* * *
Пока шли проливчиком – ничего. А потом заливчик, а потом… ух! Там море, тут море, небо с водой кругом сошлось, горизонты какие-то со всех сторон появились… Разве так можно? А земля где? За пароходом – белый кипяток, чайки вперегонку за нами летят и кричат, как голодные котята… Столько рыбы в море, целый день обедать можно, чего им еще надо?
Ну, что ж, раз прогулка, нечего под скамейкой пресмыкаться. Пошел по ногам, ноги вежливо раздвигаются. Пардон, силь ву пле. (Извините, если вам нравится!)
У матросов деревянные башмаки – корабликами, у пассажиров обыкновенные, белые и желтые туфли. Практично и симпатично. А у дам что ни ноги, то другой фасон: с бантиками, с пряжечками, с красной решеткой, с зелеными каблучками… Кто им эти фасоны выдумывает?..
Был у капитана на балкончике. Старенький, толстенький, борода, как у рождественского деда, глазки голубенькие. Расставил ноги и забавляется: повернет колесо с палками в одну сторону, потом в другую, потом в третью, а сам в трубку рычит: "Доброе утро! – полдоброго утра! четверть доброго утра!" А может быть, я и напутал.
Нашел кухню. Пол себе качайся, а она свое дело делает. Варит. Повар сунул мне в нос омара… но я на него так посмотрел, что ему стыдно стало, и он высморкался (повар).
А пол все подымается, волны, как бульдоги, со всех сторон, морды в пене, и все на меня кивают. Ай! Подымается, опускается. Смейся! Посади-ка краба на сушу, небось ему тоже будет не сладко. Ветер свистит и выворачивает уши наизнанку. Ай!..
У нашего соседа слетела в воду шляпа. "Свежеет!" – успокоил его Зинин папа. Дуреет, а не свежеет… Ба-бах! Ба-ба-бах!
Я прижался к ногам незнакомой старухи, закрыл глаза и тихонько-тихонько визжал: "Море! Золотое мое море… Ну, перестань, ну, успокойся! Я никогда больше не поеду. Я маленький фокс, ничтожная собачка, за что ты на меня сердишься? Я никогда тебя не трогал, никогда на тебя не лаял (ух, как я врал!)…"
Да, так оно тебе и перестанет. И вот я вышел из себя. Вспрыгнул на скамейку, повернулся к морю спиной и наступил лапой на спасательный круг. На всякий случай, – если бы пришлось спасать Зину, ее папу и капитана. Повар пусть тонет… Злой фокс. Зачем я пишу такие гадости? Спас бы и повара, пес с ним…
* * *
Все? Нет, не все! Жадные сухопутные люди не знают уже что и придумать. Мало им берега, леса, поля, шоссе. Летать им надо! Сели на бензинную этажерку… и полетели. Даже смотреть страшно. Но ведь летают отдельные сумасшедшие, у них, верно, нет родителей и некому их остановить. А по морю катаются все: дети, мамы, папы, дедушки и даже грудные младенцы. Вот судьба ("судьба" – это вроде большой, злой летучей мыши) их и наказывает…
Качались и докачались. Собаки, говорят, себя нехорошо ведут. Ага! Собаки… Посмотрели бы вы, как ведут себя на пароходе люди в новых костюмчиках, с новыми платочками в карманах, когда начинается качка!
Я закрывал глаза, старался не дышать, нюхал лимонную корочку… Бр-р!
Но Зина – молодец. И ее папа – молодец. И капитан – молодец… А я… лучше не спрашивайте.
* * *
Когда показалась земля, миленькая зеленая земля, твердая земля с домиками, собачками, мясными лавками и купальными будками, я завизжал так пронзительно, что перекричал даже пароходный гудок.
Клянусь и даю честное собачье слово, что лапа моя никогда на пароходе больше не будет! Почему меня всюду за собой таскают?.. Завтра Зинин папа затеет прогулку на облаках, так я с ними летать должен?! Пардон! Силь ву пле! (Извините, если вам нравится!)
Ага! Так и знал. Этот невозможный папа подцепил рыбака и заказывает ему на завтрашнюю ночь барку с луной и рыбной ловлей…
На луну я и с берега посмотрю, а рыбу – кушайте сами…
Море сегодня, правда, тихое, – знаем мы эту тишину. Но в комнате еще тише. Пол не качается, потолок не опрокидывается, пена не лезет в окошко, и люди вокруг не зеленеют и не желтеют. Бр-р!..
Старый морской волк -
фокс Микки.
Возвращаюсь в Париж и ставлю большую точку
На веранде стояли чемоданы: свиной кожи, крокодиловой кожи и один маленький… брр!.. кажется, собачьей. В палисаднике желтые листья плясали фокстрот.
Я побежал к океану: прощай!.. "Бумс!" – Фи, какой невежливый. С ним прощаются, а он водой в морду…
От полотняных купальных будок одни ребра остались. Небо цвета грязной собаки. Астры висят головами вниз: скучают. Прощайте, до свидания! Хоть вы и без запаха, но я вас никогда, никогда не забуду…
Простился с лесом. Он, верно, ничего не понял: зашумел, залопотал… Что ему маленький, живой Микки?
Простился с лавочницей. Она тоже скучная. Сезон кончился, а тухлые кильки так и не распроданы.
Чемоданы всю дорогу толкались и мешали мне думать. Зина серьезная, как наказанный попугай. Выросла, загорела. В голове уроки, подруги и переводные картинки, – на меня ни разу не взглянула…
И не надо! Что это за любовь такая по сезонам? Подружусь вот в Париже с каким-нибудь порядочным фоксом, и "никаких испанцев" (очень я люблю глупые человеческие слова повторять!)…
* * *
Приехали. Риехали. Иехали. Ехали. Хали. Али. Ли. И… Это я так нарочно пишу, а то лапа совсем затекла.
Консьержкина собачонка посмотрела на меня с порога и отвернулась. Герцогиня какая! Ладно… Я тоже умею важничать. Вот повезут меня на собачью выставку, получу первую золотую медаль, а ты лопайся от зависти в консьержкиной берлоге.
Совсем отвык от мебели. Тут буфет, там полубуфет, кровати – шире парохода – хоть бы лестнички к ним приставили… Гадость какая! А они еще хотят внизу у мебельщика старую шифоньерку купить! Красного дерева. Пусть хоть лилового, грош ей цена.
Ах, как тесно в квартире! Горизонт перед носом, лес в трех вазонах, перескочить можно. И попрыгать не с кем. Зина в школе, тропики какие-то изучает. Кухарка сердитая и все губы мажет. Вот возьму и съем твою помаду, будешь с белыми губами ходить!
На балконе коричневые листики корчатся и шуршат. Воробей один к нам повадился прилетать. Я ему булочку накрошил, а он вокруг моего носа прыгает и клюет.
Вчера от скуки мы с ним поболтали.
– Ты где живешь, птичка?
– А везде.
– Ну, как везде?.. Мама и папа у тебя есть?
– Мама в другом аррондисмане, а папа в Сен-Клу улетел…
– Что же ты одна делаешь?
– Прыгаю. Над сквериком полетаю, на веточке посижу. Вот ты у меня завелся: крошками кормишь. Хорошо!
– Не холодно тебе? Ведь осень…
– Чудак, да я ж вся на пуху. Чивик! Воробьи на углу дерутся… Эй-эй, подождите! Я тоже подраться хочу…
Фурх – и улетел. Боже мой, боже мой, почему у меня нет крыльев?..
* * *
Дрожу, дрожу, а толку мало. Центральное отопление вчера зашипело, я только спинку погрел, а оно остановилось. Проба была. Через две недели только его заведут на всю зиму. А я что ж, две недели дрожать должен?!
Спать хочется ужасно. Днем сплю, вечером сплю, ночью… тоже сплю.
Зина говорит, что у меня сонная болезнь. Мама говорит, что у меня собачья старость. Музыкальная учительница говорит, что у меня чума… Гав! На одну собаку столько болезней?!
А у меня просто тоска. Очень мне нужна ваша осень и зима в квартире с шифоньерками!
И тетрадка моя кончается. И писать больше не о чем… У-у! Был бы я медведь, пошел бы в лес, лег в берлогу, вымазал лапу медом и сосал бы ее до самой весны…
Сегодня на балкон попал кусочек солнца: я на него улегся, а оно из-под меня ушло… Ах, боже мой!
Пока не забыл, надо записать вчерашний сон: будто все мы, я и остальное семейство, едем на юг в Канн. Бог с ним, с зимним Парижем! И будто Зина с мамой ушли в закусочный вагон завтракать… Папа заснул (он всегда в поезде спит), и так горько мне стало!.. Почему меня не взяли с собой? А из саквояжа будто кто-то противным кошачьим голосом мяукнул:
"Потому что собак в вагон-ресторан не пускают. Кошек всюду пускают, а собак, ах, оставьте!"
И я рассвирепел, в саквояж зубами вцепился и… проснулся.
* * *
Перелистывал свои странички. А вдруг бы их кто-нибудь напечатал?! С моим портретом и ав-то-гра-фом?..
Попала бы моя книжка в лапки какой-нибудь девочке в зеленом платьице… Села бы она у камина с моим сочинением, читала бы, перелистывала бы и улыбалась. И в каждом доме, где только есть маленькие ножки с бантиками и без бантиков, знали бы мое имя: Микки!
Зина спит, часы тикают. Консьержка храпит – о! – я и через пол слышу…
До свидания, тетрадка, до свидания, лето, до свидания, дети – мальчики и девочки, папы и мамы, дедушки и бабушки… Хотел заплакать, а вместо того чихнул.
Ставлю большую, большую точку Гав! Опять меня блоха укусила!.. В такую трогательную минуту…
Кровопийца собачья!..
Всеобщий детский друг,
скромный и сонный фокс Микки.
Русские народные сказки
Барин и собака
В одной деревне был крестьянин, а тут недалеко жил барин в своем имении. Крестьянину случилось раз пройти мимо имения. А у барина собака была злющая. Собака накинулась на него, а он ударил собаку посохом и убил ее.
Барин подал в суд. Позвали этого крестьянина судиться с барином. И вот когда пришли в суд, судьи спрашивают барина:
– Что ты хочешь от этого мужичка, какое наказание ему дать?
– А я вот что хочу сделать – лишить его человеческого звания и голоса, и пусть он станет собакой, охраняет мое имение и живет у меня при дворе.
Ну, конечно, суд это и решил. Лишили мужичка человеческого звания и заставили жить у барина, охранять барское имущество.
Мужичку пришлось прийти к барину и стать вместо собаки: лаять по ночам и охранять его имущество.
И вот в одно прекрасное время сговорился он с ворами:
– Приходите, воры, в такую-то ночь, пограбите, а там разделим.
И вот в одну ночь приехали воры. Когда барин утром встал – видит, что имущества у него увезли много. И он подает на собаку в суд, что она худо охраняла: были воры и ограбили. Когда пришли на суд, то судьи стали спрашивать барина:
– Ну, барин, скажи, лаяла у тебя в ту ночь собака?
– Очень хорошо лаяла, сильно лаяла в ту ночь, когда была покража.
Тогда судьи отвечают барину:
– Так что же тебе надо от собаки? Что же она могла еще сделать, раз она лишена человеческого голоса?
И решили судьи, что собака права, и дали ему право человеческим голосом опять говорить.
Тогда барин был недоволен судом и повез этого мужичка в город, на пересуд. И поехали они с ним вместе. Заехали в лес. А уж было темно. Мужик и говорит барину:
– Смотри-ка, барин, медведь стоит на дороге!
– Ну, мужичок, пугай!
– Да нет, я теперь лаять не стану – я получил человечье право. Лай, барин, сам, а то медведь-то может нас съесть.
– Мужичок, полай немножко, хоть поучи меня. Мужичок полаял немного и говорит:
– Теперь лай сам, а то медведь нас съест.
И вот барин начинает лаять. А мужик ему говорит:
– Лай, барин, лай, медведь-то ближе подошел! А сам сидит не смеется. И барин до того долаял, что рассвело.
Мужичок и говорит:
– Стой, барин, стой, не лай! Это ведь не медведь, это нам повиделась кокора.
Тогда барин заговорил:
– А, так ты меня обманул! Теперь я тебя отдам под суд.
– Ну ладно, барин, отдавай, а я всем скажу, что ты всю ночь по-собачьи лаял.
– Послушай, мужичок, я тебя отпущу домой и дам тебе денег и корову. Иди, живи с богом, только никому не рассказывай, что я по-собачьи лаял!
И вот они вернулись домой. Барин дал мужичку корову да денег, и мужичок пошел домой.
И стал он жить, ни в чем нужды не знать с тех пор, как барина обдурил.
Медведь и собака
Жили-были мужик да баба. Была у них собака верная. Смолоду сторожила она дом, а как пришла старость, так и брехать перестала.
Надоела она мужику. Вот он взял веревку, зацепил собаку за шею и повел в лес. Привел к осине и хотел было удавить, да как увидел, что у старого пса текут горькие слезы, стало ему жалко.
Отпустил мужик собаку, а сам отправился домой.
Остался пес в лесу. Лежит под деревом голодный и проклинает собачью долю.
Вдруг идет медведь:
– Что ты, пес, здесь улегся?
– Хозяин меня прогнал.
– А что, пес, хочется тебе есть?
– Еще как хочется-то!
– Ну, пойдем со мной, я тебя накормлю.
Вот они и пошли. Попадается им навстречу жеребец.
Медведь схватил жеребца. Жеребец упал. Медведь разорвал его и говорит собаке:
– На, ешь сколько хочешь, а как съешь все, приходи ко мне.
Живет собака, ни о чем не тужит. А как все съела да опять проголодалась, побежала к медведю.
– Ну что, брат, съел жеребца?
– Съел, опять приходится голодать.
– Зачем голодать! Знаешь ли, где ваши бабы жнут?
– Знаю!
– Тогда пойдем, я подкрадусь к твоей хозяйке и ухвачу ребенка, а ты догоняй меня да отнимай. Как отнимешь, отнеси хозяйке. Она за то станет тебя по-старому кормить.
Вот прибежал медведь на ниву, где бабы жнут, и унес ребенка.
Ребенок закричал, бабы бросились за медведем, догоняли, догоняли, не могли догнать, так и воротились. Мать плачет, бабы тужат.
Откуда ни возьмись, прибежал пес, догнал медведя, отнял ребенка и несет его назад.
– Смотрите, – говорят бабы, – пес-то отнял ребенка!
Мать уж так рада-радешенька.
– Теперь, – говорит, – я этого пса ни за что не покину!
Привела собаку домой, налила молока, накрошила хлебца:
– На, покушай!
А мужику говорит:
– Вот, муженек, эту собаку надо беречь да кормить: она нашего ребенка у медведя отняла.
Поправился пес, отъелся и живет припеваючи. Стал он медведю первый друг.
Один раз у мужика была вечеринка. На ту пору медведь пришел к собаке в гости.
– Здорo во, пес! Ну, как поживаешь – хлеб поедаешь?
– Слава богу, – отвечает пес, – не житье, а масленица! Чем же тебя потчевать? Пойдем в избу, хозяева загуляли, не увидят. Только ты войдешь – поскорее лезь под печку. Вот я что добуду, тем и стану тебя потчевать.
Ладно, забрался медведь в избу – под печку.
Собака видит, что гости и хозяева порядком развеселились, – и ну таскать со стола, угощать приятеля.
Медведь выпил стакан, выпил другой – и разобрало его. Гости затянули песни. И медведь стал свою песню заводить.
Собака его уговаривает:
– Не пой, а то беда будет.
Куда! Медведь не утихает, а все громче заводит песню.
Гости услыхали вой под печью, похватали колья и давай медведя по бокам охаживать.
Насилу медведь вырвался, убежал.
Вот тебе и сходил в гости!
