи, отношусь с большим почтением к мусорным ямам. Ибо мусорная яма - великая хранительница тех крупиц, которые мы добываем в поте лица своего.
Говорил Дмитрий Николаевич торжественно - то ли в шутку, то ли всерьёз, Лена не поняла. Вообще с тех пор, как Дмитрий Николаевич немного обжился на Серёжином чердаке и перестал стесняться, он оказался человеком весёлым. Иногда они с Серёжей так хохотали у себя наверху, что во всём доме было слышно. И тогда Лена обижалась. Совсем недавно говорил: "Это очень приятно - в новом городе встретить хороших людей". И вот сам сидит и хохочет весь вечер на чердаке, а позвать туда этих людей не догадывается. Но сейчас она не могла обижаться на Дмитрия Николаевича. Он поступил по-дружески.
- Именно в мусорной яме, а не где-нибудь хранит история свои великие и малые тайны. Так что да здравствует мусорная яма! Ну разве плохие поршни? - снова спросил он. - Так называется эта обувь. Думаю, ты не отказалась бы от такой пары. - И он вытащил откуда-то со дна коробки похожую на первую, только маленькую, как раз на Лену, тапочку, которая называлась смешным словом - "поршень". Лена взяла тапочку в руки. Она и вправду была занятная. Весь носок в мелких дырочках, словно его искололи иголкой. Лена недавно видела на чём-то такие дырочки, только где и на чём - не могла вспомнить.
По краям вокруг отверстия, в которое просовывают ногу, маленькие кожаные планочки. А под ними протянут ремешок - тоже кожаный. Дмитрий Николаевич потянул за этот ремешок. Планочки сдвинулись поближе друг к дружке, отверстие уменьшилось.
Дмитрий Николаевич глядел на тапку - любовался.
- Блестящая кожа, аккуратные планочки. Они одновременно и украшают обувь и делают её удобной.
Лена слушала Дмитрия Николаевича, и тапочка нравилась ей всё больше.
- Дима, а можно её примерить?
- Примеряй, - разрешил Дмитрий Николаевич.
Лена, сняв с ноги босоножку, натянула тапочку.
- Как раз! Только вот ремешок длинный. - Ремешок в два конца волочился по полу.
- Его надо обвязать вокруг ноги, - пояснил Дмитрий Николаевич.
- Правда! Ну теперь совсем модная… модный поршень. И на ноге хорошо держится. - Лена поболтала в воздухе ногой. - Даже если будешь быстро бежать, и то не слетит.
Она ещё раз глянула на исколотый дырочками носок и вдруг вспомнила, что напоминают ей эти дырочки. Наткин набор для вышивания - вот что! Там, конечно, никакие не тапки, а платочки и салфетки, которые надо вышить. Кроме платочков, салфеток и ниток, в наборе находилась ещё книжечка, в которой точками были показаны узоры для вышивания.
- Эти тапки были вышиты? - спросила Лена.
- Хороший вопрос! - сказал Дмитрий Николаевич. - Ты абсолютно права. Поршни были украшены вышивкой. Нитки истлели, сохранились только дырочки.
- А почему их так много? - спросила Лена, кивнув на коробку с этой странной обувью.
И Дмитрий Николаевич опять похвалил:
- Молодец! Отличные вопросы задаёшь. "Интересно, - подумала Лена, - оказывается, отличными могут быть не только ответы, но и вопросы. Вот если бы так считала и Нинель Викторовна! Тогда бы у меня в дневнике стояли одни пятёрки".
18. В гостях у сапожника
Глава, которая ещё больше приближает нас к первой
Дмитрий Николаевич продолжал извлекать из коробки всё новые и новые предметы: деревянный гребень, черепки - толстые коричневые, должно быть, от глиняного горшка. Глиняную чашку или кружку. Вот так кружка! Под стать тапочкам. Видно, её разбили, а потом снова склеили по кусочкам. Только не все осколки собрали. Так и осталась кружка с отбитым боком и без ручки. А когда-то была красивая - жёлтая, расписанная синими и красными лепестками. Наверное, всё это нашли в той самой мусорной яме, в которой хранятся большие и малые тайны. Только какие же это тайны - осколки от битой посуды или гребешок с отломанными зубьями? А вот кошелёчек! Почти совсем целый. Вот его Лена, пожалуй, согласна считать тайной, если, конечно, там внутри что-нибудь есть. Кошелёчек, к сожалению, оказался пустым, но Лене он всё равно понравился. Теперь он старый, а был, наверное… Лена очень ясно представила его себе: блестящая гладкая кожа, как на маминой сумке, а по ней - вышивка. Она догадалась об этом, потому что кошелёчек тоже был в дырочках, как и поршни. А кое-где сохранились даже крохотные бусинки.
- Бисер? - спросила Лена и, когда Дмитрий Николаевич кивнул головой, обрадовалась. Значит, это тоже был хороший вопрос. - А это что такое? Палец от старой перчатки, что ли?
- Это не палец, а чехольчик для писала.
"Для какого писала?" - хотела спросить Лена, но не спросила. Потому что в это время Дмитрий Николаевич вытащил из коробки чёрный клубок и, немного приподняв его над головой, бросил на пол. Клубок упруго оттолкнулся от пола и подпрыгнул.
- Мячик! - закричала Лена.
Это и в самом деле был мячик. Почти такой же, каким они с ребятами играли в лапту, только не резиновый, а кожаный.
- Давненько им никто не играл, - проговорил Дмитрий Николаевич, глядя, как Лена подбрасывает и ловит кожаный мячик.
- А кто им играл, Дима? Где вы его нашли?
- В домике сапожника.
- Какого ещё сапожника?
- Ну, того самого, который шил поршни. Он жил неподалёку на улице Добрыни. Если хочешь, можем зайти к нему.
Ну конечно же, Лена хотела. И они пошли на улицу Добрыни. Ты, может быть, думаешь, что для этого Лене с Дмитрием Николаевичем пришлось подняться из котлована и выйти за дощатый забор? Нет-нет, ты путаешь. Там за забором находится Добрынинская улица.
Мы с тобой там бывали. Ты уже знаешь, на ней живёт Лена, и её брат Серёжа, и Натка, и Андрюша, и Пеночкин. Ты с ними тоже уже немного знаком. А на улице Добрыни… Но сначала о самой улице.
Лена с Дмитрием Николаевичем шли по котловану. Всё дно его было изрыто, кое-где торчали коротенькие, похожие на пни столбики, возвышались небольшие груды камней и битого кирпича. А ещё то в одном, то в другом месте виднелись маленькие красные флажки, будто кто-то хотел украсить котлован и повтыкал их в землю. Лена собиралась спросить, для чего они, но Дмитрий Николаевич сказал:
- Ну вот, мы с тобой идём по улице.
Лена только теперь заметила, что идут они с Дмитрием Николаевичем не по земле, а по брёвнам. Брёвна эти гладко обструганы и такие толстенные, что не только Ленины босоножки - даже огромные кеды Дмитрия Николаевича свободно ступают поперёк бревна. Так они и шагали. "Будто по шпалам, - подумала Лена. - Нет, не по шпалам. Шпалы лежат отдельно друг от дружки, еле допрыгнешь с одной на другую, а эти - рядышком, вплотную друг к дружке. Может, это мост? Только почему этот мост лежит на земле?"
- Это не мост, а мостовая старинной улицы Добрыни. Так она называлась когда-то в очень давние времена. Только смотри не зевай, а то, чего доброго, попадёшь под коня!
Лена хоть и не очень верила тому, что говорил Дмитрий Николаевич, но на всякий случай оглянулась:
- Вы шутите, Дима, да? Нет никаких коней!
- Сейчас - нет, - согласился Дмитрий Николаевич. - А ты представь себе, что мы идём по улице Добрыни не сейчас, не в наше время, а тогда, когда жили здесь те люди…
- Те люди?.. А… которые носили рваные тапочки - поршни?
- Но ведь они тогда не были рваные, - возразил Дмитрий Николаевич. - Мы уже с тобой про это говорили. А вот относительно людей всё совершенно верно. На улице Добрыни жили те самые люди, которые шили и носили поршни, расчёсывались деревянным гребнем и прятали свои деньги в расшитых бисером кошелёчках.
- И варили обед в разбитом горшке, - добавила Лена, - только он ещё тогда не был разбитый.
- Правильно! Улица Добрыни тоже была не такая, какой ты её видишь сейчас. В то время в Новгороде всё строили из дерева - и дома и лавки. Улицы тоже мостили брёвнами. Тротуаров не делали, прокладывали только мостовые. По мостовой и на конях скакали, и пешком ходили, как мы с тобой сейчас идём. Вот и представь себе: по обеим сторонам мостовой тянется высокий частокол. А вот здесь тесовые ворота с перекладиной наверху.
Ворот никаких Лена не увидела, но зато увидела дорожку поуже мостовой, и тоже деревянную, которая под прямым углом отходила от бревенчатой мостовой и вела к торчавшим из земли столбикам. Была она совсем коротенькая. Всего несколько шагов, и дорожка кончилась.
- Ну вот, мы и пришли, - сказал Дмитрий Николаевич.
- Куда пришли?
- В гости к одному из жителей этой улицы, очень интересному человеку - кожевенных дел мастеру, или, как говорят теперь, - сапожнику. Он живёт здесь со своей женой. Здесь же находится и его мастерская.
И правда, к столбику, врытому в землю, была прибита табличка: "Мастерская сапожника". Но никакой мастерской не было, так же как и не было ворот перед входом в этот чудно́й дом-невидимку.
Лена не знала, что и подумать. Ребята, когда играют, то очень даже часто что-нибудь возьмут да и выдумают. У Лены с Наткой, например, большой ковёр, который лежит у Натки в столовой, считался морем, а тахта - пароходом. А Андрюша с Пеночкиным как-то раз пришли к Лене во двор и на бочке для дождевой воды написали: "Восток-10". А потом воду вылили, сами залезли в бочку, и это был космический корабль. Но чтобы взрослые…
А Дмитрий Николаевич продолжал рассказывать:
- Вот эти столбики, что торчат из-под земли, - видишь их? Это остатки фундамента, на котором лежал пол. Вот здесь, где кончается дорожка, была дверь. Дорожка-то и привела нас к дому. Теперь представь себе этот небольшой домик, размером, ну примерно, с нашу лабораторию.
Домика никакого не было, так же как и ворот. Но когда Дмитрий Николаевич сказал: "Представь себе деревянный домик вроде лаборатории" - Лена будто и в самом деле его увидела. Только спросила:
- А окошек в нём тоже два, как и в лаборатории?
- Нет, - сказал Дмитрий Николаевич, - пожалуй, хватит и одного. Окошко одно, да не такое, как там, а чуть побольше форточки.
- Почему такое маленькое? Большое, широкое - лучше.
- Лучше-то лучше, - согласился Дмитрий Николаевич, - но стекло в те времена было предметом редким и стоило очень дорого. Даже слюда, которую тогда вставляли в окна, была не дёшева. Не думаю, что наш друг-сапожник мог приобрести стёкла для своей избушки. Хозяева победней затягивали окошки в своих домишках плёнкой из бычьего пузыря. Она хоть и не такая прозрачная, как стекло или слюда, но свет всё-таки пропускает. Только она не велика по размеру. Значит, и окошко должно быть небольшое.
- Ну ладно, - согласилась Лена, - пусть будет маленькое. А откуда вы, Дима, знаете про сапожника и его мастерскую? Да ещё и про жену?
- Потому что здесь мы нашли поршни, которые ты видела. Ты же сама спросила: "Почему их так много?" У нас в своё время тоже возник этот вопрос. А когда мы рассмотрели их повнимательнее, то увидели, что это вовсе не старая, изношенная обувь, а новые, порой даже не законченные пары. Их не успели ещё даже дошить. Попадаются и отдельные заготовки и обрезки кожи. Вот и возникла у нас мысль, что в этом доме жил ремесленник, который изготавливал обувь. Но до сегодняшнего дня это была гипотеза - предположение. А вот сегодня одна наша работница…
- Синькова? - догадалась Лена.
- Да, Людмила Петровна Синькова нашла планки от зольника, ну, такого ящика, в котором обрабатывают кожи. Большое количество обуви разного размера, и её отдельные части, и обрезки кожи, да ещё этот зольник, который мог иметь у себя только мастер, занимавшийся кожевенным делом, - всё это, вместе взятое, и явилось доказательством наших предположений. И мы можем с уверенностью сказать, что на этом месте находилась настоящая сапожная мастерская.
Теперь Лене стало понятно, почему сегодня все так радовались. Это как с задачей. Нашли доказательство. Она тоже всегда бывает рада, когда ей удаётся решить трудную задачку. Но, оказывается, доказательства нужны не только в математике.
- Ну вот, - продолжал Дмитрий Николаевич, - поэтому я тебе и сказал, что мы находимся в гостях у очень интересного человека, обувного мастера. Ты уже видела, какую замечательную обувь шил он для взрослых и ребят. Мастер шил, а украшала его изделия вышивкой, по-видимому, его жена.
- Как здорово, Дима, вы всё это доказали! - Лена теперь очень хорошо себе всё представляла. Вот они с Дмитрием Николаевичем идут по бревенчатой мостовой улицы Добрыни. Прошли вдоль высокого частокола, свернули по деревянной дорожке, ведущей от ворот к подслеповатой избушке. Она совсем маленькая, вот от этого столбика до того. Тесное крылечко в две ступеньки.
Они стучат в дверь:
"Здравствуйте, мы пришли к вам в гости".
Нет, лучше не так, лучше они придут не просто в гости - придут покупать поршни. Мастер откроет им двери и обрадуется:
"Заходите, пожалуйста!"
В избушке сумрачно. В углу виднеется кирпичная печь. Она стоит на том месте, где сейчас возвышается груда битого кирпича. У окошка, затянутого едва пропускающей солнечный свет плёнкой из бычьего пузыря, стоит лавка. На ней сидит мастер и шьёт поршни. А рядом с иглой в руке склонилась над работой его красавица жена. Она в длинном сарафане и вышитой белой кофточке. Лена видела такой наряд на старинной картинке в Серёжиной книге. Встала сапожникова жена рано-рано, расчесала тем деревянным гребнем свои густые светлые волосы, истопила печь, сварила в горшке еду. И сидит вышивает красной, синей, зелёной шерстью узоры, от которых остались теперь на коже только дырочки от иглы.
На другой лавке стоят рядком уже готовые пары - большие и маленькие.
"Выбирайте любые, какие вам больше нравятся!" - предлагает мастер. Лена выберет те, с длинными ремешками вокруг ноги, которые она примеряла в лаборатории. А Дмитрий Николаевич… Лена, взглянула на Димины кеды и вспомнила про дядю Стёпу: "Сорок пятого размера надевал он сапоги". В коробках, которые Лена видела в лаборатории, таких больших поршней не было. Бедный Дима! Лене представилось, как стоит он, смотрит на лавку, где выстроились в ряд расшитые цветными узорами пары обуви, и говорит грустным голосом:
"Хороши поршни, да малы!"
"Ничего, - утешает Диму сапожник. - Приходите завтра - сошью для вас поршни, какие нужно!"
Как подумала Лена про всё это, до того ей смешно стало - даже рот ладошкой прикрыла, чтобы не захохотать. А Дмитрий Николаевич, конечно, ни о чём не догадывался - всё расхваливал и сапожника, и его домик, и улицу Добрыни.
- Тебе эта улица может показаться узкой. По нашим понятиям она действительно узковата. Двум легковым машинам и то не разминуться на ней. Но тогда ведь на машинах не ездили. Прокладывали улицы такой ширины, чтобы мог проехать всадник. Говорю я тебе это, чтобы ты не считала улицу Добрыни хуже иных улиц. Напротив, это была очень хорошая улица! Ведь Новгород был в ту пору одним из самых больших и благоустроенных городов Европы. Равнял себя Господин Великий Новгород с самим Киевом - стольным городом Древней Руси…
- Дима, - перебила Лена, - а почему эта улица находится не там, наверху, где наша Добрынинская и другие улицы, а в котловане?
Наверное, это был самый хороший из всех вопросов, которые задавала сегодня Лена, потому что Дмитрий Николаевич посмотрел на неё так, словно перед ним была не Лена, а сам Серёжа, и сказал:
- Я ждал, что ты об этом спросишь!
Но поговорить им больше не удалось. Сзади послышался быстро нарастающий дробный стук, будто копыта по мостовой. Лена оглянулась. Но это был не всадник. Постукивая каблуками по бревенчатому настилу улицы Добрыни, торопливо шагала Наталья Ивановна.
- Дима! Куда вы пропали? - закричала она, подбегая к ним. - Вас хочет видеть Иван Грозный!
19. Ждан и Зорька
Рассказ девятый
Как только пообедали, Ульяна убрала посуду. Горазд разложил на столе кожу. Глядел, прикидывал. Вишена знает: отец всегда так. "Семь раз отмерь, - скажет, - а один отрежь". Но вот он взял нож. Сейчас пойдёт быстро: раз, два - и готово! Нож острый. Только дотронься лезвием, режет самую жёсткую кожу. Отковал этот нож отцу кузнец Фома и заточил по-особому.
Рука сжимала нож, а Горазд всё стоял. Смотрел на кожу, а думал о другом. Сказал:
- Про поход-то опять толкуют.
- Про какой поход? - спросил Вишена.
Отец ничего не ответил, а Ждан сказал:
- На суздальцев.
- Если вече приговорит, придётся идти. А может, оно и лучше. Суздальские земли хлебные, богатые.
- И ты пойдёшь? Вот здорово! - обрадовался Вишена. - А коня тебе дадут? И меч?
- Чего это ты надумал? - Ульяна недовольно поглядела на мужа. - На чужой каравай рот не разевай! Ещё убьют, а я останусь одна с Вишеной. Да ещё маленький скоро родится.
- Я тоже с отцом в поход! - закричал Вишена.
- Тебя ещё не хватало! - рассердилась мать.
А Ждан сказал:
- Нам-то что до этих земель? Фома правильно говорит…
- Фома! - перебил Ждана Горазд. - Есть люди и поумней Фомы. Они другое говорят.
Говорил об этом походе сегодня Горазду управитель боярина Ратибора. Горазд зашёл к нему, низко поклонился. Стал просить, не подождёт ли он ещё немного, пока Горазд отдаст долг. Управитель в этот раз был милостив. Не кричал, не грозился выгнать Горазда с семьёй из дому. Выслушал по-доброму, обещал потолковать с боярином. А под конец, перед тем, как Горазду уйти, сказал: "Ничего, скоро все разбогатеем!"
Горазд не понял, о чём он, но на всякий случай кивнул головой. Разбогатеть - кто же этого не хочет? Только как? Вот тогда и заговорил управитель про поход. Напомнил: несколько лет назад, когда суздальцы осадили Новгород, их крепко побили под новгородскими стенами. Тут же на городском торгу и продавали пленных и взятых в бою коней. Многие новгородцы разжились тогда добром. Вот и теперь те, кто пойдёт в поход, тоже вернутся не с пустыми руками.
"Взять хоть тебя, - говорил управитель, - ты вольный, хороший мастер, а живёшь не лучше, чем какой-нибудь холоп".
"Так, - соглашался Горазд, - плохо живём".
"А будет на что, построишь себе дом, мастерскую. Лавку на торгу поставишь. Один помощник у тебя есть, а там, глядишь, другой через два-три лета подрастёт".
Слушая управителя, Горазд будто видел перед собой и новый собственный дом, и лавку и опять кивал головой:
"Так! Всё так!"