- Охотно, господин канцлер. Просто надо признать, что все одиннадцать боеголовок похищены противником. Одну из них благодаря энергичным действиям армейской контрразведки и Ведомства по охране конституции удалось обнаружить. Что с остальными - неизвестно. Энергичное расследование продолжается. О его результатах правительство будет информировать по ходу дела. Опасность существует, но не следует ее переоценивать. Все граждане должны сотрудничать с органами безопасности.
- Нонсенс. В это никто не поверит. К тому же разве вы себе не представляете, что начнет твориться, когда 60 миллионов человек будут собственными силами разыскивать спрятанные боеголовки?
- А как же. Отлично представляю. Я думаю, что, несмотря на некоторые отрицательные, но преходящие последствия для общественной жизни, итог этой операции пойдет на пользу нашей республике. Никогда прежде над нами не висела такая угроза. Все федеральные службы, призванные конституцией охранять спокойствие и порядок, будут пользоваться всеобщим признанием. Не считаете ли вы, господин федеральный канцлер, что это не такой уж плохой выход?
- Доктор Пфейфер, вы на стороне людей, которые посягнули на основные установления конституции, а теперь вы вдруг выступаете в роли горячего защитника той же самой конституции.
- Я ни на чьей стороне. Просто стараюсь реалистически мыслить. Мир таков, каков он есть, и не думаю, чтобы мы, вдвоем, могли его изменить.
- Иначе говоря, вы предлагаете, чтобы виновники вторичного захвата нескольких боеголовок не понесли наказания, кем бы они ни были? И чтобы сохранили эти боеголовки ради каких-то неизвестных собственных целей?
- У вас есть лучший выход, господин канцлер?
- Нет, доктор Пфейфер. И поэтому я на время соглашаюсь с вашими предложениями, во всяком случае до тех пор, пока все это не обдумаю. Но при одном условии: вы освободите Фельзенштейна.
- Это невозможно с технической, политической и формальной точки зрения. Фельзенштейн выступил бы против официальной версии, с удвоенной энергией бросился бы на поиски и, может быть, напал на какие-нибудь следы, что создало бы угрозу интересам Федеративной Республики. Предполагаю, что в этом случае он был бы готов сотрудничать с вами. Но вы же знаете этого человека. Никогда нельзя предвидеть, что придет ему в голову. К тому же, как вам известно, Фельзенштейн участвовал в нескольких мероприятиях Всемирного Совета Мира, высказывался насчет Вьетнама и Чили, осуждал гонку вооружений…
- Но он не принадлежит к числу левых. У него есть Рыцарский крест…
- Нет. Небольшая поправка в биографии. Этот человек - левый и правый одновременно. Он чересчур высокого мнения о себе и временами может быть опасен. Лично я глубоко уважаю свободу печати, но при условии, что она не затрагивает основных интересов страны.
- То есть интересов ваших хозяев, Пфейфер?
- У меня нет хозяев, господин федеральный канцлер. Я стараюсь выполнять свои обязанности в соответствии с оказанным мне доверием. И стремлюсь мыслить более широко, чем узколобый чиновник ведомства, которым я руковожу.
- Это ваше заявление заслуживает пятерки. Выходит, что я и мое правительство не мыслим столь широко.
- Этого я не говорил. Вы как раз дали пример такого мышления.
- Благодарю за комплимент. Еще один вопрос, господин доктор. Что будет, если те, кто, как вы выражаетесь, обеспечил сохранность части похищенных боеголовок, совершат, к примеру, нападение на территорию ГДР?
- Если мой анализ тех кругов, которые могли бы, вероятно, это совершить, достаточно верен, то ваши опасения безосновательны. Эти боеголовки гораздо лучше сыграют свою политическую роль, если будут спокойно лежать на каких-нибудь складах и базах. Впрочем, если бы что-нибудь подобное и произошло, то у вас всегда под рукой "горячая линия", дающая связь с Восточным Берлином.
- Превосходная мысль. Сперва Гаррисон объясняет русским, что он по ошибке устроил сущий ядерный ад над собственной страной. А потом наступит моя очередь объяснять Берлину, что какие-то неизвестные по ошибке совершили нападение на ГДР с применением нейтронного оружия. Великолепно. А они должны во все это терпеливо верить и даже пальцем не шевельнуть, чтобы нас не нервировать.
- Я снова спрашиваю, господин канцлер: есть ли у нас лучший выход? На мое ведомство вы не можете рассчитывать, так как в одиночку мы не установим ни виновников похищения, ни имен тех, которые взяли на хранение часть боеголовок, ни места, где находятся украденные и до сих пор не обнаруженные боеголовки. На армейскую контрразведку, Генеральный инспекторат и министерство обороны тоже нельзя положиться, потому что… Ну, я об этом уже говорил, Общественное мнение вам тоже не поможет: те, кто симпатизирует, как вы сказали, заговорщикам, правительству ни в чем не помогут. А те, чьи симпатии я определил бы как пацифистские, не смогут проникнуть в разного рода тайные места. В конце концов речь идет действительно о совсем незначительном ядерном потенциале по сравнению с тем, чем располагают великие державы. Повторяю, я не вижу никакого выхода. Зато я думаю, что в недалеком будущем можно будет осторожно вступить в переговоры с некоторыми людьми из кругов Генерального инспектората…
- Переговоры? Мне вести переговоры с какими-то заговорщиками? И о чем?
- Насчет возвращения боеголовок и, скажем так, по узловым вопросам германской политики. Не забывайте, что эти люди отныне обладают чрезвычайно красноречивыми аргументами, то есть боеголовками, с которыми они умеют обращаться, и знают, как их использовать в случае необходимости.
- Считаете ли вы, доктор, что сегодня в 19 часов я вообще не должен выступать по телевидению?
- Совсем напротив. Только искренние и подробные объяснения, которые даст народу федеральный канцлер, могут положить конец многочисленным сплетням и истерии.
- Вы говорите, искренние и подробные. Ну что ж, я попробую.
Пфейфер встал и демонстративно протянул руку канцлеру. Лютнер, с минуту поколебавшись и не скрывая антипатии, тоже подал Пфейферу руку.
- Да, еще один вопрос, - произнес Пфейфер уже от самой двери. - Куда делся ваш военный адъютант? Его не видно с самого утра. Или…
- Я вижу, - повысив голос, ответил Лютнер, - что у вас есть люди даже в моем секретариате. Я этого не потерплю, Пфейфер! Капитан Куно фон Ризенталь получил от меня особое, секретное поручение.
- Понимаю. Я надеюсь, что вы не подставите без нужды под удар этого красивого парня. Может быть, стоит его отозвать? Это очень деятельный человек, насколько мне известно. Легко может накликать на себя несчастье. Ну, я прощаюсь с вами, господин канцлер.
XLIV
Пятница, 12 июня, 13 часов 59 минут по западноевропейскому времени. Небольшой городок Верденберг, последняя железнодорожная станция в ФРГ, всего в полутора километрах от французской границы.
Около билетной кассы в толпе путешествующих, которых сегодня необычайно много, шныряет Рыба. Он делает вид, что не замечает Руди, который с рассеянным видом изучает расписание поездов.
Входит Лючия - босиком, с распущенными волосами, с полотняной сумкой через плечо. Она выглядит как студентка на каникулах. Обнимает Рыбу, они целуются и берутся за руки. Ни у кого не может быть сомнений, что эта симпатичная пара условилась встретиться здесь с совершенно иными целями, чем политические.
Ровно в 14 часов входит Челли вместе с Пишоном. Они останавливаются около расписания поездов. Не спеша к ним подходит Руди, а потом, как бы случайно, Рыба и Лючия.
- Поезд 14.07 по пятницам не ходит, - вполголоса говорит Челли. - Следующий только через два часа. Сейчас в одиночку пойдем обедать, но надо быть внимательными: здесь полно полицейских и сыщиков, видно, объявлена какая-то тревога.
- Тут собралась, должно быть, половина штурмовых частей, - смеется Рыба. - Мы непременно должны рассказать друг другу, как сюда добрались. У меня было столько приключений…
- Перестань, - говорит Челли. - Незачем здесь стоять. Пошли. Смотрите: сто метров прямо, потом поворот направо около аптеки. Ясно? Потом триста метров прямо. Увидите обувной магазин Бати и "Деликатесы" Майнля. Рядом, вниз по лестнице от улицы, есть китайский ресторанчик Мэй Вонга. Ясно? Встречаемся в правой зале, являемся с трехминутным интервалом.
Первыми уходят со станции Челли и Пишон. За ними неуверенным шагом тянется Руди. Он скверно себя чувствует. Кружится голова, может быть от жары. Время от времени пропадает острота зрения, и тогда весь мир он видит, как сквозь обмерзшее стекло.
Руди не может сосредоточиться, он перепутал указания Челли. Свернул налево, а не направо и не может найти обувного магазина. Когда наконец он дотащился до Мэй Вонга, группа уже приступила к обеду.
Челли открывает рот, чтобы выругать Руди за опоздание, но осекается на полуслове.
- Что ты натворил? - тихо говорит он. - У тебя кровь из уха. Сейчас же иди в туалет и умойся.
- И из носа тоже течет, - удивляется Рыба.
Руди ничего не отвечает. Он свесил голову, как тряпичная кукла. Кровь капает в фарфоровые мисочки, смешивается с соусом из сои, оставляет пятна на скатерти. Подбегают официанты.
- Врача! - кричит Лючия. - Немедленно вызвать врача!
- Заткнись! - рычит Челли. - Ему никакой врач уже не поможет.
- Откуда ты знаешь, Челли? - возражает Лючия. - Может, это только небольшое кровотечение.
- Куриная башка! Ты уже забыла, что мы везли сегодня утром? Надо удирать отсюда, и мигом. Выйди вместе со мной. Рыба заплатит. Без пяти четыре встретимся на станции, только не шляться по городу. Эй, Пишон, а ты куда? Я ведь сказал, что тебе не жить, если кто-нибудь из нас заболеет.
- Челли, - громко говорит Лючия, не обращая внимания на столпившихся вокруг официантов. - Я не согласна. Руди нельзя оставить одного.
Челли некогда отвечать. Он исчезает через какую-то дверь, которая ведет в подсобное помещение, так как у входа стоит врач в белом халате. "Скорая помощь" уже прибыла. Верденберг - маленький город, а китайцы не хотели, как видно, иметь лишние хлопоты.
Врач рвет рубашку на груди у Руди, пробует остановить кровь, текущую из носа, качает головой.
- Это ваш приятель? - спрашивает он. - Очень странный случай. Это конец. Похоже на отравление мышьяком или таллием. Прошу всех остаться на месте. Сейчас я вызову полицию.
Рыба останавливается около врача, с минуту молча смотрит на него, а затем медленно выходит из ресторана. Врач удивленно смотрит на Лючию и Пишона.
- Я, право, не понимаю… - пожимает он плечами. - Ведь это уголовное дело, вас наверняка задержат, пока вскрытие не покажет причины смерти…
Андре Пишон бросается в ту же дверь, через которую убежал Челли. Ему преграждают путь официанты, из кухни выбегают мойщик посуды и повар. Потасовка, звон разбитой посуды. Получив удар в живот, Пишон падает и корчится от боли. Двое официантов прижимают его к земле. В дверях появляется полицейский, молниеносно вынимает пистолет. Надевает Пишону наручники, затем берет за руку Лючию, но, когда достает вторую пару наручников, замирает от удивления. Он смотрит на Пишона, гладит подбородок и говорит:
- Ничего себе история. Уже несколько недель я смотрю на ваше изображение в объявлении о розыске. Оно висит в полиции. Ваше имя Пишон-Лало, вы доктор каких-то там наук. Ну, птенчик, вот мы и встретились.
У полицейского мелькнула мысль, что награда для штатских лиц за поимку Пишона-Лало составляет тридцать тысяч марок. К полиции это, конечно, не относится. Но наверняка не обойдется без повышения и какой-нибудь денежной выплаты, которая очень пригодится для постройки дома, так как дети подрастают.
XLV
Через витрину магазина Майнля Челли смотрит, как закованного в наручники Пишона, а потом Лючию полиция запихивает в машину. Он долго не раздумывает. Беззаботным прогулочным шагом минует несколько поворотов, потом внезапно ускоряет шаг и входит в телефонную будку. Заказывает разговор с Касабланкой, его оплатит собеседник.
Все происходит на редкость быстро: телефонная сеть Федеративной Республики уступает только американской. Отчетливо слышен мужской голос. Челли отвечает, что льет проливной дождь, но, несмотря на это, светят звезды. Собеседник переходит на английский:
- Кто говорит?
- Челли…
- Алло, Касабланка! - вмешивается телефонистка. - Вы согласны оплатить разговор в кредит?
- Откуда мне знать, если неизвестно, кто хочет со мной говорить?
- Тогда решайте побыстрее, а то я вас разъединю, - сердится телефонистка.
- Говорит Челли. Шеф знает. Очень важное и срочное дело.
- Срочными делами не занимаются после полудня, когда все отдыхают, а важных не решают по телефону.
- Алло, Касабланка! Прошу немедленно подтвердить согласие на разговор, иначе разъединяю.
- Что за спешка, барышня? Этот господин никак не может ясно высказаться. Ну хорошо, разговор принимаю. Так чего вы хотите, мистер Челли?
- Мне надо поговорить с шефом.
- С шефом? Вы, наверное, плохо спали, мистер Челли.
- Заткнись, черт тебя побери! - орет Челли в трубку. - Не время шутить. Немедленно давай мне Халеда, а то пожалеешь.
- Так бы сразу и говорил. Минуточку. Босс спит. Нет, он как раз вошел.
Челли отлично знает, что все эти идиотские разговорчики понадобились для того, чтобы охрана Халеда могла проверить через телефонную станцию Касабланки, действительно ли разговор заказан из-за границы.
- Какого черта ты звонишь? - говорит наконец шеф. - Что там опять случилось?
- Скверное дело, шеф. Двое моих людей приобрели у ювелира браслеты. Одна - девчонка, которая тут же начнет болтать, но она мало знает. Зато другой - это тот самый… Ну, знаешь кто.
- Доктор?
- Я не хотел говорить, но точно, это он. Третий недавно умер…
- Пришили?
- Нет. Умер. Просто умер. Это длинная история, в другой раз. Я тоже могу окочуриться.
- Челли, ты что, с ума сошел?
- Нет. По телефону нельзя. У нас сегодня утром было одно любовное приключение, и не совсем хорошо вышло. Ты знаешь, о чем я говорю. Шеф, дело в следующем. У меня буквально ни гроша, предстоят кое-какие расходы, предыдущую сумму я передал. Пришли мне…
- Ничего я тебе, Челли, не пришлю. С сегодняшнего дня я тебя не знаю и никогда не знал. Я не люблю растяп. И не слышал, чтобы мои люди умирали в постели и позволяли себя отлавливать, как угрей из садка. Я суеверен и боюсь таких, которые заявляют, что окочурятся. Иди к врачу, прими какие-нибудь порошки, только меня в это дело не впутывай. Деньги, которые я тебе дал, можешь оставить себе. Ничего нет? Это твоя забота. И займись чем-нибудь другим, потому что для этой работы ты совершенно не годишься. Не прерывай меня! Уже довольно ты наболтал. И еще одно: я слышал, что вы сегодня добыли славную маленькую штучку. Оставь ее в условленном месте. И я предпочел бы, чтобы ты недолго копался, ты знаешь, я говорю только раз. Все. А если ты вдруг разговоришься, советую тебе сначала подумать, прежде чем что-нибудь выболтаешь. Отныне забудь мое имя, никогда в жизни я не был в Касабланке, и даже не пытайся кого-нибудь обо мне расспрашивать. Понятно? Ну, тогда чао!
XLVI
Человек, которого Челли знал под именем Халеда и который мысленно любил величать себя титулом "короля террористов", положил трубку и потянулся так, что кости затрещали. Он послал одного из охранников за вечерней почтой, налил себе пива и погрузился в размышления.
Немного жаль было "Группы М". Она проделывала и впрямь головоломные операции. Временами Халед получал от нее просто несчетное количество денег, поступавших в качестве выкупа, в результате налетов на банки, а также от продажи разного рода "порошков". Но рано или поздно так и должно было кончиться. С тех пор как к ним присоединился сумасшедший доктор, они издевались буквально над всеми полициями Европы. Разумеется, если бы не связи Халеда, их выловили бы всех до одного еще два-три года назад. Ищейки не так уж беспомощны. Но были у этой группы враги, с которыми нельзя было сговориться.
Что делать. Надо будет разослать людей по университетам, пусть поищут еще каких-нибудь революционно настроенных юнцов, которые поссорились с папочкой и решили заняться разрушением этого несправедливого мира. Наверняка найдутся. Такие идейные гораздо лучше профессионалов. Живут кое-как, не обижаются при дележке добычи, смелы до безумия и просто обожают мокрую работу. Правда, умишко у них крохотный. Ох какой крохотный!
У Халеда ума хватит и на себя, и на всех прочих, вместе взятых. Десять лет назад, когда по совету некоего Антонио он начал "работать в терроризме", он и не подозревал, что так легко в одиночку заправлять миром. Ну, скажем, немалой его частью. В одно прекрасное утро Халед раза два просто поговорил по телефону, а на следующий день премьеры выступали по телевидению, происходили бурные заседания парламентов, носились полицейские машины, газеты не успевали придумывать сенсационные заголовки.
Халеда даже немного смешило, что он вдруг стал главой легендарного Центра, о существовании которого поговаривают полиции всей Европы. Уж кто-кто, а Халед точно знает, из кого состоит этот Центр, потому что состоит он из одного человека. Из Халеда. Ему известны и далеко идущие цели этого Центра, которые сводятся, попросту говоря, к тому, чтобы все отдельные группы доставляли в разумные сроки относительно высокие денежные суммы, "вырванные у буржуазии", как они выражаются в своих заявлениях.
Правда, у Халеда работают двое эдаких яйцеголовых хлыщей, которые от имени Центра время от времени публикуют какие-то сводки боевых действий, или как там они еще называются. Но у Халеда никогда не хватало терпения читать все эти бредни. Все годилось: маоизм, революция, анархизм, - лишь бы приносило "отцам" жирный куш и позволяло, если надо, прикончить какого-нибудь докучливого легаша.
Маоизм, революция, анархизм. Халеду пришлось заучить эти три слова. Иногда он встречался с руководителями наиболее активных групп, чтобы поддержать миф насчет Центра и укрепить в них убеждение, что служат великому и важному делу. Это было необходимо, поскольку они ощущали потребность в такой вере. После разговоров с ними Халед подолгу размышлял о том, как сильно люди могут поглупеть, даже такие, кто учился во всяких там прославленных университетах. В его деле никто не дал бы себя так легко провести, как это удавалось с ними Халеду.
Халед не кончал средней школы, но того, что он знал о жизни и о мире, ему вполне хватало и заменяло десять дипломов. По телевидению он не раз слышал, как очкастые умники ломали себе голову над "загадочным бунтом молодого поколения". А Халед прекрасно знал, что нет в нем ничего загадочного. Ребятам скучно, не хочется заниматься какой-нибудь дурацкой работой, а жить-то все-таки надо. Раньше таких ребят пристраивали к делу, испытывали на службе в охране, давали сперва мелкие, а потом более важные поручения, и наконец их, как Халеда, "отцы" ставили во главе целого предприятия. Так было всегда, а нынче что-то вдруг переменилось. Чтобы вырвать у банка какую-то сумму денег или выжать пару миллионов из семейства похищенной миллионерской дочки, они должны что-то кричать насчет буржуазии и этого, как его, анархизма. Или революции. И пусть кричат. В чем, собственно, разница, если они работают не хуже профессионалов, деньги сдают все до гроша, а сами ходят в тряпье? Главное, никто и никогда не задавался вопросом, куда деваются миллионы марок, лир, франков и долларов.