- А вещи! - воскликнула Нигяр.
Полицейский вернулся, отдал вновь ребенка Нигяр, достал из кармана кожаный ремешок, связал часть вещей, взвалил их на плечо, оставшуюся часть взял в руки.
- Пошли!
Нигяр, баюкая проснувшегося ребенка, пошла за полицейским. Он долго вел ее какими-то запутанными коридорами, закоулками, наконец привел в большую комнату, меблированную, как шикарный номер "люкс" в отеле Хилтон. За столом сидел полковник и разговаривал по телефону. Лейтенант щелкнул каблуками.
- Господин полковник, задержанная доставлена!
Полковник указал Нигяр рукой на стул, продолжая разговаривать по телефону; Нигяр недоуменно взглянула на лейтенанта, ей показалось странным слово "задержанная". Но лицо лейтенанта было тупо-беспристрастным, лицо робота, а не человека, поэтому Нигяр села на стул и стала ждать, когда освободится полковник. Тот изъяснялся на английском сленге, и Нигяр, знавшая язык, изредка ловила знакомые слова, но смысла речи не понимала. Тогда она стала рассматривать барскую обстановку комнаты: мебель карельской березы и красного дерева с бронзовой инкрустацией, вишневого бархата шторы и обивку стульев, подставец с китайским фарфором, старинным серебром и венецианским хрусталем.
"Шикарно живет транспортная полиция, - подумала Нигяр. - Не иначе, грабежи вагонов, что обсуждал весь город, дело ее рук".
Полковник бросил трубку и хмуро посмотрел на Нигяр.
- Такая молодая, такая красивая, неужели не стыдно воровать и грабить?.. - Полковник смотрел глазами убийцы. - А детей воровать - это самое страшное преступление.
- О чем вы говорите? - возмутилась Нигяр. - Зачем мне воровать? Это не мой ребенок, я все объяснила господину лейтенанту.
- И не твои вещи, и не твоя сумка… Ничего у тебя своего нет, а самое главное: совести у тебя нет.
Нигяр сорвалась и накричала на полковника:
- Как вы смеете? Вы прекрасно знаете, кто я такая… А если забыли, то вот мои документы…
Она открыла сумочку и ахнула: сумочка была ее, только на несколько секунд она выпустила сумочку из рук, положила рядом на скамью, когда брала ребенка, но содержимое сумочки было совершенно другим: толстая пачка денег в иностранной валюте, драгоценности.
Лейтенант, незаметно подкравшийся сзади, выхватил сумочку из ер рук и отдал полковнику. Тот вывалил на стол содержимое. Из сумочки, кроме валюты, драгоценностей и обычных женских принадлежностей, пудры, помады, зеркальца, гребешка, выпал паспорт. Полковник раскрыл документ, внимательно сличил фотографию на паспорте с оригиналом:
- Все правильно! Бабур-Гани! Знаменитая международная воровка… Когда я разговаривал по телефону, ты понимала, о чем говорю?
- Только отдельные слова, - тихо прошептала ошеломленная Нигяр.
- Вот, в телеграмме и сказано: знает иностранные языки, умеет принимать любое обличье, великая актриса.
- Да что вы говорите? Опомнитесь! Я - Нигяр! Позвоните Атабеку, он подтвердит.
- Буду я из-за всякой шлюхи беспокоить великого человека. Посмотри на фотографию, зараза!
И полковник швырнул паспорт Нигяр в лицо. Нигяр вскрикнула от неожиданности и от боли, паспорт ребром попал ей в бровь и упал на пол.
- Подними! - грубо рявкнул полковник.
Нигяр, оцепеневшая от ужаса происходящего, покорно, как автомат, подняла с пола паспорт, открыла его трясущимися руками и увидела свою фотографию, ту, которая была у нее в настоящем паспорте.
- Бабур-Гани, - медленно, почти по слогам прочитала Нигяр.
И паспорт выпал из ее рук на стол карельской березы со шлепком, показавшимся ей выстрелом, Нигяр огляделась, словно все, что она видела, было страшным сном, который должен вот-вот кончиться, стоит только проснуться.
- Если фотографии на паспорте недостаточно, могу пригласить твоих коллег, с которыми ты часто сидела по разным тюрьмам… Итак, что мы имеем: валюта, ворованные драгоценности, украденный ребенок и целый чемодан морфия… Полный джентльменский набор. И не надейся, что по совокупке пойдешь. Накрутят полную катушку, лет так на двадцать пять… Ащи! Выйдешь, совсем немного до пенсии останется. Это мне трубить еще целых пятнадцать лет… Да, заболтался я с тобой. Слушай, если ты выведешь нас на банду Гуляма, я тебе обещаю устроить побег, будешь на меня работать, никто тебя, клянусь, и пальцем не тронет… Ну, что молчишь?
Как ни странно, пока полковник говорил, Нигяр, сумела взять себя в руки.
"Пусть отправят в тюрьму, - думала она, - сошлюсь больной и попрошусь к врачу, умолю его позвонить Атабеку, и весь этот кошмар кончится…"
- Язык проглотила? Отвечай!
- Я вас уверяю, это чудовищная ошибка, - быстро заговорила Нигяр. - Я - не та, за которую вы меня принимаете. Женщина, что оставила мне вещи и ребенка, очевидно, та самая, кого вы ищете. Она и сумки наши обменяла, не знаю, правда, нарочно или случайно.
Полковник расхохотался.
- Я - не я, корова - не моя, моя хата с краю, я никого не знаю… Складно врешь, только все напрасно. Есть свидетели, видели тебя, как ты воровала ребенка. Ну, что на это скажешь?
И захихикал так противно и мерзко, что Нигяр чуть не вырвало, такой комок вдруг пошел по горлу, что с трудом удалось его подавить.
- Я не Бабур-Гани, я - Нигяр, - устало повторяла она, чувствуя, что начинает сходить с ума, губы зашептали строки из стихотворения: "…Огромный сумасшедший дом, где сумасшедшие восстали и горсть разумных заковали, назвав безумными притом"…
Полковник прислушался.
- Молишься, что ли?.. Молись, молись, меня не обманешь, меня не проведешь, знаю, какому богу ты молишься: богу наживы, скорее, черту. Ты что, меня за фрайера держишь? Бабур молится! Кому рассказать - смеяться в лицо станет, э! Не будь идиоткой, подпиши протокол, признайся…
Нигяр закрыла лицо руками и закричала:
- А-а-а! Негодяй, ты хочешь, чтобы я сошла с ума? Никогда! Подонок, сколько хочешь говори, что я - Бабур-Гани, день - ночью назови, красное - белым, все равно я буду стоять на своем… Все! Больше говорить с тобой не хочу и отвечать на твои гнусные вопросы не буду. Отправляй в тюрьму!
Она опустила голову и обхватила ее руками.
- Тюрьму заслужить надо! - вдруг услышала она очень знакомый голос, резко повернувшись, увидела стоящего у двери рядом с лейтенантом Мир-Джавада… Нигяр сразу все поняла.
- У-у! Баба болтливая! - простонала она про себя. - Угрожать надо, когда сила в руках, а сила у него… Это - смерть, а то и что похуже, от этого маньяка всего можно ожидать.
- Да, ты не ослышалась, - повторил, улыбаясь, Мир-Джавад. - Тюрьмой обычно пугают, а ты о ней мечтаешь… Конечно, там регистрируют всех. - Мир-Джавад движением руки удалил из комнаты полковника и лейтенанта. - И там выяснят быстро, что ты не Бабур-Гани… Эти остолопы решили тебя сломать, преподнести мне подарок, но я лучше себя знаю… Что так внимательно смотришь? A-а, я в парадной форме… Арчила провожал, он поехал в столицу. А за его спецпоездом ушел тот поезд, которым ты не поехала и никогда, может быть, уже не поедешь… Счастливец Арчил, скоро увидит наше солнце лучезарное - Гаджу-сана, а ты его не увидишь, ясно?
"Ясно! - подумала Нигяр. - До подружки добрался, Ада не выдержала".
Мир-Джавад еще что-то нудно говорил, но Нигяр его не слышала, уши словно ватой заложило, и единственная мысль заполнила все ее существо: "массивная пепельница из хрусталя, копия пепельницы Гаджу-сана, улучить момент, схватить и ударить по голове этого вампира, вурдалака, убить, убить, он столько горя людям принесет, сколько капель черной крови течет в его жилах, а уж там черный поток. Подойди, ну, приблизься же, молю тебя, заклинаю"…
Мир-Джавад действительно проводил только что Арчила, передал ему тайком в купе все взятые у сардара Али бумаги…
Арчил ласково потрепал Мир-Джавада по щеке:
- Надеюсь, все в одном экземпляре? Не ведешь двойную игру?
Мир-Джавад преклонил колено, как в рыцарских романах когда-то клялись вассалы своим сюзеренам в верности:
- Клянусь!
Арчилу это так понравилось, что он достал из ножен большой охотничий нож и лезвием дотронулся до плеча Мир-Джавада.
- Посвящаю в свои рыцари! Через неделю жду во дворце.
И протянул Мир-Джаваду другую руку, которую тот почтительно поцеловал…
Поэтому Мир-Джавад был счастлив и доволен собой: Атабека он провел, а птичка-Нигяр попалась в клетку.
- У тебя только один выход - покориться! - ворковал благодушно он. - Не только себя, Касыма спасешь. Гастроли устрою тебе по всему свету: Париж, Лондон, Берлин, Рим… Правда, в Риме взяли власть плохие люди - фашисты: людей мучают, бросают в тюрьмы, издеваются над ними, вчера нам лекцию читали, но в остальных городах пока спокой…
Нигяр мгновенно схватила пепельницу и нанесла удар по голове неосторожно приблизившемуся и ничего не замечавшему, словно токующий глухарь, Мир-Джаваду. Однако бессонная ночь, переживания, издевательский допрос ослабили ее силы и верность глаза, удар пришелся по касательной и лишь рассек кожу на голове Мир-Джавада. Он привычным, отработанным движением перехватил руку Нигяр, вывернув, выхватил пепельницу, а Нигяр швырнул на пол. На его резкий свист вбежал лейтенант с двумя амбалами и схватили Нигяр. Мир-Джавад жестом указал им на кровать. Лейтенант отрезал от мотка четыре конца веревки, и Нигяр крепко привязали к кровати…
Мир-Джавад достал из буфета бутылку спирта, смочил им носовой платок и продезинфицировал рану.
"Царапина, - подумал он, посмотрев на себя в зеркало, - вот и покорил, индюк надутый, чуть расслабился и "подставил" себя. Торопилась, дура, отправить меня на тот свет, а поспешность нужна лишь при ловле блох".
Боль немного утихла. Мир-Джавад отпил немного спирта прямо из горла бутылки. Огонь побежал по жилам. Мир-Джавад почувствовал прилив сил и взглядом указал подручным на дверь. Те почти что выбежали из комнаты. Мир-Джавад подошел к Нигяр и долго смотрел на нее.
- Трудно в первый раз убить человека, не так ли?
Нигяр молчала, глядя на потолок. В углу потолка паук свил паутину, и в ней билась муха, а сам хозяин рывками приближался к своей жертве, рванет и смотрит, рванет и смотрит. Вот он прыгнул на нее, муха судорожно дернулась и затихла.
"И я так скоро, - с горечью подумала Нигяр. - В жизни мне не удалось ему отомстить, может, смерть поможет…"
Но до смерти ей было еще далеко.
Мир-Джавад бросил на ковер окровавленный платок, достал из кармана складной нож, раскрыл его и пощекотал кончиком лезвия шею Нигяр.
- Щекотно? - полюбопытствовал.
Нигяр молчала, безучастная ко всему. Мир-Джавад медленно, возбуждая себя, стал разрезать одежду Нигяр: сначала платье, затем комбинацию, лифчик, трусики. Отбросив лохмотья в сторону, он любовался ее обнаженным телом. Стал нежно целовать его, все страстнее, страстнее и овладел Нигяр, не раздеваясь совсем, пачкая сапогами белоснежное белье на постели.
Затем долго лежал на ней, борясь с желанием задушить ее тут же, на месте, чтобы она уже никому не дарила, в том числе и ему, такого блаженства.
Но Нигяр была не из тех, кого можно убрать когда захочешь и о ком никто никогда не спросит. Она звонила в столицу друзьям. Через день, не обнаружив ее в поезде, те поднимут на ноги всех, в том числе Атабека, а может, и Гаджу-сана. С ними шутить опасно. Арчил в таких делах не поможет, и, если Мир-Джавад не собирался закончить свою жизнь в подвалах инквизиции, ему следовало провести игру без единой ошибки…
А Нигяр задыхалась под тяжестью его тела, не делая даже попытки укусить Мир-Джавада, хотя такая возможность была: его плечо больно давило ей на грудь, а голая шея была так близко.
"Вот где твоя Голгофа! Вот где суждено быть распятой и умереть", - думала она и… ошибалась.
Мир-Джавад, вздохнув с сожалением, слез с нее, испачкав штаны, подошел к столу, открыл ключом нижний ящик и достал оттуда шприц и ампулы с морфием.
- На первый раз тебе достаточно одной, а то сразу загнешься, - сказал он с улыбкой, доброй и понимающей. - Я тоже не большой поклонник худых женщин, но у тебя тело, как у пятнадцатилетней. Что значит ни разу не рожать!
Намочив ватку спиртом, Мир-Джавад аккуратно протер руку Нигяр и привычным взмахом вогнал ей в вену иголку…
В Нигяр словно вновь вернулась жизнь. Краски заиграли на мертвенно-бледном челе, заблестели глаза. Нигяр вновь с гневом посмотрела на Мир-Джавада и метко плюнула ему в лицо.
- Негодяй! Подонок! Меня все равно найдут!
- Обязательно найдут, - потрепал ее шутливо за нос Мир-Джавад, - я им сам помогу тебя найти, только где бы ты думала? Думаешь здесь? И не надейся, не здесь, а где, сама догадайся, если ты такая умная.
- Боже, как я тебя ненавижу! Никогда не знала, что так смогу кого-нибудь возненавидеть. Я очень жалею, что не убила тебя.
- Не убила ведь, о чем говорить… Мне-то не о чем жалеть, да и такой возможности больше я тебе не предоставлю. И убивать тебя не стану…
Мир-Джавад торопливо достал другой шприц и влил себе кубик морфия. Рана на голове перестала свербить череп, ему стало так же хорошо, как в детстве, когда не было никаких забот и он целыми днями развлекался охотой на мух. Мир-Джавад вспомнил мать, последний раз он видел ее, когда она приезжала в часть, где он служил в армии. Она все время жаловалась, что сильно болит голова, и Мир-Джавад часто ловил ее блуждающий взгляд. Через полгода она повесилась, и Мир-Джавад так никогда и не узнал причины, побудившей ее к этому. Еще через полгода умерла бабушка, и Мир-Джавад остался совсем один. Тогда его опять пригрел дядя.
…Гяуров был добрый человек, но фантазер. Он считал, что тысячелетний опыт христианства, последователей пророка Мухаммеда или еще больший опыт поклонников Будды в переустройстве человеческой личности не показателен для его партии. Через десять лет, ну, от силы через двадцать, счастливый народ под руководством единственной партии в мире, имеющей право на существование, будет жить в раю. Как будут этому народу завидовать, как будут стремиться влиться в его светлые ряды. И не пройдет и пятидесяти лет, при жизни еще этого поколения знамена свободы будут развеваться над всем миром…
…Исмаил-паша тоже принял живое участие в судьбе сына своей любовницы, особенно, когда юноша взял его за горло, намекнув на совсем иное родство. Дильбер родила дочь, и Мир-Джавад, утверждая, что это дочь Исмаил-паши, отчаянно льстил ему, запугивая заодно гневом жены. Теперь Исмаил-паша угодливо кланялся при встречах, преданным взглядом напоминая, что это он первый помог встать Мир-Джаваду на правильный путь созидания и прогресса…
…После эйфории наступал спад, и Мир-Джавад зверел. Вот и сейчас он подошел к Нигяр и отхлестал ее по щекам.
- Это тебе, шлюха, за твое желание убить меня…
Затем искусал ее тело, понаставил на нем кровоподтеков и синяков, а возбудив себя и овладев ею, хлестал Нигяр по плечам металлической линейкой. Издевался над нею долго, старательно, изощренно. Изойдя, рухнул обессиленно рядом, прижался головой к ее теплому животу и нежно целовал его, ласково шепча:
- Любимая моя, ласковая.
Отдохнув, выпил глоток спирта и сразу злобно закричал на нее:
- А хочешь, еще десять человек на тебя напущу? На всю жизнь насытишься, все равно жить-то осталось мало…
Нигяр молчала, закрыв глаза, и только слезы лились из уголков глаз, смачивая волосы и подушку.
- И не мечтай, и не рассчитывай, я не такой дурак, из-под них ты живой не выберешься… Звери, э! Не поверишь, я сам иногда боюсь их. Как я понимаю дрессировщика: сегодня лижут руки, а завтра могут разорвать. Видишь, с кем приходится работать, а ты говоришь… Конец света, клянусь отца!
Мир-Джавад подошел опять к столу, достал две ампулы морфия. Поискал новый шприц, не найдя, взял старый.
- Так, увеличим дозу… Видишь, для тебя ничего не жалею, я за один день тебе волью свой месячный запас. Морфий лучше спиртного, дольше действует, мягче, а какой кайф ловишь, как только "ширнешься", не правда?
Нигяр молчала. Мир-Джавад тщательно протер спиртом другую руку Нигяр, вонзил в вену шприц и медленно ввел двойную дозу морфия…
Мгновенно исчезли страх, ненависть, боль, обида. Одно блаженство. Весь ужас растаял, куда-то отступил, рассосался, чтобы вернуться с удвоенной силой, как только перестанет действовать наркотик…
А где-то далеко шел поезд к столице, и в нем недолго пустовало одно купе. Сообразительный проводник уже через две станции пустил в вагон двух спекулянтов, едущих в столицу за товаром. Проводник, сверх платы за отдельное купе, взял с них натурой две бутылки коньяка и заперся в служебном купе, с удовольствием подтверждая старую истину, что счастье одного строится на несчастии другого, мир уж так устроен: не могут быть одновременно все счастливы, или все несчастливы одновременно. Может, если планета счастливо избежит столкновения с кометой, все будут счастливы, или мир погрузится в пучину войн и кровопролитий, тогда все будут несчастливы. Так ведь и война: кому - война, а кому - мать родна! Да и мазохистов, и мизантропов тоже хватает, а они все будут несчастливы тем счастливым избавлением от столкновения с кометой…
А в укромной комнате, затерявшейся в бесчисленных закоулках станции, откуда отправился в столицу поезд, над распятой несостоявшейся пассажиркой продолжал издеваться обожавший ее влюбленный Мир-Джавад. Через равные промежутки времени, согласно только ему понятным расчетам, Мир-Джавад вводил Нигяр толику морфия, так что Нигяр не выходила из прострации. Время от времени Мир-Джавад насиловал ее, время от времени поил горьким чаем с лимоном, когда у Нигяр пересыхали губы, и она отчаянно начинала их облизывать таким же почти пересохшим языком.
Мысли у Нигяр уже начинали путаться: потолок неожиданно исчезал, превращаясь в бесконечную синь неба, вырастали крылья, и Нигяр летела навстречу солнцу, долго и упорно, пока крылья не начинали дымиться, тогда Нигяр стрелой падала с высоты в теплые воды самого синего в мире моря и носилась наперегонки с дельфинами, а на берегу, среди пальм, стоял Касым в белом чесучовом костюме и смеялся, глядя на ее шалости. Он всегда смеялся, когда она шалила, даже переходя, сама того не желая, границы дозволенного, или, вернее, принятого, и никогда не злился и не кричал, он ни разу за все время их знакомства, встреч, семейной жизни не повысил голоса на нее. Как он ее любил, она на расстоянии чувствовала волны нежности, идущие от него, его любовь была для нее жизнью, ее любовь была его верой, а надежда сохранить такую огромную любовь никогда не покидала их…
Возвращаться на Голгофу, даже на секунду, с каждым разом становилось все тяжелее, и Нигяр с ужасом думала, что она уже ждет очередного укола, очередной дозы морфия, чтобы улететь в прошедшие года, единственные года, где она чувствовала, что живет, захлебываясь от счастья…
Поезд подходил к перрону центрального вокзала столицы. На перроне, как всегда, толпились встречающие, лихорадочно гадающие: какая нумерация будет у вагонов, с начала или с конца. В середине перрона стояли пожилая женщина с юной дочерью. Они встречали Нигяр, и их радостно возбужденные лица говорили о том, что они встречают любимого и близкого человека…
А Нигяр, одурманенная наркотиками, лежала на грязном топчане прокуренного насквозь опиумом и анашой притона. Ее привезли сюда тайком под утро, хозяин притона платил половину своих доходов Мир-Джаваду и исполнял отдельные "деликатные" поручения.