- А зачем же вы тогда всем растрезвонили про мои докладные? И вообще, откуда они всё знают? - Плавский по-бычьи мотнул головой в сторону высыпавшей из обеденного зала публики.
- Иван Павлович, неужели вы действительно такой наивный? Из своих министерств, естественно.
- Так они, что там, в Москве, не собираются присылать сюда комиссию?
- Какую комиссию и, главное, зачем? - закипел Малюта. - Все, что вы написали, в министерствах давно знают как сплетни и наветы. Единственное, что может сделать Москва, так это проверить вашу финансовую и организационную деятельность. Вы за федералов не беспокойтесь, у них с результатами проверок все будет нормально, их по два-три раза в году проверяют, а вот для вас это будет первым испытанием и, насколько я понимаю, совсем несвоевременным. Мой вам совет, примиритесь с вполне лояльными к вам чиновниками. Своих людей на их места вам никто поставить не позволит, а пришлют, я уверен, не лучше этих. И еще, мы раньше с вами так откровенно никогда не говорили, так вот, мой искренний совет: гоните от себя Старикова, иначе будет поздно. Только профессиональный провокатор мог вам такое присоветовать и в одночасье поссорить почти со всеми министрами…
- Да причем здесь министры, что вы такое несете?! - загремел Плавский. - И ещё, если вы собираетесь и впредь со мной работать, не позволяйте себе давать мне никогда и никаких советов. Вы слишком многого не знаете. Идите к своим гостям, мне надо сделать еще один телефонный звонок.
19.
- Какие, к чёрту, именины! Он же родился где-то в ноябре или декабре! - негодуя, метался по гостиничному номеру Стариков. Я вам давно говорил, что он - засланный казачок! И имя-то какое - Малюта! Если ничего не предпринять, то он точно нас всех на дыбу вздернет и шкуры на лоскуты рвать будет.
В комнате, кроме Плавского, находилось еще человек пять верных Алексею Викторовичу людей. Губернатор собрал свой малый круг той же ночью и подробно рассказал собравшимся о том, что происходило на мнимых именинах Скураша. Однако было и кое-что, о чем он предпочел умолчать. Например, о том, как он, после разговора с Малютой, когда все присутствующие снова расселись за столом, предпринял весьма неуклюжую попытку примирения и даже своеобразного покаяния перед местными. Он также предпочел опустить своё обещание непременно наказать людей, готовивших эти злосчастные документы и убедивших его в необходимости их отправки. Послушав его рассказ, человек непосвященный мог бы подумать, что вся эта канитель была заранее спланирована Плавским исключительно для того, чтобы проверить силовиков и местных на их лояльность к нему. Он с самодовольным видом курил, вставив сигарету в неизменный мундштук, набранный из редкого сорта янтаря. Генерал оставался верен своему принципу - никогда не проигрывать, а перед подчиненными и неискушённой публикой оставаться всегда победителем, даже если для этого необходимо откровенно врать.
- Иван Павлович, поздравляю вас с очередной победой! - четко держа нос по ветру, произнесла Михайлина Гаржинова, молодящаяся женщина лет пятидесяти, исполняющая не совсем понятную роль в свите губернатора. - Нет, я без всякого подхалимажа, всегда поражаюсь вашему таланту заставлять любую ситуацию работать на себя…
- Вы в корне ошибаетесь, Михайлина Михайловна, я никогда в жизни не заставлял никого работать на себя лично, и в этом моя сила и моё отличие от тех, кто растаскивает сегодня Россию. Я умею и знаю, как обратить любое действие или бездействие во благо нашей общей с вами идеи, идеи всенародного благоденствия - придав голосу выражение суровости, изрек генерал.
- Да, да я вас пониманию! Но будущее народа настолько ассоциируется во мне, как и в мыслях миллионов простых людей, с вашей титанической деятельностью, что мы имеем полное право называть его вашем именем, - с деланной обидой возразила Гаржинова.
- Иван Павлович, да хрен с ним, с народом, он у нас особенно никогда не умел быть благодарным, надо думать, что делать с Москвой и местными законодателями, вы ведь понимаете, что они вам фактически объявили войну? - возбужденно обратился к губернатору Стариков.
- Виктор Алексеевич! - рявкнул генерал. - Я бы вас попросил впредь о народе в моём присутствии так не говорить! Это раз. Второе - война это привычное для меня состояние, и не было еще ни одного боя, который бы я не выиграл! Вот женщины, - он бесцеремонно ткнул пальцем в Михайлину Михайловну, - и те это понимают, хотя, в отличие от вас, не мнят себя великими аналитиками и комбинаторами. И, наконец, третье - Скураш прав - полную ерунду вы со своими дармоедами придумали, какие комплексные проверки, какие следователи по особо важным делам, вы-то хоть проверили, есть сейчас такие зубры в генпрокуратуре?
- Иван Павл…
- Не сметь меня перебивать! - грубо одернул Старикова начавший заводиться губернатор. - Что, не нравится, когда против шерсти? Ничего, придется выслушать! Не надо мне городить ерунду, что Малюта роет под вас и вашу группу, выполняя задание своего начальства со Старой площади. Чушь это полная! Я проверял по своим каналам, там даже не догадываются о вашем существовании! А вы тут возомнили из себя этакую ужасную грозную силу! Да тьфу вы, а не сила! Более того, они на полном серьёзе уверены, что весь этот бред с силовиками я придумал сам лично, чтобы увести край из-под контроля Кремля и начать развал России! Так кто в моем окружении враг? Я вас всех спрашиваю?! - генерал обвел присутствующих ненавидящим взглядом.
- Товарищ генерал-губернатор! - срывающимся от напряжения голосом вскочил навытяжку старший из братьев Укольников. - Мы же выполняли ваш приказ и хотели, чтобы все было как лучше…
- Что?! - взревел Плавский. - Так выходит, это я сам додумался до всей этой хуйни? Вон отсюда, и чтобы духу вашего поганого завтра в Есейске не было! Ну, кто еще желает обвинить меня в разрушении моей Родины?
Желающих возражать или оправдываться больше не нашлось. Все сидели, понуро опустив головы, и ждали любого повода, чтобы улизнуть подобру-поздорову, пока и их не постигла участь Стариковского любимчика.
На их счастье в кармане у генерала зазвонил телефон. Вообще-то Иван Павлович считал ниже своего достоинства носить с собой мобильные телефоны, их с полдюжины таскала за ним охрана, однако, для одного аппарата было сделано исключение, номера, которого никто не знал, даже Стариков. Вот именно этот телефон и зажужжал сейчас в одном из генеральских карманов. Зажужжал как-то особенно противно и настойчиво.
- Все свободны, - зло бросил Плавский, недовольный тем, что пришлось прервать разнос.
Буквально через секунду в помещении никого не было. "Тараканы ошпаренные"! - с пренебрежением глядя им вслед, подумал генерал и распахнул крышку телефона.
- Прошу извинения за ночной звонок, это я, - зачастила трубка голосом Амроцкого, - здравствуйте. Я, наверное, вас разбудил?
- Да какой разбудил! Я здесь со своими советничками секстренаж провожу! Так что ваш звонок для них прозвучал как глас Спасителя. Добрый вечер, чем обязан?
- Да это я вам обязан вашей благосклонностью, - слегка польстил московский полуночник, уловив суровость в голосе Плавского. - Есть обнадеживающие новости, Иван Павлович. - Амроцкий замолчал, побуждая собеседника задать встречный вопрос. Однако трубка упрямо молчала. - Удалось переместить "головную боль", завтра выйдет указ, - многозначительно завершил Михаил Львович.
- И куда, хотелось бы полюбопытствовать? - голос генерала сразу стал почти бархатным. - Действительно на ночь подняли настроение, а то чуть было не разогнал половину своей администрации…
- Гоните, если того обстоятельства требуют. Мы толковыми людьми всегда поможем, а о том, что у вас бестолочей полно, Москва уже, если не ошибаюсь, дня три как судачит. Что же касается нашего вопроса, так к бывшему месту службы его определили…
- В помощники градоначальника, что ли?
- Нет, по первой, основной специальности. Чистить совсем уже запаршивевшее ведомство.
- Вон оно как! Это хорошо, а там, не ровен час, и голову свернуть можно, народу одичавшего сейчас всюду полно, обязательно в чьи-нибудь интересы встрянет. И кому же это такая светлая идея пришла?
- Не поверите, не мне! При встрече все подробно расскажу, я к вам на днях собираюсь, не прогоните?
- Да Бога ради, хорошим людям, да с хорошими известиями всегда рады. Прилетайте, только время заранее сообщите, а то хозяйство у меня ныне хлопотное, подготовка к зиме, северный завоз. - И уже собираясь попрощаться, Плавский как бы спохватился: - Так, говорите, шумит Москва? Может, мне на поклон к Царю напроситься?
- Шумит, шумит, а нам сейчас шум вовсе ни к чему. Лучше бы обзвонить всех министров, извиниться и сказать, что в общей папке бумаг, представленных на подпись, скрытые недруги, еще от бывшего губера оставшиеся, умышленно подсунули. А насчет поклона Царю, весьма своевременная и дельная мысль. Принять не примет, а положительный момент останется. А того, кто вам дурацкую идею с письмами подсказал, гоните, да еще громкий приказ издайте. Да что это я! Не мне же вас, боевого генерала, учить, когда надо быть грозным и беспощадным, в том числе, и к друзьям. Всё, удачи вам.
- Спасибо за совет. Жду в гости… - произнес Плавский в уже всхлипывающую короткими гудками трубку. - Вот сука! - и, выйдя в коридор, раскатисто приказал: - Ляскаль и Михайлина Михайловна за мной!
- А мы? - заискивающе подал голос Стариков.
- Скажите спасибо, что здесь женщина, а то бы я сказал, куда вам следует направиться!
Стариковские остались стоять в коридоре сиротской группой.
Не успела богатырская фигура генерала и семенящих за ним приспешников скрыться за поворотом длинного коридора первого корпуса, как снизу по лестнице на их этаж вбежал запыхавшийся Петр Затеев - молодой человек из местных, когда-то крутившийся в подручных у Дракова. Во время избирательной компании Петр сидел на черной кассе, а в последние месяцы, искушенный посулами весомой должности, которую ему обещал пробить в администрации Стариков фактически открыто перешел в лагерь москвичей.
- Алексей Викторович! Можно вас на минуточку? - не переведя дыхание, выпалил Затеев и, не обращая внимания на недовольную физиономию Старикова, схватил его за рукав и чуть ли не силой увлек в открытую дверь комнаты, которую только что покинул Плавский. - Беда, Алексей Викторович, Драков встречался с Шусем, час как разошлись. Принято решение на завтрашнем заседании заксобрания начать против вас настоящую войну…
- Против меня лично? - перекосился Стариков.
- Прежде всего, против губернатора, ну, и всех не наших! А вас, вас… - молодой человек понизил голос и запнулся, настороженно обводя комнату колючим взглядом.
- Ну, так и что там насчет меня? - с нетерпением дернул его за рукав Стариков. - Да не крути ты головой, здесь все чисто, это же моя комната! Позавчера Саня лично проверял на "жучков".
- Страшно, Алексей Викторович, - зашептал он почти в самое ухо Старикову, - вас решили убрать, если останетесь в крае…
- В каком это смысле "убрать"? - возмутился считающий себя всесильным тайный советник генерала.
- Да, тише вы, у нас воздух слышит! - отшатнулся от него Петр.
- Как?.. - почти закричал побледневший Стариков, до которого начал доходить страшный смысл услышанного.
- Как, не знаю, но команду он уже отдал…
- Да как же это так, да какое он имеет право?! Надо же что-то делать!.. Петенька, родной, надо быстрее к губернатору…
- Так поздно уже…
- Не поздно, он только что пошел к себе. Нет, вместе пойдем! Ты ему все расскажешь. Пошли, пошли, - теперь уже Стариков толкал перед собой слегка упирающегося Затеева, сначала из своей комнаты, а потом и по коридору, невнятно причитая ему в спину: - Здесь своей жизнью рискуешь, а он не в грош не ставит…
- Алексей Викторович! А нам что делать? - крикнул им кто-то вдогонку.
- Не спать, дожидаться меня! - обернувшись, приказал всесильный.
К Плавскому их долго не пропускала охрана, ссылаясь на то, что губернатор уже отдыхает. Наконец из апартаментов выскочил озабоченный Ляскаль.
- Алексей Викторович, шли бы вы отсюда от греха подальше, он продолжает буйствовать. Приказал кадровиков разбудить. Мой вам совет, не ходите вы к нему сейчас.
- Да я не один, ты ему передай, что я с Затеевым, тут такое дело! В общем, меня заказали!
- Что?!. - Ляскаль юркнул обратно и через пару минут возвратился. - Проходите! - и, обращаясь к охраннику, распорядился: - Вызовите к губернатору Забродина и заварите для всех крепкий кофе.
- Ну, и что вы уже успели высосать из пальца, чтобы поправить свое пошатнувшееся положение? - не вставая из-за стола, изрек Плавский. - Только не надо меня пытаться разжалобить своим несчастным видом и страшными сказочками.
Стариков, как самый ценный аргумент, молча вытолкнул вперёд Затеева. Пётр, сбиваясь и путаясь, повторил то, что недавно рассказал своему покровителю.
- Сейчас люди Дракова, - почти обреченным голосом продолжил он, - обходят всех депутатов и предупреждают о последствиях, которые наступят для них в случае неправильного поведения на сессии.
- Ляскаль! Начальника милиции ко мне! - стукнул своей лапой по столу Плавский.
- Не надо, - тихим, сдавленным голосом произнес Затеев и, не обращая ни на кого внимания, отодвинул от стены стул и сел посреди кабинета. Никто даже и представить себе не мог того ужаса, который в одночасье выстудил душу этого раздавленного самим собой человека. Пётр со всей отчетливостью понял тоскливую безысходность своего положения. Увидев мелочность и трусость Старикова, на которого он сделал свою ошибочную ставку, ревущего и, казалось, вовсе не замечающего людей Плавского и всех этих копошащихся вокруг чужаков, он позвоночником почувствовал обжигающий холод Есейской воды. Как расправляются с неверными, он хорошо знал - колосник к ногам - и с обрыва. За двадцать минут сумасшедшее течение и острые, как резцы, придонные камни превращали человеческое тело в измельчённый корм для рыб. - Не надо никакой милиции… Шусь хвалился, что он уговорил главного мента завтра обратиться к депутатам с заявлением и попросить от имени всех федералов защитить от клеветы и нападок губернатора.
- Кто, я - клеветник?!! - взорвался Иван Павлович. - Да я их всех в бараний рог согну!!!
Затеев разрыдался, оттолкнул бросившуюся к нему со стаканом воды Гаржинову и выскочил прочь из комнаты. Больше его никто ни живым ни мертвым не видел.
20.
Если Государственная Дума у нас в стране - цирк с более или менее подготовленными и обкатанными клоунами, то законодательное собрание в провинции времен позднего Царя представляло собой цирк самодеятельный с весьма разношерстной труппой, состоящей сплошь из непризнанных гениев. Чуя вековую любовь народа к юродивым, во все выборные органы в начале нашей недолгой демократии первым делом ломанули деревенские дурачки, всевозможные выскочки да самоучки-всезнайки, на которых всегда была богата наша провинции. Уж кто-кто, а они, вслед за приснопамятным Маниловым, до точности знали, как нам и страну свою и весь мир обустроить.
Есейские законодатели мало чем отличались от своих собратьев. Под вместилище народных трибунов был приспособлен большой зал партийных торжеств в бывшем крайкоме партии. Со сцены убрали, как это теперь было принято, огромный гипсовый бюст бывшего шушенского сидельца, саму сценическую площадку разломали, заменив ее нешироким подиумом; ряды с бархатными креслами ещё сталинского формата выкинули; сделали хороший ремонт, расставили весьма симпатичные столики на двоих, наподобие ученических парт с удобными вращающимися креслицами. Каждое рабочее место снабдили микрофонами и специальными, заказанными за рубежом, механизмами для голосования. Вот так и завели мы во второй раз у себя парламент на западный манер и, с издевкой над собою, назвали его так же, как в начале века, Думой, начисто позабыв, к чему прошлые думцы страну нашу привели. Вообще не зря мудрые люди так опасаются тектонических временных сдвигов на стыках веков, есть в этих двух первых десятках лет что-то зябкое, даже при относительно мирной погоде, а уж тем более, в нашей искони расхристанной державе. Но река времени несет песок забвения, и заносятся следы прошлого, и мы, ступая по девственной целине, мним себя первопроходцами, не ощущая под собой сонма чужих грехов да старых могил.
Судя по обилию журналистов в зале и присутствию почти всех руководителей региональных управлений федеральных структур, заседание обещало быть интересным. Это Малюта отметил, как только вошел в зал и с трудом пробрался сквозь лес рукопожатий к своему месту. С утра ему шепнули на ухо, что после "именин" губернатор всю ночь буйствовал, уволил старшего Укольника, Старикова отправил в московское представительство чуть ли не простым клерком, а вместе с ними сегодня утром в первопрестольную отбыли наконец все экстрасенсы и колдуны, задержавшиеся в крае после выборов. Случились и еще разные увольнения и подвижки. Малюта недоумевал, с чего бы это? Вроде бы, вчера вечером все разошлись с миром или, по крайней мере, с надеждой на примирение, так, во всяком случае, ему показалось. Всё это было довольно странно, да к тому же еще и Владимир Леонидович, здороваясь в коридоре, коротко шепнул ему о готовящемся на сегодняшнем заседании побоище. "Да, и чёрт бы с ними, - подумал Скураш, - в конце концов, своих мозгов никому не вставишь…"
Однако волновал его сейчас не столько сегодняшний день, вся эта канитель как-нибудь сама собой да рассосется; не такие уж и безгрешные эти федералы на местах, и, будь его воля, он больше пяти лет чиновника на одном месте держать не стал бы. Но Царю виднее, если он, конечно, еще в состоянии хоть что-нибудь видеть. Сейчас Скураша волновала прежде всего проблема самого Плавского. До этого он как-то особенно о его внутреннем мире и не задумывался, нужды такой не было, да и знал его он плохо, так, встретились в служебных кабинетах и разошлись. Он - начальник, Малюта - подчиненный, вот и все взаимоотношения. Политическая составляющая генерала не в счет. Несгибаемый борец, трибун, говоривший пламенные и правильные слова - такого Плавского знали и любили миллионы людей, не один Малюта. А здесь, в Есейске, судьба заставила их жить, что называется, бок о бок, здесь никуда не денешься, все на виду, как в маленькой деревне, и захочешь спрятаться, не получится. И вот чем больше они общались, тем большее количество Плавских он узнавал, нет, не черт характера и особенностей личности одного человека, а именно совершенно разных людей, живших в одном человеке. Иногда ему даже становилось от этого немного страшно. Временами Малюте казалось, что он, наконец, узнал все столь различающиеся между собой "я" этого человека, но проходило время, и он с грустью признавался себе, что еще очень далек от полного понимания внутреннего мира того, который претендует стать очередным властителем России. Наблюдая за непредсказуемыми кульбитами народного любимца, Малюта приходил в ужас, на секунду представив, что всё это вытворяет президент!
- Добрый день, уважаемые коллеги, начинаем нашу работу, - прервал размышления Малюты голос Шуся, открывшего заседание.