- Дайте им воды, корму!.. Как бы они не погибли! - беспокоился генерал.
- Кто? Малайцы? - спросил старичок.
- Нет, цыплята!.. Индюшата!.. Они не любят качки, - объяснил генерал.
- Что касается вас… - Михельс повернулся к Эдварду. - Менгер Деккер…
Гримаса передёрнула широкое красное лицо резидента:
- Вам, менгер Деккер, я пришлю письменное отношение.
Глава пятая
Это хуже, чем война
Майор де Рюйт отдыхал у себя в бенгало, на походной кровати.
- Никого не пускать! - приказал майор ординарцу.
Он только за сутки до того вернулся из дальней поездки.
Пришлось разнести посёлок и повесить десяток малайцев: на участке убили двоих миссионеров.
А теперь есть сведения: неспокойно в Танабату, - баттаки взбунтовались. Перерезали старшин, поставленных властями, и сожгли посевы какаовых деревьев.
Да, дома, в Голландии, не знают, как оно здесь достаётся, коричневое золото, голландское какао, лучшее в мире.
Форты по всему берегу, контингенты войск почти в каждом прибрежном населённом пункте, военные экспедиции вглубь острова. Суматранские малайцы упрямее всех других малайцев Архипелага, с ними невозможно сладить.
Уж куда умнее были англичане: обменяли с голландским королём свою часть Суматры на Малакку и Сингапур.
Майор тёр ногу; она отчаянно ныла от переправ вброд, от ночёвок на болотах. Десятки миль по лесам, отравленная вода, змеи, непроходимые топи…
- Это хуже, чем война!..
Майор растёр больную ногу, закурил трубку.
- Больше никуда не поеду! - решил майор.
- Почта! - сунулся в дверь ординарец.
- Положи на стол!..
Де Рюйт, не читая, отодвинул пакеты. Почта из Паданга!.. Вот тот большой серый пакет с сургучной печатью, с надписью "секретно", конечно, от резидента.
Майор поморщился. Только бы больше никуда не гоняли!.. Он раскурил погасшую было трубку.
- Дорогой майор!.. - Кто-то стучался в дверь, выходящую на веранду.
- Иоганн, я сказал тебе: никого не пускать!
- Дорогой майор, я так счастлив! - Эдвард Деккер, младший контролёр, не слушая ординарца, ворвался в комнату. - Я так счастлив, дорогой майор!..
Де Рюйт отложил трубку.
- Чем же вы так счастливы, мой юный менгер? Вы женитесь?
- Нет, нет, майор!.. Я еду к баттакам!
- К баттакам? - Майор де Рюйт даже сел на постели. - Вы? - Он собрал разлетевшийся из трубки табак. - Что вы там будете делать?
- Успокаивать их. Смотрите!
Эдвард протянул листок.
- С последней почтой получил из Паданга!
- Письменное отношение от самого резидента?.. - Де Рюйт поднял брови.
"Младшему правительственному контролёру Деккеру предписываю в трёхдневный срок выехать в Танабату для мирного устранения недовольства среди баттайских племён…"
- К баттакам? Без охраны! Без войска?.. Резидент сошёл с ума!
- Нет, майор! Наконец-то!.. Я так рад!.. Наконец-то резидент понял!.. Вместо пушек понести жителям гор слово убеждения. Вместо вооружённых солдат - дружбу и мир!..
- Дружбу и мир?.. От резидента? Баттакам? - Де Рюйт с сожалением посмотрел на Эдварда.
"Я хотел бы быть так же молод, как ты, младший контролёр, - подумал майор. - И так же верить в людей".
- Я так счастлив, дорогой майор!.. Я много лет мечтал о такой поездке!
- А что вы берёте с собой?
- Вот! - Эдвард вынул книгу.
- Малайский словарь?.. Возьмите лучше пистолеты!
- Нет, нет, майор, я еду без оружия!.. Я так счастлив!
Эдвард уже убегал.
- Погодите, менгер Деккер, погодите!..
Майор, прихрамывая, выбежал за ним на веранду.
- Да, майор?
- Возьмите у меня десяток туземных егерей. Честный, проверенный народ, отличные стрелки! С ними все дела пойдут куда скорее.
- Нет, нет, не надо!
Эдвард исчез.
Де Рюйт вернулся к своей кровати, вздохнул, покачал головой, потёр ногу.
- Посмотрим почту. Что же пишет резидент?
Майор взял серый пакет с надписью "секретно".
Значит, это не Танабату, раз туда посылают Деккера "для мирного устранения недовольства". Хорошо, хорошо… Куда же посылают меня и моих солдат?
Де Рюйт сорвал печать, вскрыл пакет и начал читать.
- Что за дьявольщина?! Всё-таки приказано ехать к баттакам. Неужели западня?
Лицо майора выразило изумление и досаду, изумление ещё в большей мере, чем досаду.
Глава шестая
Ночь в Паданге
Эдвард два дня бродил по посёлку. Он искал проводника. "В Танабату?.. К баттакам?.." - Малайцы трясли головами. "Сам злой дух не проберётся к баттакам. Они сорвали мосты с рек на много палей кругом. Закидали все тропинки, отравили колодцы… Нет, нет!.. Ты не найдёшь, туван, и пяти человек в посёлке, которые знают дорогу в Танабату. Ты не найдёшь и одного, который знает и поведёт".
Ночью Эдвард плохо спал. Лодка, гребцы - всё было готово. Где взять проводника?
Незадолго до рассвета он услышал, что кто-то царапается под дверью. Эдвард встал, открыл дверь и увидел, что какой-то малаец лежит у его порога.
- Кто ты? Что тебе надо? - спросил Эдвард.
Малаец поднял голову.
- Ты ищешь проводника, туван?.. - сказал малаец.
- Шакир?.. - Эдвард узнал того самого человека, которого он видел больным на лесных работах и отправил в госпиталь.
- Да, это я, туван. Мне сказали, что ты ищешь проводника, и я убежал из госпиталя, чтобы помочь тебе.
- Ты знаешь человека, который может указать мне дорогу в страну Батта?..
- Я сам знаю каждую тропинку в их стране, туван, - сказал малаец. - Ведь я родом из племени менангов, а менанги и баттаки - двоюродные братья.
- Ты сам меня поведёшь? - обрадовался Эдвард. - Какая удача! Гребцы и лодка - всё давно готово. Мы можем отплыть хоть завтра. Ты меня выручаешь, Шакир!
Малаец улыбнулся.
- Ты меня выручил, туван, - ответил он, - как же мне теперь не выручить тебя?
* * *
Четверо суток большая тупоносая лодка контролёра Деккера поднималась вверх по мутной порожистой лесной реке.
Идти вверх было трудно: мешали большие камни, водовороты и мели, часто сносило.
Непроходимый лес, дремучий и топкий, тянулся по обоим берегам.
На пятый день плоскодонка Деккера пристала к берегу у мирного кампонга. Шакир именем правительственного контролёра потребовал в кампонге лошадей.
Гребцы остались ждать на берегу. Эдвард и Шакир пустились вглубь леса.
Ни одна тропинка не ведёт к стране Батта от берегов реки. Ни один миссионер не вернулся живым из баттайских лесов. Из кампонга в кампонг воин-баттак бредёт в обход, чтобы не вытоптать прямой дороги. Он убьёт собственного сына, если тот расскажет чужестранцу, в какой стороне лежит ближайшее селение. Даже торгует баттак, не встречаясь со своим купцом лицом к лицу. К торговому пункту он идёт то пешком, то верхом, то на лодке, чтобы не оставить следов. Раз в год он приносит в устье реки свой товар: чёрный дикорастущий перец, шкуры, драгоценную камфору. Араба с обменным товаром баттакский охотник не подпустит ближе, чем на выстрел из лука. Баттак сложит свой товар на землю в условленном месте и уйдёт далеко в кустарник. Если он найдёт на том же месте несколько часов спустя достаточно соли, ножей, опиума, то отпустит купца с миром. Если же араб положил слишком мало, его товар останется нетронутым, зато искусно выточенная стрела настигнет купца, когда он повернёт домой.
Когда-то индийцы владели островом. На смену индийцам пришли арабы. Баттаки уходили всё глубже в горы, - от чужеземцев они видели только дурное. Арабы насильно навязывали им свою веру, убивали их скот. Португальцы разоряли поля, уводили людей для продажи. Последними пришли голландцы.
Ядра европейских пушек догнали баттаков на самых дальних склонах гор. В конце тридцатых годов, года за два до того, как Эдвард приехал контролёром в Наталь, большинство баттайских кампонгов сдалось на милость голландцев. Но и сдавшись, они всё время были "в брожении", как выражался резидент: то отдавали свой рис и работали на полях у голландцев, то жгли какаовые посадки и бунтовали.
Первый день пути был нелёгок. Тропический лес накрыл Эдварда тёмным путаным сводом. Сначала их вела тропа, потом тропа заглохла, и они ехали дальше уже без дороги, сплошным лесом. В лесу было полутемно, пахло тучным гниением трав и сыростью; они почти не видели солнца. Красные стволы аренговой пальмы вставали из перистых зарослей папоротника; ползучий ротанг перекидывал перед самым лицом свой зелёный стебель, гибкий и твёрдый, как пружина. Шакир вынул паранг, большой малайский нож, и стал им пробивать дорогу. Пришлось спешиться и вести коней на поводу. Кони спотыкались о поваленные стволы огромных деревьев, заросших лишайником, заваленных буреломом.
Москиты с неотступным звоном роились над путниками, не давая вздохнуть.
До самого вечера продирались они, пугая обезьян и птиц, сквозь колючие сплетения лесных зарослей и, наконец, вышли на открытое место, поросшее высокой аланговой травой.
Здесь они снова увидели небо. Оно было покрыто тучами.
Они снова сели на коней. Высокая трава доходила до самого седла, колючие головки аланга больно хлестали Эдварда по коленям. Ушастый заяц удирал в траве, оставляя за собой дорожку. Вдруг хлынул тяжёлый тропический ливень. Вода обрушилась на них, как из опрокинутого ушата. Опять стало темно. Ручьи зажурчали по прогалинам, под высокой травой. Путники продолжали подвигаться вперёд, не видя ничего в полутьме ливня, не зная, куда ступает нога коня. Кони вдруг заскользили по глинистому спуску.
- Шакир, уверен ли ты, что знаешь дорогу? - крикнул Эдвард.
- Знаю, - ответил Шакир.
Эдвард вынул часы из намокшего кармана. Было начало шестого, - до захода солнца оставалось немного времени.
Они снова ехали в гору. Дождь хлестал, темнота была полная.
Шакир остановил коня, постоял, втянул в себя воздух, прислушался.
- Паданги близко! - сказал Шакир.
Они поехали дальше, всё в гору и в гору. Ничего, что говорило бы о близости жилья.
Эдвард качался в седле, как пьяный; у него устала спина от напряжения почти целого дня верховой езды.
Они плутали дальше и дальше в путанице леса, в совершенной темноте. Ночные звери уже просыпались в этом лесу, полном опасностей.
- Хо! - вдруг вскрикнул Шакир. - Вот он!..
- Кто? - невольно вдрогнул Эдвард.
- Паданг!.. Слезай с коня, туван! Приехали.
Высокий и острый бамбуковый шест впился в темноте в плечо Шакиру и указал ему путь. Вокруг всего паданга были вбиты в землю такие шесты, обструганные на конце и наклонённые остриями вперёд, чтобы защитить посевы от диких слонов.
Шакир спрыгнул на землю и провёл обоих коней за загородку.
Эдвард чиркнул серной спичкой. Какие-то низенькие тени метнулись от огня в темноту.
- Кто тут? - крикнул Эдвард. Никто не ответил.
Зажигая спички одну за другой, Эдвард разглядел большое дерево посреди огороженного паданга и на нём подвешенное метрах в четырёх над землёй жилище - плетёный домик из бамбука и ротанга. Здесь можно было без опасений провести ночь.
- А кони? - спросил Эдвард.
- Кони перестоят здесь, - Шакир показал на пустую загородку для скота.
Людей в паданге не было. Стоял февраль; зимняя кукуруза ещё только наливалась.
Сейчас горячая пора была внизу, на заливных рисовых полях у реки.
Шакир попросил у Эдварда огня, зажёг сухую ветку и, помахав ею, осветил паданг до краёв.
Кто-то шевелился в ветвях у загородки.
- Кто там? - крикнул Эдвард.
Ему опять никто не ответил.
Из плетёного дома свисала верёвка. Шакир полез первым, и навстречу ему по стволу с визгом и хохотом скатилось несколько маленьких юрких тел и пропало в потёмках.
- Мартышки! - брезгливо сказал Шакир.
Лесные мартышки, не дождавшись, когда созреет кукуруза, пировали весь день на паданге. Обычно их отгоняли, развешивая на шестах вдоль посевов тряпки, смоченные в лошадиной моче. Мартышки, почуяв запах, издалека обходили поля. Но за последние сутки ливнем смыло и разметало все тряпки, и мартышки хозяйничали среди недозрелых початков.
В домике Эдвард и Шакир нашли и солому на полу, и связку запасных верёвок, и светильню. Над светильней в углу было даже зеркальце: крошечный осколок, вмазанный глиной в стену.
Шакир зажёг светильню. В углу, над очагом, с бледным недозрелым початком кукурузы, зажатым в кулачке, дремала мартышка, перевесившись через железные прутья для копчения мяса. Шакир потряс обезьянку за ухо; она открыла глаза, забавно потянулась, как человек, потом вдруг испуганно прыгнула через всю хижину и молниеносно скатилась вниз, цепляясь хвостом за ствол.
Шакир сварил кофе, как варят малайцы, - целыми зёрнами, с солью.
Путники легли на солому, потушили свет; и тут над ними зазвенели москиты, пробравшиеся сквозь дырявые стены.
Эдвард долго не мог уснуть. Он ворочался и давил москитов на лице и шее.
Кони внизу стояли неспокойно, фыркали: их кусали злые ночные мухи.
Наутро Эдвард посмотрел на себя в осколок зеркала, вмазанный в стену: лицо у него распухло, на лбу и щеках были кровяные пятна, - это всю ночь он размазывал по лицу собственную кровь, хлопая ладонью москитов. Глаза глядели устало от бессонной ночи.
- Надо ехать дальше, - сказал Эдвард.
Они снова сели на коней.
Трое суток ехали они, пробираясь лесом, топью и буреломом вглубь страны. Наконец, на четвёртое утро увидели рыжие и серые склоны безлесных гор. По ту сторону невысокой горной гряды была область Танабату, первые немирные кампонги.
Сыпучий камень лежал по склону. Больше двух часов карабкались они, пробираясь к седловине между двумя горами, по которой можно было перевалить на ту сторону.
Глубокая долина открылась перед ними за перевалом. Террасы рисовых полей огромными ступеньками, залитыми водою, спускались по склонам гор. Края полей были приподняты и укреплены камнями, - работа многих поколений. Кое-где воду уже отвели, и зреющий рис золотился на солнце. Западный пологий склон был оголён и тёмен - должно быть, там и были какаовые посадки, сожжённые баттаками. Дальше теснились горы с каменистыми скатами и горы, чёрные от зарослей. На дне котловины небольшое круглое озеро, как светлый глаз, смотрело в небо. На вершине невысокого холма за зелёным колючим частоколом торчали острые коньки крыш.
Шакир придержал коня.
- Танабату! - сказал он.
Глава седьмая
Люди племени батта
Воин, вырезанный из дерева, с оскаленными чёрными зубами, с распущенными по ветру человеческими волосами, сторожил вход в кампонг. Он держал в руках два криса - коротких кинжала, остриями обращённых на запад. Оттуда, с запада, приходила опасность, оранг-пути, белые люди, с волосами светлыми, как кукурузная солома, с железными палками, которые плюются огнём и смертью. Оранг-пути забирали рис, угоняли буйволов, убивали мужчин. От них надо было уберечь кампонг.
Волчьи ямы, прикрытые травою, изрыли склон холма. Островерхие крыши, похожие на опрокинутые лодки с загнутыми носами, спрятались за двойной колючей стеною. Высеченная из дерева фигура с кинжалами, оскалив чёрные зубы, сторожила вход.
На сторожевой вышке сидел охотник - самый зоркий охотник - и смотрел на запад.
В разных концах поднимался по кампонгу гулкий и частый стук: это толкли в ступках дневную порцию риса. Ни мужчины, ни женщины не ушли сегодня на горные поля. Женщины ещё на рассвете принесли воду из ключа.
На очагах, сложенных из земли и камней, старухи ворочали глиняными горшками; в горшках закипали толчёный рис и сладкие листья самбела для полуденной еды. Дети с утра получили по горсти сухого варёного риса, взрослые до полудня не ели ничего. У мужчин был крепкий табак; они курили табак или жевали листья гамбира. Вокруг хижин бродили голодные псы.
У высокой, построенной в три этажа хижины согнулся дукун - старый знахарь - над своим варевом. Дукун кипятил яд для стрел. Мужчины готовились к нападению.
Ещё накануне дукун уходил в горы, взяв с собою только одного помощника. На склонах гор, на северной стороне, он разыскал низкий ползучий кустарник с беловатыми, точно мыльными листьями - хетик. Старик нарезал корней хетика и принёс их в кампонг. Он соскрёб с корней зеленовато-белую наружную оболочку, мелко искрошил её и положил в глиняный горшок, полный воды. С рассвета кипел горшок на огне; старый дукун ходил вокруг него и бормотал свои непонятные слова. Он подбрасывал в огонь то пучок травы, то высушенный буйволов глаз. Потом он снял горшок с огня и перелил жидкость в медную чашу. Едкий пар поднялся над чашей. Старик взял целый, неразрезанный стручок спелого перца, раскроил его ножом и вынул зёрнышко из середины. Он бросил зерно в чашу; жидкость зашипела, и зерно кругами заходило по её поверхности. Дукун подождал, когда зерно остановится в центре, и бросил второе. Круги от второго были меньше. Третье зерно, чуть поколебавшись на поверхности, быстро остановилось в центре чаши.
Яд был готов.
Мужчины обступили знахаря. Но он отвёл их движением руки. Ему надо было ещё проверить своё варево. Он взял длинную иглу и обмакнул её в яд. Худой остроухий пёс копался в отбросах у соседней хижины. Старик подозвал его. Пёс подошёл, виляя хвостом; знахарь ткнул его иглой в шею. Пёс отбежал, обиженный; с полминуты он был спокоен, потом на животном дыбом встала шерсть, поникла голова, затряслись ноги. Пёс часто задышал, завертелся кругами на одном месте. Пена выступила у него на губах, он упал. Дукун терпеливо ждал.
Когда последняя судорога перебрала опавшие бока собаки, старик удовлетворённо качнул головой. Он знал свою аптеку.
Это был яд хетика, самый сильный из растительных ядов Суматры, равный по действию только яду сока анчара, ядовитого дерева Явы. От яда хетика, попавшего в кровь, собака умирает за восемнадцать минут, обезьяна - за семь, мышь - за десять, буйвол - за два с половиной часа, человек - за час.
Мужчины столпились вокруг чаши. Старик брал у каждого пучок стрел, осторожно обмакивал, стряхивал лишние капли и отдавал стрелы воину.
Эдвард и Шакир приближались к кампонгу.