16.
В уютной небольшой каминной, на удобных креслах вокруг продолговатого журнального столика, сидели четыре человека. Судя по утомленным лицам и по тому, как время от времени они вставали и прохаживались по комнате, пытаясь размять затекшие от долгого сидения ноги, можно было догадаться, что народ томится здесь уже не час и не два.
- И все-таки давайте итожить, - настойчиво предложила единственная в компании женщина, обликом и манерами очень похожая на своего державного отца. Как будто некий дух облегчения осенил ее собеседников, они одобрительно закивали, приготовившись выслушать резюме. - Ну и прекрасно. Значит вы, Михаил Львович, согласны с кандидатурой Пужина?
- В принципе да, на этом этапе он наиболее предпочтителен и уж ни в какое сравнение с нашим генералом не идет, хотя…
- Не с нашим, а с вашим, - перебил его долговязый, рыжеголовый господин, с лицом, отдаленно смахивающим на Гитлера. - Нам только еще раз не хватало прихода в Кремль этого самовлюбленного истерика. Достаточно и тех трех месяцев, когда он тут всех доставал своим дурковатым рыком…
- Генерал такой же мой, как и ваш, уважаемый Гол Владленович, - взвился, не сдержавшись Амроцкий, - и не будь его на том этапе, неизвестно еще, где бы мы сейчас все были! И давайте без мелких подначек, момент не совсем подходящий. Да, уважаемая, Наталья Николаевна, я еще раз подтверждаю, что солидарен с Голом Владленовичем и наиболее подходящим кандидатом в преемники на сегодняшний день считаю Пужина…
- Вы уж простите, может, я чисто по-женски чего-то недопонимаю, только странно, отчего это вы, Михаил Львович, все время, как заведенный, повторяете "на сегодняшний день", "на этом этапе"? Если вы в чем-то сомневаетесь, тогда давайте соберемся в другой раз, поищем более достойных, а если нет, тогда зачем же дергаться туда-сюда? Ведь именно с вашей подачи мы носились с генералом, как дурак с писаной торбой! И Совет национальной стабильности ему, и ранги помощников и советников, и постоянное членство в добром десятке международных комитетов и комиссий, а в итоге что? Хамство и черная неблагодарность! А главное, как он, подонок, мог желать смерти Отца, и притом, не таясь, не скрывая этого, обсасывать его болезни! Мразь! - Лицо Наталии побагровело от гнева, казалось, еще немножко, и она с кулаками бросится на Амроцкого. Но, в отличие от отца, она еще могла держать себя в руках и усилием воли подавила эту нечаянную вспышку. Да и перед кем метать молнии! Набрав полную грудь воздуха, она с шумом выдохнула его через нос: - Хорошо. Хотя хорошего, конечно, мало. Однако мои эмоции к делу не относятся, если мы убедимся в необходимости передать наше дело генералу, да хоть черту лысому, мои сантименты тому помехой не станут. В одном я уверена - спешить надо. Мы и так слишком много времени пустили псу под хвост. После генерала не менее полугода просеивали сквозь разные сита десятки других претендентов, наконец вроде забрезжил свет в конце этого дурацкого тоннеля, а вы, Михаил Львович, опять пытаетесь прятаться за свои "этапы" и, уж простите, вечные еврейские сомнения. Хватит. Если мы сейчас принимаем консолидированное решение, то это сегодняшнее решение и станет завтрашним днем для всей страны. Времени в обрез: не более полугода, так что я жду от каждого, подчеркиваю, от каждого, персонального решения. Договоримся - обратного хода не будет! Потом надо иметь в виду, что мне понадобится неделя, а может, и больше, чтобы подготовить маму, и уже только после этого вдвоем с ней начать осторожно и не спеша подводить отца к принятию этого важнейшего для него решения. А это, боюсь, может растянуться и на месяц, и на два, и на три, а может, и более. Так что давайте решать. Эдуард Валентинович, - обратилась Наталья Николаевна к сидящему рядом с ней летописцу Царя, щуплому невзрачному человеку, претендующему на роль её будущего мужа, - посмотри в свои записи, на чем мы при обкатке Пужина больше всего спотыкались?
- Да здесь и глядеть не надо, при всех поворотах всплывали всего два вопроса, - монотонным голосом ответил суженый, - первый, кагэбешное происхождение, и второй - возможность появления компромата времен работы в мэрии Ульянограда. Конечно, комитетское прошлое, - все так же монотонно продолжил Эдуард, - с точки зрения полноценного пиара, вещь проигрышная и ни в какое сравнение не идет со славой боевого генерала, миротворца и рачительного хозяина. Здесь есть над чем подумать…
- Нет уж, Эдуард, в этом деле не все так прямолинейно, - перебил его Гол Владленович, - может, для каких-то двух-трех сотен тысяч интеллигентов гэбэшное прошлое и покажется каиновым пятном, но не в целом для всего народа. Именно комитетчику народ, скорее всего, и поверит…
Голос "Ржавого Голика", как его в свое время метко окрестил Плавский, звучал излишне натянуто и недружелюбно, что не ускользнуло от чуткого уха Амроцкого: "Да, хорош союзничек! Он бедному Эдику увод Доченьки никогда не простит. Хотя мне какое дело! Да хоть глотки себе поперегрызайте, мне все будет в лыко", - а вслух произнес: - Гол Владленович прав, ген стукачества в наших согражданах так и не подавлен ни временем, ни материальным благополучием, так что сын стукача и внук стукача предпочтут последователя железного Феликса, это уж точно…
- Опасаться не выборов надо, - как бы не замечая реплики Амроцкого, продолжил Гол, - опасность будет нас подстерегать после вступления в должность нового хозяина страны. Где гарантии, что он, как человек системы, не потащит за собой своих? А что там за люди, не мне вам рассказывать. В целом я с кандидатурой согласен и даже был, так сказать, инициатором, знаю его не первый год и о неблагодарности с его стороны ни разу не слышал. Главное, он волевой и умеет держать слово, все остальное нарастет.
- Может, волевые качества в данном случае как раз и не столь важны, - мягко вставил, дождавшись паузы, Амроцкий. - Вот в этом, уважаемая Наталья Николаевна, как раз и заключаются все мои сомнения. Уж очень ответственно, ошибешься и прежде всего сам себя живьем закопаешь. Волевой, честный! Все это, конечно, хорошо, но вздорный и самовлюбленный дурак в погонах может быть более полезным и покладистым при определенных, а главное, критических обстоятельствах. Где гарантии, что он не взбрыкнет, вместе со своей волей, и не откажется выполнять наши условия?
- Наталья Николаевна, - видя, что она опять начинает закипать, хрипловато остановил ее Гол Владленович, - если позволите…
- Да, конечно…
- Это смотря что заложить в условия, которые мы ему предложим, если вам хочется стоя за его спиной рулить государством и чувствовать себя заправским кукловодом, тогда да, ни чести, ни воли такому человеку иметь не надо. Да, для безропотной марионетки наш кандидат не годится, как, кстати, и тот же генерал. - И видя, что Амроцкий дожидается малейшей паузы, чтобы его перебить, Гол предостерегающе поднял правую руку. - Одну минуточку, дайте мне закончить. Если же мы ему доверяем и предлагаем ограниченную самостоятельность в единой команде, сами при этом от активной политической деятельности устраняемся и собираемся заняться какими-то своими крупными и нужными для страны проектами, тогда дело другое, здесь и воля, и честность, и все прочие, так называемые, положительные качества понадобятся. Мне кажется, это абсолютно обоснованно.
- Непонятный и какой-то мутный термин: "ограниченная самостоятельность в единой команде". Что это такое? А если он со своей самостоятельностью совсем не туда всю эту махину повернет? - возразил Амроцкий.
- Да бросьте вы, - не сдержалась Наталья, - пусть куда хочет, туда и поворачивает, главное, чтобы нас это никаким боком не касалось, и чтобы лет пять-семь людей, которых ему назовут, никто бы даже пальцем тронуть не смел. Политики нам всем, надеюсь, хватило за последние годы с лихвой? - внимательно оглядев присутствующих и натолкнувшись на их непроницаемые физиономии, она, скривив губы в презрительной ухмылке, добавила: - Что же это я, как дура, обо всех по себе судить пытаюсь? Дело ваше, а, лично мне этих политических свар на всю оставшуюся жизнь хватит! Давайте, что еще у кого есть?
- Наталья Николаевна, так ведь и до второго пришествия можно из пустого в порожнее переливать, - с неожиданным напором произнес Эдуард Валентинович, - думается мне, следует все это итожить. К чему лукавить, Пужин нравится всем, все его обсмотрели со всех сторон, даже вечно мятущемуся Михаилу Львовичу и то возразить нечего, кроме смутных сомнений. Да и какие могут быть сомнения о еще не состоявшемся событии? Говорите, может куда-то переметнуться? Но куда? Кроме нас, в стране нет другой силы, которая бы могла его поддержать. Мы - одна единственная партия, стоящая у власти, другой нет и, надеюсь, не будет, а если и появится, то им уже будет не до нас. Сегодняшние коммунисты, демократы и прочие комики абсолютно ничего собой не представляют, да и вам ли мне это говорить! Стоит только дать команду их не подкармливать, как нагулянные рыла моментально спадут, и спеси поубавится. Так что нечего дергаться, останавливаться надо на Пужине, благо, крючков на него у нас имеется в избытке. Дергаться начнет - пожалеет. Разве я не прав?
- Спасибо, Эдик, за поддержку, - положив руку ему на колено, произнесла будущая супруга. Прав ты во всем. Пока наш ставленник собственным политическим мясом обрастет, пройдет не один конституционный срок, а время и не такие изъяны в нашей истории лечило. Будем считать, что вопрос решен, да?
Мужчины в знак согласия дружно встали.
- Нет, дорогие друзья, я прошу вас однозначно ответить: одобряете ли вы наш общий выбор? Не надо на меня так таращиться, - не то в шутку, не то всерьез произнесла женщина, - как-никак я отцовская любимица, и обкомовские замашки из меня никакими перестройками не вышибить, так что голосуем персонально. Кто за кандидатуру Пужина, прошу определиться! - и первая высоко подняла руку.
Остальные последовали ее примеру.
- Вот и чудненько! О следующей встрече договоримся по телефону. И просьба - Пужину ни слова, - при этом, она нарочито пристально посмотрела на Амроцкого.
- Наталья Николаевна! Я же могила…
- Знаю я вашу могилу, еще папин охранник о вашей чрезмерной болтливости не раз говорил…
- Клевета, чистейшей воды клевета…
Расходились быстро и молча, как воры с места только что совершенного преступления. Каждый уходил со своими, одному ему ведомыми мыслями и задумками.
Вот так незатейливо и почти буднично было принято решение о совершении очередного дворцового переворота. Что за паскудная в России власть, ну никак она не может без переворотов, что встарь, что ныне, и деться от этого некуда.
17.
Амроцкий торопился. Опасаясь слежки, он прибегнул к самой проверенной тактике: заехав к одной из своих многочисленных подружек, громко попрощался с водителем, демонстративно выгреб из салона увесистый букет цветов, коробку со снедью и, в сопровождении охраны отправился, якобы, на сладкую ночевку. Часа через полтора, так и не прикоснувшись ни к ужину, ни к подружке, он вызвал такси и уехал к еще одной зазнобе. Проговорив с опешившей от неожиданного визита девицей битый час, он с ее мобильного телефона вызвал машину жены и, какое-то время покружив по городу, отпустил ее в районе центра. Пробежав, для страховки еще пару проходных дворов, Михаил очутился в уютном московском дворике, на удивление не тронутым урбанизацией. Казалось, что время замерло у его ограды и, залюбовавшись патриархальностью архитектуры эпохи Растрелли, так и не посмело переступить некую незримую черту. Хотя это могло показаться только на первый взгляд и весьма неискушенному человеку. Старинный особняк со всех сторон был защищен небольшим старым парком, вернее, его остатками, и окружен глухими стенами более поздних построек. Через один из дворов сюда вела широкая сводчатая арка с ажурными воротами и маленькой калиткой, перед которой, переводя дыхание, и остановился Михаил Львович. Раздался негромкий металлический щелчок, кованая створка отошла в сторону, не оглядываясь, Амроцкий быстро пробежал по неширокой дорожке и скрылся в предусмотрительно распахнутом кем-то парадном.
В просторной двухсветной зале, с огромным, почти рыцарским столом посередине, в ожидании маялось человек двенадцать. Даже непосвященного взгляда было достаточно, чтобы смекнуть - народ здесь собрался непростой, всей стране известный и друг для друга не всегда приятный, однако, прочно повязанный одной незримой цепью, имя которой отечественный капитал. Где-то там, вне стен этого хитрого домика, все нынешние ожидальцы слыли непримиримейшими врагами и оголтелыми конкурентами. Они денно и нощно вели друг против друга настоящие войны на полное финансовое, а иногда и физическое, истребление друг друга, но здесь, в этих заповедных стенах, как по мановению волшебной палочки, они превращались в обычных, может быть, излишне серьезных и излишне располневших обывателей из старого и милого их сердцу местечка. Почему все произошло именно так, а не иначе, и именно им достались все ключевые позиции в отечественной экономике и финансах - вопрос весьма серьезный и настолько запутанный, что ответить на него с наскоку нелегко. Уж как-то так издревле повелось, что Россией, в общем-то, русские никогда и не управляли, и при великих князьях, и при царях, и при коммунистах, да и сегодня эта традиции не нарушена, и, возможно, правы те философы, которые считают "русскость" категорией наднациональной и к вопросам рода и крови никакого касательства не имеющей.
Амроцкий буквально ввалился в парадную залу, ни с кем не здороваясь, осушил пару бокалов шампанского, расторопно поднесенного на подносе лакеем в ливрее Александровских времен, и плюхнулся в первое попавшееся кресло.
- Все, господа, Рубикон пройден! - громко возвестил он.
Присутствующие в зале, до этого времени мирно беседовавшие, моментально повскакали со своих мест и окружили того, которого так долго дожидались. Всем не терпелось узнать из первых уст новость, о которой уже давно поговаривали в московской правящей макушке. Итак все сгрудились вокруг Михаила Львовича в трепетном ожидании.
Амроцкий, явно набивая себе цену, сидел, как каменный истукан, с полузакрытыми глазами, только едва уловимая улыбка загадочно блуждала по его толстым губам. Это был очередной пик его славы, его всесилия и значительности.
- К порядку, господа! - ударив небольшим молотком о бронзовый гонг, возвестил преклонных лет господин в старомодном сюртуке и сатиновых нарукавниках. - К порядку, господа! Прошу всех к столу. Начнем наше неформальное общение.
Все, включая виновника собрания, безропотно потянулись к столу, за которым у каждого было свое строго определенное место. Странный человек с молотком так и остался стоять у небольшого, расположенного чуть в стороне от основного стола изящного бюро с резными золочеными ножками. Публика рассаживалась по местам и, казалось, не обращала на него никакого внимания. Восстановилась тишина, и взоры всех с нескрываемым нетерпением устремились к Амроцкому.
- Пужин! - как самую сокровенную тайну, торжественно возвестил Михаил Львович.
Звенящая тишина длилась долгие две-три секунды, показавшиеся всем вечностью. И тут вдруг грянула буря! Заговорили все сразу, вернее, не заговорили, а закричали в полный голос. Народ снова повскакал с мест, замахал руками, не то ропот разбитой надежды, не то стон проклятий, не то рык возмущения метался по древнему залу и, отражаясь от высоких потолков и мраморных колонн, переплетаясь в нечто причудливое, нечеловеческое, превращался в почти живое существо, живущее своей, мистической жизнью.
- Да вы там все с ума посходили! - вопил один из ведущих банкиров.
- Все! Это полный конец! Это конец! Бежать, бежать отсюда надо и как можно скорее! - обреченно махал рукой нефтяник с ярко выраженным татарским лицом.
- Да с чего такой шухер? Можно подумать, хрен редьки слаще! Выживем и при этом! Чего галдим, единомышленники? Это еще далеко не погром! - пытался угомонить собравшихся смешной лысый человек, по совместительству, на пару с женой, работающий мэром одного из самых крупных городов в стране.
- Только нам октябрят не хватало! Они, конечно, ребята хорошие, но если какую ерунду замутят, так все лет тридцать кровавым поносам срать будут. Михаил Львович, надо что-то делать! Что вы молчите? - распалялся сосед напротив и медиамагнат по совместительству.
Кричали все, наверное, где-то с полчаса. Постепенно первые эмоции выдохлись, повисла тишина, и вдруг в нее ворвался громкий раскатистый хохот. Смеялся высокий молодой человек, в очках-велосипедиках, из бывших комсомольцев, умудрившийся прихватить в собственность огромный кусок нефтегазовой отрасли.
- Миша, ну и чего ты ржешь? - стараясь перекричать всех, обратился к нему кто-то из собравшихся.
- А что же мне, по-вашему, плакать, что ли? Вот придурки, возомнили себя солью этой земли! Надо было столько денег убухать в переизбрание этого пьяницы и параноика, чтобы заменить его на верного внучка железного Феликса! Вы как знаете, а я больше в разводках моего тезки участвовать не собираюсь и вас к тому же призываю! - бывший комсомоленок прекратил смеяться и, зло уставившись на Амроцкого, прошипел: - Что, Гапон, сияешь, как медная лампа? Думаешь, еще раз удастся нас законоводить и сбить влегкую приличный куш? Вот тебе хрен! - и он лихо закрутил кукиш.
- К порядку, господа! - дзынкнул молоток, и хрипловато прозвучал голос старика. - К порядку, господа!
- Действительно, - взвился мэр-миллионщик, привыкший всегда и всюду председательствовать, - одумайтесь друзья, так, чего доброго, мы друг другу в космы вцепимся…
- Ну, вам, допустим, с вашей лысиной это не грозит…
- Причем здесь моя лысина, на карту поставлено будущее страны, наше с вами будущее! Здесь не орать, не юродствовать, не вспоминать прошлые долги и обиды надо, здесь серьезный разговор требуется. По правилам нашего клуба каждый имеет право высказать свое мнение, и каждый волен его обсуждать, так давайте не будем нарушать вековых традиций. А вам, Михаил Самуилович, следует помириться с господином Амроцким…
- Или, согласно правилам, покинуть наше собрание навсегда - ненавязчиво, но тоном, не терпящим возражений, перебил мэра человек с молотком.
В зале воцарилась гнетущая тишина. Каждый из собравшихся знал, чем обернется для изгнанника отлучение от клубного сообщества. Смерть могла стать радостью избавления, по сравнению с теми унижениями и мытарствами, в которые автоматически обращалась жизнь изгоя.