* * *
На следующей неделе я увидел ее в телепередаче. Она открывала какой-то молодежный центр в Элизиан-Филдз и выглядела лучше прежнего.
Почти три месяца я пытался придумать, как помешать этой женщине. И ничего хорошего не придумал. Мы виделись с Адой несколько раз, но не наедине и поэтому поговорить не могли. Почти все время с ее лица не сходило выражение плохо замаскированного беспокойства. Однажды после интервью, которое она давала представителям прессы в Новом Орлеане, мы на несколько минут оказались вдвоем в гараже отеля.
– Я все еще думаю, – сказал я.
– Не нужно, Стив. Бесполезно. Я в ее руках.
– Должен же быть выход.
– Выход есть. – Она устало улыбнулась уголком рта. – Платить.
– Что-нибудь еще.
– Я взвешивала каждую возможность, – усмехнулась она, но в пещерном мраке гаража было видно, как она вдруг побледнела от страха.
Подъехала, резко затормозив, ее машина. Она села, я захлопнул за ней дверцу, подошел к окну и наклонился.
– Стив... – Лицо ее стало спокойным. – Прошу тебя, не беспокойся больше об этом. Прошу тебя.
Большая желтая машина, выехав из широкого проема, скрылась на улице.
РОБЕРТ ЯНСИ
С того вечера в болотах, когда я обнял ее, она не подпускала меня к себе и на ярд. Она не избегала меня. Она вела себя так, будто меня вообще не существует.
Я специально подкарауливал ее в холле, она вежливо улыбалась и проходила мимо, и вправду меня не замечая. Раза два я заходил к ней в кабинет поговорить на тему, какую был способен придумать; она отвечала ровным, бесцветным голосом, словно говорила: ты начальник полиции штата, и ничто больше. Но я упрямо сидел возле ее стола и смотрел на нее. Под тонким шелком блузы обрисовывалась ее грудь, и я чувствовал дрожь во всем теле. И когда она шла по коридору, я провожал ее взглядом: высокие каблуки цокали по бетону, бедра покачивались над стройными, обтянутыми шелковыми чулками ногами, и я чувствовал, что она должна стать моей.
"Не дразнит ли она меня?" – иногда думал я. Но потом перестал обманывать себя. Просто она давала мне понять, что надеяться не на что.
Наблюдая за ней даже на расстоянии, я видел, что она задумала нечто грандиозное. Затем ее назначили вице-губернатором. А я сходил по ней с ума еще больше прежнего. Мне ведь хотелось обладать ею еще и потому, что она вознеслась так высоко и до нее трудно было дотянуться. А теперь она поднялась еще выше.
Предстояло так или иначе что-то придумать.
Иногда я прятался в мужском туалете по другую сторону холла и ждал. Я следил, когда она появится, и выходил ей навстречу, чтобы пройти мимо, посмотреть на нее, а то и перекинуться словом-двумя.
Все равно никакого толку. Она могла улыбнуться, но очень вежливо и холодно, сдержанно здоровалась и проходила мимо. А меня потом в течение часа терзало ощущение пустоты.
Она видела меня насквозь, но я уже не мог остановиться. Я должен был довести дело до конца.
Однажды я шел за нею на расстоянии двух-трех шагов, а затем громко, по-деловому позвал:
– Миссис Даллас!
Она остановилась, обернулась, но, увидев меня, раздраженно нахмурилась.
– Да? – Лицо ее было непроницаемым, как белая стена, брови сдвинуты, а губы сжаты. Мне хотелось одновременно и ударить и поцеловать ее.
Сохраняя абсолютно деловой вид, я спросил:
– Можно вас на минутку?
– Пожалуйста, полковник. – Ее лицо чуть разгладилось, но особой радости она не проявила. – В чем дело?
Я схватился за первое, что мне пришло в голову.
– Я насчет вашей поездки в Шривпорт. – Я изо всех сил старался держаться официально. – Нужны ли вам сопровождающие?
– Нет, – коротко ответила она.
– Тогда мы возьмем с собой лишь наряд полиции, чтобы сдерживать толпу, – согласился я.
– Отлично.
Она не была рассержена, просто холодная стена, и только, и не успел я сообразить, что делаю, как схватил ее за руку и прошептал:
– Когда же мы увидимся, черт побери?
Она вырвала руку, лицо ее от злости еще больше побелело, и она прошипела:
– Сейчас же прекратите!
– Когда мы увидимся? – повторил я, не отпуская ее.
– Убирайтесь! – В ее голосе явно слышались раскаты грома.
– Я спрашиваю, когда мы увидимся?
– Никогда! – швырнула она. – И больше не лезьте ко мне. Никогда, говорю я вам.
Я был груб. Я решил быть помягче.
– Ада...
– Убирайтесь!
Она швырнула это слово мне в лицо, как нож, а где-то поодаль открылась дверь, раздался чей-то голос, и я отпустил ее. Она двинулась по коридору, от гнева еще больше раскачивая бедрами, и, пройдя через холл, скрылась в своем кабинете.
Лицо у меня пылало, уши горели. Я еще никогда в жизни так не ненавидел.
Но не думать о ней я не мог. Как ни старался. Горящее бледное лицо, сжатое в тугой комок тело и голос, швыряющий в меня камнем: "Никогда!" Я ежедневно помнил это слово. Я мог забыть его на десять, двадцать, а то и тридцать минут кряду и чувствовал себя превосходно, не думая о ней, а потом вдруг мне приходила на ум мысль: "Господи, ведь ты не вспоминал о ней целых полчаса", – и я снова принимался думать о ней. Опять она стояла передо мной, и я вновь слышал ее ледяной голос: "Никогда!" – и вновь оставалась лишь пустота в сердце и тяжесть в желудке.
Я старался заняться работой. Без толку. Виски, женщины. Тоже бесполезно.
Когда я был с женщиной, передо мной вставала она, и я видел белое лицо с кровоподтеками от моих пощечин и тело, исхлестанное кнутом. Это была моя месть ей.
Если бы я мог причинить ей боль! Оскорбить ее, а потом овладеть ею! "Никогда!" – сказала она.
Однажды я вернулся к себе в кабинет после проверки гаража. Слишком много неполадок в моторах. Я лично проверил все случаи, уволил двух механиков, которые были не гражданскими лицами, а служили у нас в полиции, и вернулся в значительно лучшем расположении духа.
Я сел. И тут увидел на столе записку: "Просила позвонить миссис Даллас". Больше ничего. Даже время не было указано.
Что надо этой золотоволосой суке? Хочет сказать, что я уволен? Именно. Наверное, заставила этого паяца Томми рассчитаться со мной. А теперь решила получить удовольствие, лично сообщив мне эту приятную новость. Черт с ней! Постараюсь не доставить ей этой радости.
Я попытался было сочинить несколько приказов, но ничего не получилось. Будь она проклята! И Томми вместе с ней! Будь они все прокляты!
И вдруг раздался официально-бесстрастный голос моей секретарши:
– Полковник, вас просит миссис Даллас.
– Скажите ей... – Пусть она скажет, что я еще не пришел. Но остановился, взял трубку и как можно тверже произнес: – Полковник Янси у телефона.
Если эта сука думает, что заставит меня ползать перед ней на коленях, она очень ошибается.
– Здравствуйте, полковник. – Мягкий, приятный голос.
Меня этим не купишь.
– Слушаю вас. – Я все еще был тверд. Они могут уволить меня, но получить удовольствие – черта с два.
– Надеюсь, я не очень помешала вам, полковник. – Она помолчала секунду. – Не можем ли мы увидеться сегодня в течение дня?
Я знал, что ей нужно.
– Если вам требуется от меня прошение об отставке, я пришлю его с курьером.
– Отставка? Полковник, о чем вы говорите? Никто не собирается требовать вашей отставки. Просто мне нужно вас видеть.
Что я теряю?
– Хорошо, – сказал я.
– Мы можем встретиться в кафе в два часа?
– Хорошо, – повторил я.
Через стеклянную дверь я увидел, что она сидит за столиком вместе со своей секретаршей. Наверное, нарочно привела ее с собой: респектабельнее выглядит. На столике стояли только чашки с кофе, она не курила. Она никогда не курила на людях. Боялась потерять голоса сельских жителей.
Я толкнул дверь и вошел. Секунду она смотрела мне в лицо, потом ее взгляд скользнул куда-то в сторону, и я понял, что наше свидание должно выглядеть случайным. Я сделал вид, что, проходя мимо, заметил их, поздоровался и попросил разрешения сесть за их столик.
– Пожалуйста, полковник, – сказала Ада.
Я сел. Подошла официантка, я заказал кофе. Я взглянул Аде в лицо: гладкое, свеженапудренное, оно было непроницаемым. Какого черта ей нужно?
Мы немного поболтали, так, ни о чем, а затем Ада сказала:
– Ах! Я вспомнила, что должна ехать в город, а моя машина в гараже.
Я сообразил, что от меня ожидалось.
– Моя машина у дверей, миссис Даллас. Позвольте мне вас отвезти.
– Ну что вы, полковник! Как я могу вас так затруднять?
– Никаких затруднений, миссис Даллас.
Я расплатился, и через боковую дверь мы вышли к черно-белой полицейской машине, которую я оставил перед кафе.
Но когда я начал открывать дверцу, она остановилась.
– Слишком заметная, – тихо сказала она.
В чем дело?
– Возьмем мою собственную, – предложил я.
Мы сели в мой "шевроле". У меня никогда не было шикарной машины, потому что я мог пользоваться любой из тех, что находились в моем распоряжении. Но, увидев "шевроле", она как будто осталась довольна.
– Очень хорошо.
Я дал задний ход и, выруливая, думал, куда она прикажет ехать. Но она молчала, и мне пришлось спросить. Она смотрела не на меня, а вперед, сквозь лобовое стекло. Я решил, что она не расслышала вопроса, и только хотел повторить его, как она ответила:
– За реку.
Я ничего не сказал. Мне даже не хотелось думать о том, о чем я не мог не думать: наконец-то это должно произойти.
Но почему именно так? Для чего она избрала такой странный способ? Может, она из тех, кто, приняв решение, не откладывает дела в долгий ящик? Не усложняй, приказал я себе. Не волнуйся и пожинай плоды.
Мы ехали по шоссе по направлению к мосту.
Я пытался придерживаться официального тона:
– По какому вопросу вы хотели меня видеть, миссис Даллас?
Она недобро улыбнулась и какое-то мгновенье смотрела прямо мне в лицо.
– Наберитесь терпения, полковник. Вас ждет сюрприз.
Мое сердце строчило, как автомат. Неужели она имеет в виду то же самое? И меня обдало жаром: сейчас!
Я свернул за угол, потом мы сделали вираж и очутились на мосту. Я чувствовал, как растет во мне это "сейчас", а впереди, над железной решеткой моста, похожее на оранжево-красный шар, полыхая огнем, висело солнце. Оно слепило мне глаза, потому что я ехал прямо на него.
Я бросил взгляд в сторону и увидел сквозь парапет моста сверкающую коричневую воду, текущую широко и свободно, а потом сворачивающую в темную зигзагообразную полосу зеленых деревьев на фоне голубого неба.
Все это я увидел за какую-то долю секунды. А потом мы начали быстро спускаться, как лифт в высотном здании, когда все внутри замирает от ожидания, и, съехав с моста, очутились на западном берегу реки.
– Куда? – спросил я.
– Прямо.
Ее лицо оставалось таким же непроницаемым, каким было, когда мы выехали из города. Я думал, что скрывается за этой изваянной из мрамора или изо льда маской, и ждал, когда это случится. Я ехал в нетерпении и все время предвкушал свою победу.
Не поворачивая головы, одними губами она сказала:
– Сверните сюда.
Я увидел узкую дорогу – две колеи в рыхлом черноземе, – уходящую с шоссе в лес. Я снизил скорость и сделал поворот.
Машина запрыгала по проселку, на который с запада падали темные тени. Дорога уходила в лес. И воздух был насыщен запахом леса. В густой желтой траве среди холмов дорога почти не проглядывалась. Вести машину приходилось наугад. Я так и не мог понять, куда мы едем.
Так мы ехали минут семь-восемь, удалившись от шоссе примерно на две мили.
– Далеко еще? – спросил я.
– Не очень, – спокойно ответила она, а я, взглянув на ее неподвижное лицо, еще раз подумал, что таится в ее мыслях.
Мы углублялись в лес и проехали, наверное, еще миль пять, когда она сказала:
– Сейчас будет полянка. Там и остановимся.
У подножия огромного дерева с черным стволом я увидел покрытую зеленой травой прогалину. Над прогалиной нависал толстенный сук от этого дерева.
Я затормозил и съехал с дороги, почувствовав, как осела под тяжестью машины мягкая почва. Я повернул ключ в зажигании, и машина, вздохнув, замерла.
Между вершинами деревьев проглядывал, склоняясь к западу, большой оранжевый шар солнца. Но на тенистой полянке было прохладно и тихо. Лишь с деревьев доносился веселый гомон соек да похожий на шепот напуганных женщин шелест листьев, хотя стояло полное безветрие.
– Ну и дорога! – заметил я, не зная, что сказать.
– Это старая охотничья тропа. Теперь по ней никто не ездит.
– Еще бы, – рассмеялся я. В тишине смех прозвучал как-то нелепо и гулко.
– Мы здесь одни, – сказала она.
– Да. – Я чувствовал себя отлично, я рос, как растут, одержав победу.
Да, мы были одни. Одни в целом мире. Я выглянул из окна и, чуть повернув голову, посмотрел на большой черный сук, нависающий прямо над нами, как крестовина или перекладина. Меня пробрала дрожь. В тени было прохладно. Хорошо бы полянку обогрело солнце.
Итак, она в моей власти. Долго же мне пришлось ждать. А я-то думал, что тогда в коридоре все испортил. Вот еще одно доказательство тому, что я узнал много лет назад: когда делаешь ход, то приводишь в движение такие силы, о каких и не подозреваешь. И может произойти все что угодно. Здесь нечего рассуждать. Здесь идет игра, и если с первого захода не получается, делай второй. А там, глядишь, и повезет.
Я протянул руку, чтобы обнять ее, но она отодвинулась. Потом повернулась ко мне и улыбнулась. Мне стало тревожно.
– Я давно нравлюсь вам, полковник?
– Очень давно.
– Полковник, может, ваш день и пришел.
Она придвигалась все ближе и ближе, взгляд ее буравил мне лицо, а на губах играла недобрая улыбка. Я слышал ее дыхание, слышал биение собственного сердца, и в мозгу у меня стучало: "Сейчас!" Атака бомбардировщика.
Перед тем как соприкоснулись наши губы, она на мгновенье словно споткнулась, а потом прильнула ко мне.
Она целовала меня, а я, сидя в машине в этом месте, где царила мертвая тишина, если не считать гомона соек, шепота листьев и биения моего сердца, думал о том, что такое происходит впервые в моей жизни.
Но когда я попытался прикоснуться к ней, она оттолкнула мои руки и выпрямилась. Глядя прямо мне в глаза, она проговорила:
– Я сказала, может, ваш день и пришел. Но это зависит от вас.
– От меня?
Она не ответила, снова прильнув ко мне, и я способен был только думать: "Сейчас!"
Мы довольно долго пробыли там, на поляне, под покровом черного сука. Я ласкал ее, сколько было дозволено, с каждым разом все больше и больше, но ни разу так, как мне бы хотелось.
– Я вам нравлюсь?
– Я уже два года влюблен в вас.
– Неправда. Никто ни в кого не влюблен. Вы хотите меня, но это не любовь.
Вместо ответа я еще раз поцеловал ее.
Ее дыханье коснулось моего уха, и внутри у меня что-то так сжалось, что я чуть не задохнулся.
– Ты хочешь меня, – повторила она. – И может, получишь. Сегодня.
Будь проклято это "может"! Но я ничего не сказал.
– Ты хочешь меня? – прошептала она.
– Ты сама знаешь.
– Очень? Сильно?
В эту секунду я ненавидел ее. После всего дозволенного, после того, куда мы зашли, она превосходно владела собой. Она, казалось, старалась подцепить меня на крючок, что-то выманить у меня. Мне хотелось ударить ее.
– Что ты способен сделать ради меня? – спросила она.
– Все что угодно, – ответил я, ненавидя ее.
– Это слишком широкое понятие.
– Именно это я и готов совершить.
– Правда?
– Попробуй.
– Хорошо. – Она говорила совсем тихо, и голос ее словно существовал сам по себе, не имея с ней ничего общего. – Попробую.
Я ждал. Прошло три или четыре секунды, но они показались мне вечностью. Затем чужим, незнакомым голосом она сказала:
– Меня шантажирует одна женщина.
Я молчал, ждал, что она скажет еще. Но продолжения не последовало.
– И это все? – Я почувствовал облегчение, проблемы не существовало. – Я ее арестую в один момент, она и не сообразит, в чем дело.
– Я не хочу, чтобы она попала в тюрьму.
– Почему? – Облегчение исчезло. Я снова испытывал злость. Если она еще будет тянуть, я просто возьму ее силой.
– Потому что она будет болтать.
– Не будет. Я лишу ее этой возможности.
– Нет, будет. То, что она может сказать, так или иначе обнаружится, а я именно этого не хочу.
– А какая тебе разница, если это неправда?
– Ты что, дурак? – В ее голосе появилась резкая нота. – Разумеется, это правда. Поэтому-то я ее и боюсь.
– А что ей известно про тебя?
– Чтобы помочь мне, совсем необязательно это знать.
– Что же, по-твоему, я должен сделать?
Я спросил это автоматически, испытывая лишь волнение и ни о чем не думая, как вдруг понял. Заряд попал в точку. Я почувствовал реакцию. Так реагирует преступник, когда судья читает слова: "...приговаривается к смертной казни". Теперь я знал, что испытывает подсудимый, стоя перед судьей в черной мантии.
Должно быть, на моем лице отразились все эти переживания. Она чуть приметно улыбнулась.
– Что же, по-твоему, я должен сделать? – Я услышал, что почти кричу, и мне стало стыдно. Нельзя показывать свой страх.
Она не сводила с меня глаз и улыбалась.
– Что? – повторил я.
Но я уже знал.
Она улыбалась.
– Нет, – стараясь говорить твердо, сказал я. – Ни за что.
Она продолжала смотреть на меня. Ее лицо было по-прежнему непроницаемо-спокойным, и я понял, что впервые вижу его по-настоящему.
– Ни за что.
– Ты сказал: "Все что угодно".
– Но не это.
– Она злая женщина.
– Нет.
– Мир станет без нее лучше.
– Меня мало волнует мир.
– Боишься?
– Не боюсь. Но попасть на электрический стул у меня нет никакого желания.
Ее лицо выразило отвращение.
– Герой! Отважный воин! Извините меня, полковник, но я думала, что ради меня вы готовы на любой подвиг. Прошу меня извинить.
– Ради тебя я готов ее арестовать.
– Скажите, какой храбрец! Он ее арестует ради меня. При помощи пистолета и полицейского знака. Он не боится арестовать старую женщину. Он это сделает ради меня. Какой герой!
Ее слова разили меня как пули.
Я чувствовал, что терпение мое иссякает.
– Послушай, я солдат и полицейский. Но это еще не значит, что я убийца.
Она посмотрела на меня.
– Отвезите-ка меня домой.
Черта с два, подумал я. Губернатор Ада Даллас, вы заслужили, чтобы вас изнасиловали по всем правилам.
– Ничего не выйдет, – спокойно возразила она, наверное, прочитав на лице мои мысли. – Попробуй, и я тебя убью.
Я расхохотался.
– Думаешь, не сумею? – тем же ровным тоном спросила она.
– Совершенно справедливо, думаю, что не сумеете. И не вздумайте пробовать, миссис Даллас.