Прежде чем добраться до того, что, как я знаю, вы хотите от меня услышать, я обрисую ситуацию в общих чертах, чтобы ввести вас в курс дела. Как УРК (уполномоченный по расследованию крушения) самолета компании "Мейден Эйрлайнс", я сразу же, с первых секунд после того, как мне позвонили, начал формировать команду по расследованию происшествия. Региональный следователь был уже там и делал предварительную разметку колышками на местности, но на том этапе всю информацию мы получали из новостей. Руководитель местного аварийного штаба проинформировал меня по сотовому телефону о ситуации на месте, так что я знал, что мы имеем дело с тяжелым случаем. Не нужно забывать, что самолет упал в удаленном районе. Пять миль от ближайшего жилья и добрых миль четырнадцать от ближайшей дороги. С воздуха ничего рассмотреть было нельзя, если только вы точно не знали, что именно тут произошло, - прежде чем приземлиться, мы пролетели над этим местом, так что я видел все собственными глазами. Только разбросанные обломки, залитая водой черная яма величиной со средний загородный дом и заросли меч-травы, о которую можно порезаться до кости.
Вот что я знал, когда только получил это задание: самолет "Макдоннелл Дуглас МД-80" разбился через несколько минут после взлета. Диспетчер аэропорта передал, что пилоты докладывали о неполадке двигателя, но на той стадии я не мог исключать вероятность преступления, особенно после того, как стали просачиваться сообщения об авиакатастрофах в других местах. Было два свидетеля, рыбаки, видевшие самолет, который вел себя странно и летел слишком низко, прежде чем рухнуть на территории национального парка Эверглейдс; они говорили, что видели вырывавшееся из двигателя пламя, пока он падал, но в этом не было ничего необычного. Свидетели практически всегда сообщают о том, что видели признаки взрыва или пожара, даже если это было в принципе невозможно. Я немедленно скомандовал своей структуре и ребятам службы обеспечения шевелить задницами и срочно выдвигаться к Ангару 6. FAA выделила нам "G-IV", чтобы лететь в Майами, - мне нужна была команда в полном составе, и небольшой самолет бизнес-класса не ограничивал меня в этом. Послужной список компании "Мейден" в отношении обслуживания до сих пор вызывал у нас определенную тревогу, но данное воздушное судно считалось очень надежным.
Мы были уже час в воздухе, когда мне позвонили и сообщили, что обнаружили выжившего. Помните, Элспет, мы видели кадры, снятые телевизионщиками, - и не догадаешься, что там упал самолет, пока не окажешься прямо на том месте, потому что он полностью ушел под воду. Должен признаться, что сначала я им просто не поверил.
Этого мальчика направили в детскую больницу Майами, и к нам поступали донесения, что он в сознании. Никто не мог поверить: а) что он каким-то образом умудрился выжить; б) что его не съели аллигаторы. Этих мерзких тварей там настолько много, что нам пришлось вызывать вооруженных парней, чтобы они держали их на расстоянии, пока мы будем извлекать обломки.
Приземлившись, мы сразу же направились на место. DMORT, оперативная группа для организации захоронений в чрезвычайных ситуациях, была уже там, но, похоже, они так и не нашли ни одного нерасчлененного тела. Оттолкнуться было практически не от чего, поэтому приоритетной задачей стало найти речевой самописец из кабины экипажа и черный ящик; необходимо было привлекать профессиональных ныряльщиков. А вообще там было тяжко. Жарко, как в пекле, тучи мух, жуткий запах… Нам были нужны герметичные армейские костюмы для биологической защиты, но работать в них в таких условиях - это вам не шутка. С самого начала я видел, что нам потребуются недели, чтобы собрать по кусочкам этот самолет, но теперь, когда мы знали, что в этот же день разбились и другие самолеты, этих недель у нас просто не было.
Мне нужно было поговорить с этим мальчиком. Согласно списку пассажиров, единственным ребенком на борту из этой возрастной категории был Бобби Смолл, летевший в Нью-Йорк с женщиной, предположительно его матерью. Я предпочел отправиться на встречу с ним один, оставив свою команду на месте катастрофы, чтобы они начали проводить предварительные мероприятия и установили контакт с местными и другими командами, направлявшимися в район падения самолета.
Вокруг больницы бурлила толпа журналистов, сразу обступивших меня, чтобы я сделал заявление. "Эйс! Эйс! - кричали они наперебой. - Была ли там бомба? А что насчет остальных крушений? Они как-то связаны между собой? Это правда, что кто-то выжил?" Как обычно в таких случаях, я отвечал, что заявление для прессы будет подготовлено, когда у меня будет больше информации, что следователи по-прежнему в пути, и т. д., и т. п. Как УРК, мне меньше всего хотелось сорвать голос еще до того, как появится хоть какая-то конкретика.
Я позвонил в больницу заранее и предупредил о своем приезде, но знал, что пройдет еще немало времени, прежде чем они позволят мне поговорить с мальчиком. Когда я ждал, пока доктора допустят меня к Бобби, из его палаты поспешно вышла медсестра. Было похоже, что она вот-вот разрыдается. Встретившись с ней глазами, я пробормотал что-то вроде: "С ним все в порядке?"
Она только кивнула и убежала в ординаторскую. Где-то через неделю я еще раз встретился с ней и спросил, почему она была тогда так взволнована. Ей было трудно передать это словами. У нее было такое чувство, будто в ней что-то сломалось, она просто не могла больше находиться в той палате. Было видно, что ей стыдно признаваться в этом. Она сказала, что, должно быть, мысль о том, что при крушении погибло сразу столько людей, поразила ее больше, чем она ожидала, а Бобби был просто живым напоминанием об этих ужасных жертвах.
Детский психолог, занимавшийся этим делом, приехала через несколько минут. Славная девушка, за тридцать, но выглядит моложе. Я уже забыл ее фамилию… Полански? Ох, да, верно, Панковски. Спасибо. Ее только-только назначили сюда, и ей очень не хотелось, чтобы какой-то рьяный следователь сейчас тревожил ребенка. Я сказал ей: "Леди, мы занимаемся катастрофой международного рейса, и этот мальчик может быть единственным свидетелем, который реально может нам помочь". Не хочу, чтобы вы, Элспет, посчитали меня совсем бесчувственным, но на том этапе информация об остальных авариях была очень обрывистой, а исходя из того, что я знал, мальчик действительно мог быть ключом к расследованию всего этого дела. Помните, из Японии далеко не сразу подтвердили, что у них есть выжившие, а о девочке, спасшейся в Великобритании, мы узнали только через несколько часов. Как бы там ни было, доктор Панковски сказала, что мальчик бодрствует, но до сих пор не сказал ни слова и он не знает, что его мать, вероятнее всего, погибла. Она просила меня действовать осторожно и запретила снимать разговор на видео. Я согласился, хотя записывать допрос свидетелей было вполне стандартной процедурой. Должен сказать, что потом я и сам не мог решить, хорошо, что я не снимал это, или плохо. Я заверил доктора, что прошел специальную подготовку по опросу свидетелей, что сюда уже едет один из наших специалистов, чтобы провести подробную беседу с ним. Мне же необходимо лишь узнать, не заметил ли он что-нибудь такое, что может помочь нам двигаться в правильном направлении.
Ему отвели отдельную палату со светлыми стенами, специально обставленную для ребенка. Нарисованный на стене Губка Боб, большой плюшевый жираф, который мне, впрочем, показался страшноватым. Мальчик лежал на спине с капельницей на руке, на коже видны были порезы от меч-травы (должен вам сказать, что в последующие дни все мы натерпелись от этой опасной штуковины), но, если не считать этого, он, похоже, серьезно не пострадал. Я до сих пор не могу понять, как это могло случиться. Все с самого начала говорили, что это похоже на какое-то чудо. Они готовились везти его на компьютерную томографию, так что в моем распоряжении было всего несколько минут.
Медики, стоявшие вокруг его кровати, не обрадовались моему появлению, и, когда я направился к нему, доктор Панковски держалась рядом со мной. Он казался таким хрупким, особенно со всеми этими порезами на лице и предплечьях, и я, конечно же, чувствовал себя неважно, явившись задавать вопросы практически сразу после того, как он такое перенес.
- Привет, Бобби, - сказал я. - Меня зовут Эйс. Я веду расследование.
Он даже не шелохнулся. У Панковски зазвонил телефон, и она отошла в сторону.
- Я очень рад видеть, что с тобой все в порядке, Бобби, - продолжал я. - Если ты не возражаешь, я хотел бы задать тебе несколько вопросов.
Веки его резко поднялись, и он посмотрел прямо на меня. Глаза его были пустыми. Я даже не уверен, что он слышал меня.
- Эй, - сказал я. - Хорошо, что ты не спишь.
Он, казалось, смотрел куда-то сквозь меня. А потом… Слушай, Элспет, хоть это и прозвучит чертовски слащаво, но потом его глаза как-то поплыли, как будто он хотел заплакать, только… Господи… это тяжко… только заполнялись они не слезами, а кровью.
Я, должно быть, вскрикнул, потому что возле моего локтя тут же выросла Панковски, а доктора зажужжали вокруг мальчика, как растревоженные на пикнике шершни.
Я сказал:
- Что у него с глазами?
Панковски посмотрела на меня так, будто у меня только что отросла вторая голова.
Я снова взглянул на Бобби, заглянул прямо ему в глаза, однако они были совершенно ясными - синие, как васильки, никаких следов крови. Ни капельки.
Из второй главы романа "Охраняя Джесс: моя жизнь с одним из Троих" Пола Крэддока (в соавторстве с Мэнди Соломоном)
Меня часто спрашивают: "Пол, почему ты взял на себя полную опеку Джесс? В конце концов, ты успешный актер, профессиональный артист, одинокий мужчина с непредсказуемым ритмом жизни, неужели ты действительно исключаешь возможность завести своих детей?" Ответ на это прост: сразу после рождения близняшек Шелли и Стивен усадили меня перед собой и попросили, если с ними что-то случится, стать для девочек официальным опекуном. Они много и тщательно все это обдумывали - особенно Шелли. У всех их близких друзей были собственные молодые семьи, так что они не смогли бы уделять их детям внимание, которого те заслуживали, а родственники Шелли были вообще не вариантом (по причинам, о которых я расскажу позже). К тому же Шелли говорила, что девочки души во мне не чаяли с самого раннего возраста. "Это все, что нужно нашим Полли и Джесс, Пол, - сказала она. - Любовь. А у тебя ее столько нерастраченной". Стивену и Шелли, разумеется, о моем прошлом было известно все. Когда мне не было еще и тридцати, после глубокого профессионального разочарования я немного сошел с рельсов. Я снимался в пилотной версии фильма "Врачебный такт", который в Великобритании называли очередной горячей больничной драмой, когда узнал, что все это отменяется. Я победил в конкурсе на главную роль доктора Малакая Беннета, блестящего хирурга с синдромом Аспергера, зависимостью от морфия и тенденцией к паранойе, и эта отмена тяжело ударила по мне. Я много месяцев посвятил тому, чтобы вжиться в эту роль, и по-настоящему погрузился в нее - думаю, частично проблема была в том, что я слишком перевоплотился в этого персонажа. Как и очень многие актеры до меня, я обратился к алкоголю и другим средствам, чтобы заглушить боль. Эти факторы в сочетании со стрессом, вызванным полной неопределенностью в будущем, вызвали у меня тяжелую депрессию и то, что, как я полагаю, можно было бы назвать рядом навязчивых параноидальных идей.
Однако с этими демонами я имел дело за много лет до того, как у Стивена и Шелли вообще возникла мысль о собственных детях, так что могу честно сказать: они на самом деле считали меня самым лучшим выбором. Шелли настояла на том, чтобы сделать это официально, так что мы пошли к адвокату и оформили все, как нужно. Конечно, когда вы делаете такие вещи, то никогда не думаете, что это действительно может пригодиться.
Но тут я забегаю вперед.
Выйдя из той жуткой комнаты, куда всех нас загнал неумелый персонал "Гоу! Гоу!", я полчаса провел в баре, просто глядя на бегущую строку на экране телевизора, где снова и снова прокручивались ужасные новости. А затем появились первые кадры, снятые в том районе, где, как они думали, упал самолет Стивена: картинка океана, серого и неспокойного, и какие-то качающиеся на волнах обломки. Лодки спасателей, снующие по поверхности в поисках выживших, выглядели игрушечными на фоне сурового и бескрайнего морского пейзажа. Помню, я тогда подумал: "Слава богу, Стивен и Шелли прошлым летом научили девочек плавать!" Глупо, конечно, я знаю. Дункан Гудхью еще мог бы побороться при таком волнении. Но в моменты эмоционального экстрима просто невероятно, какие мысли могут прийти в голову.
Тогда ко мне подошла Мэл. Может, она и выкуривает по две пачки "Ротманс" в день, а одежду покупает в "Праймарк", но сердца у нее и у ее партнера Джеффа - величиной с Канаду. Как я уже говорил, нельзя судить о книге по ее обложке.
- Держись, дорогой, - сказала она мне. - Ты не должен терять надежду.
Те молокососы в баре держались от меня подальше, но все время, пока я там сидел, не сводили с меня глаз. Я был в жутком состоянии: меня прошибал пот, била дрожь, и, должно быть, в какой-то момент я даже заплакал, потому что щеки у меня были мокрые.
- Чего уставились? - рявкнула на них Мэл, а потом взяла меня за руку и увела назад в комнату для инструктажа экипажей.
К этому времени туда уже прибыла целая армия психологов и специалистов по психологическим травмам. Они были заняты тем, что разносили чай, напоминавший подслащенные помои, и устанавливали ширмы, за которыми будут проводиться консультации. Мэл взяла меня под защиту и усадила между собой и Джеффом. Джефф похлопал меня по колену и сказал что-то вроде:
- Мы все вместе в этой ситуации, приятель, - после чего протянул мне сигарету.
Я не курил уже много лет, но принял ее с благодарностью.
И никто нам не сказал, чтобы мы тут не курили.
Вскоре к нам присоединились Келвин, тот парень с дредами, и Кайли, рыжеволосая красотка с воздушным шариком (от которого сейчас остался лишь клочок рваной резины на полу). Тот факт, что мы впятером первыми услышали страшную новость, как-то объединил нас; мы сгрудились вместе, непрерывно курили и старались не взорваться. Какая-то нервная женщина - какой-то там консультант, хотя для этой роли она выглядела слишком легковозбудимой, - попросила назвать имена наших родственников, которые летели этим проклятым рейсом. Как и все остальные, она повторила хорошо выученную реплику: "Как только мы что-то узнаем, сразу вам сообщим". Даже тогда мне было понятно, что они меньше всего хотят давать нам пустую надежду, но мы ведь все равно надеялись. С этим ничего нельзя поделать. Ты автоматически начинаешь молиться о том, чтобы любимый человек опоздал на самолет, что ты неправильно понял номер рейса или дату прибытия, что все это всего лишь страшный сон, просто какой-то полоумный, кошмарный сценарий. Я зациклился на этом моменте, когда еще не слышал о крушении самолета, - я тогда следил за подростками, которые убирали давно перестоявшую рождественскую елку (кстати, плохая примета, хотя я человек и несуеверный), - и поймал себя на мысли, что мучительно хочу вернуться в то время, когда это пустое и болезненное ощущение еще не поселилось навсегда в моем сердце.
Еще один приступ паники начал впиваться мне в душу своими ледяными пальцами. Мэл с Джеффом старались занять меня разговорами, пока мы дожидались, что нас прикрепят к консультанту по преодолению психологических травм, но я просто не мог выдавить из себя ни слова, что на меня совсем не похоже. Джефф показал мне заставку на экране своего смартфона - фотографию улыбающейся двадцатилетней девушки, полноватой, но по-своему привлекательной. Он сказал мне, что это Лорейн, его дочь, которую они приехали встречать.
- Славная девочка, одно время сошла с колеи, но сейчас все снова нормально, - печально сказал Джефф.
Лорейн летала на Тенерифе на шальной и богато обставленный девичник, причем решила ехать туда в самый последний момент, когда кто-то выпал из компании. Что там говорят насчет судьбы?
Теперь я уже с трудом дышал, по вискам катились капли холодного пота. Я точно знал, что если немедленно не выйду из этой комнаты, то голова моя просто лопнет.
Мэл сразу все поняла.
- Оставь-ка мне свой номер телефона, дорогуша, - сказала она, сжав мое колено рукой, тяжелой от золотых побрякушек. - Как только мы что-то узнаем, дадим тебе знать.
Мы обменялись телефонами (причем я вначале не мог вспомнить свой номер), и я выскочил оттуда. Кто-то из консультантов пытался остановить меня, но Мэл прикрикнула на него:
- Дайте выйти, раз ему так хочется!
Как я умудрился расплатиться за парковку и вернуться в свой Хокстон, не попав под колеса грузовика на шоссе М23, для меня до сих пор загадка. Еще одна тайна. Потом я увидел, что припарковал "ауди" Стивена, заехав передними колесами на бордюр, словно бросил машину, угнанную, чтобы покататься.
В себя я пришел только тогда, когда, войдя в коридор, споткнулся и опрокинул столик, на который мы обычно кладем почту. Один из польских студентов, которые снимают квартиру в цокольном этаже, выглянул из-за двери и спросил, все ли у меня в порядке. Он, должно быть, смекнул, что ничего не в порядке, потому что, когда я спросил, нет ли у него выпивки, исчез на несколько секунд, а потом, не говоря ни слова, протянул мне бутылку дешевой водки.
Я вбежал в свою квартиру, прекрасно понимая, что могу уйти в запой. Но мне было уже все равно.
Я не стал морочить себе голову стаканом и начал пить прямо из горлышка. Я не чувствовал вкуса алкоголя. Меня трясло, крутило, руки мои дрожали. Я вытащил "блэкберри" и начал прокручивать контакты в записной книжке, но не знал, кому позвонить.
Потому что первым человеком, которому я всегда звонил, был Стивен.
Я принялся шагать по комнате.
Снова глотнул водки.
Меня вырвало.
Тогда я сел на диван и включил телевизор.
Обычные программы были отменены в связи с постоянно поступавшими новыми сообщениями об этих авиакатастрофах. Я оцепенел - к тому моменту я был уже прилично пьян, - но все же понял, что весь авиатранспорт был на земле, а в студию канала "СКАЙ" понаехала тьма-тьмущая всяких экспертов, у которых брал интервью угрюмый Кеннет Портер. В те дни при звуке голоса Кеннета Портера я в буквальном смысле испытывал физическую боль.
"СКАЙ" сконцентрировал свое внимание на катастрофе самолета компании "Гоу! Гоу!", потому что она больше других имела отношение к их целевой аудитории. Одна супружеская пара сняла с круизного лайнера дрожащее любительское видео самолета, летевшего в опасной близости к поверхности океана, и на "СКАЙ" бесконечно прокручивали этот ролик. Слава богу, момент удара в эту съемку не попал, но можно было расслышать раздавшийся за кадром испуганный крик женщины:
- О боже, Ларри! Ларри! Ты только посмотри на это!