– Ты бы лучше подумал о своей голове! – начали было возмущаться некоторые нойоны, но хунтайчи властно поднял руку и все сразу умолкли.
– Казахи говорят, человеческая голова – мячик Аллаха, куда направит, туда и покатится! – продолжил Аблай. – Но иногда не только отдельный человек, но и целые страны позволяют играть своей головой другим!
При этих словах широкое лицо хунтайчи едва заметно дрогнуло, а глаза выражали тяжелые мысли.
Большинство джунгарской знати так же задумались.
– Кого из сегодняшних правителей ты считаешь самым сильным? – спросил наконец хана хунтайчи.
– Турецкий султан, русский белый царь, китайский император! Затем вы, хунтайчи!
– А где ты сам? – не выдержав, проиронизировал один из нойонов.
– А мы со всеми в ладу и дружбе, как равный с равным! – улыбнулся в ответ Аблай хан.
– Мы знаем, что про тебя легенды ходят в казахской степи! А некоторые иноземцы нелестно отзываются о тебе! Они говорят, что ты хитрый, коварный, двуличный, властолюбивый, одним словом, плохой человек! – не унимался нойон.
– А ведь это хорошо, когда тебя чернят иноземные недоброжелатели, а свой народ восхваляет! – засмеялся Аблай хан. – Если было бы наоборот – тогда действительно плохо! Потому что, я думаю, хан должен думать прежде всего об интересах своего народа, а не иноземных льстецов!
Неожиданно все нойоны одобрительно загудели, а Галдан-Церен, усмехнувшись, задумчиво покачал головой и наконец молвил:
– Да, нам с вами стоит подумать над многими вещами! Так что пока есть время, лежи себе тихо и думай! Как-нибудь мы продолжим нашу беседу!
Он подал знак и охрана увела хана Аблая.
Странный сон
Его перевели в отдельную юрту. После темницы юрта казалась раем. Но неволя, какой бы почетной она ни была, всегда тягостна, и положение узника давило и угнетало Аблая с каждым днем все больше и больше.
Однажды ему приснилось, будто он еще мальчик и играл в степи один. Он скакал на коне-пруте по степи. Вдруг из-за холма появился мальчик-калмык. Он тоже скакал на пруте. Они подошли друг к другу. Мальчик-калмык был очень красив и одет прекрасно. Они улыбнулись.
– Я – Аблай. А как тебя зовут?
– Меня зовут Чарыш! Я – джунгар! А ты казах?
– Да. Давай играть!
– Хорошо. А во что будем играть?
– В асыки. Или в байгу!
– Нет, давай играть в войну. И сражаться!
– Нет, война – это нехорошо! Давай бороться!
Они спешились и начали бороться. Вдруг нечаянно Аблай сильно задел Чарыша локтем в лицо и тот громко заплакал. Как из-под земли, внезапно появилась мать Чарыша. Она обняла своего сына и начала его утешать, пригрозила Аблаю кулачком и шагнула к нему. Аблай испугался и заплакал. И тут появилась его мать в белом платье, подошла к матери Чарыша, грустно посмотрела на нее и… исчезла. Калмычка молча остановилась, а Чарыш спросил:
– А куда ушла твоя мать?
– Ее убили джунгары! – ответил Аблай и заплакал. – О, матушка моя, моя родная матушка…
И он проснулся с этими словами. Едва открыв глаза, он увидел женщину, сидящую рядом. Спросонья она показалась ему матерью. Лишь в следующий миг он понял, что это та самая злая калмычка. Мать Чарыша невольно остолбенела, когда сонный Аблай со словами "матушка, матушка" протянул к ней руки и тихо всплакнул, и сидела неподвижно у его изголовья, сжимая в руках занесенный для удара острый кинжал.
Аблай вскочил. От ярости его лицо потемнело, глаза налились кровью. Калмычка испуганно вскрикнула и отпрянула к выходу. На ее крик прибежала охрана. Аблай злобно бросил взгляд на них и холодно произнес:
– Уберите ее отсюда и больше не пускайте ко мне! Передайте хунтайчи Галдан-Церену, что если он решил обезглавить меня, то пусть это совершит достойно своего имени. Или во всей Джунгарии не осталось воинов? Я не дам себя убить бешеной бабе и больше не потерплю ее издевательств!
Охране пришлось доложить об этом хунтайчи. И Галдан-Церен, опасаясь, что сестра может действительно убить Аблая, запретил ей даже близко подходить к юрте пленника. Для пущей безопасности он даже старался держать ее подальше от своей орды, в ее улусе, приглашая только в необходимых случаях.
Посланцы казахов
В скором времени приехали посланцы из казахской орды во главе с Казыбек би. У них было одно, но жесткое требование – немедленное освобождение хана Аблая.
Казыбек би был из рода каракесек аргын. В народе его прозвали каз дауысты Казыбек, то есть "голосистый, как гусь", за звонкий, певучий голос.
Хунтайчи принял их в своей орде. После обмена традиционными любезностями Казыбек би решительно перешел к делу.
– Великий хунтайчи! Вся казахская степь, вольные сыновья всех трех жузов глубоко возмущены пленением хана Аблая! И вы прекрасно понимаете, что казахи не простят вам, если случится непредвиденное! Мы надеемся на ваше благоразумие! Во имя мира между нашими народами вы обязаны немедленно вернуть нашего хана живым и невредимым!
– Так вы просите меня или требуете?
В глазах Галдан-Церена сверкнули искорки.
Казыбек би прямо и спокойно посмотрел на него и заговорил твердым, звучным голосом:
– О, великий хунтайчи,
Мы, казахи, мирный народ,
Дружелюбны ко всем и добры,
Ни к кому не шли войной и не порабощали никого.
Но того, кто приходит к нам с враждой,
Сразить готовы наши острые копья!
Ты железо, я уголь,
Расплавить тебя пришел я!
Казахи и калмыки – братья,
Помирить их пришел я.
А если ты будешь рычать как пантера,
То я лев,
Сразиться пришел я!
Речь лилась из глубины души мудрого и отважного кочевника как чистый родник, а речитатив придавал его словам особую силу и завораживающую красоту. Хунтайчи Галдан-Церен на мгновение оцепенел – так глубоко зауважал гусеголосого Казыбек би. Но быстро взял себя в руки и строго, с достоинством ответил коротко и ясно:
– Наше решение вы узнаете в ближайшее время!
И они вежливо простились…
Казнить или миловать?
Хунтайчи Галдан-Церен беседовал в орде со своей любимой дочерью Топыш. И тут вошла, даже просто ворвалась его сестра, мать Чарыша. Она была старше Галдан-Церена и поэтому пользовалась особыми привилегиями. Она не очень-то соблюдала и дворцовый этикет.
– О, великий хунтайчи… милый брат! – выпалила она с ходу. – Пора покончить с этим казахским кровопийцей! – она бесшумно кружила по орде, как раненая тигрица. – Сожги его на костре, как бешеную собаку! Сотри его в порошок, перемолов все кости, и развей в сторону казахских степей! Или привяжи к хвостам четырех коней и пусть поскачут во все четыре стороны!
Галдан-Церен и красавица Топыш молча выслушали пламенные речи старшей сестры. Не встретив возражений, "выпустив пар", она немножко остыла и села на шкуру тигра.
– Казахская орда решительно требует немедленного освобождения своего хана! – сказал хунтайчи. – Их посланцы дали ясно понять, что в случае отказа, тем более казни, казахи собираются напасть на Джунгарию! И русский белый царь, и китайский император также желают освободить лояльного к ним Аблая. Ох, хитер и умен этот Аблай, если с ним считаются такие великие империи!
– К тому же доблестный и могучий воин! Одним словом, достойный враг, а может, и будущий друг?! – с жаром вступила в разговор красавица Топыш.
– Друг, говоришь? Как вы смеете даже думать об этом! – воскликнула мать Чарыша. – На нем кровь моего Чарыша, великого воина Джунгарии! А вы, вместо того чтобы отомстить, так долго раздумываете о чем-то недоступном разуму большинства джунгар! И мы недовольны этим!
– Да, ты права, сестра! По всем законам войны он должен погибнуть! Я должен его казнить! Он в моих руках, и никто не может помешать мне! И все нойоны и зайсаны тоже хотят его крови в отместку за гибель Чарыша! – при этих словах Галдан-Церен чуть не вскочил с трона и, воздев руки к статуэтке Будды, продолжил: – Но не могу! Почему? Сам не знаю! Что-то неведомое, непонятное держит меня, не пускает на этот решающий шаг!
– Тогда отдай его мне! – спокойным, холодным тоном сказала сестра. – Я сама казню его! Казню с благословения ламы, перед всем миром, в назидание нашим врагам, казню жестоко, выпью чашу его крови, и может, тогда моя душа приобретет покой!
– Ладно, хватит! – резко оборвал ее хунтайчи. – Хоть он смертельный враг, но он хан, чингизид! Да, он пленник, но пленник особо ценный, высокого происхождения! Он мой пленник, и я сам решу, как быть с ним! А тебе еще раз напоминаю, что ни один волосок не должен упасть с его головы!
Сестра переменилась в лице, с удивительной легкостью приняла слова хунтайчи и, поклонившись в знак покорности, молча вышла из орды. Красавица Топыш с нескрываемым восхищением посмотрела на отца и ее большие черные глаза искрились благодарностью.
Голова барана
Мать Чарыша не зря проявила такую покорность. Она замышляла так устроить смерть Аблая, чтобы никто не смог обвинить джунгар в этом. И придумала.
Она в тайне ото всех сговорилась с начальником охраны. И уговорила его кормить Аблая ежедневно только одним единственным продуктом – мясом. Они знали, что если человек в течение двадцати-тридцати дней будет есть одно только мясо, то тихо умрет. А если Аблай хан умрет от однообразной пищи, никто не посмеет обвинить Джунгарию в этом.
Начальник охраны в душе ненавидел пленного казахского хана, да и подарки сестры хунтайчи были значительные, и он с особым рвением приступил к выполнению этого коварного замысла. Он отменил все остальные продукты и велел кормить Аб лая од ним только мясом. На третий день Аблай хан от казался от еды и спросил у начальника охраны, в чем дело.
– Теперь мы будем кормить тебя одним только мясом! – заявил тот нагло.
Аблай подумал и понял всю изощренную подоплеку этого коварного замысла. Но не подал виду и сказал со всей серьезностью:
– Тогда давайте мне вареную голову барана!
– Голову барана? Которую мы каждый день бросаем собакам? Что ты за простак такой, хан Аблай? Будем, будем тебя кормить головой барана!
И носили охранники каждый день Аблай хану вареную голову барана. И ел хан Аблай, находясь в плену, голову барана – самое почетное угощение для высоких гостей у казахов – ежедневно.
Наблюдал за ним начальник сорок дней. Мать Чарыша ждет не дождется от него радостной вести о смерти Аблая. А хан Аблай не только не собирался умирать, но даже стал поправляться на глазах, наливался силой.
И наконец не выдержали заговорщики и обратились к мудрому ламе, спросили разгадку этого явления, утаив, правда, об истинных своих целях. Лама подумал и ответил, что в бараньей голове много разных веществ, полезных для человека, и что она разнообразна по своей сути. Он пояснил, что в глазах, мозге, языке, ушах, то есть в каждой части вареной бараньей головы, разные вещества, и даже вкус у них разный. Тут заговорщики поняли мудрость хана Аблая и свою оплошность, но было уже поздно что-то делать.
Два владыки степей
Однообразные дни и месяцы в плену тянулись удручающе медленно.
Аблай сознавал, что ему надо держаться и выжить. И надеялся, что когда-нибудь этим мучениям будет конец. Но все равно временами ему становилось невыносимо тягостно, и тогда он затягивал старинные, грустные напевы степи. Это успокаивало и умиротворяло его душу.
Однажды, в конце лета, Аблая привели в орду.
Хунтайчи был один.
И снова встретились лицом к лицу два владыки степей в безбрежном океане жизни.
– Что движет нами, наталкивая друг на друга? – спросил тихим голосом Галдан-Церен.
Аблай вопросительно посмотрел на него.
Галдан-Церен задумчиво продолжил:
– Великие империи хотят моей рукой уничтожить тебя, а твоей рукой – меня! Я потерял покой, когда ясно понял эту жес то кую правду, и все время думаю, как развязать этот узел!
– Но если мы понимаем это, то, наверное, не надо быть орудием в чужих руках! – искренне выпалил Аблай.
Галдан-Церен встал со своего трона и начал медленно прохаживаться по просторной орде, на ходу чеканя каждое слово.
– В этом мире много непонятного, неподвластного нам. Вот мы с тобой поняли друг друга, вроде подружились. А наши народы воюют около двухсот лет, люто ненавидят друг друга, наши воины жаждут крови и славы. Сможем ли мы с тобой остановить их, вразумить, что братоубийственная война приведет только к погибели?
– Я думаю, если объединить наши усилия, то…
Аблай хотел было продолжить, но хунтайчи жестом остановил его и сказал, как бы размышляя вслух:
– Я стою на самой вершине власти и мне дальше идти некуда! Те, кто внизу, раньше, подталкивая меня, возносили вверх и сами поднимались за мной. А теперь они хотят мое место. Мне остается либо улететь в небеса, либо слететь вниз. Таков закон власти. И тебя ждет то же самое. Странно, зная об этом, мы все равно рвемся вверх, к власти! – вздохнул хунтайчи.
– Но я молод, я хочу многое сделать для своего народа! – ответил хан.
– И во имя своей славы! – усмехнулся хунтайчи. – Не смущайся, все мы честолюбивы! И это желание увековечить свое доброе имя в истории, в памяти народной, продвигает нас к великим делам! Но какой смысл во всем этом – вот этого я не понимаю! – Галдан-Церен глубоко вздохнул и продолжил: – Я устал от крови, от войны! Мне надоели постоянные междоусобицы родов, грызня придворных. Я устал от вражды людской, от всесжигающей ненависти, зависти и предательств, подлости и лжи. Хочешь, садись на мой трон, возьми мою власть и будь владыкой калмыцкой орды!
– Благодарю вас, великий хунтайчи, – учтиво ответил Аблай хан. – Но мой народ – казахи! Только вместе с ними я буду идти к вершинам или сорвусь в пропасть!
– Народ? Казахи! Калмыки! – Галдан-Церен усмехнулся. – Что это такое? Может, случайная ошибка природы? Какая разница властелину, над кем властвовать? Мир един и должен быть только один владыка. И народ тоже должен быть один…
– То есть как?
– Очень просто. Не надо делиться ни на джунгар, ни на казахов, турков, урусутов, шуршутов… А стать единым народом! Тогда будет мир и счастье на земле! Согласен?
– Согласен! – Глаза Аблай хана озорно заискрились. – Но тогда кем будет называться единый человеческий род?
– Да кем угодно!
– Тогда давайте назовем этот единый народ казахами?!
– А за что казахам такая честь?
– Да потому что казахи – самый добрый, душевный, самый лучший народ в мире!
– Во, куда ты замахнулся! А я полагал, что ты справедлив и разумен! Оказывается, ты тоже страдаешь себялюбием и гордыней! Ни за что и никогда свободное и гордое племя калмыков не станет казахами и не будет подчиняться им!
– Помилуйте! Это я к вашим мыслям прикидку сделал… Насчет единого народа… – улыбнулся Аблай хан. – А если по правде, то очень даже хорошо, что калмык не хочет стать казахом! Но тогда почему казах должен становиться джунгаром, шуршутом или урусутом?!
Хунтайчи Галдан-Церен усмехнулся и покачал головой.
– А насчет гордыни… – продолжил дальше серьезным тоном Аблай хан. – Каждый народ, как и каждый человек, считает себя лучшим в этом мире. Это естественное чувство, и не надо на это обижаться. Пусть каждый считает так, как ему заблагорассудится. Только не надо доказывать силой другим, что ты лучше! Все беды людские, все войны начинаются тогда, когда одни начинают доказывать другим свое превосходство насильно! Кому плохо оттого, что каждый народ останется самим собой и будет жить на своей земле, в мире и согласии с человечеством?! Казах, оставаясь казахом, вполне может уважать других, дружить как равный с равным!
– Охо-хо! Как мило и просто! – усмехнулся хунтайчи.
– Самое главное – истинно! – не отступал хан.
– Что в этом истинного? Истина в том, что мы, великие народы, должны господствовать над малыми народами, чтобы на свете царили мир и порядок! – отрезал Галдан-Церен, и в его голосе проскользнули едва улавливаемые нотки высокомерия.
– Не-ет, вы как раз нарушаете мир и порядок, сеете вражду и проливаете кровь, уничтожая все мирное и доброе! – Аблай тоже начал заводиться, но твердо держал себя в руках. – Почему вы, называющие себя великими народами, не даете покоя другим? Почему вы должны завоевывать другие страны, диктовать им, как жить, разрушать их уклад, образ жизни, властвовать над ними и поглощать их?!
– Потому что это наш путь в этом бренном мире. Мы исключительный народ и на нас возложена особенная задача самими небесами! – гордо и самоуверенно отчеканил хунтайчи.
– Всевышний создал нас разными, но равными! Настоящая дружба бывает только между равными! – выпалил Аблай хан с жаром. – И я хочу дружить с вами, с белым царем, императором Поднебесной, со всеми как равный с равным. Быть равным и жить в дружбе – разве это так трудно?! Я казахский хан! Мне не нужна другая страна! Я буду вместе со своим народом. Я не признаю ничьего господства ни над собой, ни над моим народом!