Многие годы, не вызывая ни у кого подозрений и оставаясь нераскрытым, Стейнз вершил правосудие – казнил уцелевших фашистов. Убивать людей – дело исключительно простое, пояснял он нам, если имеется хорошо налаженный механизм. Вся идея заключается в том, чтобы мотив убийства либо совсем не просматривался, либо был настолько очевидным и элементарным, что вас, убийцу, невозможно было выделить из общей массы людей. Многие желали смерти тем, кого убил Стейнз. Но сколько их было, этих гадов? Совсем ничтожный процент от общего числа живущих на земле фашистов. Стейнз скромно преуменьшал масштабы своей деятельности. Это всего лишь начало, в среднем по десятку в год, в целом же пока чуть больше двухсот человек.
Мы с Питерсоном молчали, загипнотизированные рассказом Стейнза. Слышались только крик чаек, свист ветра, шум волн, хлесткие удары дождя по окнам да металлический голос полковника…
И вот, посланный Алистером Кемпбеллом, неоднократно поставлявшим ему информацию, на сцене появляется мой брат Сирил, совершенно посторонний человек, который задавал много вопросов, что полковнику поначалу весьма и весьма не понравилось. Сирил интересовался Гюнтером Бренделем и его женой. С какой стати Кемпбелл направил его к Стейнзу? Тем не менее настойчивость Сирила пришлась Стейнзу по душе, и он, не колеблясь больше, показал Сирилу имеющееся у него досье на Бренделя. Возможно, не последнюю роль в этом сыграло утверждение молодого американца, что в супруге Бренделя он узнал свою сестру. А может, дело было в самом Гюнтере Бренделе – досье на него чересчур распухло, и время его, считай, подошло.
Биография Гюнтера Бренделя на первый взгляд казалась образцовой, почти безупречной, но при внимательном ее изучении создавалось впечатление, что вы смотрите в подзорную трубу не с того конца: вот крошечная фигурка прокладывает себе путь через окровавленные отбросы на бойне истории, стремительно пробирается мимо дымящихся развалин, мимо жертв, отводя глазки, пальчиками зажимая нос, трусливо бежит к следующему зеленому оазису, чтобы потом покинуть и его, оставив, как и всюду, руины и пепелища. Согласно документам, он в 1938 году, в возрасте семнадцати лет, выдвинулся в первые ряды гитлерюгенда. С этого периода жизни Бренделя и начиналось досье Стейнза. В годы войны Бренделя перебрасывали с одного поста на другой, и на каждом он заслуживал только поощрения. С самого начала его прикомандировывали к лицам, занимавшим командные должности, и он переходил от Кессельринга к Кейтелю, от него – к Герингу, потом в рейхсканцелярию для связи с СС. Существовали и фотографии – он, подтянутый, ухоженный, красивый, с Гиммлером, Герингом и Скорцени.
Имелись письма людей, которые утверждали, что он гомосексуалист и именно это расчистило ему путь наверх по военно-политической лестнице. По всей вероятности, Брендель был одним из тех, кто как бы служил связующим звеном между нацистской иерархией и кастой профессиональных военных. По склонности его тянуло к первой, хотя по рождению он относился ко второй. А скорее всего – принадлежал и к той и к другой одновременно.
Каким-то образом Стейнзу удалось заполучить несколько дружеских записок Мартина Бормана к Бренделю, на удивление трогательных, что не соответствовало представлению полковника о Бормане, а также несколько официальных рекомендательных писем.
В то время как в последние недели войны под натиском русских Третий рейх разваливался на куски, Брендель был направлен в Баварские горы помочь создать там оплот, с помощью которого предстояло удерживать последний рубеж обороны. Отсюда позже "оборотни" будут наводить страх и ужас на солдат союзных войск, оккупировавших Германию.
После первого неудачного налета "оборотней" на одну из деревень, где они убили старосту и бросили его растерзанный труп у дверей дома как предупреждение тем, кто сотрудничал с победителями, Брендель исчез из поля зрения Стейнза и даже осведомители потеряли его след.
В конце сороковых годов Брендель вновь всплыл на поверхность, без единого пятнышка в личном деле, и стал заниматься делами фирмы, являвшейся собственностью его семьи. По официальным данным, все это время он находился в частной клинике, где излечивался от "тяжелых ранений, полученных на службе отечеству".
В последующий период, то есть все пятидесятые годы, он оставался безупречным респектабельным бизнесменом, политикой не занимался, даже не интересовался ею ни в малейшей степени. Однако Стейнз видел Бренделя всюду, где бывал сам: тот или стоял где-нибудь в тени подмостков деревенского оркестра, или спокойно пил пиво в укромном углу. Это было в те самые пятидесятые годы, когда нацистские сборища устраивались часто, что говорило о возрождении старого фашистского духа.
"Гросстреффен" – так назывались воскресные встречи друзей. Они всегда происходили в отдаленных городках. Ветераны и их новоявленные поклонники вместе пели старые песни и слушали старые речи. Бывшие танкисты какой-нибудь дивизии собирались в одном месте, бывшие эсэсовцы – в другом, африканский корпус – в третьем…
Сентябрь 1958 года. Карлсруэ. Слет служивших в африканском корпусе. Брендель, в плотном твидовом костюме, стоит, прислонившись к старому "мерседесу". Яркое баварское солнце светит ему прямо в глаза. Стейнз незаметно сфотографировал его. Тогда Бренделю было тридцать семь. Богатый, в отличной форме, он был один, без сопровождения, видимо, никем в толпе не замеченный.
Вюрцбург. Пикник бывших парашютистов-десантников. Стейнз наблюдал, как пять тысяч бывших "зеленых дьяволов" пришли в неистовство при появлении фельдмаршала Кессельринга, подняли его и понесли на плечах. А по окончании митинга, в понедельник рано утром, хотя и шел дождь, Даусон исподтишка щелкнул Гюнтера Бренделя, когда тот потихоньку садился на заднее сиденье фельдмаршальского лимузина.
Фактов было более чем достаточно. Бренделя засекли на встречах бывших офицеров дивизий "Великая Германия", "Викинг", "Рейх" и "Мертвая голова". Но засекли не репортеры и не общественность, а Стейнз и Даусон. Еще один снимок: Брендель в темных очках, в дождевике, с раскрытым зонтиком стоит спиной к скрытой камере, а впереди него на стене здания прибит штандарт с огромными заглавными буквами ЛАГ – "Либштандарте Адольф Гитлер".
Верден. Встреча ветеранов полка охраны, дававшего присягу охранять фюрера, из числа так называемых "верных последователей". Они сошлись, чтобы вспомнить былое, навести справки о пропавших без вести однополчанах и снова подтвердить, что "всегда готовы выполнить свой долг перед отечеством".
Там и был снят Брендель, повернувшийся к молодой женщине, стоявшей рядом с ним. Белокурая, с ясными, широко расставленными глазами, с влюбленной улыбкой на губах, она смотрела снизу вверх на своего мужа. Я внимательно разглядывал ее свежее, юное лицо, пытаясь найти ключ к разгадке. Наверняка это Ли. Я был уверен в этом.
Но, прислушиваясь к дробному стуку дождя по окнам в башне маяка, я вдруг почувствовал некоторую неуверенность. Да, передо мной – симпатичная белокурая девушка. Но почему непременно Ли?
Даусон подлил в кофе коньяку. Питерсон кашлянул, но больше никаких проявлений сарказма с его стороны не было: он полностью находился под впечатлением необъяснимо чарующей силы рассказа Стейнза. То не был бред сумасшедшего – существовали документы, реальные сведения и данные о Мартине Бормане и Гюнтере Бренделе, о нацистах прошлых и настоящих. Но Стейнз еще не кончил говорить. Его руки посинели от холода. Впрочем, все мы замерзли и держали чашки с горячим кофе в ладонях, чтобы унять озноб. Стейнз открыл другую объемистую папку, положил ее себе на колени, укрытые толстым пледом.
– Несколько организаций, – продолжал он, – занимались тайным вывозом видных фашистов из Германии, например: ОДЕССА – объединение бывших эсэсовцев, "Шпинне" – эта работала значительно более эффективно, но орудовала в согласии с ОДЕССА и ХИАГ, еще одной эсэсовской организацией.
Существовали два основных маршрута для бегства фашистов. Один вел через Швейцарию и Испанию в Африку. На этом маршруте использовались американские самолеты. Другой маршрут, разработанный "Шпинне", назывался "Проект Норд" и проходил по морю в непосредственной близости от берегов Швеции. На подводных лодках перевозились наиболее важные персоны. По этому пути, например, "Шпинне" якобы вывезла в Южную Америку Мартина Бормана. Именно по маршруту "Проект Норд" "Шпинне" доставила в Аргентину Эйхмана, а задолго до окончания войны переправила туда же Альфреда Котмана. Гюнтер Брендель помогал координировать действия "Шпинне" внутри Германии.
– Выходит, Брендель руководил "Шпинне"? – заметил Питерсон, чихнув в грязный платок и, как ни странно, извинившись.
– Брендель не руководил ею, – ответил Стейнз. – Он, если можно так выразиться, был вице-президентом, ответственным за грузооборот. Он передавал транспортной службе отъезжающих и возвращался за новыми. Человек, полностью ответственный за деятельность "Шпинне", – даже не немец. В то время он был весьма молод. Это наемник, авантюрист, но отнюдь не нацист. Он абсолютно вне политики. Я полагаю, люди подобного рода все таковы. Техник по специальности, умелый, толковый парень. Так мне говорили, хотя я никогда не имел удовольствия встречаться с ним. И он, подумать только, – англичанин. Нет, не зря нас считают невозмутимой нацией…
– Его имя? – спросил я.
– Мартин Сент-Джон, – сказал Питерсон.
Стейнз резко повернул к нему голову.
– Должен вам заметить, вы соображаете довольно быстро. – Он сверлил Питерсона глазами, усмешка скривила уголки его плотно сжатого морщинистого рта.
– Сент-Джон? – переспросил я.
– Простое умозаключение, – произнес Питерсон, одной рукой беря чашку кофе с коньяком, другой снова доставая из кармана носовой платок. – Во всяком случае, кто еще, черт возьми, остается в этом ребусе? Все те же типы возникают снова и снова. Появился один раз, будь уверен, значит, появится еще, это уж как пить дать. Итак, Сент-Джон… тот самый человек, который вытащил Котмана, прежде чем крыша над их головами рухнула.
– Проницательно, и так оно и есть, – послышался голос Стейнза, перекрывший порыв ветра. Маяк полностью заволокло туманом. – Мартин Сент-Джон действительно настоящий паук. А вы, – сказал он, обращаясь ко мне, – позволили ему угощать вас обедом в Буэнос-Айресе. "Шпинне"… – Он задумчиво поднес кулак ко рту, подул в него. – Человек, который вывез из Германии Бормана… – Полковник подал знак Даусону. Наступило время уходить с маяка. Следуя за Даусоном с его тяжелой ношей, мы медленно спустились по винтовой лестнице и окунулись в туман, облепивший остров.
Когда мы вечером собрались за ужином, в столовой уже пылал камин. У Питерсона начал пропадать голос, нос заложило. Он то и дело вдыхал бензедрин из карманного ингалятора.
– Всегда вожу эту штуку с собой, – просипел он, – а вот эти проклятые бумажные салфетки вечно забываю. – Он больше не выражал сомнений в отношении умственных способностей нашего хозяина.
Даусон поджарил кусок баранины. Она была жесткой, как подошва. Мы пили крепкое бордо и царапали рты зачерствевшим хлебом с толстой коркой.
Стейнз объяснил, как "Шпинне" переправляла свой груз через Атлантический океан.
Даусон вновь наполнил его бокал, а потом и наши.
– Что касается "Шпинне", то отделить миф от реальности – задача далеко не легкая. Руководителем "Шпинне" был генерал Пауль Хауссер, а его заместителем – Хассо фон Мантейфель. Лишь кое-кто догадывался, что, по существу, всю работу выполнял молодой Сент-Джон. Такова же была таинственность и неопределенность в отношении транспорта, с помощью которого "Шпинне" творила свои чудеса. И как ловко! Одни продолжают утверждать, что никакого особого канала не было, что он существовал только теоретически. Другие считают, что шведский канал использовался довольно результативно. А все остальные убеждены, что основной выездной маршрут проходил через Испанию. Истина включает в себя аспекты, совместимые с каждой из этих гипотез… но они – просто мелочи. Осмыслить действительный ход событий, постичь весь замысел целиком гораздо труднее. – Он подозвал Даусона. – А как насчет десерта, Даусон? У нас есть что-нибудь на сладкое? Пирог, например? Как бы вы отнеслись к сладкому пирогу, господа?
– Пирог со сливовой начинкой и кремом, – предложил Даусон.
Питерсон вытаращил на меня глаза: грипп несколько притупил его раздражительность. Сам я устал невероятно. Плечи ныли, а от бордо резь в глазах усилилась еще больше. И дернула же меня нелегкая впутаться в такую историю! Я с трудом мог осмыслить все это, хотя понимал, что моя жизнь висела на волоске паутины "Шпинне", все больше запутываясь в ее сетях.
Камин жарко пылал. На лбу у меня выступил пот. Я отер его. Даусон положил мне на тарелку огромный кусок пирога. Сам он выглядел свежим, бодрым, неутомимым. Легонько похлопал меня по спине:
– Держись, янки!
Стейнз попробовал пирог, улыбнулся, вытер с подбородка крем, шумно, с удовольствием отхлебнул кофе: он чувствовал себя прекрасно.
– О некоторых операциях подлодок, базировавшихся на северном побережье, хорошо известно. На последнем этапе войны их насчитывалось около четырехсот – одни уже находились в море, другие были готовы к отплытию. Адмирал Дениц отдал приказ командирам подводных лодок продолжать боевые действия и ни в коем случае не сдаваться. Поистине изумительно, что они почти поголовно разделяли его фанатичную веру и желание драться до конца. Поэтому, когда война была проиграна, они просто отказались капитулировать. В конце концов, море большое, и оно так же принадлежит им, как и всем другим.
"U-977" под командой Гейнца Шеффера вышла в Атлантику и направилась в Аргентину. Лодка была специально оснащена – ей не надо было всплывать для перезарядки аккумуляторных батарей – и имела шноркельное устройство для подачи воздуха. Ей потребовалось четырнадцать недель, но Шеффер все же довел лодку до Аргентины. И он был лишь одним из многих. Однако, надо сказать, у нас имелись возможности довольно пристально следить за его передвижениями, и в итоге мы засекли его. Таким образом, нам стало известно, что он закончил свой поход в Хартфордшире, но дело в том, что до этого он все же успел побывать в Аргентине.
"U-530", капитан Охо Вермут, когда война окончилась, находилась у побережья Лонг-Айленда, да-да, Лонг-Айленда, мистер Купер. Спустя две недели она также прибыла в Аргентину.
"U-239", "U-547", "U-34", "U-957" и "U-1000" – эти лодки исчезли бесследно. По некоторым данным, они направились в Японию, к северному побережью Массачусетса, в Африку. Поступали сведения, что в ряде мест они высадили людей.
Но, что ни говори, все они, хотя и были прекрасно оборудованы и оснащены, по сути все равно оставались обычными подводными лодками. Бормана вывезли не на такой лодке. "Шпинне" имела в своем распоряжении нечто другое – подлодку такого типа, существования которой мы вообще никогда официально не признавали. Сейчас я расскажу вам об этих весьма удивительных аппаратах. Прежде всего, они имели невероятные размеры и неслыханный запас хода. Они могли заплывать куда угодно. Тридцать одна тысяча пятьсот миль со скоростью десять узлов… Тридцать одна тысяча пятьсот! – Он улыбнулся, глядя на наши физиономии. – Приличное расстояние, вот так-то! – Какое-то время он молча жевал пирог, слизывая сливовую начинку и крем с уголков рта. – Грузоподъемность каждой около трехсот тонн. И предполагалось, что подобных судов сто единиц.
– Предполагалось? – просипел Питерсон с другого конца стола.
– Официально они так никогда и не были построены. Сталин был убежден, что их спустили на воду. Мы, англичане и американцы, уверяли его, что их только предполагалось создать, что они существовали лишь на бумаге, что после воздушных налетов на судостроительные верфи построить их было практически невозможно. Кроме проектно-технических планов, у нас ничего не оказалось – ни документов о завершении строительства, ни приказов приостановить его. Мы сообщили русским, что, поскольку предприятия были разрушены, издавать такие приказы сочли излишним. Они нам не поверили и были правы.
Стейнз сделал эффектную паузу. Питерсон покачал головой. Даусон предложил нам сигары. Стейнз взял одну, отрезал кончик, прогрел ее спичкой и не спеша, точно выполняя ритуал, раскурил.
– Вы понимаете, что означает сам факт наличия подобных лодок? Возрождение нацизма, ни больше ни меньше. И не просто какой-то одной второстепенной ветви, какой-то одной идеологической разновидности нацистского движения, а фашизма в целом. При этом не только в лице Бормана и других, но и в самом факте существования документов, как бы вы их ни называли – "бумаги Бормана" или как-нибудь иначе, менее драматично.
Существование такого базиса для создания Четвертого рейха настораживало русских, у которых имелись все основания для опасений. Ведь нацизм и коммунизм подразумевают диаметрально противоположные системы миропорядка, чего нельзя сказать о причинах, которыми руководствовались союзники, вступая в войну.
Некоторые англичане и американцы в числе прочих с энтузиазмом готовились принять этот "новый завет" – для них национал-социализм был чем-то вроде "свитков Мертвого моря", только еще значительнее.
– Теперь вы знаете. – Стейнз глубоко вздохнул, окутанный облаком синего сигарного дыма, – что заключалось в тех драгоценных коробках, которые, на горе себе, обнаружила ваша библиотекарша.
На следующее утро, когда мы выехали на машине из Лендс-Энда, Питерсона бил небольшой озноб. Я предоставил ему отсыпаться на заднем сиденье, а сам медленно вел машину сквозь налетавшие порывами дождь и туман. Спешить было некуда, к тому же мне хотелось подумать и тщательно проанализировать ту гору информации, какую обрушил на нас полковник Стейнз. Трудно было стряхнуть с себя жуткое впечатление, оставшееся от острова, но было совершенно необходимо попытаться хоть как-то разобраться во всем.
На протяжении всего рассказа Стейнза, который продолжался далеко за полночь, я делал кое-какие заметки в блокноте, данном мне Даусоном. Теперь я выудил его из кармана рубашки, положил на руль и смотрел, как он покачивается и трясется.
Из рассказа полковника стало ясно, что внутри Четвертого рейха, как его называют, по словам Стейнза, в "определенных кругах", идет борьба за власть. С одной стороны, это старая гвардия, люди, прошедшие Вторую мировую войну, многие из которых, возможно, лично знали Гитлера и прочих из его окружения. Мартин Борман был одним из этих людей, и Стейнз считал, что он, вероятно, до сих пор живет где-нибудь в Южной Америке, хотя за последние три года никаких сообщений о том, что кто-то его видел, не поступало. Альфред Котман, профессор Долдорф, мой дед – представители этой старой когорты, винтики старого фашистского механизма.
С другой стороны, появились новые, более молодые лица, но о них Стейнз говорил несколько сдержанно. По мнению Питерсона, Стейнз просто не знал, кто они, и его информация касалась только нацистов времен Гитлера, оставшихся в живых.
Между этими двумя группировками действовали ключевые фигуры, они заполняли разрыв и связывали обе фракции. И та и другая получали финансовую поддержку из нацистской казны, которая неуклонно увеличивалась. Промежуточную позицию, по словам Стейнза, занимали Мартин Сент-Джон и Гюнтер Брендель, оба прирожденные политиканы и мастера компромиссов.