- Простите! В последнее время он скучает, - говорила женщина с выговором уроженки Новой Англии, глотая звук "р".
- Ничего страшного. Такой красавец.
- Это собака брата. Вы Дэвид Слоун?
Слоун протянул ей руку.
- Зовите меня Дэвид.
Она крепко, не по-женски, стиснула руку Слоуна так пожимают руку женщины, привыкшие обмениваться рукопожатиями с мужчинами. В ней не было ничего женственного, примиряюще мягкого.
- Эйлин Блер.
Возраст Блер Слоун определил как примерно пятьдесят с лишком. Она была высокой, спортивного сложения, каштановые с золотистым отливом волосы свободно и естественно лежали по плечам. Слева от пробора заметны седоватые пряди. Но лицо было моложавым, лишь возле глаз пролегла мелкая сеточка морщин. С шеи свешивалась нитка жемчуга. Привлекательная женщина.
- В доме есть чай со льдом, - сказала она.
Вслед за Эйлин Блер Слоун поднялся по двум деревянным ступенькам веранды, ступеньки заскрипели под его тяжестью. В углу висели без движения качели, рядом стоял плетеный стол. По краям веранды стояли горшки с цветами, уже слегка подвядшими. Сэм последовал за ними, но за сетчатую дверь Блер собаку не пустила.
- Стоять! - приказала она, и собака осталась за дверью. - Собака просто прекрасная. Стыдно, что они не могут оставить ее у себя. Не знаете, может, кому-нибудь нужна собака?
- Боюсь, что не знаю таких, - сказал Слоун.
Через сетчатую дверь он прошел за Блер. В доме было темно - главным образом из-за дубовых полов и темных узорчатых обоев. Пахло свежим тестом - не то печеньем, не то пирогом. Из других комнат доносились голоса, но в прихожую к ним никто не вышел. Раздвинув темные двери, Блер вошла в кабинет, зеленый, с закрытыми белыми ставнями на окнах. Две темно-красные кожаные кушетки, стеклянный кофейный столик и травянисто-зеленое кресло с подголовником расположились вокруг дубового стола. За одной из кушеток стоял зеленый бильярдный стол, а возле него большая, в человеческий рост, картонная фигура - Ларри Берд, бывший игрок бостонской баскетбольной команды "Селтикс", живая легенда. Баскетбольного фаната Слоуна, как магнитом, потянуло к этой фигуре, он разглядывал Берда, пока Блер закрывала дверь. Предстоял конфиденциальный разговор.
- Джо обожал "Селтикс", а особенно Ларри Берда, - сказала Блер, чуть приоткрывая ставни, чтобы в щели проник свет. - Он бредил зеленым цветом их формы. И он, и его братья боготворили землю, по которой ступала нога этого человека. Они не пропускали ни одной игры в "саду" и рыдали как дети, когда "сад" сровняли с землей. Не знаю, где Джо это раздобыл, и даже не понимаю, как удалось ему уговорить жену держать здесь эту фигуру, но мой брат умел быть очень убедительным, когда хотел чего-то добиться. - Она отошла от окон. - Как, впрочем, и я.
Слоун повернулся к ней.
- Не ждите от меня рассказов из семейной истории, мистер Слоун. Я человек деловой. - Она подняла глаза на все еще не снятую со стены семейную фотографию. Пятеро мужчин в заляпанных грязью бутсах и формах игроков в регби стояли, положив руки на плечи друг другу. Джо Браник был в середине. - А область спорта и разговоры о нем предоставим братьям Джо.
47
Зона-Роза, Мехико
Телефонный звонок как ударом вывел его из глубокого сна. Джо Браник был настроен серьезно: "Одевайся. Через пять минут выходи из дома".
Чарльз Дженкинс повесил трубку и уже через несколько секунд стряхнул с себя сон и, скинув одеяла, встал. Ему понадобилось одно мгновение, чтобы тело привыкло к вертикальному положению вместо горизонтального, после чего он ступил на холодный кафель ванной, ополоснул теплой водой лицо и помочился. Он натянул джинсы, надел рубашку на пуговицах - одежду он выбрал из валявшейся на полу груды, - и спустя четыре минуты после того как повесил трубку, был уже в дверях и накидывал на ходу синюю ветровку с тисненной золотом надписью "Энтарко" на правой стороне груди. Он ждал в круге света от уличного фонаря. Еще не было трех часов утра, но лоб его уже покрывался потом. День обещал быть жарким и влажным - в Мехико этому удивляться не приходилось. В такие дни смог густел и становился совсем уж нестерпимым. К концу дня, если дышать глубоко, болела грудь.
Дженкинс снимал небольшую квартиру над уличным кафе в Зона-Розе, богатом пригороде, полном живописных лавочек и ресторанов, так нравившихся ему за то, что жизнь в них била ключом и навещали их красивые посетительницы. Но сейчас Зона-Роза спала, чернея неосвещенными витринами, а мостовые, не запруженные непрекращающимся потоком машин и сигналящими такси, были пусты. Он грыз зеленое яблоко, следя за фарами направлявшегося к нему форда; машина подрулила к обочине.
- Говори, как ехать, - бросил Браник, когда Дженкинс уселся рядом с ним.
- А куда едем-то? - с полным ртом осведомился Дженкинс.
Браник съехал с обочины, обогнул багажник такси "фольксваген-жук", сейчас единственного транспортного средства на улице, кроме их машины, и прямо на красный свет повел машину в южном направлении.
- В деревню, - сказал он.
Дженкинс перестал жевать. В сумеречном утреннем свете он только сейчас обратил внимание на напряженно-взволнованное лицо Браника. Тот выглядел расстроенным и хмурым.
- Что случилось, Джо?
- Мне кажется, вечером там что-то произошло. - Браник произнес это тихо, почти шепотом, как молитву. - Что-то плохое. Очень плохое. - Он взглянул через плечо на Дженкинса.
Дженкинс опустил стекло на окне и выбросил на улицу недоеденное яблоко. В последние несколько недель он тоже чувствовал приближение чего-то плохого - так начинают ныть кости в преддверии гриппа. Но тут боль сосредоточивалась не в теле, болело что-то внутри, что-то, составлявшее самую его суть, заботливо выпестованную годами сидения на церковной скамье в баптистской церкви, - в душе зрело беспокойство.
- Почему? - услышал он собственный вопрос, хотя и понимал, что уместнее было бы спросить: "Что произошло?" И то, что он спросил иначе, тоже вызывало беспокойство.
- Из-за твоих докладов, Чарли, - сказал Браник. - Твои доклады всех взбудоражили.
Дженкинс почувствовал, как внутренности его обдало жаром, как от волнения деревенеют руки и ноги. Покосившись на него, Браник вновь устремил взгляд в лобовое стекло и заговорил, словно обращаясь к какой-то тени на автостраде:
- Они ведь так убедительны, - сказал он. - Ты делал их такими чертовски убедительными.
Чарльз Дженкинс сел в постели, не сразу поняв, что происходит. Звонили - звонил его мобильник. Он взял его с ночного столика, на ламинированной поверхности которого кто-то вырезал: "Д. С. - минетчица", и быстро открыл.
- Алло? Алло... Черт!
Щелкнув, он закрыл телефон, встал и принялся мерить шагами комнатушку. Рубашка была влажной, ладони - липкими. Под сгибами пальцев и под коленками ныло, словно температура вдруг упала, а тело пощипывало и пробирало холодом. Убогий номер мотеля вызвал внезапный приступ клаустрофобии, и он ухитрился приоткрыть окно, несмотря на несколько слоев присохшей краски на раме, и высунуть голову в отверстие. Дышал он ртом, чтобы не так чувствовался запах гниющего мусора и мочи, которым пропах проулок под окном.
Покинув квартиру Слоуна, они с Алекс постучались к нескольким из его жильцов. Те, кто пожелал говорить, открыли им много интересного. Сказанное навело их на след детектива Фрэнка Гордона.
Гордона они нашли в его кабинете полулежащим в кожаном кресле; рука его была на перевязи, настроение - хуже некуда. В воскресное утро Гордон выглядел так, как если б то был вечер пятницы. Красные прожилки делали белки его глаз похожими на дорожную карту - глаза молили об отдыхе. Лицо детектива было живой иллюстрацией переутомления. На плаву его удерживали сейчас лишь таблетки обезболивающего, запиваемые глотками холодного кофе, ноги Алекс, на которые он пялился, ритмично покачиваясь в кресле, и удовлетворение собственной проницательностью - как он и подозревал, дело Слоуна оказалось не таким простым, как это изображал сам Слоун. Визит агентов ЦРУ был тому подтверждением.
Опыт подсказывал Дженкинсу, что копы больше любят рассказать хорошую историю, чем держать ее про запас. Гордон не был исключением.
Спустя час Дженкинс выведал у него три важные вещи: Слоун жив, хотя где он находится в настоящий момент, Гордон не знает. В квартире у Слоуна был убит человек - женщина, указанная в завещании Слоуна как наследница, - и, по-видимому, Слоун обнаружил ее тело. Когда Гордон сказал им, что у женщины было перерезано горло, Дженкинс на секунду прикрыл глаза и почувствовал дурноту. Прибывшая полиция застала Слоуна обнимающим тело женщины, он рыдал и на вопросы не реагировал. Им пришлось отвезти его в клинику Калифорнийского университета и поручить заботам психиатра по имени доктор Бренда Найт. Доктор Найт, судя по всему, имела опыт лечения больных, страдавших посттравматическим синдромом, и полагала симптомы Слоуна сходными с их симптоматикой. И наконец, в окружном морге находился труп - как утверждал Гордон, мужчина этот служил некогда в армии и имел при себе оружие, которым мог бы отстреливаться целый взвод в течение недели.
Мобильник в руках Дженкинса зазвонил опять. Его номер был известен лишь одному человеку. Он открыл мобильник.
- Прилетела?
Выйдя от Гордона, они с Алекс поехали в аэропорт. Они оплатили наличными два билета в один конец на Вашингтон. Даже под чужими фамилиями их вдвоем трудно было бы не заметить. Кроме того, беседа с Гордоном вызвала у Дженкинса потребность до отъезда сделать еще одно дело, и так как психиатр от разговора с ним уклонилась, ему пришлось действовать по старинке. Алекс позвонила приятелю в Лэнгли, чтобы он встретил ее в аэропорту с несколькими своими дружками. А пока пусть потихоньку наведет справки о Дэвиде Слоуне.
- Все в порядке, - сказала она.
- И что тебе известно?
- Слоун одиннадцать раз резервировал билеты на восемь рейсов шести авиакомпаний в разные пункты назначения из аэропортов Сан-Франциско, Окленда и Сан-Хосе. В каждом пункте назначения он бронировал место в отеле и арендовал машину в агентстве. Он постоянно пользовался кредитной карточкой, так, чтобы все операции легко можно было отследить. Он взял три посадочных талона на разные рейсы с отправкой примерно в одно и то же время.
- Игра в наперстки.
- Возможно, но ты выбрал правильный наперсток. Один из билетов был на Даллес. Откроешь мне, как ты это узнал?
- Чтобы испортить этим весь сюрприз?
- Я прослежу за его кредитками и банковскими счетами, но подозреваю, что отныне он будет пользоваться только наличными.
Дженкинс был в этом более чем уверен. И слава Богу: если он, Дженкинс, не смог найти Слоуна, может быть, и другие не смогут.
- А что насчет татуированного, которого описал детектив Гордон?
- Работа идет, но займет время, если хочешь, чтобы все было проделано тихо.
- Хочу, - сказал Дженкинс.
Он глядел на желтый блокнот, испещренный неразборчивыми записями, чернильными точками и каракулями на полях - блокнот этот он стащил в кабинете доктора Бренды Найт.
- Ты в порядке? Ты словно где-то далеко, - сказала Алекс.
Дженкинс думал о деревне среди зарослей и о том, чему был свидетелем тем утром.
- Ты разбудила меня. Я дремал.
- Как, должно быть, приятно.
- Позвоню тебе утром, когда устроюсь. Будь крайне осторожна, Алекс, заклинаю тебя.
Он выключил мобильник и принялся изучать блокнот доктора Найт - ее детальные записи ночных кошмаров, преследовавших Дэвида Слоуна, как и его самого.
48
Беррисвилл, Западная Виргиния
Эйлин Блер указала Слоуну на кушетку и передала ему стакан холодного чая с ломтиком лимона. Стакан приятно холодил руки. На внешней стороне его было туманное облачко изморози. Она села в кресло с подголовником, вытряхнула сигарету из пачки "Мальборо", взглянула на него и предложила пачку ему. Слоун отказался.
- Вот молодец, - сказала она.
Она закурила, положила пачку и зажигалку на кофейный столик и, установив у себя на коленях стеклянную пепельницу и выпуская дым в потолок, сказала:
- Никак не могу отделаться от этой проклятой привычки. Бросала невесть сколько раз. Мать меня ругает. Муж ругает. Дети, так те просто замучили совсем. Я не курила целых три недели. А потом получила известие о смерти брата.
- Мне очень жаль, - сказал он.
Она стряхнула пепел, как бы стряхивая вместе с пеплом и эти его слова.
- Так кто же вы, мистер Слоун?
- Пожалуйста, зовите меня Дэвид. - И, вытащив из нагрудного кармана, он вручил ей визитку.
Секунду она с рассеянной улыбкой смотрела на визитку.
- Юрист.
- Но я здесь не по делам, миссис Блер. - Он вспомнил, что газеты писали о том, что Эйлин Блер - адвокат и работает в Бостоне. Он надеялся, что это обстоятельство вызовет у нее доверие к нему и они легче найдут с ней общий язык.
- Надеюсь. Приехать за три тысячи миль по делам - значило бы, что дела ваши обстоят неважно. - Она положила визитку на столик. - Так вы говорите, что вам известно что-то касательно обстоятельств гибели брата?
- Думаю, что да.
Она закинула ногу на ногу и разгладила свои хлопковые брюки-стретч. Лицом она сильно походила на брата, особенно когда стягивала волосы в конский хвост: выступающая вперед челюсть, по-ирландски светлая кожа, синие глаза.
- Хорошо. Для начала скажу, что хочу быть с вами откровенной. Я даже не знаю, почему я позволила вам сюда приехать. Я все время спрашиваю себя, почему, когда вы позвонили, я сразу же сказала вам "да". И сама не заметила, как стала объяснять вам, как проехать. Звонков было много, и всем я отказывала во встрече. Но когда я услышала вас по телефону, мне понравился ваш голос, в нем была искренность, которой я не уловила у других просителей. Мне хочется верить, что интуиция меня не обманывает. - Она раздавила окурок в пепельнице и, продолжая говорить, пальцем выбила из пачки другую сигарету. - Но прежде чем вы начнете свой рассказ и станете тратить свое и мое время, разрешите мне сказать вам, что я вот уже три дня слушаю всякую чепуху, а ответов на вопросы что-то не видно. Мои отец и мать слишком дряхлы для этого, братья заняты бизнесом, что же касается жены Джо... она... как бы еще эмоционально не готова воспринять все это. Мы отправили ее с детьми домой в Бостон - заниматься приготовлениями. Я самая младшая, но я ломовая лошадь этой семьи. Не могу этого отрицать. Стало быть, ответственность лежит на мне. Я сначала была ошеломлена, потом пыталась спорить. Если верить моему доктору, сейчас я должна быть в стадии невольного, через силу приятия, но для этого я слишком взбешена, черт возьми.
Он улыбнулся этим ее словам.
- Имеете право.
Она кивнула.
- Так откуда вы знаете брата?
- Я его не знаю.
Она подняла бровь.
- По телефону вы сказали мне, что Джо позвонил вам.
- Позвонил. Ваш брат позвонил в мой офис в Сан-Франциско и оставил мне сообщение в четверг вечером, в шесть тридцать по сан-францисскому времени. - Слоун протянул ей розовый листок с сообщением. - Судя по тому, что утверждают газеты, это уже после того, как его в последний раз видели живым.
- Здесь его служебный телефон, - сказала она, разглядывая сообщение.
- И из того, что он оставил этот номер и просил меня ему перезвонить, можно сделать вывод, что ваш брат намеревался на службу вернуться. - Скрытый смысл этих слов повис в воздухе, как облачко сигаретного дыма. - Говоря проще, ваш брат рассчитывал жить. Непохоже на человека, собирающегося кончать самоубийством.
Блер разглядывала его лицо.
- Но вы ни разу не говорили с ним?
- Нет.
- И утверждаете, что не были с ним знакомы?
- По-моему, это так, Эйлин. После его телефонного звонка все как-то усложнилось.
Она кивнула.
- Уж наверное. Вряд ли вы проделали бы три тысячи миль ради того, чтобы передать мне это устное сообщение. Думаю, вам стоит начать все с самого начала, Дэвид.
Прикинув, он решил начать со своего дома.
- В тот вечер, когда ваш брат оставил мне сообщение, кто-то вскрыл мой почтовый ящик и проник в квартиру. Самое странное, что ничего не было украдено. Они лишь переворошили там все. Я посчитал это простым хулиганством.
- Но теперь так не считаете?
- Тот, кто влез ко мне, что-то искал, искал определенную вещь. Присланную мне по почте - и прислал ее мне ваш брат.
Потянувшись за портфелем, он вынул из него конверт и вручил его ей.
Она поглядела на конверт.
- Это почерк Джо, - подтвердила она. Вскрыв конверт, она вытащила бумаги и несколько минут изучала их. Когда она подняла глаза на Слоуна, брови ее были нахмурены.
- Документы об усыновлении?
- Документы на право считать себя свободным. Ваш брат нашел их. Не я. До получения этого конверта я понятия не имел, что усыновлен. Я считал, что мои родители погибли в автокатастрофе в моем раннем детстве.
- Не имели понятия?
Это было потрясающим открытием, а кроме того, анализируя чувства, которые он никогда не смел анализировать из страха найти ответ, Слоун понял, что, прочитав бумаги, он ощутил не боль и не гнев. Он ощутил облегчение. Он не помнил, чтобы когда-нибудь плакал о погибших родителях, мечтал о ласковом касании их рук, скучал без их указки или утешения, и это рождало в нем чувство вины. Почему он ничего не испытывал к людям, которых должен был бы инстинктивно любить? Принесенное конвертом открытие снимало с его плеч груз вины, наваливая, правда, на него груз еще больший. Он с новой силой чувствовал себя теперь кораблем, оставшимся без руля в бушующем море.
Он указал на бумаги в руке Эйлин.
- Эдит и Эрнест Слоун, которых я считал своими родителями, погибли в автокатастрофе, когда мне было шесть лет.
Эйлин Блер листала подшивку.
- Но ведь это бумаги об усыновлении?
- Я так и подумал.
Она перестала листать странички и подняла на него глаза.
- Джо ошибся?
- Здесь вложены бумаги из больницы Святого Андрея в Глендейле, Калифорния. Я попросил филиал моей фирмы в Лос-Анджелесе добыть для меня эти бумаги. Указанную здесь женщину, ту, что, по всем документам, отдала меня на усыновление, звали Дайана О' Лири. Восемнадцать лет. Не замужем. Проживала с очень религиозными теткой и дядей.
- Господи! - воскликнула Блер.
Она дошла до документов из архивов "Лос-Анджелес таймс". Дайана О'Лири не выписывалась из больницы с младенцем и не отдавала его на усыновление.
- Она задушила собственного сына! - ахнула потрясенная Блер.
- Районный прокурор ей не сочувствовал, и она получила пятнадцать лет за убийство второй степени. А выйдя на свободу, она умерла, превысив дозу выписанного ей болеутоляющего.
Блер вопросительно взглянула на него.
- Но если эта женщина не отдавала ребенка на усыновление, значит, бумаги не имеют никакого смысла.
- Нет, имеют.