Через день Доронин с напарником поднимались на второй этаж старинного дома на улице Рижской, где до войны размещался 15-й стрелковый полк Красной Армии. Теперь в Полоцке квартировала 113-я абвергруппа вермахта.
- С возвращением, - Димсрис раскинул руки, будто готовясь принять Доронина в объятья, но вдруг сморщил нос и проворчал: - уж лучше бы вас расстреляли… В баню, в баню, и пусть там дадут самое душистое мыло! Жду вас через два часа.
Докладывать о результатах почти трехнедельной разведки Доронин пришел один. Димсрис предусмотрительно расстелил карту, приготовил разноцветные карандаши.
- О том, как были добыты эти сведения, я рассказывать не буду, чтобы не терять времени на лирику. Коротко: дважды мы были на грани провала. В первый раз когда партизанский радист передал в "Центр" неправильный пароль для нашего опознания и подтверждения полномочий. "Центр" ответил: "пароль не принят". Я мысленно попрощался с жизнью и вспомнил ваши слова о мокром дереве. Герр капитан, ваши шутки сбываются…
- Не обижайтесь, Доронин, в следующий раз перед отправкой я пообещаю вам орден Ленина от НКВД и Железный крест от Канариса…
- Благодарю. Вполне возможно, те, со сбитого самолета, изменили одну цифру в пароле. Радист повторил группу, "Центр" немного повременил, потом ответил: "принято". Что произошло, я могу только предполагать. Скорее всего, ошибка не означала сигнала провала и была оценена как оплошность радиста при передаче… Словом, Лубянка закрыла на это глаза. К тому же, партизаны подтвердили, что печати на переданном нами конверте не отличаются от тех, что на пакете, присланном с предыдущим самолетом. Хорошо, что вы, герр капитан, решили не вскрывать конверт. О его содержимом узнать не удалось, но кроме указаний Сталина о беспощадной борьбе с оккупантами там, наверняка, ничего существенного не было. Во второй раз у меня перехватило дух, когда Соев узнал в одном из партизан своего солагерника из Витебской сортировки. Но Соев был уверен, что того еще год назад отобрали для работы какие-то вербовщики в форме гестапо и в лесу он выполнял наше задание.
При слове "наше" Димсрис с любопытством посмотрел на Доронина, но тут же отвел глаза.
- Скорее всего, знакомый тоже умирал от страха, увидев Соева за одним столом с командирами отрядов, которые приехали на нас посмотреть и нас послушать. Все обошлось, - продолжал Доронин, вроде бы не заметив реакции Димсриса. - Ну а теперь о главном. Вы не могли бы, герр капитан, ходатайствовать перед командованием о награждении меня и Соева боевыми медалями рейха?
Доронин произнес эту фразу подражая шутливой интонации реплик Димсриса. Капитан удивленно вскинул брови.
- Я могу даже сформулировать приблизительный текст представления: "За несгибаемость духа и тела во время выполнения разведывательной операции, связанной с неумеренным употреблением самогона в расположении противника".
Димсрис расхохотался и от удовольствия хлопнул Доронина по плечу. Совсем по-дружески…
- Укажите в отчете, сколько вам пришлось выпить, и, я думаю, фюрер не поскупится!
- Благодарю, герр капитан! А теперь я готов приступить к докладу. Не севере Витебской области и примыкающих к ним районах Калининской, контролируемых войсками 3-й танковой армии вермахта, действуют несколько крупных партизанских формирований. Среди наиболее, на мой взгляд, боеспособных - отряды имени Кутузова и Суворова, 4-я Калининская бригада и отдельные подразделения 1-й Белорусской партизанской бригады. Фамилии, имена командиров, комиссаров - вот на этом листке. Не ручаюсь, что все они подлинные, но заглянуть в картотеку Особого отдела не удалось…
На сообщение о численности, структуре, тактике операций партизан ушло около часа. Сведения, принесенные Дорониным, тянули больше, чем на "спасибо" от Герлица. Димсрис мысленно потирал руки: Доронину эта "командировка" и впрямь сулила еще одну награду, и совсем не за выпитую водку; сам же Димсрис мог рассчитывать на повышение в звании. Еще бы! Это его агент во второй раз добывает информацию, опираясь на которую, СС основательно почистит армейские тылы накануне неминуемых летних боев.
- Да, - прервал Доронин размышления гауптмана Димсриса, - один разговор я хотел бы передать в подробностях.
- Валяйте, у нас масса времени, я ждал вас три недели и готов слушать агентурный доклад, как балладу о Ларелее.
Основательно пригнувшись, Доронин вошел в землянку. Все как обычно: несколько "спальных мест", сколоченных из сосны, стол, две лавки, печка. На столе - хлеб, масло, соленые огурцы, большая банка американской тушенки. Сомкнулись надраенными боками алюминиевые кружки. Над столом керосиновая лампа.
- Садись, гость. Как величать-то? - командир взвода, куда Доронина определили на ночлег, подвинул лавку ближе к столу. - Понятно, фамилию не скажешь, да мне и не надо…
- Леонид…
- Можно на ты или по отчеству?
- Можно на ты.
- Ну, меня командир представил, а это мои земляки, Петро и Ванятка, - хозяин землянки, крепыш лет 35 с похожими на неструганые доски крестьянскими ладонями, мотнул головой в сторону входа, где выросли две крупные фигуры, - мы с одной деревни, второй год партизаним, целы пока еще… Сидайте, хлопцы!
Вошедшие проворно приставили к стене автоматы, и Петро привычным жестом вскрыл банку с американским гостинцем, разлили по кружкам неведомо откуда появившийся самогон.
Доронин еле заметно поморщился - опять пить… Хозяин, приказавший звать его Михалычем, заметил:
- Ты не обессудь, Леонид, у нас-то все по-простому. Командир тебя, наверное, водочкой казенной угощал… У нас давеча тоже была трофейная - разматросили мы на той неделе грузовичок интендантский, что на Россоны бежал, - да разве сбережешь? А наша, она поядреней будет, хоть и пахучая. С другой стороны, это даже хорошо, коли нашу-то употреблять, боеспособность отряда каждый день как на ладони: поутру командир вдохнул воздуха партизанского - и сразу ясно, какой боец с похмелья, кого в бой, кого в обоз, кого под суд и в расход… У нас строго с этим делом-то. Для сугреву можно, потому как без нее, окаянной, мы все здесь от хвори подохнем. Это сколько ж патронов немец сбережет! А для баловства - ни-ни! Не для того мы сюда в лес от жен и детей сбежали… Ну, давай, гость дорогой!
- За победу! - с готовностью произнес Доронин.
- За победу мы выпьем, когда победим. А пока за то, что живы!
Михалыч опрокинул кружку, крякнул и захрустел огурцом. Петро и Ванятка не отстали от земляка, Доронин основательно пригубил, потянулся к хлебу, занюхал.
- Ну, как там, на "большой земле"? Знают про нас, про наши беды?
- Знают, верят, что скоро погоните врага со своей земли…
- Ты нам лекцию, Леонид, не читай. Нас агитировать не надо. Да и мы не те, что без конца встают и хлопают, когда начальство, извиняюсь, пукнет. Ты скажи, откуда знают, кто говорит? Коли человек, побывавший в нашей шкуре, - одно дело; а коли верхолет какой, который и немца-то живого не видал, а сам весь в орденах ходит, - это уж другой поворот.
- К чему это ты клонишь, Михалыч?
- А так я, видать, не от большого ума, - вздохнул хозяин и потянулся к фляжке. - Да и не за тем мы здесь сидим. Ведь тебя послушать пришли, а получилось все по-русски: спросили, как жив-здоров, ответа не дождались и - про свои горести.
- Так и мне интересно от вас узнать о тревогах партизан, чтобы на "большой земле" принимали меньше непродуманных решений.
Михалыч потянулся к Доронину, чокнулся кружкой с сидевшими молча земляками и выпил. Над столом замелькали руки: кто доставал из банки тушенку, кто отрезал ломоть хлеба.
- Тут у нас по весне приказ с "большой земли" пришел: дескать, чтобы ускорить победу над врагом, надо объявить ему "рельсовую войну".
- Это как? - спросил, надкусывая луковицу, Доронин.
- А так: нечего пускать под откос немецкие поезда, надо рвать рельсы. Мы-то поначалу не уразумели, спрашиваем командира, "а разве мы не рвем рельсы, когда на железку ходим?" А он говорит, дескать, теперь по-другому будет. Вот тебе, Михалыч, задание - за неделю разворотить взрывчаткой сто штук рельсов. И неважно, будут там на них в это время поезда или нет. Я-то в толк взять не могу: если немцы кого у железной дороги поймают, стреляют или вешают без разговоров. Ну, коли цена партизанской голове - фашистский эшелон с танками, тогда можно и на плаху. Мы для того и в лесу, чтоб головы класть, лишь бы врага меньше стало. А тут, мать твою, за метр железяки смертью платить? Да ее немцы через день отремонтируют. Мы грешным делом подумали, что это наше отрядное начальство чудит. А ребята из соседней бригады про то же рассказывают. Говорят, даже план по рельсам из Москвы спустили. Как в колхозе до войны. Чудно! Видать, кто это придумал, в мирной жизни любил рекорды ставить! Так что ж ты думаешь, под это, прости господи, мероприятие и взрывчатку самолетами забросили! Да что я тебе об этом толкую! Вот и думаю я… Да не только я один. Война без малого три года тянется, и конца края ей не видно, потому что в нашей деревне один дурачок Никитка, которого мать и за коровой присмотреть не допускает, а на "большой земле"! Не знаю, может, ты на меня завтра донос напишешь, да мне не страшно. Пока он до верху дойдет, я три раза под немецкую пулю попаду. А не попаду, так уйду за день до того, как меня НКВД брать придет. Один немцев давить буду, пока дышу, и никакой нарком-горком мне не указ, как их, сволочей, бить сподручнее…. Давай выпьем, а то спать пора…
Димсрис слушал рассказ Доронина с неприкрытым интересом. Он вспомнил, какой переполох поднялся весной, когда русские вдруг ни с того ни с сего стали взрывать железнодорожные пути, свободные от движения составов. В абвере ломали головы, пытаясь расшифровать скрытый смысл этих очевидно бестолковых акций. Тогда кто-то из штаба "Валли" высказал предположение, что началась масштабная операция по всему пространству занятой войсками вермахта территории: партизаны блокируют железнодорожное движение, составы скапливаются на станциях, и в это время русская авиация массированными бомбардировками уничтожает с воздуха то, что до этого пускали под откос лесные банды. Но налетов не последовало. Нет, авиация противника, конечно, беспокоила транспортные коридоры немецкой армии, но не более интенсивно, чем прежде. Вопрос, а зачем тогда взрывают голые рельсы, так и остался без ответа. До нынешнего дня…
- Как там сказал этот партизан? - переспросил Димсрис. - В их деревне один дурачок Никитка, а на "большой земле"… Знаете, Доронин, при случае я обязательно расскажу эту историю в Берлине, она там понравится. Ведь у нас тоже не больше одного дурачка на деревню, а мы три года топчемся в России. Кстати, если вы задумаете настрочить на меня в гестапо, вам не поверят…
Несколько слов о партизанском движении. Нет сомнений, что "народные мстители", как их называли в советской литературе, приблизили час победы над врагом. Но партизанское движение было отнюдь не стихийным, рожденным эмоциональным порывом оскорбленных и униженных фашистами людей. Это в кино охваченная горем женщина бралась за вилы и шла громить немецкие аванпосты, увлекая своим примером бывших колхозников и колхозниц. На деле все было иначе.
Накануне войны на базе спецшкол ОГПУ обучались будущие партизанские командиры, агенты-диверсанты; разрабатывались мобилизационные планы, предусматривающие использование партизанских формирований во вражеском тылу; подготавливались продовольственные и оружейные базы, где в некоторых районах в 1930-1933 годах находилось средств больше, чем было получено партизанами на этих же базах за весь период Великой Отечественной войны! За все время боевых действий не было уничтожино ни одно партизанское соединение, возглавляемое командирами, прошедшими довоенную подготовку. В то время как наспех сформированные летом 1941-го отряды, лишенные связи централизованного руководства, гибли один за одним.
Управление партизанским движением было предметом соперничества между профессионалами из НКВД СССР (Л.Берия) и политиками ВКП(б) (П.Пономаренко). Кстати, идея "рельсовой войны" принадлежала именно политику, секретарю ЦК КП Белоруссии Пантелеймону Пономаренко. Ему удалось убедить Сталина в эффективности этого мероприятия, после чего спорить с "партийцами" уже никто не осмеливался. Хотя специалисты-подрывники в недоумении качали головами: на воплощение "идеи" требовалось гораздо больше дефицитной взрывчатки, нежели на проведение реальных диверсий, когда под откос летели немецкие эшелоны с техникой и личным составом! Илья Старинов, "диверсант СССР №1", взрывавший белогвардейцев в Гражданскую, поднимавший на воздух составы в Испании, узнав о решении начать "рельсовую войну", смог лишь произнести: "Чушь какая-то!.." Ему тут же порекомендовали воздержаться от обсуждения приказов руководства и сообщили, что для успешного проведения акции Сталин распорядился выделить Центральному штабу партизанского движения (П.Пономаренко) дополнительное количество взрывчатки и группу транспортных самолетов для доставки ее в зону действия партизанских отрядов!
И тем не менее, советские спецслужбы старались держать руку на пульсе партизанского движения. За годы войны для выполнения особых заданий за линией фронта и в тылу врага НКВД СССР было подготовлено 212 специальных отрядов и групп общей численностью 7316 человек. Всего за линию фронта было заброшено более 2000 оперативных групп органов государственной безопасности.
Возможно, результаты партизанской борьбы могли бы быть весомее, если бы не амбиции партийных начальников. Вот пример: в августе 1943-го руководитель Главного управления контрразведки "Смерш" В.Абакумов пишет в адрес П.Пономаренко:
"Как Вам известно, по указанию товарища Сталина, оперативное обслуживание штабов партизанского движения и борьба с агентурой противника, проникающей в эти штабы и партизанские отряды, возложена на органы контрразведки "Смерш".
Несмотря на это, имеет место ряд случаев, когда разоблаченные и явившиеся с повинной в партизанские отряды шпионы, диверсанты, террористы, участники так называемой "Русской освободительной армии" и других формирований, созданных немцами, доставляются на нашу сторону без ведома органов контрразведки "Смерш", допрашиваются работниками штабов партизанского движения, которым не свойственно заниматься расследованиями по такого рода делам. Доставляемые из партизанских отрядов документы и составленные при допросах разоблаченных шпионов протоколы рассылаются в различные адреса, в результате чего некоторые серьезные оперативные мероприятия становятся достоянием большого круга лиц"…
Абакумов просит Пономаренко дать указание подведомственным ему штабам пресечь подобную практику и не мешать контрразведке выполнять профессиональные задачи.
В ответ секретарь ЦК раздражается: "…почему со времени организации "Смерш" никто из работников этого управления не говорил о том, как они собираются и что намечают предпринять, чтобы организовать работу и развернуть борьбу с агентурой противника…" Иными словами, сидящий в Москве начальник советских партизан недоволен тем, что "Смерш" не рассказал массам и их партийным вожакам, как он собирается воевать со шпионами, не раскрыл методов и тактики контрразведывательной работы! В конце своего строгого ответа, больше похожего на отповедь Абакумову, Пономаренко пишет: "Нам кажется, что известная часть работников управления, если судить по их поведению, хотела бы быть в некоторого рода начальственном положении к руководящим органам партизанского движения и рассматривать их как подчиненные "Смерш" органы.
Но это глубокое заблуждение, которое ничего, кроме разочарования, не может принести таким работникам".
Комментировать документ излишне.
Абакумов не случайно решился на письмо Пономаренко. На то нужны были веские причины и определенное гражданское мужество: известно, что Сталин хорошо относился к главному белорусскому большевику.
Причин хватало. Контрразведка отмечала значительную засоренность партизанских отрядов предателями и изменниками Родины. Были случаи, когда партизанские командиры держали в любовницах женщин, завербованных абвером и СД. Шпионки имели доступ не только к командирскому телу, но и к секретным документам, так как партизанское начальство устраивало "любимых" на работу… в штабы!
И происходило все это в местах, по которым пролегал путь Доронина-Кравченко…
Глава шестая. Минск
"…Минск …Минск, подъезжаем! Минск, господа… Минск…" - проводник двигался по тесному коридору купейного вагона, умело обтекая стоящих у окон пассажиров. Их было немного - офицеры дислоцированной в районе Полоцка 3-й танковой армии вермахта да несколько одетых в добротное гражданское платье чиновников местного самоуправления из числа бывших совслужащих.
Панорама за вагонным окном навевала тоску: снег хотя и засыпал обожженную наготу разрушенных еще в 41-м пригородов белорусской столицы, но то тут, то там выглядывали из-под белого покрывала куски искореженного металла, бесформенные фрагменты кирпичной кладки - все, что осталось от бывшего дома.
Доронин не выспался. Чуть свет его подняли по приказу Димсриса, машина уже стояла у ворот. Он успел только плеснуть на лицо пару пригоршней холодной воды да бросить в мешок нехитрые пожитки. Буквально на несколько минут его завезли в штаб группы, где Димсрис познакомил его с каким-то фельдфебелем, то ли Крабсом, то ли Кребсом; сказал, что руководство абверкоманды распорядилось срочно переправить его в Минск, что фельдфебель будет его, Доронина, сопровождать, так как пока не решено, на какое имя готовить ему, Доронину, документы, а потому он "вне закона"… Ха-ха… Прощаясь, Димсрис предположил, что они в ближайшее время не увидятся, так как теперь он, Доронин, будет работать на более ответственном направлении и подчиняться непосредственно Герлицу. Гауптман проводил Доронина и фельдфебеля до машины и приказал шоферу поторопиться, чтобы успеть на утренний поезд. В вагон они вскочили уже на ходу. У проводника нашелся чай, фельдфебель оказался запасливым и достал кусок копченой колбасы, они перекусили, и Доронин, прислонившись к трясущейся вагонной стенке, уснул…
"…Минск, господа, Минск! Прошу не забывать свои вещи! Минск, господа, Минск…" - проводник приглашал пассажиров к выходу. На перроне Доронина встречал высокий холеный военный в форме лейтенанта. Он поздоровался кивком головы, не обратив внимания на фельдфебеля, и направился к ожидавшей его машине.
- Я зондерфюрер Штефан, - отрекомендовался на прекрасном русском языке лейтенант, когда машина плавно тронулась, - нам с вами, Доронин, предстоят несколько месяцев важной работы, о содержании которой узнаете позже. Пока прошу запомнить одно: беспрекословное подчинение, жесткая дисциплина, скрупулезное исполнение всех приказов, распоряжений и инструкций - вот ваш устав на ближайшее время. Вопросы есть?
- Я был знаком с лейтенантом Стефаном из 113-й абвергруппы…
- У меня нет родственников в абвере, - предупредил вопрос зондерфюрер.- Что еще?
- Вы прекрасно говорите по-русски, герр лейтенант…
- Я родился и долгое время жил в России. А вы говорите по-немецки?