Глава шестая
- А у вас здесь очень мило, - произнесла снисходительным тоном черненькая смуглая девушка, обнимая одним быстрым взглядом и красивую белую пансионную дачу, стоявшую на горе, и мохнатую группу сосен, спускавшихся уступами к самому морю.
Это море сверкало, сияло и серебрилось сейчас на солнце, в просвете деревьев, довершая собою красоту ландшафта. А дальше, позади дачи, шли сосновые леса и дюны с их обрывами в котловины, с обнаженною желтою грудью песчаных холмов.
- Нет, решительно, здесь очень мило! - подтвердила смуглая девушка, в то время как madame Sept распыхалась в комплиментах перед ее рыженькой подругой.
- Soyez la bien venue, mademoiselle! - пожимая руку Досе, пропела самыми милыми и сладкими, какие только имелись у нее в запасе, нотками француженка, отвечая в то же время небрежным кивком головы на поклон Муры. - Мы так давно вас ждали. Monsieur le general votre pere не указал настоящего дня приезда, - пела она.
"Это прекрасно, это прекрасно! Лучше, нежели я ожидала, она принимает Досю за меня, - в то же самое время радовалась Мурочка, - и таким образом лишает нас необходимости лгать. Действительно, у моей милой Досиньки вид настоящей прирожденной аристократки, тогда как у меня… Фюить!" - и, пряча лукаво заблестевшие глаза под длинными ресницами, Мурочка с деланой скромностью присела перед madame Sept, протягивая ей бумаги, вынутые ею из дорожной сумочки.
- Не угодно ли взглянуть на мои документы, madame?
Великолепным жестом небрежной снисходительности madame Sept взяла бумаги, те самые, в которых значилось: "дочь отставного ефрейтора Евдокия Кирилова", и, поджав губы, наскоро пробежала метрику Доси.
- О, mademoiselle, не беспокойтесь, вы хорошо мне известны и без них, - с любезной улыбкой предупредила она движение Доси, которая тоже было протянула ей документы, переданные ей в поезде Мурочкой. - Пожалуйста, оставьте их у себя. А теперь позвольте вас познакомить, mademoiselle, с вашими будущими сотоварками, - и, взяв под руку Досю, madame Sept подвела ее к группе девушек.
- Дочь генерала Раевского, очень известного в военном мире, вы, конечно, слышали о нем? - с нескрываемой гордостью обратилась директриса к пансионеркам.
Каждая приветствовала Досю по-своему.
Коровина с видом самой мрачной решимости пожала ей руку. Рыхлая Анюта протянула ладонь "дощечкой", как это делают простолюдинки, и пропела певуче:
- Будем знакомы. Много наслышаны про вас от нашего папеньки.
Маленькая авиаторша улыбнулась своей далекой улыбкой, делавшей ее прелестной. Спортсменка с такой силой сжала Досины пальцы и так сильно тряхнула ее руку, что бедная Дося чуть не вскрикнула от боли, Катя Матушевская приветливо улыбнулась ей всем своим свежим румяным лицом.
Одна только Иза Пель недоверчиво покачала красивой головкой и произнесла, протягивая ей руку:
- А чем знаменит ваш отец? Я знала героя Раевского, мы проходили о нем в русской истории, он, должно быть, ваш предок и военный герой, но современного генерала Раевского, простите, я не знаю.
Но Досе не пришлось ей ответить.
- А меня никто не хочет представить столь милому обществу? Нечего делать, придется это сделать самой, - и смеющаяся рожица Мурочки выдвинулась вперед.
- Евдокия, сиречь Авдотья Кирилова, - назвалась она, пожимая руки барышень.
- Дунюшка, стало быть, будете. У меня дома тоже сестру Дуняшкой звать. Будем знакомы, - подавая и ей руку "дощечкой", пропела Анюта Велизарьева.
- Какая, однако, неприятная особа эта Кирилова и какое у нее плебейское лицо! Сейчас видно солдатскую дочку. То ли дело эта прелестная выдержанная Раевская? Она похожа на сказочную принцессу. Это изящество, грация, эта врожденная интеллигентность! - пролетали вихри мыслей в голове madame Sept, пока она детально разглядывала обеих девушек, в то время как те знакомились с пансионерками.
- Что у нее за солдатские манеры. Я положительно хорошо сделала, кажется, устроив ее в комнате совершенно одну, - мысленно же заключила почтенная директриса. Потом она решительно подошла к Досе, которую действительно приняла с первой же минуты ее появления за генеральскую дочь.
- Позвольте вас проводить в вашу комнату, chere enfant, - предложила она с тою же утонченной любезностью.
- О, mersi, вы очень добры, сударыня, - на изысканном французском языке, который она изучила наравне с Мурочкой, благодаря заботе ее благодетелей, отвечала рыженькая девушка, - но я попрошу пройти туда со мною и мою подругу; мы никогда не расстаемся с нею.
- Но на эти семь недель вам придется изменить вашим привычкам, дитя мое, и вы будете жить отдельно во все время вашего пребывания в моем пансионе. Вы - во втором этаже, у вас там прелестная комната - салон, a m-lle Дуня - в первом. Для нее тоже приготовлен довольно милый и уютный уголок.
- Мою подругу, между прочим, зовут Досей, а не Дуней, madame, - поправила француженку Дося, сопровождая свои слова ледяным взглядом. - И все-таки я очень прошу вас, madame, отпустить Досю со мною, хотя бы только сейчас на время, если вы уже непременно хотите разъединить нас.
- О, что касается этого, то пожалуйста, mon enfant, пожалуйста, я ничего не имею против того, чтобы m-lle Кирилова проводила вас в ваш салон.
Тут, подхватив под руку Досю и небрежным жестом пригласив Муру следовать за ними, madame Sept повела обеих девушек в дом.
По дороге они встретили Эми. Тихая, застенчивая "масёр" до того растерялась, что стала отвешивать реверанс за реверансом перед мнимой генеральской дочерью, в то время как "настоящая" Мура Раевская задыхалась от усилия удержать смех, глядя на нее.
- M-lle Раевская, дочь известного генерала Раевского, - полным значения голосом представила сестре свою спутницу madame Sept.
- Все выходит как по-писаному, - торжествовала в глубине души Мурочка, - и как это забавно и весело все!
Остановившись на пороге приготовленного для Доси "салона", как называла ее комнату madame Sept, обе девушки не могли удержать крика изумления, вырвавшегося непроизвольно у них обеих. В такой роскошной обстановке им еще не приходилось жить. В доме Раевских все было так просто, там обстановка не была внешней и показной… Здесь же, в этой просторной комнате, действительно похожей на салон знаменитости, были разложены пушистые ковры, развешаны тяжелые, несмотря на летнее время, портьеры, и дорогие хрупкие безделушки, а драгоценная в старинном стиле мебель рококо, и картины в изящных рамах, и прелестные японские ширмы, скрывавшие за собою кровать, дополняли красоту комнаты.
- Ах, боже мой, да зачем же мне вся эта роскошь? - сорвалось непроизвольно с губ Доси, лишь только они переступили порог комнаты. - Право же, все это совсем лишнее, madame!
- Но мы хотели доказать вам, как много дорожим вами, m-lle Raevsky, - с тою же приторно-любезной улыбкой проговорила, обращаясь к молодой девушке, директриса. - Вы же оказываете мне честь вашим поступлением в мой пансион!
Хорошо еще, что, произнося эти слова, почтенная француженка не обернулась назад. А то она увидела бы презабавную гримасу, сморщившую смуглое личико второй новенькой пансионерки, едва удерживавшейся от смеха.
Выходя из нарядного салона, уже на пороге его почтенная директриса замешкалась немного и бросила Муре небрежно через плечо:
- Когда вам вздумается, m-lle Кирилова, пройти в вашу комнату, позвоните прислуге, она вас проводит туда.
- Oui, madame! - с кроткой покорностью отвечала Мурочка, отвешивая француженке самый почтительный реверанс.
- Наконец-то мы одни, Дося! - вскричала она, лишь только полная фигура директрисы скрылась за дверью. И обе девушки, словно по уговору, бросились в объятия друг другу.
- О, милая моя Досичка! Разве не веселой и забавной кажется тебе вся эта игра? Видишь, как была права твоя глупая Мурка. Разыграно все, как по нотам, и главным лейтмотивом является именно то, чего я так справедливо боялась: генеральская дочь! Теперь, по крайней мере, мы потешимся вдоволь. Неужели все это не кажется тебе забавным и смешным? - лепетала Мурочка, давая волю душившему ее смеху.
- Да, но ровно постольку, поскольку тебе это не принесет ущерба, - ответила, пожимая плечами, серьезным тоном Дося. - Воображаю, какую конуру отвела тебе эта почтенная дама, раз сама она называет ее "довольно приличным и уютным уголком". И я не успокоюсь до тех пор, пока не сумею убедиться в пригодности твоего гнездышка.
- Ваше высокопревосходительство, смею заметить вам, что вы совершенно упускаете из виду ваше высокое положение, - торжественным голосом, с важным лицом произнесла Мурочка, вытягиваясь, как солдат, в струнку перед подругой и отдавая ей честь по-военному. - И вам не следует снисходить до какого-то "уютного уголка" в буквальном смысле этого слова.
- А все-таки ужасно сознавать, что, когда я сама пользуюсь всевозможными удобствами, ты будешь ютиться бог знает как!
- Перестань, пожалуйста, ныть, Досинька. Я уверена, что моя комната во сто крат гигиеничнее твоей. По крайней мере, там нет этих душных портьер и ковра, нет и разных финтифлюшек, которые я ненавижу за то, что они так легко бьются, - решительно заявила Мура, - и чтобы успокоить тебя, я сейчас бегу туда, а пока addio, mia carrissima! Желаю тебе как можно более успеха в твоей новой роли. - И с этими словами Мурочка выпорхнула из "салона".
Глава седьмая
Светлая весенняя ночь приближается медленными шагами к земле. Уже давно полночь, а на Дюнах почти светло, только там, дальше, на лесистых холмах, где растут стройные, таинственные сосны, царит навеянный лесной чащей полумрак. И в огромном саду, окружающем дачу, тот же сумрак, таинственный, точно робко скользящий в тени деревьев.
В маленькой комнатке, находящейся в первом этаже дачи и переделанной из кладовой, где хранились до сих пор сундуки, корзины и пустые чемоданы, сидит Мурочка.
Четыре аршина в длину и три в ширину - вот все пространство отведенной ей комнатки. Едва умещается в ней узенькая кушетка, заменяющая кровать, крошечный стол и умывальный столик.
Единственный стул придвинут к столу, и, сидя на нем, Мурочка пишет.
Пишет первое письмо к своим улетевшим "птичкам", как она называет родителей в глаза и за глаза. В этом письме Мурочка описывает в юмористическом тоне свой приезд в пансион, предпринятую ею шаловливую затею и получившиеся уже от нее блестящие результаты. "Хотя мне и очень грустно без вас, дорогие мои птички, - пишет в заключение девушка, - но тем не менее моя удачная выдумка настолько развлекает меня, что я с захватывающим интересом буду следить за ее продолжением и доставлять вам самые точные отчеты о ней, мои дорогие папочка и мамочка. А пока целую вас ровно столько раз, сколько может это вынести простой смертный, и прошу не забывать бранить вашу проказницу Мурку в письмах, чтобы дать ей возможность получать их почаще, дорогие мои".
Письмо закончено. Конверт заклеен. И маленький пакетик адресован в далекий иноземный курорт, куда поехала чета Раевских. Покончив с письмом, Мура несколько минут сидит спокойно, задумчиво устремив взгляд в открытое окно. Ночной ветерок чуть колеблет ее растрепанные волосы, освежая разгоревшееся лицо девушки.
Сейчас же снова грустно. Письмо растравило тоску по отсутствующим близким. Нестерпимо захотелось их ласки. Захотелось присутствия верного, преданного друга подле себя… Неудержимо остро потянуло к Досе, туда, в ее нарядный шикарный салон…
Но чтобы пробраться во второй этаж к Досе, Мурочке необходимо пройти мимо комнаты директрисы. А та бодрствует, конечно, и выскочит при первом же шорохе и станет допытываться, куда она. Мура, идет. По пансионским правилам строго воспрещается заходить друг к другу в ночное время.
- Ночью надо спать, пользоваться отдыхом, а не болтать. На это есть день, - раз навсегда изрекла свое правило директриса пансиона и строго наблюдает за тем, чтобы пансионерки следовали ему.
Перед окном Мурочки растет стройная душистая липа. Вследствие ее не в меру разросшихся ветвей маленькой комнатке не суждено видеть солнца. Глаза Мурочки уже давно прикованы к этому тенистому дереву, принявшему фантастический вид в эту белую ночь. Мура знает, что верхним ярусом своих ветвей липа приходится как раз вровень с окном Доси, помещающимся над ее, Мурочкиной, комнаткой. И если она, Мура, при помощи развесистых ветвей липы проникнет через гостеприимное оконце в салон Доси, - какой славный часок откровенной беседы и смеха они проведут вдвоем!
Мурочка, уже не рассуждая больше, быстро вскакивает на подоконник. Вот они, эти милые руки-ветви, которые сами так и протягиваются навстречу к ней… Минута… и Мурочка с ловкостью, которой могла бы с успехом позавидовать любая обезьянка, уже сидит на толстом суку липы, обхватив обеими руками ее ствол.
Теперь остается только влезть осторожно, перебираясь с сучка на сучок, до той толстенной ветки, которая приходится как раз в уровень с окном Досина салона. Проворно и ловко перебирая цепкими маленькими руками, Мура отважно лезет наверх, не уступая в ловкости и проворстве любому мальчугану. Почти достигнув сука, она поднимает голову вверх и смотрит в окно. Как жаль, что оно не освещено!.. Неужели Дося уже спит в своем пышном салоне?
Как может она спать в эту ночь, полную неотразимой прелести нежного мая! Неужели же она не чувствует, что ее Мура находится здесь, так близко от нее!
- Дося! Дося! Открой окно!.. Ты меня слышишь? Открой окно, Дося! - шепчет Мурочка, вытянув шейку.
Но вместо голоса Доси та же полная тишина.
Тогда Мура, протянув вперед руку и изогнувшись всем своим гибким телом, тихонько стучит в окно… Опять ничего… Ни звука… Как будто в роскошном салоне нет ни души.
- Дося! Дося! Я - здесь. Отвори!
И, произнося эти слова звонким шепотом, Мура уже громче барабанит пальцами по стеклу.
С минуту она прислушивается, затихнув. Никого…
Но вот раздаются шаркающие по полу туфлями быстрые шаги… Разве у Доси есть такие шлепанцы-туфли?.. - смутно припоминает Мура. И в тот же миг испускает испуганный крик. В окне появляется какая-то худая белая фигура, странно напоминающая Муре кого-то, но она решительно не помнит кого, с лицом, по своей худобе и бледности напоминающим мертвеца, и с совершенно лысой головой.
- Дося! - невольно вскрикивает Мура. - Дося. Это не она… Где она? Куда вы дели ее?
- А-а-а-а! - в свою очередь вопит белая фигура, похожая на скелет. - А-а-а! Ggard aux voleurs! Ggard aux voleurs! А-а-а-а!
Этот вопль так отчаянно пронзителен и громок, что мгновенно поднимает на ноги весь дом. Смутно сообразив об опасности, Мурочка проворно слезает вниз, ловко скользя с ветки на ветку.
Как она могла перепутать окна? Непростительная ошибка!
Рядом с роскошным салоном "генеральской дочки" madame Sept отвела комнату своей сестре, кроткой, тихой Эми, с тем чтобы та могла услужить знатной барышне, дочке, если бы той потребовались ее услуги. В ее окно и постучала по ошибке Мура, приняв его за окно Досина салона.
Теперь, поняв свою ошибку и едва удерживаясь от смеха, вспомнив забывшую впопыхах надеть парик m-lle Эми, Мурочка стремительно спускается на землю.
Она поспевает в свою "кладовую" как раз вовремя, когда весь дом, испуганный криком, уже наполнился шумом и суетой. Дворник и две горничные, ночной сторож и даже толстая кухарка Ильинишна - все это мечется по комнатам, отыскивая несуществующих воров под личным предводительством самой директрисы.
- Mais, ой sont, ils done ces voleurs, ou? - взывает почтенная француженка, вооружившись зонтиком и заглядывая во все углы, в то время как несчастная, перепуганная "масёр", успев накинуть капот на свое тощее тело и кое-как нахлобучить парик на совершенно лишенную волос голову, уверяет всех и каждого, трясясь, как в лихорадке:
- Mais, oui! Oui, c'etait Lui! C'etait le voleur! Я видела его глаза… Они были ужасные… Они горели алчным огнем, как у тигра или у шакала… И в руке он держал нож, огромный нож…
- Его следовало угостить партией английского бокса, - вставила, выслушав объяснение перепуганной девицы, разбуженная вместе с другими спортсменка, - по крайней мере, навсегда отбило бы охоту залезать в чужой дом.
- Ах ты, господи, угодники божий, страсти-то какие у вас деются! Беспременно папиньку просить буду взять меня отседа. Уж ежели раз жулики объявились - беспременно и вдругорядь придут… Да еще нож припасен с ими. Господи, страсти какие! - и, вся дрожа своим рыхлым телом, белая, как мел, Анюта Велизарьева едва могла прийти в себя.
- Неужели с ножом и вправду? - в тон ей испуганно шепчет Катя Матушевская.
- Ах, все это такие глупости, что и слушать стыдно, - слышится насмешливый голос баронессы Изы. - M-lle Эми просто показалось все это. Какие же воры придут в светлую, прекрасную майскую ночь?
- Правда, правда, - подхватила маленькая авиаторша.
- Но если у них был нож?.. Значит, это были все-таки воры! - мрачно вставляет трагическим тоном Коровина.
- Но, боже мой, в таком случае и наша почтенная кухарка Ильинишна тоже вор и разбойник, потому что я несколько раз собственными глазами видела ее, вооруженную ножом. - И черные глаза баронессы Пель насмешливо щурятся, пробегая по все еще взволнованным лицам пансионерок.
Все невольно смеются.
Громче всех хохочет Мура. Ей удается, наконец, проникнуть к Досе, и, трясясь от смеха, настоящая генеральская дочь поверяет мнимой генеральской дочери только что происшедшее с нею трагикомическое происшествие.
Но Дося, однако, не разделяет ее веселости.
Дося смущена немало. "Вот оно, начинается! Только что приехали, а уже начались обычные шалости и проказы. И ведь она могла упасть с дерева и разбиться насмерть, к довершению всего, эта нелепая Мурочка".
Вздрогнув от одной этой мысли, Дося принимается ласково выговаривать Муре за ее поступок. Но та только звонко хохочет в ответ.
- Нет, нет, это было восхитительно, я тебе говорю! - едва находит она силы произнести между взрывами смеха: - Ты представь себе только эту картину: длинная, белая рубашка, точно саван мертвеца, совершенно голый, голова, как череп, и вопит благим матом: А-а-а! Les voleurs! Card aux voleurs! Есть отчего умереть со смеху! А я и не подозревала, что милейшая Эми носит парик! Ха-ха-ха!
- Тише, тише, услышат!
- Ах, Дося, мне хочется прыгать, бесчинствовать и кричать!
- А ты должна лечь спать вместо этого, как пай-деточка.
- У-у, как скучно!
- Что делать, детка моя!
- В таком случае спокойной ночи, молоденькая мамаша.
- Приятного сна, моя милая дочка.