Подхожу ближе к воротам. Сквозь железную сетку видно всё: вот Олжас мяч из аута выкидывает, по полю бегает Сергей Анатольевич, такой смешной, в мокрых трусах, со свистком и колодой самодельных карточек – красных и жёлтых. Я лично помогал ему эти карточки из цветного картона вырезать! Побольше, а то он вечно их теряет.
Олжас из 10 "А", он один из лучших игроков школьной команды. В нападении ему равных нет – столько раз нашу школу за уши вытягивал на соревнованиях! Есть ещё Саня из 9 "Г", он недавно в основной состав вошёл. До этого год на скамейке отсиживался. Если Олжас в нападении хорош, то Санька – стержень, всё на поле видит, от своих ворот всегда ровно игру начинает, в центре поддерживает и точно форварду пасует. Ерсаян, он с Олжасом учится, играет отлично, ему особенно дальние пасы удаются. Только вот у него проблемы с языком. По-русски понимает, но не сразу, тормозит сильно. Я слышал, он приехал из Каракалпакстана. У нас в школе много таких. А вот с футболом у Ерсаяна проблем нет – ситуация на поле ему всегда и без слов ясна. Футбол никаких языков не знает. Или знает все языки – неважно. Важнее, что мяч понимает тебя, на каком бы ты языке ни говорил.
Мяч ударяется о сетку школьных ворот. Не будь её, он влетел бы в меня.
– Я сказал, мне, балда, а не в аут! – кричит Саня. За мячом подбегает Вовка-кореец из 10 "В" и подмигивает мне и без того узким глазом.
– Салют, малец! – говорит.
Молчу. Раньше ответил бы, что я не малец, но сейчас молчу. Утыкаюсь глазами в мяч, он такой мокрый, весь в грязи и в траве…
– Здороваться не учили? – Вовка ухмыляется. – Эй, ма-а-але-е-ец?
Где-то там, на поле, взрывается Олжас:
– Ты застрял, что ли? Давай выкидывай, а потом можешь болтать дальше, пока я вам гол забивать буду!
Вовка направляется к возмущённым друзьям. В дождь всё обострено: и игра, и настроение, и терпение.
Глазами слежу за мячом. Вот он взмыл над головой Вовки, вот полетел в сторону, вот потерялся среди грязных кроссовок и бутс. Пальцами обхватываю сетку и утыкаюсь в неё лбом. Хоть я и промок насквозь – мне не холодно. Но я начинаю дрожать. И дрожь эта изнутри идёт, оттуда, где завелись львы.
– Куда бьёшь, косой? – кричит Олжас кому-то из новеньких. Новеньким только на тренировках поиграть удаётся, а так они на скамейке сидят. Ждут, пока дорастут до девятого класса. – Пасовать надо!
– Да не ори ты на него, – подключается Санька. Кому же, как не ему, защищать запасных игроков!
Сергей Анатольевич сердито свистит, и игра продолжается.
– Ты чего тут стоишь, Димон? – Я даже не заметил, как подошёл Вовка. У нас с ним особые отношения. Он меня недолюбливает и постоянно дразнится. То мальцом обзывает, то шпендиком, то щеглом, то ещё как-нибудь. Это оттого, что я лучше него играю! Играл… Раньше я постоянно смеялся над его неумелыми передачами, громко смеялся. Зрителям можно прогуливаться вокруг площадки, и я преследовал его по пятам, указывая на его ошибки. Всех это забавляло, а он злился. Говорил, что я шмакодявка и что мне просто завидно, что он играет в школьной команде. А я отвечал, что он своими узкими глазами не только мяча не видит, но и всего поля.
– Димон, у тебя всё в порядке? – Вовка садится на корточки. – У тебя дополнительные сегодня?
– Нет, – смотрю игру. А пальцы всё крепче сжимают железные прутья.
– Ты что, даже не обзовёшь меня ни разу? Мале-е-е-ец? Шпенделё-о-ок, – Вовка снова подмигивает. Но обзывать его мне сегодня не хочется. Отчего-то он меня не раздражает. Признаю: я завидую. Им всем завидую.
Вовка подходит ещё ближе, опирается о ворота.
– Вован, ты играешь? – кричит Саня.
– Ага, я сейчас! – отзывается Вовка. В дождь всегда плохо слышно. Голос тоже на надрыве. – Ты промок весь, не заболеешь?
Мяч снова ввели в игру. Он катится по грязи, из белого превращается в тёмносерый. Его пинают, он взмывает ввысь, над головами, над школой, летит за ворота, подпрыгивает несколько раз на тротуаре и скатывается в небольшой овраг у мостовой. Овраг переполнен водой, мяч выплывает и застревает в траве.
– Сок далага кетти ! Аут. На улицу, – разводит руками Ерсаян.
– Ага, ага, на улицу! Вот кто пнул, тот пусть и идёт! – кричит Олжас. Кажется, снова новенький постарался.
Мяч отмылся в овраге, стал почти белым, он поблёскивает и зовёт.
– Я не пойду, и я не косой! – слышится писклявый голос.
А мяч зовёт. Он улыбается прошитыми квадратиками, в которые забилась грязь. Одной рукой я всё ещё держусь за сетку.
– Димон, давай бери мяч и айда к нам играть, – предлагает Вовка и снова подмигивает. – У нас сегодня трое не пришли, думаю, никто не будет против. Тем более когда ещё у меня появится шанс поучиться у такого мастера, как ты?
Я смотрю на него. Вот ещё одно свойство дождя – у некоторых крышу сносит напрочь!
– Чего уставился? Я ж серьёзно! – Вовка улыбается.
– Эй, там Димка, что ли? – Санька приближается. – Бери мяч и давай к нам! У нас как раз в одной команде хавбека не хватает.
– Эй, ты куда? – шум дождя перекрывает крик Вовки.
Бегу. Снова. Прочь. Вокруг только дождь…
Я не могу играть. Мне нельзя. Я не должен… Папа не хотел меня. Он уехал, во всём согласившись с мамой. Он оставил меня ей. Он бросил меня! А сам играет в футбол где-то там, далеко. У него, может быть, есть сын. Другой сын, от которого он не отказывался, с которым он отрабатывает удары, обсуждает матчи… Его он учит играть, его он любит. Не меня…
Я должен забыть о футболе! Как папа забыл обо мне…
Останавливаюсь на светофоре. Машины будто специально едут по лужам у обочины. Пока загорится зелёный, вся лужа будет на мне. Ну и пусть. Поворачиваю налево, дождь начинает бить в лицо. Это хорошо, что идёт дождь. Никто не видит моих слёз. А я, как девчонка, продолжаю реветь. Не могу больше терпеть львов и их когтей. А львы всё скребут и скребут…
Бежать далеко, но я не останавливаюсь. Бегу за автобусами, на которых раньше ездил, обгоняю, отстаю. Позади остаётся цирк, и я ударяюсь в двери Центрального плавательного бассейна. На плавание я пришёл рано. Но это нестрашно, можно отсидеться в раздевалке. После дождевой барабанной дроби тишина в здании кажется гробовой. Слышно даже, как с меня падают капли. Замираю у входа. Ноги не хотят идти дальше. Они вообще стали какими-то ватными. Рюкзак соскальзывает, не пытаюсь его удержать, и он с шумом падает. Рукой нащупываю стену, опираюсь спиной, медленно сползаю вниз. Сердце тарабанит так громко, что мне кажется, будто его стук эхом отдаётся в коридоре. Я дрожу, мне отчего-то холодно. И плохо. Кто-то входит, коридор тускло освещается, и я на мгновение слышу, как дождь усилился, как он разъярился. Щелчок зонта.
– Ой, Димка, привет! – Поднимаю глаза и вижу Айку. – Это твой рюкзак? Чего он на дороге лежит? Я чуть не споткнулась!
Что она здесь делает? Ах да, я, кажется, слышал, она занимается плаванием.
Профессионально. Ей никто не запрещает. Её никто не бросал.
– Ты что, язык проглотил? – Айка подсаживается ко мне. – А я знаю, что ты плавать учишься. Ну и как? Получается?
До этого у нас ни разу не совпадали занятия. Зато сегодня она вдоволь посмеётся над моей "собачкой".
– У тебя кто тренер?
Выдавливаю из себя:
– Болат Серикович.
– Да? А у меня Светлана Павловна. Только она в отпуск ушла на неделю. Так что эту неделю мы с тобой будем заниматься вместе! – Айка такая счастливая, аж глаза горят. – Пойдём, надо ещё переодеться, – она встаёт и тянет меня за руку. – Ты весь промок, опять в футбол играл, что ли?
Вырываюсь. Бегу. Хочется реветь в голос, перекрикивая дождь. Но не могу. Не здесь, не перед Айкой. Я не девчонка, а мальчишки не плачут!
Рюкзак мне принесли. Сказали, что какая-то девочка передала. Ух эта Айка! Пропустить плавание я не могу. Хотя очень хочется забиться куда-нибудь, хоть в душевую кабинку, спрятаться от всех. Но Болат Серикович обязательно сообщит маме.
А я не хочу, чтобы она кричала. В следующий раз у меня мозг не выдержит, взорвётся. Только я не знаю от чего именно: от её криков или от её слёз.
– Ты чего убежал? – Айка противная, не унимается. – Не хочешь общаться, ну и не надо!
Отворачивается и прыгает в воду. Плывёт. Как рыба. Нет, как русалка. Красиво. Я так не смогу. Но ведь мальчишки и не должны плавать, как русалки?
– Дмитрий, в воду! Кому сказано! – Болат Серикович всё командует. Сергей Анатольевич тоже командует, но его команды чаще всего мне по душе. Особенно на поле. Были…
– В воду! Кролем!
Прыгаю. Выныриваю и стараюсь плыть ровно, одна рука, другая, одна, другая. Получается. Пинаю бортик – и снова. Захлёбываюсь, иду ко дну, выныриваю и дальше "собачкой". Болат Серикович уже отвлёкся на других. Нас сегодня много. Несколько профессионалов, как Айка. Они что-то спрашивают про время и про какие-то правила. Болат Серикович объясняет. Ещё несколько человек, которые недавно начали плавать. Как я. Только я ничего не спрашиваю, а другие прямо не замолкают: просят подержать, показать. Про меня забыли. Доплываю до бортика. В ушах вода, глаза щиплет. У меня пока нет очков и шапочки. Мама сказала, купит в конце месяца. Хотя до этого она хотела купить мне с зарплаты кроссовки. Новые. Я о них долго просил. Мама тогда ещё не знала про футбол и возмущалась:
– И что ты с ними делаешь? Специально рвёшь, что ли?
Носы кроссовок у меня рвались каждый месяц. Теперь будут реже.
Футбол. Шесть букв и целая жизнь. Я очень старался, я хотел стать хорошим футболистом. Я был уверен, что мама будет мной гордиться, когда я её обеспечу и у неё появится свободное время ходить на мои матчи. Я даже думал, что нарисую ей флаги на щеках, когда буду играть в сборной в финале какого-нибудь чемпионата мира… Все мечты умерли. Сразу. В один момент. Они даже не бились в предсмертных конвульсиях. У них не было шанса… У меня его нет. Глупое желание так и пульсирует в голове, но я не должен, я не могу играть в футбол. Не могу стать таким, как папа.
Вода пахнет хлоркой. Она беспокойная, постоянно в движении. Толкает меня легонько туда-сюда. Шесть букв – и жизнь.
Моя жизнь… Зачем она мне без этих шести букв? Я хочу играть в футбол, больше всего на свете. Как мне забыть про это "хочу"?
Меня трясёт. Странно. Не мог я простыть под летним дождём! Столько раз ведь играл, даже под осенним. И зимой… Снаружи холодно, будто вода в бассейне ледяная. А внутри – пламя. Будто если выдохнуть через рот, то пойдёт огонь. Как у дракона.
Мимо снова проплывает Айка.
– Дмитрий, плавать! Ты уже достаточно отдохнул, – кричит Болат Серикович.
Отпускаю бортик. Рассекаю воду, одной рукой, другой… В последний раз забить гол. Самому себе. Ведь я всё равно уже проиграл главный матч своей жизни. Расслабляюсь. Вода заполняет всё вокруг, накрывает меня с макушкой. В ушах бесконечный гул, а голоса и шлепки о воду звучат глухо, будто за стенкой. Выдыхаю последний воздух. Вода давит сверху, на плечи и на руки. Она толкает вниз. Открываю глаза, вижу чьи-то ноги, как в замедленной съёмке. Одни ноги: по бокам, сверху. Лёгкие требуют воздуха, и в нос набирается вода. Я начинаю бить руками и ногами, хочу выплыть наверх, к воздуху. Но вода обнимает всё крепче и крепче. Она не хочет меня отпускать. Выныриваю на секунду, только носом – и снова в воду.
Она тянет за ноги. Вниз. Сопротивляюсь, но ноги не слушаются. По ним проходит дрожь и замирает где-то в икрах. Руками пытаюсь растолкать воду, но она сильнее меня. Вот и всё, думаю, конец… Закрываю глаза. Вода в ушах, в носу – везде. Вода и гул.
Пенальти
– Димка! Тётя Таня, Димка очнулся!
Айка. Я держал мокрый футбольный мяч, а она его забрала.
Пнула в падении и сбила меня с ног. Мяч отлетел в ноги Кольке, а я упал в лужу. Стал тонуть. Мама-судья смотрела, скрестив руки на груди, и улыбалась. Вокруг стояли Баха, Кана, Гоголь, Гусь. Они смеялись…. Я уже почти ушёл под воду, когда Айка схватила меня за волосы и потянула…
Пелена перед глазами постепенно расползается. Белый потолок, в углу трещина. Стены, снизу до половины покрашенные синей краской. Такие же, как в школе. Три кровати, рядом тумбочки, заставленные минералкой и соками. На двух кроватях сидят мужчины. Лица замученные, оба уставились на меня. На третьей кто-то лежит, подле стоит капельница. Стойка для капельницы почти такая же, как у меня, только моя почему-то синяя.
– Он очнулся, пойдёмте, пойдёмте скорее! – голос Айки приближается. Она вталкивает в палату маму. За ней идет тётя Оля. Все они в белых халатах и синих бахилах. Рукав маминого халата разошёлся по шву.
Мама останавливается в дверях. Волосы взъерошены, глаза красные, на щеках подтёки туши. Молчит. Айка стоит позади и смотрит на меня большими карими глазами. Она улыбается, но неуверенно, как-то испуганно.
Я отворачиваюсь. Смотрю в окно. Там светит солнце, хотя с крыши капает вода, а небо местами покрыто тучами. Дождь проиграл, солнце опять одержало сокрушительную победу. Но осенью они поменяются местами, осенью дождь играет в одни ворота.
Рука ложится на мой лоб, затем гладит меня по голове. Мама. Заглядываю ей в глаза.
– Надо же быть осторожней, Дима, – плачет. Навзрыд.
Я вспоминаю. Воду. Вокруг. Везде.
– Я не хотел, – всё, что могу сказать. Нет… хотел, лишь потом передумал. Мама наклоняется ко мне и целует, всё лицо целует, каждый сантиметр. Я весь измазан её слезами. Мам, ну там же Айка смотрит!
– Больше так не делай, Димка! Это хорошо, что я заметила, – у, противная, ещё и умничает! – Если плохо плаваешь, надо держаться там, где мелко. И не заходить на глубину.
– Айжан тебя спасла, – говорит тётя Оля.
Мама вытирает лицо ладонью, пододвигает стул и садится. Снова начинает гладить меня по голове:
– Димочка, миленький!
Айка подходит. Улыбается теперь широченной улыбкой.
– Ты мамку больше так не пугай! Смотри, до чего её довёл. Она ж поседела, пока ты без сознания был! – мужчина под капельницей приподнял голову.
– Ну он же нечаянно. Вот тренер куда смотрел? – другой, с перевязанным пузом, в накинутой сверху рубахе, тянется за бокалом к тумбочке.
– Тренер ведь тоже приходил, весь белый, как мрамор, испуганный, – третий, тот, что помоложе, встаёт, наливает сок и подаёт ему. – Это же он был, да?
Мама кивает:
– Да, он. Он вот только ушёл, когда Дима очнулся. Спросил, что ему можно кушать и пить, и ушёл.
– За соком да йогуртами, наверное. Грех замаливать будет, – мужчина под капельницей повернулся на бок. У него такие же узкие глаза, как у Вовки.
– Он виноват, конечно, – мама осеклась.
– Но все мы люди, – подхватывает тётя Оля. – Дима, у тебя нигде не болит?
– Нет, – говорю, – не болит.
– Ты чего-нибудь хочешь?
– Нет. Ничего.
– В следующий раз, если не умеешь, не отплывай туда, где глубоко. Правильно Айжана сказала.
Молчу. Дело ведь не в том, что не умею.
– Я научу тебя плавать, и ты больше не будешь тонуть, да? – Айка подходит к моей капельнице и смотрит на содержимое бутылки.
– Да, Айжаночка, ты уж научи, – мамин голос дрожит.
– А ты меня в футбол играть научишь?
Вопрос Айки ударяется о воздух и рикошетит прямо по мозгам. Видимо не только по моим. Мама поднимается, говорит:
– Я к врачу схожу. Скоро приду.
– Я с тобой, – тётя Оля направляется за ней. – Айжан…
– Хорошо, тётя Оля, я прослежу за капельницей!
– Тебе домой не нужно?
Айка, довольная, показывает свой мобильник:
– Я позвонила, меня заберут скоро. Мама очень испугалась за Димку, даже папа расстроился.
Мама выдавливает из себя улыбку, кидает в мою сторону строгий взгляд, и они с тётей Олей уходят.
Слышу их разговор:
– Тань, реагируй мягче, – тётя Оля, как всегда, успокаивает маму.
– Не могу.
– Таня, хватит на сегодня эмоций. И так вон на тренера накричала.
– Да я засажу их там всех! – мама повышает голос.
– Перестань. Димка просто нахлебался воды. А сознание потерял оттого, что температура у него была.
– Тренера мы сменим.
– Так ты научишь меня играть в футбол? – Айка иногда напоминает мне пиявку. Как присосётся со своими вопросами! Обычно к учителям, теперь вот ко мне.
– Нет, – отворачиваюсь.
Айка подбегает с другой стороны:
– Почему?
Смотрю ей в глаза.
– Я больше не играю в футбол, – снова отворачиваюсь.
– А почему? Футбол – хорошая игра! Или ты девочку учить не хочешь? А она очень за тебя переживала, мамку вон твою поддерживала, – мужчина с перевязанным животом укладывается на кровать.
– Вон итальянцы уже вылетели, французы тоже. Чемпионы и экс-чемпионы недодеданные. Вообще играть не умеют! – молодой разворачивает газету. – То ли дело Германия. 4:0 с Австралией сыграла!
– Ну-ну, и проиграла сербам 0:1. А ты хорошо играешь? – Вот бы стукнуть того, что под капельницей.
– Нет, – отворачиваюсь от них, уж лучше обиженное лицо Айки.
Откуда-то из коридора доносится голос Болата Сериковича:
– И что говорят? Завтра выпишут?
– Нет, послезавтра, – коротко отрезает мама.
– Врач говорит, что ему лучше денёк-другой полежать, – тётя Оля тут как тут.
– Он промок, наверное, – Болат Серикович обеспокоен.
– Вроде не простуда…
– Оль! – обрывает тётю Олю мама.
– Я загляну к нему и побегу, – тихо говорит Болат Серикович.
– Да, конечно, я тоже скоро пойду. Уже поздно, да и время посещений через час заканчивается, – тётя Оля входит в палату первая. За ней мама, потом тренер.
– Ну что, богатырь, как себя чувствуешь? – Болат Серикович широко улыбается, и от этого его голос кажется почти неузнаваемым. Это не тот дядька-командир, который учит меня плаванию. – Ты нас всех напугал. Я на секунду отвернулся, а Айжан уже кричит, что ты тонешь. Она ближе всех к тебе была. Маленькая, а удержала, пока другие не подплыли, – он хлопает Айку по плечу. Та довольная, все обиды как рукой сняло!
Болат Серикович выставляет две бутылки сока – яблочного и апельсинового, несколько йогуртов и фрукты на мою тумбочку.
– Больше ничего не придумал, – говорит он смущённо.
– Да не надо было, что вы, – тётя Оля удручённо смотрит на тумбочку.
– Нет-нет, – Болат Серикович поднимает руку. – Всё для Димы, – поворачивается ко мне: – Ну, я жду тебя через недельку. Больше тонуть не будем, да?
Лучше б я вчера утонул, чем ещё раз на плавание идти!
– Да, Дмитрий? – Ответа ждёт, пристал как банный лист.
– Угу, – отворачиваюсь к окну.
– Ну, ты отдыхай, – Болат Серикович поворачивается к маме: – Я пойду. Вас подвезти?