Сначала Марлийс выкупала мышь в росе, та дрожит от холода, а ей хоть бы что. Позволяет несчастной пленнице немножко отбежать и накрывает ее лапой, потом берет бедную мышку в зубы и переносит на ровную дорожку. Выпустит и смотрит, что предпримет отупевшая от страха и боли игрушка. Та, конечно, пытается бежать, и ей это почти удается, но в последний момент кошка кидается следом, хватает ее, выпуская когти, и высоко подбрасывает в воздух. Мышь, описав дугу, летит не по прямой, а несколько в сторону и падает за веткой шиповника, нависшей над землей. И тут, то ли придя в себя от удара, то ли решив использовать благоприятную возможность, мышь перед самой горностаихой пытается зарыться в палые листья. Горностаиха даже сглотнула непроизвольно при виде неожиданного подарка. А кошка остановилась перед свесившейся веткой шиповника, почему-то не перескочила через нее, стала принюхиваться и потеряла время. Наблюдавшая за разворачивающимися событиями горностаиха оказалась сообразительнее - тут же схватила и с быстротою молнии, зажав мышь в зубах, исчезла. Марлийс, принюхиваясь, несколько раз обошла вокруг куста. Однако что упало, то пропало. Ничего не обнаружив, она, мяукая, отправилась к дому, словно ребенок, жалующийся на пропажу игрушки.
Пока Марлийс вопила на крыльце и ждала, чтобы ее впустили, горностаиха улучила подходящий момент и стремительно пролезла под стреху. Горностаи все делают молниеносно, впрочем, не забывая об осторожности.
МАРЛИЙС
Коты портили кровь: их вдруг много собралось на хуторе. Горностаи шага не могли ступить, чтобы не наткнуться на того или другого. Приходилось или сворачивать в сторону, или, затаившись, прислушиваться и выжидать. Горностаям, правда, Марлийс особенно не мешала. На чердак к гнезду она с тех пор глаз не казала. Наверное, усвоила урок. По их охотничьим угодьям не слонялась, не ловила их птичек. Никто ее этому не обучил. Ей с младых когтей подносили на блюдечке мясо, свежую либо копченую рыбу, консервированную салаку в томатном соусе, да еще молочко. Марлийс - избалованная и изнеженная кошечка. Сразу видно, что не желает себя утруждать ловлей мышей, птичек или каким-нибудь другим серьезным делом. Занятия обычных кошек не для нее, вон в какую белую длинношерстную шубку кутается - зимой и летом одним цветом, - да еще хвост распушит и волочит за собой на манер шлейфа. После каждого шага по росистой траве лапки отряхивает, будто вот-вот утонет. В дождливую погоду во дворе не показывается и единственное, на что она тут способна, - это валяться среди подушек.
Дрыхнуть Марлийс может целыми днями, если не удосужится доставить себе развлечение - хотя бы покатать по комнате погремушку. У нее вообще слабость к хрустящему и шелестящему. Во сне вскочит, когда на кухне колбасу или фарш достанут и начнут обертку разворачивать.
По сравнению с горностаями у Марлийс жизнь легкая: о пище и о крове не думает, на лакомствах воспитана и к удобствам приучена. А горностаи ведут непрестанную борьбу за свое существование. Каждый день охотятся, да не каждый день себе пищу добывают. В одном кругу вертятся: чтобы чем-нибудь разжиться, надо по обширным охотничьим угодьям побегать, а чем больше бегаешь, тем сильнее есть хочется.
Однако горностаи с детства приучены обходиться малым. В большой семье никому поблажек не дают. Хотя и приходится порой туго, живут все-таки дружно, родители о детенышах пекутся, пока те не станут самостоятельными и сами не овладеют охотничьими навыками.
Дачники всякий раз вспоминали о горностаях, когда Марлийс потчевали, от всего самого лучшего кусочки отрезали, к которым та иной раз прикасаться не желала, даже от свежей рыбы нос воротила. А сама никому проходу не давала, вокруг хозяйки и детей увивалась, да еще вопила, будто ее голодом морят.
- Если не будешь есть, отнесу горностаям, - обычно припугивала ее в таких случаях Маарья.
А та и ухом не ведет: дескать, мне все равно - носи кому угодно, хоть сама лопай.
- Мама! Я хочу завести своего горностая! - заявлял Мадис, когда на кухне вздорили с Марлийс, потому что она вечным мяуканьем отравляла жизнь своим хозяевам-кормильцам. Мадис много раз говорил о том, что было бы гораздо интереснее вместо кошки держать горностая.
- Выброси из головы эту глупую затею! - сердилась мама. - Хочешь, чтобы тебе нос откусили?!
- Его ведь, наверное, можно приручить? - спрашивала Маарья, гордясь собственной идеей, - Даже тигров укрощают! Я стану укротительницей! - И она вспомнила, как ходила в цирк, где видела этих больших полосатых хищников и властную, бесстрашную укротительницу.
- Папа, а горностаев можно держать в клетке и постепенно приручить? - не отставал Мадис.
- Держать горностаев в клетке - значит бессмысленно их мучить. Гораздо интереснее, когда они на свободе, к тому же они полезные животные, - говорил папа и добавлял: - Горностай по своей природе, пожалуй, больший хищник, чем тигр.
- Вот будет потеха, когда мы заведем горностая! - фантазировал Мадис. - Он никому спать не даст, а утром все мы проспим и проканителимся с ним до обеда. В школу идти поздно, а в детский сад еще можно, - И Мадис, взглянув на Маарью, продолжал не без ехидства: - Поэтому наша укротительница тигров отправится в свой садик с горностаем на шнурочке и даст там представление!
- Мама, - тут же пожаловалась девочка, - Мадис опять говорит всякие гадости.
Вообще-то мысль о приручении или одомашнивании горностая - постоянная тема разговоров. Детям это интересно. Горностай наверняка не такой лакомка, как Марлийс, и к тому же, безусловно, справится с кошачьими обязанностями. Единственная загвоздка в том, как он сам отнесется к изменению своего жизненного статуса.
Горностаи свободолюбивы. Взрослые зверьки не поддаются обхаживанию, не ждут от человека подношений и услуг в виде пищи или теплой печки. Никто не имеет права решать за них, сколько детенышей утопить, а сколько оставить. Горностай сам знает, что он хочет и что ему делать. Все луга, ноля, леса, берега речек и моря - его дом. Что вы можете предложить ему лучше этого?
Если уж кто-то решил обзавестись каким-нибудь живым существом, то придется ему довольствоваться кошкой, пусть даже избалованной и надоедливой. Прямо беда была иногда с Марлийс, потому что она, вопреки кошачьим замашкам, боялась высоты. В городе с балкона девятого этажа забралась на крышу, а спуститься не осмелилась - наверное, голова закружилась. В Таммисту она залезла на старую яблоню, а на землю слезть не могла. Принялась мяукать и просить о помощи. Забавно было смотреть на нее - Марлийс вот-вот потеряет спой шлейф и пышные штанишки. Нехорошо, конечно, смеяться над чужой бедой, но и сдержаться никаких сил не было: кошка раскачивается па суку, ухватившись за него передними лапами и повесив хвост, и вопит благим магом, хотя совсем не так высоко - вполне могла бы спрыгнуть на травку.
Мадис не заставил себя долго ждать, подтащил под дерево стул, забрался на него и снял кошку. В благодарность она вцепилась и него ногтями и расцарапала живот под рубашкой.
Но все это были цветочки. Фактически Марлийс относилась к жизни весьма легкомысленно, о чем довольно скоро проведали деревенские коты.
К Марлийс зачастили незваные гости. Они появлялись в саду, во дворе и за оградой хутора. Дачники приметили одного черного и двух-грех здоровяков тигровой расцветки.
Конечно, такое внимание не оставляло Марлийс равнодушной: как только садилось солнце, она шмыгала за дверь. Не помогали никакие уговоры Маарьи и Мадиса, никакие лакомые подачки - ничто не могло ее удержать.
Марлийс спешила на свиданье. Дачники, особенно дети, беспокоились о ней - еще отобьется от рук!
Напрасные страхи: кошка ночное животное. Как бы люди ни пытались ее перевоспитать, пора кошачьей активности начинается в вечерних сумерках. Марлийс не составляла исключения - проводила ночь во дворе и не скучала, время от времени давая о себе знать мяуканьем.
Коты не обращали внимания на горностаев, хотя их пути теперь довольно часто пересекались. Котам было не до охоты, они волновались и выясняли отношении между собой. У них всегда бывает так, когда они собираются вместе. И в хуторе Таммисту они выбирали, казалось бы, самые неподходящие места - возле ворог или на крыше сарая, - часами сидели друг против друга, не спуская глаз с противника, поводили ушами, издавали душераздирающие крики, а то и шинели, показывая клыки. Порой у одного их них не выдерживали нервы, он бросался на соперника, и начиналась драка, в которой одному или обоим обламывали бока, расцарапывали морду или прокусывали уши.
Горностаиха все это слышала у себя в гнезде. Детеныши спали в обнимку, зарывшись носом в шерсть. Причмокивали, повизгивали во сне, шевелились, искали местечка помягче, стараясь устроиться поудобнее. В гнезде давно уже стало тесно. Малыши заметно подросли.
Хотя в доме жили люди, а во дворе бесчинствовали коты, семейство горностаев никто не трогал. Какое-то чутье подсказывало горностаихе, что до тех пор, пока детеныши находятся в этом скрытом от всех убежище, им не угрожает никакая опасность.
Горностаихе пора было выходить. Вечерние сумерки - лучшее время для охоты. Она оставила сонных детенышей в гнезде и пробралась к лазу. Высунула кончик носа, потом глаза и уши. Нос не обнаружил ничего подозрительного, глаза и уши тоже. На всякий случай она втянула мордочку обратно, затем выскочила на чердак, спустилась по стене и понеслась обычным своим путем в лес.
ОБИДА
Как говорится, терпение лопнуло или чаша переполнилась. После той штуки, какую отмочил Тоомас Кивистик, даже заяц вышел бы из себя, не то что горностай, который никакого панибратства не допускает.
Вообще-то Тоомас Кивистик сделал это наполовину в шутку, наполовину всерьез, то есть вынужденно. Решил посмотреть, что горностаи предпримут, если он несколько нарушит их жизненный уклад, преградив путь к гнезду. Однако животные шутки не оценили, более того - возмутились. Наверное, старые опасения сказались. Доколе дикий зверь в состоянии терпеть такое - топают прямо над головой, доски скрипят и, того гляди, на тебя рухнут, придавив детенышей; сквозь щели в полу запах чужих подметок доходит; ни во дворе, ни в саду укрыться негде - всю траву выстригли, а землю там и сям вскопали, да еще граблями разровняли. Никакие действия человека наперед не угадаешь. То он в саду хлопочет - кусты обрезает или грядки обрабатывает, то за домом копошится, то сиднем сидит в комнате или вообще уезжает. И кошка хозяйская ведет себя непредсказуемо. Если солнечные ванны на подоконнике не принимает, так на лестнице дремлет либо где-нибудь шастает, в подвале что-то вынюхивает.
Для гнезда место выбрано надежное, тут ничего не скажешь. Но если детеныши из него выберутся в отсутствие родителей, мало ли что кошки могут с ними сделать. Сколько раз горностаи кошкам давали понять, чтобы они близко не подходили, а им все мало, никак урока не усвоят!
И все-таки той последней каплей, которая переполнила чашу терпения, явился поступок хозяина.
Говорят, человек ко всему привыкает. В Таммисту тоже привыкли. Сперва к тому, что в доме поселились хорьки, злые и кровожадные хищники, затем к тому, что это не хорьки, что это горностаи устроили гнездо под полом и принесли детенышей. Ну а где живет целый выводок, там и запахи соответствующие. Люди и с этим смирились. Лето на дворе, можно окна распахнуть. Во всяком случае, дыхание ни у кого не перехватывало.
К одному только не могли привыкнут!. - к тому, что среди ночи, около трех часов, горностаи просыпались и начинали носиться под полом, громыхали доской, словно били в набат. Этот шум поднимал на ноги все семейство Кивистик. Вначале дети хлопали глазами, как молодые совята, потом приходили в восторг.
- Вот здорово! - восклицал Мадис, понижая голос, чтобы не мешать горностаям. - Как будто домовой куролесит!
- И правда, в нашем доме нечисть завелась, - передернула плечами Маарья.
Мама сказала, что вообще больше не будет подниматься на второй этаж и детям не советует.
Грохот на чердаке продолжался еще какое-то время, затем ненадолго затих, а рано утром, еще пяти часов не пробило, поднялся снова. Очевидно, принесли завтрак. Пищу делили на порции, что в последние дни часто сопровождалось раздорами среди детенышей. Кто захватывал кусок получше, тот старался с ним удрать; кто оставался с носом, тот пускался вдогонку, ворчал и скулил.
- Долго еще такое безобразие будет продолжаться?! - не выдержал Тоомас. Кивистик, сунул ноги в тапочки, распахнул дверь и в два шага был возле лаза в гнездо.
Он заранее обдумал, как хотя бы на некоторое время унять горностаев, и принес все необходимое для этого - две фанерные крышки от ящика. План был довольно простой: закрыть фанерками отверстие. И момент оказался подходящий: зверьки разбежались по чердаку. Дом большой, пусть себе живут, где хотят, а из-под мансарды убираются, спать не мешают. Задумано - сделано: фанерки плотно закрыли лаз. теперь и мышонок не проскочит.
"Часа полтора еще можно поваляться", - решил Кивистик, вполне довольный своей акцией, и забрался под одеяло.
Однако заснуть ему не дали - кто-то начал злобно сопеть и фыркать.
"Как видно, один маленький горностай остался под полом, отрезанный от остальных. То ли он не успел юркнуть туда, когда я появился на чердаке, то ли вообще не выходил из гнезда. Вот ведь невезение какое! Стало быть, все предприятие рухнуло. Нельзя же заточить зверька в темницу, не заслужил он такого мучения!"
И несчастный пленник, словно в ответ на размышления Кивистика, заголосил пуще прежнего.
- Что, горностаюшка, нагнали на тебя страху? - спросил хозяин, переворачиваясь на другой бок. - Потерпи немножко, ты меня достаточно пугал и донимал, испытай на собственной шкуре, хорошо ли это!
Говорят, месть сладка. Кивистик, лежа в постели и прислушиваясь к тому, как зверек все больше впадает в панику, совсем уже собрался что-нибудь предпринять, когда но чердаку кто-то, наверное мать, пронесся большими скачками. Затем раздался свистящий пли, скорее, трещащий, как у сороки, зов. Из-под пола ответили звонким визгом, который перешел в жалобные всхлипывания.
"Плачет!" - отметил про себя Кивистик и решил подождать, что будет дальше.
Но жалобы быстро прекратились. Кажется, малыш обрел новые силы. Он злобно фыркнул и вцепился в фанеру. Дерево захрустело под острыми зубами - по-видимому, фанерки дергали и расшатывали, ('.о стороны чердака мать старалась помочь пленнику и тоже вгрызалась в дерево.
В перерывах зверьки рычали и пыхтели, словно прыскали на раскаленный утюг. Фанера не поддавалась. Горностаиха на чердаке сделала круг вдоль стены по всей вероятности, искала еще какой-нибудь проход под пол. Она все время утешала и ободряла малыша. И когда ничего не нашла, снова принялась за фанеру. Ее теребили и трясли с обеих сторон.
"Лишь бы клыки себе не сломали, - с опаской подумал Кивистик. - Не догадываются, глупышки, что фанерки нужно толкать из-под пола и тянуть с чердака, тогда лаз откроется", - мысленно подсказывал он путь к спасению. Однако оба горностая тянули только в свою сторону конечно, безрезультатно. Не дано им действовать осмысленно.
Но это вовсе не означает, что горностаи круглые дураки или, если сказать помягче, существа тупоголовые. Отнюдь нет. Они поступали в полном соответствии с неожиданно возникшей обстановкой - сперва убежали от человека и попрятались, а затем, когда тот ушел, собрались все вместе и поспешили на помощь заключенному.
Вполне понятен страх и ожесточение зверька, его желание вырваться на свободу. Однако Кивистика поразило то единодушие, с которым горностаи принялись устранять препятствие объединенными усилиями. Он совсем уж готов был поверить в разумное поведение, когда слушал, как зверьки вначале жаловались и даже плакали, а потом стали ворчать, сердиться, чуть ли не сквернословить.
Теперешнее поведение горностаев трудно объяснить природным побужденном или инстинктом. Следуя инстинкту, мать, возможно, устремилась бы на голос детеныша, схватила бы его за холку и унесла от опасности в укромное место. Достаточно ли одного инстинкта для того, чтобы прежде попытаться освободить лаз, затем искать новую щель возле гнезда, утешать малыша и не бросать его в беде. Не слишком ли много для инстинкта?
Если у горностаев и нет разума в прямом значения этого слова, то все-таки в некоторой сообразительности им никак не откажешь.
Кивистику стало неловко. Ведь это он вверг животных в такое ужасное испытание. Прислушиваться дальше к их паническим действиям недостойно, если не сказать большего. Заслонку из лаза придется вытащить. Пока сами горностаи пытались устранить препятствие, не стоило вмешиваться и лишний раз понапрасну их пугать. Надо улучить момент, когда находящаяся на чердаке горностаиха перебежит к противоположной стене мансарды, а детеныш последует за ней под полом.
У Кивистика было время подумать о своем поведении и о поведении горностаев. Чем дольше он слушал и сравнивал свои действия с действиями горностаев, тем меньше находил слов в свое оправдание, - разумный человек ополчился против меньшого брата, крошечного зверька, который защищает свое логово когтями и зубами, отчаянно пытаясь вызволить попавшего в беду детеныша. Может быть, даже горностаиха понимает, что ждет детеныша, если не удастся его освободить.
Да, горностаи преподали человеку урок. Долее нельзя откладывать, надо исправлять свои ошибки.
Тоомас Кивистик быстро поднялся, вышел на чердак и вытащил фанерки из лаза. Вернувшись в мансарду, он опять прислушался - не доносилось ни звука. Зверьки затихли или, может быть, затаились?..
Спать больше не хотелось. И вообще грех нежиться в постели летним утром. Нужно подумать о собственном здоровье, нужно двигаться! Взять косу в руки и выйти во двор, пока роса лежит на траве. Прекрасная будет зарядка! Выкосишь сотку-вторую, славно разомнешься, в руках и плечах жар почувствуешь.
Кивистик махал косой в саду между яблонями, сочная трава ложилась дугой в валки. И тут он скорее ощутил, чем услыхал у себя за спиной, как кто-то будто царапнул по дереву и вслед за тем мягко приземлился. Он быстро повернулся и увидел, как возле дома что-то коричневое промелькнуло в траве. Потом снова зашуршали, и из-под стрехи показался горностай. Он спускался по углу дома головой вниз, вытянув тельце и задрав хвост. Метрах в двух от земли он отделился от стены, широко прыгнув прямо в кусты. За ним последовал еще один зверек, только прыжок у него был гораздо длиннее и изящнее. Нее детеныши собрались в траве и вслед за матерью поскакали к лесу.
Все шорохи стихли.
"Что это значит? - недоумевал косарь, провожая взглядом горностаев. - Неужели горностаи уходят, навсегда покинув наш дом? Не выдержали дурного обращения и обиделись?"