Сон был в руку. Растрескавшаяся поверхность в точности напоминала грязь на озерце, в которой когда-то он чуть не увяз навсегда. Наученный горьким опытом, он нарубил хвороста и вернулся к трясине. Пробуя шестом грязевую корку на прочность и выстилая тропу хворостом, Феликс осторожно продвигался вперед. Когда до крокодилов осталось метров шесть, он направил шест в их сторону и опустил снасть на землю. Как только запах голубя достиг чутких ноздрей маленьких хищников, несколько животных повернули мордочки в сторону приманки и, шлепая лапами по грязи, направились к ней. Петля оказалась настолько большой, что в нее попало сразу три рептилии. Феликс подсек жердью петлю и затянул ее, затем попятился назад. Крокодильчики издали скрежеще-мычащие звуки, и откуда ни возьмись, появилось несколько взрослых самок. Они неслись, подобно скутерам, шумно разбрасывая грязь. Не выпуская добычи, охотник прибавил скорость и помчался к лагерю. В десяти метрах от палатки он обернулся и увидел, что клыконосцы висят у него "на хвосте". Бросив шест с добычей, схватил лук, заложил стрелу и приготовился стрелять, но крокодилихи прекратили преследование и остановились возле бившихся в петле детенышей. На шум из палатки выполз Глеб.
– Ну, ты прямо охотник на крокодилов, – рассмеялся он, увидев происходящее. – А зачем сразу троих? Нам и одного на три дня хватит.
– Так получилось.
– Понятно.
– Глеб, а как отогнать взрослых животных?
– Свистом, – ответил он, улыбаясь.
Феликс стал громко свистеть, так, как подзывал собак на охоте. Крокодилы оставили его свист без должного внимания, зато Глеб от души повеселился.
– Ой, держите меня семеро! – приговаривал он, заливаясь смехом и катаясь по траве. – Ой, сейчас лопну!
– Ты что, пошутил? Я же тебе доверяю! А ты!
– Слушай, анекдот расскажу, – с трудом выдавил сквозь смех Глеб. – Стоит мужик посреди Арбата и дует в свисток.
– Чего свистишь? – спрашивают его прохожие.
– Крокодилов отгоняю, – отвечает мужик.
– Но тут нет крокодилов.
– Потому и нет, что отгоняю!
– Очень смешно, – огрызнулся охотник, – особенно в данной ситуации. А если серьезно? Пора ужинать, а тут такая стража. Как поступим?
– Полезай на это дерево, бери в руки веревку, к концу которой я привяжу деревянный крюк. Твоя задача зацепить сачок с уловом, а как зацепишь – тяни. Крокодилы поищут, куда мелюзга делась, и, не найдя, свалят восвояси.
– Надеюсь, теперь ты не шутишь? – переспросил Феликс.
– Это приказ, солдат! Выполнять!
– Есть выполнять! – козырнул он и принялся за работу.
Все вышло как по нотам. Только ловец поднял улов вверх, – крокодилы вернулись к воде. Оставив себе один трофей, а остальным позволив убежать, охотники отправились заготавливать дрова, которых должно было хватить не только для приготовления ужина, но и для поддержания огня до утра.
Только передаваемые из уст в уста сплетни становятся мифами
В полдень по всем каналам российского телевидения сообщали следующее:
"Число жертв проснувшегося в Индонезии вулкана Мерапи, что на индонезийском языке означает "огненная гора", возросло до 30 человек. В ночь со вторника на среду Мерапи, расположенный в провинции Центральная Ява, в непосредственной близости от одного из важнейших городов самого густонаселенного индонезийского острова Ява – Джокьякарта, произвел серию мощных выбросов камней и вулканического пепла.
Одиннадцать обуглившихся тел еще не опознаны. Со слов очевидцев, десять из них граждане России. Об этом заявил новостному Интернет-порталу Detik.com руководитель джокьякартской больницы "Сарджито". Всего в госпитале с ожогами различной степени и проблемами дыхательных органов сейчас находится до 20 пострадавших.
По словам заместителя губернатора, общее число беженцев неизвестно. Однако только в районе Магеланг уже открыли 29 временных лагерей.
Учет эвакуированных осложняется тем, что часть склонов Мерапи относится к провинции Центральная Ява, а часть – к особому округу Джокьякарта. К тому же многие крестьяне пытаются вернуться домой. Делается все возможное, чтобы остановить их, ведь там нет жизни.
Сгорело все: деревья, фермы, дома. Все покрыто толстым слоем пепла", – такими словами закончил свое выступление представитель местных властей.
Если сны снятся на иностранном языке, ложитесь спать с переводчицей
Отужинав запеченной на углях рептилией, ничем не отличающейся от курятины, Феликс отправился спать, а Глеб заступил на дежурство. Через два часа они сменились. Поначалу часового пугали пролетающие над головой крылатые собаки, но вскоре он привык и к ним. Впервые в жизни ему доводилось слушать в ночи такое разнообразие птичьих голосов.
Товарищи несколько раз сменили один другого, и перед рассветом снова пришел черед Феликса. Он подбросил дров в костер, и языки пламени принялись жадно лизать свежие поленья. Пламя росло на глазах и в его пляшущих языках ему привиделись горячие испанки. Впервые за много дней захотелось близости с женщиной. Размечтавшись, он заснул, и во сне его посетили эротические фантазии, в которых, как большинство мужчин, он ласкал пышную женскую грудь.
"Необычайно хрупкая девушка в шортиках и футболке на голое тело стояла на островке и, улыбаясь, махала мне рукой. Я бросаю якорь на минимально допустимой глубине и прыгаю с катера в морской прибой. На мне только плавки и большая белая рубаха с длинными рукавами. Солнце стоит высоко, не хочу обгореть. Невероятно тонкая футболка девушки почти не скрывает красоты ее тела. Соски едва заметны и, кажется, что они вовсе спрятались в полусферы груди, а мне безумно хочется, чтобы они превратились в тугие бутоны, в вишенку на пирожном.
Я касаюсь девушки, она не отстраняет моей руки. Осмелев, приподнимаю ее футболку, обнажив янтарное тело. Ее груди коснулись моего торса, и словно электрический разряд прошел сквозь солнечное сплетение. Укротив дрожь, припадаю губами к укрывшемуся соску. Мягкий, как мочка уха, он начинает расти прямо у меня во рту. Кровь приливает к моему "хомячку", доселе спокойно спавшему на мешках. Проснувшись, он встал на мешки, вытянулся во весь рост и от натуги надул покрасневшие щеки…
Вдруг чей-то голос останавливает меня: "Она еще слишком мала для того, о чем вы думаете. Ей всего двенадцать, мистер". Эти слова только усиливают мою эрекцию. Представляете, только двенадцать, и такая большая грудь! Я оглядываюсь вокруг. Никого нет! И вдруг я вижу себя как бы со стороны и мне самому двенадцать лет…"
Выражения "свободная любовь" и "жидкий стул" понятны, но смысл смущает
– Салага?! С кем протрахал нашу жизнь?! – услышал Феликс грубый окрик Глеба, ворвавшийся в его прекрасное сновидение, но глаз открыть не смог.
Он попытался вскочить с закрытыми глазами, но они открылись сами, оттого что в грудь больно уперлось что-то острое. Оказывается, они окружены туземцами, и их копья, украшенные пестрыми перьями, упираются в тела русских. Поодаль стояло десять лучников с луками наготове.
– Нравится картина, Миклухо-Маклай хренов?! Своих мы как-то просчитать можем, а этих папуасов как? Небось, и копья у них отравлены. Чуть пырнет и издохнешь. Явно вымазаны слюной какой-то ядовитой твари. Тут и переливание крови не поможет. Буйвол за двадцать четыре часа сдыхает, а мы к обеду дуба дадим. Так что, "руссо туристо", не рыпайся. Ты и так за сутки две ошибки сделал. Не соверши третьей, фатальной, – выругал товарища Глеб.
Феликс только кивнул головой.
Туземцы жестами приказали им вытянуть руки вперед. Путешественники беспрекословно повиновались. Их связанные руки привязали к бамбуковой жердине, положенной им же на плечи и примотанной шнурами из сырой кожи к их крепким шеям. В такой упряжи никто никуда не рыпнется.
– Слышишь, турист, по всем признакам, это кожа предыдущих лохов, похожих на нас, – съехидничал Глеб, обращаясь к Феликсу.
Тот ничего не ответил. Его достала двухнедельная гонка за собственной жизнью, и он был готов, как жертвенный агнец, подставить горло под ритуальный нож.
– Ладно, Феликс, не дрейфь! От Хозяйки ушли и от папуасов уйдем, – попытался подбодрить его Глеб.
Папуасы не только забрали все вещи, но даже доели остатки крокодилятины. Затем взялись за палки, к которым были привязаны друзья, и трусцой засеменили в неизвестность, заставляя пленников поддерживать ритм движения. Петляя, шли все время в гору и через два часа вышли на горное плато. Пленникам расслабили ремни на шеях и дали попить какой-то слегка горьковатый, но ароматный травяной настой. Затем усадили на бревно, как на спортивного коня. Они получили возможность отдышаться и осмотреться по сторонам.
К их огромному удивлению, площадку среди гор окружали родные подмосковные дубы. Плато располагалось на высоте не ниже полутора тысяч метров над уровнем океана, и потому здесь было не так жарко, как внизу, а глазам открывалась великолепная панорама: два дымящие вулкана среди изумрудных джунглей, а вдали за ними в цвет неба синел океан. Если бы не путы и осознание того, что ты пленник, можно было бы представить себя попавшим в рай при жизни.
Возле больших, не менее двух метров в обхвате, дубов, стояли бамбуковые хижины, покрытые пальмовыми листьями и травой. Они расположились, создавая круг метров сорок в диаметре. Входом в жилища служил лаз с порогом из грубо тесаного бревна высотой сантиметров сорок. За порогом просматривалась дверь, сделанная тоже из бамбуковых жердей. Возле каждой хижины был обустроен небольшой очаг, сложенный из камней с вогнанными в землю рогатинами и перекладиной на них. Каменный очаг в центре площади достигал двух метров в диаметре и представлял собой яму метровой глубины, с выложенными камнем стенками.
Оказывается, они окружены туземцами, и их копья, украшенные пестрыми перьями, упираются в тела русских.
Вокруг очага были установлены шесть камней высотой в полметра, и на них лежали две толстые жерди.
Только написавший завещание оставляет за собой последнее слово
– Ты как, Феликс? – поинтересовался Глеб.
– Вроде живой, – ответил тот, продолжая осматриваться.
Весьма многочисленное население деревушки преимущественно состояло из немолодых женщин, ужасно тощих, с обвислой, как уши спаниеля, грудью, в набедренных юбках-абажурах из высушенной травы или пальмовых листьев. Те, кто был моложе, лет двадцати пяти, выглядели более привлекательно. Их округлые формы не вызывали отвращения.
Несколько пожилых мужиков были похожи на ходячие скелеты, обтянутые кожей. И что забавно, каждая особь мужского пола носила на детородном органе конусовидную трубку желтого цвета, с тонкого конца загнутую в колечко.
Знакомство пленников с местностью и населением было прервано приходом двух коренастых туземцев. Одного, держащего в руках лук и десяток стрел, украшали налобная повязка из сырой кожи и браслеты из перьев. У второго, несущего почерневшую мумию, находящуюся в позе эмбриона, в крылья носа были вставлены клыки дикого кабана. У обоих трубочки на фаллосах были прямыми. Подойдя к пленникам, аборигены стали совершать вокруг них ритуальный танец, аккомпанируя себе голосом.
– Глеб, как ты думаешь, почему у всех трубочки загнуты, а у этих прямые? – поинтересовался Феликс.
– Я думаю о том, как бы нам отсюда выбраться, а его чьи-то члены волнуют. Больной!..
– Почему сразу "больной"? Интересно ведь. Я раньше такого нигде не встречал. Может, мы с тобой племя какое-то новое открыли, о существовании которого никто не знал?! – пустился в размышления Феликс.
– Я даже знаю, почему о них никто до сих пор не знал, – ответил Глеб.
– Мне очень интересно твое мнение. Продолжай.
– Да потому, дурья твоя башка, что всех первооткрывателей, таких как мы, они съедали. А "концы" у всех загнуты для того, чтобы они своими погнутыми стручками не портили гарем, принадлежащий этим двум вурдалакам, устроившим перед нами пляски, – выдвинул гипотезу Глеб.
– Ух ты! Очень похоже на правду…
Жизнь перед смертью все время дорожает
Высоконаучную беседу друзей по несчастью прервали подошедшие воины. Развязав пленников, они перевели их к гладко вышлифованным доскам. Нехитрая конструкция позволяла менять положение досок, то ставить их вертикально, то опускать вниз. Располагались эти устройства напротив хижины, выглядевшей значительно больше и наряднее остальных. Пленников раздели донага и привязали к доскам, а доски опрокинули так, что их головы оказались внизу.
– Знаешь, зачем это они делают? – спросил Глеб.
Феликс не ответил. У него явно сдали нервы, потому что он весь дрожал от испуга.
– А я знаю, – чтобы кровь лучше стекала, когда нам перережут горло, – не дождавшись ответа, предположил Глеб. – Наши тела обескровятся, и мясо станет белым-белым.
Феликс чуть было вовсе не отключился, но тут доски снова перевернули, и теперь пленники стояли ногами на привязанной к доске подножке. Кровь отхлынула от головы, стало легче соображать.
На противоположной стороне очага на пеньках восседали: мумия, вождь, шаман и четыре десятка женщин всех возрастов, от подростков до древних старух. В середине очага туземцы разложили небольшой костер и все время подбрасывали в него свежие поленья, превращая дерево в древесный уголь. Когда угля накопилась целая куча, в него стали класть камни расщепленной с одного конца жердью. Вставленная в расщелину палка меняла ширину захвата. Вот такие получились деревянные щипцы.
Папуасы притащили три кадки, выдолбленные из цельных кусков толстого дерева, поставили их перед очагом, заполнили водой и стали жердями-щипцами таскать в них раскаленные камни. Те шипели, разбрызгивая и одновременно нагревая воду. Когда вода закипела, женщины всыпали в нее какие-то травяные смеси, наполнившие воздух приятным ароматом.
Теперь к очагу подвели и поставили на небольшую площадку, вымощенную камнем, небольшого, килограммов на сорок, поросенка.
У него были точно такие клыки, как у шамана, только поменьше и торчали изо рта, а не из носа. Четверо мужчин крепко удерживали поросенка за ноги, лишив его возможности двигаться. Лучник натянул тетиву и пустил стрелу ему точно в сердце. Кабан упал, забился в конвульсиях и вскоре затих. Сняв путы с ног кабанчика, туземцы положили его на спину, а чтобы не опрокидывался, подперли с боков камнями. Поверх туши набросали сушеной травы и подожгли. Вскоре запах трав сменился смрадом горящей шерсти. Когда трава сгорела, кабана уложили на живот и повторили процедуру депиляции огнем. Феликс не удержался и срыгнул желчью…
За это время вода в кадках, видимо, немного остыла, и четыре женщины взялись омывать пленников, натирая их тела какой-то кашицей, очевидно, моющим средством местного производства. К третьей кадке подошли двое мужчин и начали точно такую же процедуру омовения туши кабана.
Дипломатия – это умение подлить масла в огонь, не обжигая своих рук
– Ну вот, братан, предстанем пред Господом чистые и благоухающие, – комментировал происходящее Глеб.
И если его пробило на красноречие, то Феликса происходящее ввело в ступор. В очаг подбросили еще дров.
– Во, блин, дают! Они нас адреналинят, чтобы мы издохли от разрыва сердца, – не унимался Глеб. – А для этих, что глядят на нас, все происходящее вместо театра. Видать, им не впервой подобное действо. Гляди! Вот уроды, тычут в нас пальцами и гогочут что-то на своем, предвкушая дальнейшее развитие "пьесы".
После этих слов Феликса снова стошнило, но к нему тут же подбежали женщины и быстро все смыли.
– Эко они нас очищают! Хотят, чтобы в желудке пищи не было. Думаю, скоро и до клизмы дойдет, – подливал масла в огонь Глеб.
Феликс ничего не ответил. Ему было все равно. Еще немного, и клизму делать не придется. Его продолжало бить в конвульсиях, желание опорожнить мочевой пузырь и кишечник становилось неподконтрольным, и он не стал сопротивляться. "Крутой" Глеб, глядя на товарища, проделал то же самое за компанию. То ли не такой уж крутой, то ли стадный рефлекс сработал, то ли подействовал "компот", которым их напоили туземцы.
Наблюдавшие за всем происходящим папуасы обменивались какими-то мыслями и дружно что-то выкрикивали, казалось, еще немного и они, хлопая в ладоши, закричат "браво!", "бис!". Женщины быстро все смыли, и через минуту никаких следов отходов жизнедеятельности не осталось. Пленники вновь были чисты и благоухали точно так же, как выскобленный кабанчик. Под всеобщий гогот тушу насадили на шест, лежавший рядом с очагом, и двое папуасов водрузили ее над горячими углями очага.
Заходящее солнце, описав по небу дугу, упало прямо в дымящий кратер. Картину рая сменила картина ада.
А ведь не табак курил классик, когда писал: "…и дым отечества нам сладок и приятен"
Шаман поднялся и подкурил трубку.
– Вот гад, сам допинг принимает, а нас заживо жрать будут. – Узнав сладкий запах марихуаны, Глеб отчаянно заорал: – Слышь, шаман, дай и нам отъехать без боли! Оставь покурить!
Папуасы вряд ли поняли, о чем он кричал, но почему-то радостно заулюлюкали. Немного покурив, шаман взял пустую тыкву и стал палочкой выбивать ритм, кружась в причудливом танце. Время от времени он останавливался и делал пару затяжек.
После этих слов Феликса снова стошнило, но к нему тут же подбежали женщины и быстро все смыли.
Окончательно стемнело. Кабанчик истекал топленым салом. Жир, падая на угли, вспыхивал яркими вспышками, как стробоскопы на дискотеках, выхватывая из темноты и фиксируя гротескные движения шамана. Когда его коричневое тело стало пепельно-серым от пота и пыли, он остановился и что-то зычно прокричал. Несколько сидящих по обе стороны от вождя женщин поднялись и, взяв в руки кокосы, подошли к пленникам. Они обмакнули ладони в маслянистый сок ореха, и сорок пальчиков одновременно коснулись мужских тел, и не только в местах, общепринятых в классическом массаже. Прикосновение этих пальчиков к некоторым зонам способно было привести в состояние "полной боевой готовности" любого здорового мужчину.
"Кто бы мог подумать, что в подобной ситуации можно вызвать эрекцию! – изумился Феликс. – Видимо, инструмент для секса подчиняется совершенно другим законам. И не только мой. Судя по всему, Глеб был переполнен теми же ощущениями, и если массаж не прекратится, то наши распираемые желанием "агрегаты" устроят шоу под названием "извержение вулканов".