- Это уж само собой. Да только ведь все наши поиски пока что напрасны: про партизана "В. А." и про "Бородача" никто ничего не знает. О других партизанах мы очень много узнали, а о них ничего.
- Узнаем еще! - уверенно сказал я. - И весь план Андрея выполним. Вот уж это действительно будет сюрприз для всех! Как ты думаешь?
- Ну разумеется! - ответил Профессор.
Вечером мы пошли в санаторий.
Предложение наше ребята приняли с восторгом. Нужно было сообщить им все, о чем успела разузнать наша спецбригада.
Профессор и Вано, оказывается, уже начали писать книгу о партизанах. И вот в санатории Профессор прочитал первые главы. Кое-чего я и сам не знал еще и поэтому очень внимательно слушал Профессора. А потом я взял у него тетрадь, чтобы переписать в свой дневник хотя бы самое начало нашей книги о партизанах.
…В городе, на берегу моря, на много километров раскинулся пляж из чистого, золотого песка. Это один из самых больших черноморских пляжей. Фашисты отгородили лучшую часть пляжа и повесили объявление: "Вход только для офицеров гитлеровской, армии. За нарушение приказа - расстрел". Каждое утро гитлеровцы грелись на этом пляже, играли в карты, а потом купались.
И вот партизаны задумали смелую и хитрую операцию.
Незадолго до этого, напав на вражеский транспорт, они захватили много мин. Однажды ночью на то место пляжа, которое было огорожено, пробралась группа партизан. Они заложили в песке мины, захваченные у врага. А утром на пляж, как всегда, пришли гитлеровцы. Они разделись, побежали к морю и тут… стали один за другим подрываться на минах, спрятанных в песке.
Слушая Профессора, я представлял себе, как фашисты, совсем голые, с зеленым листочком на носу (чтобы не облупился!), подпрыгивали на минах… "Так им и надо!" - подумал я. И вспомнил разрушенный дом в городе - место гибели двух героев, имена и историю которых нам так нужно было узнать.
Павка сегодня впервые встретил меня радостно. Но все же он был чем-то смущен. Мне сразу показалось, что Павка хочет сказать что-то важное, но не решается.
Когда Профессор закончил чтение, Павка спросил меня:
- Саша, у тебя есть настоящий друг в лагере?
- Есть, - ответил я. И потом добавил: - Андрей - мой лучший друг!
Мне показалось, что ответ мой огорчил Павку. Он задумался, но потом махнул рукой и сказал:
- Ну и пусть есть! Ведь можно иметь несколько, а то и много друзей. Можно?
- Ну конечно, можно. Почему ты спрашиваешь?
- Потому что я хочу дружить с тобой. Только по-настоящему, на всю жизнь! Давай?
- Ну конечно, давай!
- Ты знаешь, когда вы первый раз пришли к нам, я злился. Думал: вот экскурсию устроили, пришли глазеть на больных ребят… Я думал, что нечего вам, здоровым, делать с нами, с больными. А потом я понял, что вы пришли дружить. Я понял это вчера, в дождливый день, когда вы в совхоз ходили…
- Это чепуха! - перебил я Павку.
- Нет, не чепуха. Пройти четырнадцать километров, может быть, и чепуха, но придумать это могли только настоящие друзья. И это уже вовсе не чепуха. Понимаешь?
- Понимаю, понимаю…
- Я знаю, что ты скоро уедешь в Москву. Но для того чтобы дружить, не обязательно жить в одном городе. Ты мне будешь писать письма, рассказывать про Москву. Будешь?
- Обязательно буду!
- А потом я выздоровлю, и ты приедешь ко мне на границу.
- Куда?
- На границу. Я, когда выздоровлю, стану пограничником. Чтоб враги больше никогда-никогда не пришли в мою деревню и вообще в нашу страну!.. Я обязательно выздоровлю, вот увидишь!
- Я знаю, - ответил я, потому что и вправду верил, что Павка станет здоровым и что он непременно будет пограничником.
Когда я уходил, Павка сказал мне шепотом:
- Сашка, приходи ко мне почаще!
Мы крепко пожали друг другу руки.
2 августа
Сегодня случилось самое неприятное за все время моей жизни в лагере: я поссорился с Андреем. И поссорился не просто так, не в шутку, а по-настоящему, и, кажется, навсегда.
Утро было солнечное, тихое и не предвещало ничего плохого. Все ребята с нетерпением ждали этого дня - дня спортивных соревнований. Я тоже слегка волновался, но совсем не потому, что боялся встречи с волейбольной командой девочек. Я знал, что мы ее обыграем. В школе я считался одним из самых лучших игроков и был уверен в себе.
Физкультурные занятия у нас в лагере начинаются после чая, когда спадает жара.
К пяти часам ребята собрались возле спортивных площадок. К нам в гости пришли и городские пионеры. Ровно в пять часов главный судья соревнований Петро дал свисток.
Сначала все участники выстроились в колонны и прошли мимо гостей. Грянуло дружное: "Физкульт-ура!"
А потом на большой зеленой лужайке, где еще днем были поставлены ворота, началась футбольная игра.
В обеих командах были пионеры нашего, первого, отряда. Но у игроков одной команды к белым майкам были пришиты синие полоски, а у игроков другой - зеленые.
Раздался свисток судьи. Игра, как всегда, началась с центра. Я сразу понял, что лучше всех играет наш Витька Панков - центр нападения "синих". Он быстро "переиграл" нападающих другой команды и, вырвавшись вперед, повел мяч к воротам. Но уже у самых ворот защитники отобрали у Витьки мяч и послали его в центр поля. Вскоре Витька вновь прорвался к воротам противника, вновь налетели на него защитники. Витьке некому было передать мяч. Его атака опять закончилась ничем.
- Случайно не забил, - сказал я, ни к кому не обращаясь.
И вдруг услышал около себя сердитый голос Андрея:
- Нет, не случайно! Индивидуалист он, всё сам хочет.
Я удивился. Мне показалось, что Андрей неправ. Но спорить было некогда: надо было следить за игрой, и я ничего не ответил.
Вскоре "случайность" повторилась с Витькой еще раз: он снова один бросился в атаку, и снова у него ничего не вышло. Я видел, что Витька играет здорово - пожалуй, лучше всех. Почему же он не может забить гол?
- Следующий раз забьет, - уверенно сказал я.
Но Андрей со злостью ответил:
- Забьет? Вот посмотришь! Ни одного гола он не забьет.
- Почему ты так думаешь?
- Да потому, что он никого, кроме себя, не видит… Понимаешь, один хочет играть против одиннадцати человек!
Я еще не соглашался с Андреем, но начал внимательнее присматриваться к игре Витьки Панкова - и заметил, что он все время терял мяч потому, что вырывался вперед один, не пасовал - почти ни разу не передал товарищам мяча. Когда ему хотели помочь, он грубо кричал:
- Не мешай! Не лезь!
Возмущению Андрея не было предела.
- Будь я их капитаном, я бы выгнал его с поля! - сказал он.
- Как это "выгнал"?
- Да так! Заменил бы другим - и всё, раз он не хочет играть по-настоящему. Честь команды надо защищать, а не свою собственную!
Я не очень-то люблю Витьку за то, что он сильно рисуется. Например, когда он играет в волейбол, то прыгает, как балерина. Он и не только на площадке воображает, он всегда ходит своей особой походкой: вразвалочку и руки держит чуть-чуть растопыркой, как все знаменитые чемпионы. Нет, я определенно не люблю Витьку. И все-таки, когда Андрей предложил выгнать его с поля, я не согласился. Я представил себе, как Витьку выгоняют из команды, как он на глазах у всех гостей и ребят бледный уходит с поля. Мне стало жаль его. Я прямо поразился жестокости Андрея.
Игра на поле обострилась. Нападающие "зеленых" Женя Ступин, Валя Ильин и Слава Шишкин пошли в наступление. Каждый из них в отдельности играл хуже Витьки, это мне было ясно, но зато они здорово сыгрались. Женя, Валя и Слава нападали сообща, они передавали мяч друг другу, все время пасовали. Они бегали медленнее Витьки, но он так набегался вначале, стараясь всюду поспеть, что к концу первой половины игры уже устал. А с поля то и дело неслось: "Женя, давай мяч, давай!", "Принимай, Валя!", "Слава молодец! Иди вперед, иди!"
Перед самым перерывом Женя удачно передал мяч Вале Ильину, и тот угловым ударом красиво забил гол в ворота "синих".
Вратарь "синих" Толя Пекарев упал, но было уже поздно.
Толя явно подражает знаменитым вратарям: он нарочно упал и долго не поднимался, хотя видел, что мяч уже пролетел мимо него. А когда встал, то сделал вид, будто больно ушибся, чтобы все видели, как он смело, не щадя коленок, защищал свои ворота.
Во второй половине игры нападающие "зеленых" все время атаковали. А наш Витька, как видно, совсем скис. В ворота "синих" было забито еще два гола. Игра так и закончилась победой "зеленых" со счетом 3:0.
Не успели смолкнуть аплодисменты, как главный судья Петро уже пригласил всех к волейбольной площадке. Я сразу забыл о футбольной игре, которая только что кончилась. Я думал только об одном: сейчас на меня будут смотреть все пионеры, все гости - надо не ударить лицом в грязь!
Петро дал свисток, и игра началась.
Я играл третьим номером, а четвертым номером был Андрей. Я знал, что у него очень сильный удар. Когда Андрей "гасит", то все игроки, стоящие по ту сторону сетки, пригибаются: от его удара не поздоровится!
Вскоре мы с Андреем встали у сетки. Я должен был пасовать Андрею, подкидывать ему мяч на такую высоту, чтобы он мог сильно ударить - "погасить". Тут нужно было учесть и его рост и высоту его прыжка. Но я не был ни на одной тренировке и не сыгрался с другими как следует. Я подкинул мяч, но слишком низко. Андрей ударил, и мяч… врезался в сетку. Игра началась неудачно. Мы потеряли подачу. Хоть по мячу бил Андрей, но всем было ясно, что сплоховал на этот раз не он, а я.
Дальше игра шла довольно ровно. Я взял несколько трудных мячей. Но каждый раз, когда нужно было пасовать, у меня получалось плохо. Первую игру мы проиграли. Но девчонки ненамного опередили нас. Когда мы переходили на другую сторону площадки, Андрей сказал:
- Сашка, возьми себя в руки!
Вскоре я встал на подачу. Я хотел искупить свою вину перед командой и потому волновался. У меня даже руки дрожали. Я ударил по мячу, но в самый момент удара ладонь моя слегка соскользнула в сторону, и я с ужасом увидел, что мяч полетел не прямо, а вбок - на "аут".
В чем дело? Неужели я совсем отвык от мяча, от подач? Да, я давно не играл. А главное - не знал игроков своей команды и не привык к этой площадке. Но сейчас поздно вздыхать, надо взять себя в руки. Когда я ударил по мячу, рядом со мной послышался голос Вано Гуридзе:
- Эх, мазила!
На Андрея я даже боялся посмотреть. Я старался играть хорошо, поспевать всюду, но, как всегда бывает в таких случаях, у меня получалось еще хуже. Я даже пытался брать чужие мячи, но меня только ругали за это. Я сам чувствовал, что игра у меня не клеится. Но впереди еще было очень много времени, и я был уверен, что успею показать себя.
Мы с Андреем снова встали к сетке. На подаче у девочек была Зинка. Я знал, что она сильно и далеко бьет. Я отошел подальше от сетки. Но Зинка, видно, заметила это и, как всегда, съехидничала: ударила не очень сильно. Мяч опустился у самой сетки, а там никого не было.
Момент был критический. Я решил тут же доказать Андрею и всем ребятам, что не хвалился, а действительно, на самом деле хорошо играю. Андрей снова передал мне мяч. Я решил "погасить"; напряг все силы, подпрыгнул и ударил по мячу. От волнения я даже не заметил, куда полетел мяч. Я думал, что все хорошо, но вдруг услышал такой знакомый и такой спокойный голос Петро:
- 5:0 в пользу второго отряда!
Значит, я снова забил мяч в "аут". Подумать только: счет 5:0, и из пяти мячей три забиты по моей вине!
Вдруг я увидел перед собой Андрея. Лицо его побледнело.
- Как ты играешь?.. На тренировки не ходил, а теперь гробишь всю команду! - как-то сквозь зубы прошептал он. - Сейчас же уходи с площадки!
Я сразу даже не понял, что сказал Андрей. Судья Петро дал свисток, чтобы мы прекратили разговор. Но Андрей попросил задержать игру и направился к судье. Через минуту Петро подошел ко мне и предложил уйти с площадки.
- Капитан команды заменяет тебя другим игроком, - сказал Петро.
Холодный пот выступил у меня на лбу. На секунду я почему-то вспомнил, как Андрей зло говорил об игре Витьки Панкова, как предлагал убрать его с поля. Но сейчас уходить нужно было не Витьке, а мне. Я не стал спорить, а медленно пошел. Кругом стояли наши пионеры и гости из города, и все смотрели на меня, на мой позор.
Кто-то взял меня за руку. Я поднял глаза и узнал Капитана.
- Сашка, не сердись на меня. Я ведь не виноват, - сказал он.
Я понял, что меня заменили Капитаном, ничего не ответил и пошел дальше.
Я ушел в нашу комнату и лег на кровать. Не стал смотреть, чем кончится игра.
"Ага, поставил вместо меня своего нового дружка - Капитана!" - думал я об Андрее.
Все было ясно: Андрей просто отомстил мне за то, что я не приходил на тренировки. Он поступил не по-товарищески. Я никогда, никогда в жизни не прощу ему этого!
3 августа
Очень неприятно быть в ссоре со своим лучшим другом. Я никогда не представлял себе, что это так неприятно. Даже купание в море не доставило мне сегодня никакого удовольствия. О примирении, конечно, не может быть и речи: Андрей опозорил меня перед всем лагерем.
Как он мог это сделать?.. Во всех книжках пишут, что друзья должны в трудную минуту приходить друг другу на помощь, на выручку. Вчера мне было трудно играть. Андрей, значит, должен был прийти мне на выручку. А он, вместо этого, сделал так, чтобы мне было еще трудней: выгнал с поля. Хороша помощь! Все эти мысли я высказал Профессору, который вчера прибежал в комнату вслед за мной и стал утешать.
Но Профессор со мной не согласился:
- Андрею нужно было команду выручать, спасать честь отряда, а вовсе не твою. Он так и сделал. И был прав!
- Нет, неправ! Неправ!
В это время с улицы донеслись три длинных свистка, а потом раздался такой торжествующий визг, что у меня в ушах зазвенело.
- Ага, проиграли наши!.. Ну, спас твой Андрей честь отряда, спас? И без меня проиграли. Значит, дело-то не только во мне одном! - сказал я.
Профессор удивленно посмотрел на меня:
- Ты вроде радуешься, что мы проиграли?
- Вот и радуюсь! Вот и радуюсь! - ответил я, хоть на самом деле вовсе не радовался.
Профессор вдруг разозлился и стукнул кулаком по тумбочке:
- Ах, вот ты какой? Ничуть мне тебя не жалко! И утешать тебя больше не собираюсь!
"Нужны мне твои утешения!" - подумал я тогда. Но сейчас мне жалко, что и Профессор тоже сердится. В общем, какой-то печальный сегодня день.
А вот Андрей утром сделал вид, будто между нами ничего не произошло: он подошел ко мне и хотел что-то сказать.
Я взглянул на Андрея, стараясь, чтобы глаза мои выражали полное презрение и даже ненависть.
Андрей удивленно пожал плечами и сказал:
- Чу-дак!
И ушел.
Путь к примирению отрезан.
Я уверен, что поступил правильно. Но все же мне было тяжело. Только днем я получил подарок, который немного утешил меня: пришло письмо от отца. Это был ответ на то письмо, которое я послал ему в первый день нашего приезда в лагерь. Но почему он так долго не отвечал мне?
Я быстро разорвал конверт и прочел вот что:
"Дорогой Саша! Ты просишь меня ответить, верно ли действует ваш старший вожатый Сергей Сергеич.
Я нарочно так долго не отвечал на твое письмо. Мне не хотелось, Саша, подсказывать тебе ответ на тот вопрос, на который ты сам, мне кажется, должен был правильно ответить. Я хочу, чтобы ты научился правильно разбираться в событиях и главное - в людях! Это очень пригодится тебе в жизни. Думаю, что в Сергее Сергеиче ты уже сам успел разобраться, и поэтому ни в чем не буду тебя убеждать. Скажу только, что он работает в нашем заводском комитете, а в комитет мы кого попало не выбираем.
Коротко расскажу тебе о домашних делах. Через два месяца - твой день рождения. Но мама уже сейчас купила подарок. Она спрятала его и хочет сделать тебе сюрприз. Но я все же, чтобы порадовать тебя, под большим секретом выдам мамину тайну.
Ты написал нам, что у твоего товарища по лагерю есть фотоаппарат "Пионер". Мама прочла письмо и сердито сказала: "Всегда ему нравится то, что есть у других. Наверное, уж целыми днями смотрит на этот аппарат, как маленький. Как будто это предмет первой необходимости. Обойдется пока и без аппарата!" И в тот же день вечером мама принесла домой фотоаппарат. И, конечно, уверяла меня, что последний раз в жизни выполняет твои капризы. А я тоже задумал купить тебе кое-что, но только сделаю это накануне дня рождения, чтобы меня никто не мог выдать.
Ну, Сашенька, я кончаю. Хочу увидеть тебя дома здоровым, сильным, загорелым! Мама и я крепко целуем тебя, а Галя, кроме того, просит передать, что она хорошо помнит о вашем споре. Она ждет от тебя каких-то доказательств. Что это за споры и что за доказательства - она мне не сказала. Ждем тебя с нетерпением. Твой папа".
Я очень обрадовался папиному письму, хоть мне уже совсем не нужно было знать его мнение о Сергее Сергеиче.
Мне вдруг очень захотелось увидеть маму, и папу, и даже Галку.
Мне было очень, просто до слез жалко самого себя. Даже мамин подарок не обрадовал. Я с удовольствием променял бы его на примирение с Андреем.
И, кажется, впервые мне захотелось домой. "Вот сейчас соберу вещи и удеру в Москву! - подумал я. - Тогда все узнают!" А что именно все узнают? Нет, это, конечно, глупо. Но куда же пойти? Все ребята на спортивных соревнованиях, и никому нет до меня дела…
А Павка? Как же я забыл о нем? Ну конечно, надо сейчас же пойти к Павке и все рассказать ему!
4 августа
Пусть Галка думает обо мне и о моей воле все, что захочет, но, честное слово, сегодня в лагере не произошло ничего особенного, если не считать того, что у нас был проведен "День песни".
Катя снова заставила меня петь в хоре. И снова я прятал свой рот за чужие спины.
Но вскоре меня вообще выгнали из хора, потому что сказали, что я самые веселые песни пою загробным голосом. А каким же голосом я могу петь, если мы еще до сих пор не помирились с Андреем!
…Решил все же записать еще кое-что, рассказать про успехи Смелого.
В последние дни мы учили Смелого бегать с донесениями уже не на короткое, а на большое расстояние.
Я засовываю под ошейник "важное донесение" и, пристально глядя в глаза Смелому, внушаю ему, как гипнотизер:
- Смелый, беги в санаторий! Беги к Павке!
Эту фразу я говорю несколько раз, а потом, сорвавшись с места, стремглав бегу в санаторий. Смелый бежит рядом до Павкиной постели. Павка вынимает "донесение". И тут же мы оба награждаем Смелого за верную службу: он получает кусочек жареного мяса. Потом мы таким же манером отправляем Смелого обратно в лагерь. Это повторяется много раз. Зинка даже говорит, что я "издеваюсь над собакой". Но на самом деле я вовсе не издеваюсь - я воспитываю Смелого, как настоящую служебную собаку. И я уже кое-чего добился.
Сегодня днем, когда я опять сказал заветную фразу: "Смелый, беги в санаторий! Беги к Павке!" - пес, не дожидаясь меня, бросился вперед, а я остался на месте. Увидев, что я не бегу с ним рядом, Смелый не остановился, а продолжал мчаться к санаторию.