Как же попасть в эту проклятую дыру? И откуда? Сперва "Группа М" приступила к обследованию того одинокого, почти заброшенного дома, который стоял неподалеку от базы. Оказалось, что дом принадлежит очень старому, выжившему из ума крестьянину, которого местные жители, пока они здесь еще были, звали папаша Вебер. О том, чтобы папаша Вебер сдал кому-нибудь квартиру в своем доме, и речи быть не могло. Ликвидация старика, предложенная, разумеется, Рыбой, тоже ничего не решала: начнет везде шляться уголовная полиция, и погорит единственный пункт, за который можно зацепиться.
Решение, как всегда, нашел Андре Пишон. В один прекрасный день Руди купил подержанный фургон марки "Рено". Его сразу же наскоро перекрасили, заменили номерные знаки, а на дверце сделали красивую надпись: "Тюбингенский университет. Исторический факультет. Археологическая экспедиция".
Лючия аккуратно расколотила шесть глиняных горшков то ли польского, то ли болгарского происхождения, купленных в магазине сувениров. И как-то ночью фургон въехал на поле папаши Вебера. "Группа М", проклиная идиотские выдумки Пишона, закопала здесь, не очень глубоко, глиняные черепки.
Но замысел идиотским отнюдь не был. На следующее утро некий доктор Пфирш, а проще сказать, Челли, представил папаше Веберу участников археологической экспедиции. Они искали, как сказал Пфирш, весьма важные для науки следы древнейших германских поселений. Имелись основания предполагать, что на поле папаши Вебера, заброшенном и заросшем полевицей, располагалось городище начала IV века до Рождества Христова.
Папаша Вебер, старый склеротик, занят был главным образом ссорами с воображаемыми недругами. Но когда услышал про германскую культуру, в мозгу у него что-то сработало. Он поворчал немного и дал позволение, отправившись вместе с археологами на поле и понося какого-то Мюллера, отбившего у него девицу (дело было, кажется, в 1908 году).
Молодым археологам выпала необыкновенная удача. В первый же день они откопали несколько занятных черепков. Лючия их чистила при помощи кисточки, Руди усердно отряхивал грабли. Челли глубокомысленно раскладывал чудом найденные осколки древних сосудов. Папаша Вебер поначалу не отходил от археологов, однако вскоре устал и вернулся домой - дальше воевать с Мюллером. Группа тут же перестала копать. Лючия вытащила бутерброды, Челли налил всем по стаканчику русской водки.
За три дня молодые археологи из Тюбингена стали своими людьми в доме папаши Вебера. Какой-то капитан бундесвера, увидев на поле папаши Вебера приезжих, прикатил на машине посмотреть, что они там ищут. Он восхитился формами найденных глиняных сосудов, поговорил о погоде, спросил, как идут дела, глянул на удостоверение, выданное кафедрой германской археологии, и уехал.
Папаша Вебер, таинственно похмыкивая и боязливо оглядываясь по сторонам, сообщил молодым друзьям, что этот капитан - тсс! - служит в гестапо, а зовут его Хорст Шелер. Лючия попыталась возразить, что гестапо уже нет, но Челли пинком в лодыжку дал ей знак, чтоб держала язык за зубами. Это была весьма ценная информация. Она означала, что с базы заметили работы на поле папаши Вебера, но не увидели ничего подозрительного.
На шестой день археологи обнаружили нечто из ряда вон выходящее. Это был большой, хоть и вдребезги разбитый кувшин для вина. И надо же: на первом черепке, который извлекла на свет божий лопата Руди, виднелась наклейка "Made in Jugoslavia". Руди бросил убийственный взгляд на Лючию, которая, приобретя и разбив кувшин, не заметила на нем этикетки, после чего быстренько закопал предательский черепок.
Доктор Пфирш, не торопясь и выбирая слова, уведомил папашу Вебера о сенсационной находке. По мнению доктора, она была бесспорным доказательством, что древние германцы сами разводили виноград, а римская голытьба, притащившаяся сюда из-за Апеннин, научилась виноградарству именно от германцев. Папаша Вебер был на седьмом небе.
Челли не терял времени даром. Он сообщил, что его сотрудники счастливы, но очень устали. Не согласится ли папаша Вебер, чтобы группа переночевала в его доме всего одну ночь? Удобств никаких не требуется. Эти молодые люди увлечены работой и привыкли к трудностям. Ведь нет смысла возвращаться на ночь в город, если найдено такое бесценное сокровище. Между прочим, доктор Пфирш хотел бы поведать папаше Веберу одну тайну. В этом великолепном кувшине обнаружена… Ладно, придется сказать, что именно: кучка древних золотых монет. По закону, правда, их следует сдать в государственную казну. Но папаша Вебер оказал археологам столько услуг, что будет, пожалуй, справедливо оставить монеты ему. Их немного, всего двенадцать, но в хозяйстве они будут нелишним.
Папаша Вебер жадно схватил предложенные ему монеты (это были бронзовые, тщательно начищенные жетоны из казино в Эвиан-ле-Бэн) и сказал, что симпатичные молодые люди могут жить на чердаке сколько угодно. А с Мюллером папаша Вебер управится сам. Раз и навсегда.
18 апреля, то есть на восьмой день с начала археологических изысканий на поле папаши Вебера, в экспедицию прибыл новый археолог: доктор Андре Пишон-Лало, который нес под мышкой старательно упакованный предмет порядочных размеров.
Это был так называемый лидар, или лазерный дальномер. Пишон изготовил его за невероятно короткий срок, так как от этого устройства зависел успех всего замысла. Надо было из чердачного окна дома папаши Вебера с точностью до миллиметра измерить расстояние до отверстий в броне отражателя. Никакое другое устройство не гарантировало столь точных измерений.
Изготовление лидара обошлось в восемь тысяч марок. Узнав об этом, Челли даже застонал, но подтвердил свое прежнее решение: истратим столько, сколько потребуется.
В пять утра Пишон произвел измерения. Хитроумная система увеличительных линз позволила ему собственными глазами увидеть опаловый блеск резервуара с криптоном. Невозможно описать то счастье, которое ощутил Пишон, глядя на проклятую колонну, на вершине которой сверкала в утренних лучах солнца стальная броня резервуара.
Теперь Андре Пишон был уверен, что победа над системой ЛКС - это вопрос времени.
Операция заняла около двадцати минут. "Группа М" следила за таинственными манипуляциями Пишона молча, со смешанными чувствами недоверия, восхищения и радости. Один Челли не упустил случая сделать Пишону какое-то замечание. Он просто не переносил, если на первое место выдвигался не он, а кто-то другой.
На подоконнике стальным рейсмасом было точно очерчено место для установки лидара. Его же предполагалось использовать при монтаже лазерного "ружья", как назвал его Рыба. Подоконник, конечно, пострадает.
Расстояние от подоконника до отражателя на Секретной базе составляло 856 м 62 см и 9 мм. Наклон оси измерения составлял всего минус тридцать пять секунд. По случайному стечению обстоятельств высота подоконника в доме папаши Вебера и высота среднего отверстия в броне отражателя почти совпадали. Пишон счел это добрым предзнаменованием: при начале операции обойдется без возни с установкой нивелира.
Археологи возобновили бессмысленные занятия. С папашей Вебером приходилось по-прежнему ладить, чтобы Пишон успел соорудить "ружье". Хозяина каждый день угощали вином, в которое по совету Пишона подсыпали не очень сильный, приятно действующий наркотик. Старик являлся за своей порцией уже в семь утра и сразу же удалялся, бормоча угрозы в адрес Мюллера и его банды, ибо Мюллер, уже много раз заколотый и застреленный, нанимал себе в помощники все новых негодяев.
Пользуясь весенним солнцем, "Группа М" каждый день зарывала и откапывала все более странные предметы. Дело дошло до того, что однажды Руди закопал ржавый диск от колеса фургона, а потом долго уверял Лючию, что нашел щит римского воина. В конце концов судьба преподнесла им сюрприз: как-то после полудня из-под лопаты Рыбы выскочила небольшая золотая монета с изображением лилии и неразборчивой надписью на аверсе. Нумизмат определил, что это венецианский цехин XIII века, и готов был дать за него 800 марок. После этого ничего не нашли, если не считать гнилой подошвы и проржавевшего штыка. В середине мая группа, привыкшая к молниеносным акциям, передвижениям и опасностям, была по горло сыта бессмысленной игрой в закапывание и раскопки. Челли злился и втайне подозревал Пишона в умышленном саботаже. Каждый день проволочки угрожал распадом великолепной группы, разъедаемой скукой и постоянными склоками.
В давнем прошлом, когда группа насчитывала без малого пятьдесят человек, часто затевались дискуссии на идеологические темы. Говорили, что необходимо разрушить буржуазное общественное устройство, читали Бакунина и Сореля, клеймили зверства полиции, преследующей бойцов-подпольщиков. Рассуждали, можно ли верить Кропоткину, который утверждал, что анархисты потерь должны нести как можно меньше, ибо перед ними стоит великая цель, или же надо идти вслед за Штирнером с его культом разрушения и уничтожения. Когда же вследствие арестов группа уменьшилась до пяти человек боевого состава и восьми сочувствующих, которые были глубоко законспирированы, споры и дискуссии сами собою прекратились. Почти перестали говорить о причинах, побуждавших "Группу М" идти на безумно рискованные операции, убивать людей и подкладывать бомбы.
Однако захват нейтронной боеголовки сулил настолько фантастические возможности, что в перерывах между скучными и утомительными раскопками группа начала обсуждать, как эту боеголовку использовать.
Лючия считала, что взорвать ее надо в Италии, лучше всего на Пьяцца Чинквеченто в Риме в час пик после полудня. А еще лучше - на площади Святого Петра в одиннадцать часов в воскресенье. Мысль о том, что при этом будет разрушен собор Святого Петра, привела Лючию в такой восторг, что она захлопала в ладоши. А уж совсем здорово, если около собора окажется в этот миг сестра Пиа, начальница монастырской школы. А заодно и сестра Анунциата, классная наставница, которая почти каждый день ставила Лючию на колени в часовне и шесть долгих лет беспрерывно унижала. Мать Лючии давно умерла, а отцу, ханже и болвану, который поместил Лючию в эту проклятую школу, тоже бы неплохо при взрыве оказаться у собора.
Рыба же считал, что буржуазию надо бить в самое чувствительное место. Боеголовку надо взорвать в самой богатой стране Западной Европы, то есть в Федеративной Республике, в самом центре одного из богатейших городов: Франкфурта, Гамбурга или Мюнхена. А можно сделать и по-другому. Достаточно сообщить газетчикам, что таких головок, допустим, пятнадцать и что они вот-вот взорвутся в пятнадцати городах сразу. То-то будет потеха! Ух как они побегут из своих буржуазных магазинов, шикарных ресторанов и клубов для избранных!
У Руди своего мнения не было. Он весело насвистывал и заранее потирал руки, предчувствуя, как он выразился, "большой пинг-понг". Можно в Германии, можно в Италии, можно и в Лондоне. Главное - добыть эту игрушку. Челли, прислушиваясь к этим спорам, пренебрежительно молчал и не вмешивался. Когда поинтересовались его мнением, Челли коротко ответил, что ожидает инструкций. Он это часто говорил, хотя члены группы, и в первую голову Пишон, подчас сомневались в существовании этих таинственных инструкций. Челли и вправду время от времени звонил в Касабланку, но на этот раз использование боеголовки связывал с тем, что скажет проклятый докторишка. Ведь только он знал, как с ней обходиться.
А Пишон из кожи вон лез, стараясь раздобыть неодимовое стекло или по крайней мере неодим в чистом виде. Ему пришлось отказаться от более дешевого и доступного арсенида галлия: мощность такого полупроводникового "ружья" была бы слишком невелика, чтобы проделать отверстие в довольно толстой, как он предполагал, стенке цирконовой трубки.
Но раздобыть неодим оказалось не так-то просто, и этого Пишон поначалу не предвидел. Неодим (вместе со своим братом-близнецом празеодимом) - это чрезвычайно редкий элемент. Большинство химиков собственными глазами его никогда в жизни не видели. Это металл капризный, как примадонна. Не переносит воды, которую молниеносно разлагает. Вступает в бурную реакцию с азотом. На воздухе почти полностью окисляется. В довершение всего он агрессивен, как бешеная собака, и действует на большинство распространенных в природе элементов.
Пишон понимал, что в домашней лаборатории он не сможет сохранить неодим, если даже и удастся его раздобыть, не говоря уж о каких-либо экспериментах. Гелиево-неоновый лазер успеха не гарантировал, рубиновый лазер потребовал бы такой тяжелой и сложной аппаратуры для охлаждения генератора жидким азотом, что дом папаши Вебера пришлось бы перестроить в фабрику.
Оставался один выход: раздобыть уже готовый элемент из неодимового стекла. В продаже ничего подобного не было, да если б и было, Пишон при покупке не смог бы не навлечь на себя подозрений. Надо готовить вооруженное нападение на какую-нибудь физическую лабораторию. Пишон подумывал о филиале "Даугрин индустри" в Любеке, где наверняка имелся неодимовый лазер. Но чтобы ворваться на ее строго охраняемую территорию, требовалось не меньше пятнадцати человек. А Челли категорически запретил связываться с какими-либо другими группами.
И снова Андре Пишон нашел решение. Он помнил еще с тех времен, когда учился в Америке, что в юго-восточной части Манхэттена существуют для любителей десятки магазинов электронного лома и туда время от времени попадают прямо-таки бесценные вещи из списанного военного имущества. Когда-то Пишон видел там даже настоящий сонар, снятый с подводной лодки. Его можно было купить за 300–400 долларов, тогда как новый экземпляр стоил в то время восемьдесят тысяч.
Стиснув зубы, Челли раскошелился на три тысячи долларов. Доктор Пишон-Лало наклеил на себя старательно изготовленную маску: у него был какой-то необыкновенный пластик телесного цвета, на котором знакомый художник изобразил морщинки, прыщи, следы бритья и даже чуть заметные поры. Он взял идеально изготовленный фальшивый паспорт, надел шляпу с широкими полями, очки в роговой оправе и ночным самолетом вылетел в Нью-Йорк. Он не раз так путешествовал. Каждые два часа в туалете Пишон снимал маску, давая отдых коже на лице. Пластик несколько смягчал остроту вытянутого подбородка и придавал некоторое изящество надбровным дугам, которые без маски Пишона отнюдь не красили. Доктор любил рассматривать в зеркале свое новое лицо и подумывал даже, что над пластиком стоит поработать. Кто знает: если бы он постоянно носил эту маску, может, и мадемуазель Марго глянула на него благосклоннее.
На следующую ночь, благодаря разнице во времени, Пишон возвратился в Дюссельдорф. Неодимовое стекло, а также высококачественная обмотка и ионизационная камера были на лабораторном столе Пишона.
В ночь с 26 на 27 мая неодимовый лазер был готов.
Теперь предстояло выяснить такие детали местоположения базы, которые нельзя было заснять с воздуха. А еще узнать, как организована караульная служба, так как база охранялась не только с помощью системы ЛКС, но и живыми людьми. Сравнительно легко было выбрать время для начала операции. Ее надо было предпринять при дневном освещении, лучше всего в момент, когда один офицер сдает дежурство другому. Без труда установили, что смена производилась в 6 утра, затем в 12 и в 24 часа, а караул сменялся в полдень и в полночь. В середине дня могли произойти всякого рода неприятные неожиданности, поэтому "час игрек" был определен как шесть ноль-ноль.
Офицер, принимающий дежурство в первую утреннюю смену, отправлялся из Эшерпфара между пятью тридцатью и пятью сорока. Примерно через семь минут он проезжал небольшим овражком, с одной стороны которого были густые заросли молодого сосняка. Именно там не позже пяти двадцати заляжет Рыба со своим сверхнадежным автоматом "беретта". Исключено, чтобы он мог промахнуться или обстрелять не ту автомашину. Движение в этом безлюдном месте вообще невелико, к тому же все личные автомашины, имеющие отношение к 14-й Ганноверской дивизии и Секретной базе, имеют на стекле кабины яркий, небольших размеров знак: золотой лев на красном поле. Выполнив задачу, Рыба на собственной машине немедленно прибудет в условленное место рядом с базой, чтобы участвовать в операции.
Пишон рассчитал, что лазер должен выстрелить не позже, чем в пять ноль три. Примерно столько времени нужно, чтобы криптон улетучился из отражателя через микроскопическое отверстие. Вполне точным расчет не был: Пишон не знал величины сверхдавления внутри отражателя и не был уверен, окажется ли диаметр проделанного в цирконе отверстия точно таким, какое требуется. Но анализировать детали было уже поздно: "Группе М" требовались немедленные действия. С середины февраля она не предприняла ни одной акции, и газеты начали бормотать о разгроме или распаде самой опасной террористической группы в Европе.
Сравнительно легко удалось выяснить, чем занимается охрана в течение двенадцати часов службы на базе. Дважды в сутки она прибывала на бронетранспортере из дивизионных казарм в Ремсдорфе. Нападение на транспортер не имело смысла. Караульные были вооружены до зубов, броня приспособлена даже на случай атомной войны. К тому же ликвидация одного караульного взвода не означала, что другой взвод, несущий службу внутри базы, тут же провалится под землю. Все говорило за то, что, выведя из строя систему ЛКС и проникнув на территорию базы, группа столкнется с вооруженным караулом, поднятым после аварии по тревоге.
По поручению Пишона Руди купил в восьми магазинах спортивных товаров восемь переносных радиотелефонов, которыми пользуются охотники и рыболовы. На открытой местности они действуют в радиусе около трех километров, в застроенных районах, по-видимому, километра на полтора. В любом случае этого было достаточно, чтобы установить, о чем разговаривают по своим радиотелефонам солдаты, находящиеся в карауле. Купленные телефоны работали, правда, в одиннадцатиметровом диапазоне, но не в этом была главная трудность. Пишон за полдня установил, что армейские радиотелефоны базы работают на частотах 26,355 мегагерц. Заменить кварцевые кристаллы в рыбацких игрушках было пустяком, если не считать потраченных на это 800 марок.
Ночью археологическая экспедиция расставила в разных местах у стены базы восемь радиотелефонов. Они были настроены на постоянный прием. На чердаке у папаши Вебера стоял основной приемник, присоединенный к магнитофону с восемью дорожками.
Через двенадцать часов у Пишона была лента с полной записью всех разговоров, которые велись караульными, донесений, шуток и бесед. Этого материала было вполне достаточно, чтобы узнать, каков порядок службы. Правда, в записи трижды попадалось непонятное слово "нетопырь", которое Пишон счел обозначением какого-то важного устройства. Это его обеспокоило, так как он предположил, что в систему ЛКС ввели какой-нибудь дополнительный, неизвестный ему элемент. Но времени на разгадку новых ребусов уже не оставалось.