- Чудак, - тихо ответила Зинка. - Я ведь ничегошеньки не знала… Просто прочитала мысли Сергея Яковлевича…
У меня прямо зубы щелкнули от возмущения - ох эти девчонки, любят притворяться! Все выучила, а притворилась и из меня еще дурачка сделала.
Мне почему-то стало чуть-чуть скучно. Все-таки обидно, когда ты всем сердцем, а из тебя делают дурачка. Другие не обижаются, когда их разыгрывают, а я почему-то обижаюсь. Я и сам поэтому никого не разыгрываю. Говорят, что я юмора не понимаю, но при чем тут юмор, когда идет просто вранье. Не ожидал я этого от Зинки.
Сергей Яковлевич снова стал шарить по списку, но теперь я был спокоен, я знал, что все эти "поиски" - просто искусный суворовский маневр, военная стратегическая хитрость. Совершенно ясно было, что для закрепления своей полной победы он вызовет зубрилу Рябова. А Сергей Яковлевич продолжал напряженно искать, кого бы вызвать, но вот он поднял глаза…
- Рябов, - прошептал я.
Я тоже был неплохой телепат.
Сергей Яковлевич услышал, что я прошептал фамилию Рябова, но притворился, что не понял.
- Ты что там шепчешь, Палеолог? - строго спросил он.
- Ничего, - ответил я.
- Рябов, - вызвал Сергей Яковлевич.
Рябов бодрым шагом вышел к доске. У него голова была круглая, как ядро от старинных пушек-мортир, какая-то историко-археологическая голова, и лицо у него было круглое, и глаза круглые.
- Скажи мне, Рябов, чем прославил Россию Суворов? - спросил Сергей Яковлевич.
Теперь надо было внимательно слушать, потому что я урок не очень-то хорошо выучил, а эта милая Курочка Ряба всегда шпарит точно по книге, и с его помощью можно слегка укрепить свои позиции.
- Во второй половине восемнадцатого века прославился русский полководец А. В. Суворов, - процитировал Рябов. - Многими своими успехами обязана ему Россия. Он не потерпел ни одного поражения и выиграл все сражения, в которых участвовал. Знамениты его победы во время русско-турецкой войны на реке Рымнике в 1789 - ему присвоили за них почетное наименование "Рымникский". Он прославился взятием неприступной турецкой крепости Измаил в 1790 году, знаменитым походом через Альпы во время швейцарского похода в 1799 и многими другими подвигами…
- Хорошо, хорошо, - перебил его Сергей Яковлевич. - Достаточно… А теперь расскажи нам о Ломоносове…
И Рябов начал, не вздохнув:
- Михаил Васильевич Ломоносов родился в 1711 году в деревне близ города Холмогоры…
Тут я вспомнил фильм "Сережа" и вспомнил, как "мальчишка, герой этого фильма, ревел, когда родители уезжали в эти самые Холмогоры, а его оставляли на старом месте, и он так жалобно повторял: "Хочу в Холмогоры, хочу в Холмогоры…" И мальчишка был беленький, симпатичный. Я совсем забыл про Рябова и вспомнил почему-то пацана с нашего двора, который вместо буквы "д" говорил букву "г". Однажды я его застал в подъезде, когда он дрался с кошкой, и сказал ему: "Нашел с кем драться". А он мне в ответ: "Гля кого кошка, а гля меня тигр".
- Все возбуждало пытливую любознательность маленького Ломоносова. - Это был снова Рябов. - Северное сияние, льдины, с шумом и грохотом сталкивающиеся между собой, морской прилив и отлив. Мальчик жадно хотел учиться, а учиться было негде.
До чего же этот Рябов трещал, у меня голова закружилась. Он так шпарил по книге, что противно было слушать. Я зевал так, что мог проглотить Сергея Яковлевича, представительницу и за компанию Рябова. Вот тогда-то наступила бы тишина.
- С большим трудом достал он книги, очень обрадовался, - продолжал Рябов, - когда добыл учебники - грамматику и арифметику, жадно читал их и перечитывал…
До чего же этот великий Михаило Ломоносов был жадный до всего: жадно хотел учиться, жадно читал и перечитывал учебники.
- Достаточно, - сказал Сергей Яковлевич.
Потом он галантно повернулся к представительнице и спросил:
- Нина Романовна, может быть, у вас будет какой-нибудь вопрос к Рябову?
Нина Романовна задумалась, а мы все уставились на нее: неужели она будет так жестока?
- Скажите мне, Рябов, - у нее был такой милый голос, просто нежнейший тоненький голосок, - когда был основан город Петербург, нынешний Ленинград?
- Только свободнее, свободнее, Рябов, - попросил Сергей Яковлевич.
И вот тут-то Рябов дал на полную железку:
- На Заячьем острове, близ правого берега Невы, в мае 1703 года заложили по чертежу Петра I Петропавловскую крепость. Около этой крепости на болотистых берегах Невы Петр решил основать новую столицу государства.
И думал он:
- вдруг завыл Рябов стихами, -
Отсель грозить мы будем шведу,
Здесь будет город заложен
Назло надменному соседу.
Так писал Пушкин об основании Петербурга в своей поэме "Медный всадник". Новая столица была основана в 1703 году и названа городом Петра - Петербургом. Позже она стала называться Санкт-Петербургом или просто Петербургом. "Санкт" - означает святой. Точный перевод названия "Санкт-Петербург" - святой Петра город.
- Отлично, Рябов, - сказал Сергей Яковлевич. - У вас будут еще вопросы, Нина Романовна? Нет? Садись, Рябов.
Когда же Рябов бодрым солдатским шагом прошел к своему месту, началось самое главное. Сергей Яковлевич стал возбужденно ходить по классу, поворачиваясь то к одному, то к другому ученику, и быстро говорил:
- Смирнова, детальку про Суворова?
- Суворов очень любил простую солдатскую пищу, - сказала Смирнова. - Особенно гречневую кашу…
- Кулакова?
- Где проходит огонь, там пройдет и солдат. - Она, по-моему, улыбнулась Сергею Яковлевичу. Эти девчонки из-за него готовы были идти на эшафот.
- Матвеева?…
- "Русак не трусак!"
- Коршунов?
- "Вы - орлы, вы - чудо-богатыри!" - так любил говорить солдатам Суворов.
Ребята рвались отвечать, каждому хотелось легко и просто отличиться, каждому охота была покрасоваться, сказал три или четыре слова - и сразу в умниках… А Сергей Яковлевич улыбался, урок проходил на славу… Он был как ловкий кукольник: дернет за веревочку, кукла вскакивает и говорит именно то, что надо кукольнику…
И тут он тыкнул в меня, и я вскочил, и все стали смотреть мне в рот, и эта представительница. А у меня в голове вдруг неизвестно откуда стала вертеться фраза: "Ненавистница футбола". Я даже испугался, что она у меня сама по себе выскочит и обидит ее, потому что, может быть, если бы под моими окнами каждый день играли в футбол, так я бы тоже таким голосом заговорил, как громкоговоритель, или завыл бы сиреной, как "скорая помощь"…
- Ну? - Сергей Яковлевич посмотрел на меня жалобными глазами: мол, не подведи, эксперимент погубишь.
Я хотел сказать, что я не могу так, что мне надо подумать, но в этот момент я вспомнил поговорку, вроде бы суворовскую: "Смелого штык не берет, смелого пуля боится"; я уже приготовился ею выстрелить в историка, только мне показались эти слова до обидного несправедливыми. Сколько храбрых людей погибло, а здесь вдруг такая поговорка. И Суворов, конечно, ее никогда не придумывал…
- Суворов, - сказал я. - Суворов… - В голове завертелось, и я напрочь забыл все про Суворова; если бы меня сейчас спросили, кто такой Суворов, то я бы вообще ничего не ответил или сказал бы какую-нибудь чушь. И тут я вспомнил такую картинку: в большой железной клетке везут человека - это Пугачев… А рядом гарцует на коне офицер - это Суворов, и я сказал: - Суворов привез в железной клетке Пугачева. - Потом мне этого показалось мало, и я добавил: - Чтобы казнить его на Лобном месте в Москве…
В классе наступила мертвая тишина, будто я сказал что-то ужасное, будто я оклеветал великого полководца и все теперь не знают, как им поступить со мной.
Первым нашелся Сергей Яковлевич.
- Так, - сказал он. - Этот случай был в жизни Суворова… Мрачный случай… Он потом переживал его всю жизнь… История наша не любит фальсификаций… Суворов тогда был молод, неопытен… Так. Ну а что ты еще знаешь о Суворове? О полководце Суворове, народном герое, гордости русского народа?…
Я промолчал. Не хотелось почему-то ничего говорить, язык перестал ворочаться, и я забыл все буквы и разучился складывать их в слова.
- О походе через Альпы?
- …
- О взятии Измаила?
- …
- О взятии Константинополя?
- …
- Я вынужден буду тебе поставить двойку, - сказал Сергей Яковлевич, четким шагом подошел к учительскому столу и влепил мне двойку.
И наше звено благодаря мне шарахнулось на последнее место. Я покосился на представительницу, она что-то писала в толстую тетрадь. Потом подняла глаза, и наши взгляды встретились.
По-моему, она меня узнала, потому что на секунду превратилась в "ненавистницу футбола". А когда проходила мимо меня, даже укоризненно покачала головой. Определенно узнала. Теперь разнесет по всему двору. Но это все было ерундой по сравнению с тем, что случилось дальше…
Не успела захлопнуться дверь за Сергеем Яковлевичем и его спутницей, как Иван подскочил ко мне и, еле сдерживаясь, почти закричал:
- Ну, что ты скажешь в свое оправдание?
- Иван, ты потише можешь? - попросил я. - Я тебе потом все объясню.
- Ах, какой нежный, он боится огласки! - снова в полный голос сказал Иван. - Размазня… Всех подвел.
Глаза у него стали какие-то чужие и даже потеряли свой цвет. Обычно они у него, как у Тошки, синие, а тут как-то побелели.
- Да брось, Иван, - сказал я. - Да я… да я… завтра исправлю двойку. Иван, я же не хотел. - Я захохотал, решил превратить все в шутку. - Ты же не знаешь самого главного… Эта представительница из академии, Нина Романовна, из нашего дома… Страшная женщина, она все время нас гоняет, потому что мы под ее окнами играем в футбол. Ну, я как увидел ее, испугался, решил: сейчас она на мне отыграется, и все сразу из головы выскочило. Ты не знаешь этой женщины… - Хохотал прямо до слез, а он смотрел на меня по-прежнему чужими глазами и совсем не смеялся.
- Слушай, малютка Сократик, ты просто дурачок какой-то, - сказал Иван.
Честно, этого я не ожидал. Зачем он так унижает меня? Подошел бы и высказал все потихоньку, а то орет на весь класс. Он бы еще на всю школу заорал. А тем временем все наши столпились вокруг нас, и даже кое-кто из чужих, и в первых рядах, конечно, торчала шарообразная голова вездесущего Рябова. И все уставились на меня, и те, кто собирался выйти в коридор, повернули оглобли обратно. Интересно, неразлучные друзья и вдруг крики и драка.
- И не подумаю исправлять, - сказал я.
А все-все смотрели на меня. Тошка, та прямо развернулась в мою сторону. Против ее Ивана, ах, ах, ах!
- Нет, вы слышите? - возмутился Иван. - Вы все слышали?… Ничего, мы тебя проучим…
- Но ведь я правду сказал про Суворова, а он придрался, - сказал я.
- Ну и что? - ответил Иван. - Кто тебя за язык тянул при посторонних?
- Выходит, на правде далеко не уедешь, - сказал я. - Выходит, для своих одна правда, а для посторонних другая? Здорово у тебя получается.
- Еще один воспитатель на мою бедную голову… Ребята, видали вы этого правдолюбца-двоечника? - Иван засмеялся своей остроте. - Вот мы вышибем тебя из звена, тогда поплачешь.
- Точно, - подхватил Рябов. - Правдолюбец-двоечник. Типичный ты, братец, Хлестаков. Без царя в голове и одет по последней моде.
Все, конечно, стали хохотать. А Иван, вместо того чтобы одернуть Рябова, тоже засмеялся.
9
После уроков я первым выскочил во двор, чтобы перехватить Ивана и объясниться с ним с глазу на глаз.
За двойку, пожалуйста, казните меня, но не за правду.
Сел на скамейку и стал ждать. Небрежно так постукивал рукой по спинке скамейки, изображая полное безразличие, хотя от напряжения внутри все дрожало.
Другие скажут, из-за какой-то ерунды волноваться в наше время, но для меня это не легко и не просто. Из-за чего же тогда надо волноваться в наше время, если не из-за этого?! Это же самый принципиальный вопрос.
Я ему все равно докажу свою правоту. Я уже кое-какие слова придумал: когда заранее придумаешь, всегда надежнее.
"Выходит, ты считаешь, что победу можно завоевывать любыми средствами?" - спрошу я его.
Он ответит, конечно, утвердительно.
"Выходит, победителей не судят, Ванечка?"
"Ну, предположим", - ответит он.
"А ты знаешь, дорогой друг, кто так поступает?"
"Интересно, кто же?" - наивно переспросит он.
Он любит прикидываться наивным, это у них с Тошкой общее. Вообще чувствуется, что она на него плохо влияет.
"Фашисты!" Если я захочу, я умею убить фактом.
Наконец толпа ребят схлынула. Прошли все наши: и Рябов, и Зинка, и Тошка, а потом только появился Иван. Но он был не один. К нему пристала Ленка Попова. Я ему помахал рукой, но он скользнул глазами мимо меня и прошел, и что-то рассказывает ей, рассказывает… А она идет с ним рядом, размахивая своей новенькой синей сумкой на длинном ремне. Видно, считает, что очень у нее это красиво получается.
Я подумал, что Иван меня не заметил, и крикнул:
- Эй, Иван!
Он даже не оглянулся, а Ленка оглянулась, не выдержала, что-то сказала ему, и они пошли дальше.
Я пошел за ними. Надо было все же поговорить с Иваном.
И тут меня нагнал Эфэф. На улице он совсем не такой, как в классе. В классе он какой-то громкий и уверенный, а на улице превращается в обыкновенного человека небольшого роста, худенького. И пальто у него старое, вроде моего, и кепка со сломанным козырьком.
Он, конечно, великолепно видел, кто шел впереди нас, видел эту стриженую Ленку Попову, с ее распрекрасной синей сумкой, и Ивана Кулакова, который всеми силами старался ее развеселить, а иначе почему он так размахивал руками и так увлекся разговором, что столкнулся с прохожим. Значит, забыл обо всем на свете. А сам говорил: "Я твой лучший друг. Я за мужскую дружбу".
Ничего не скажешь, здорово получилось. Только на днях я ему расписывал, какая у нас надежная дружба с Иваном, а сегодня он видит эту любопытную картинку.
- Что ты такой печальный? - спросил Эфэф.
- Я? Наоборот, я очень веселый.
- Незаметно.
- А у меня внутренний смех.
- Внутренний смех всегда печальный, - сказал Эфэф. - Это я по себе знаю. Если меня кто-нибудь обидит, то я, чтобы заглушить эту обиду, смеюсь над собой.
- И помогает? - спросил я.
- Нет. Не помогает, - сказал он и вдруг добавил: - А женщины… женщины, так же, впрочем, как и мужчины, бывают иногда очень плохими: трусливыми, подлыми, плохими товарищами, но чаще, почти всегда, бывают прекрасными. Нежными, умными, преданными.
Он замолчал. Мне показалось, что он не просто так замолчал, а от собственных слов, что-то вспомнил. Какую-нибудь прекрасную, нежную, умную и преданную. Я внимательно посмотрел на него. Он смутился и как-то необычно улыбнулся уголками губ и глазами. Ясно, что я отгадал.
- А что ты скажешь о женах декабристов? - торопливо спросил Эфэф.
Нечего сказать, сравнил: жена, например, декабриста Трубецкого, которая пошла за своим мужем на каторгу, - и вдруг Ленка Попова.
Что-то старик не туда заехал. Ленка Попова, стриженая штучка с модной сумочкой, фик-фок на один бок, актрисуля для первоклашек: "Зайка серенький, зайка беленький пошел прогуляться в лесочек", - и Трубецкая?!
- При чем тут жены декабристов? - возмутился я.
- А при том, - ответил Эфэф. - Ты подумай и сам догадаешься, при чем…
Была у него такая привычка - сказать что-нибудь непонятное, поставить человека в тупик и замолчать.
Это он меня воспитывал: очень он любил заставлять нас думать.
А Ивану и горя мало. Идет себе, болтает о чем попало с Ленкой. Нет, я ни за что не буду думать и не поддамся воспитанию. Не хочу, и все. Не буду Ленку Попову сравнивать с женой Трубецкого.
Ох, до чего тошно стало! Сразу вспомнилось все самое плохое. Вспомнил, как дед вчера опять весь вечер повторял яро свою доброту и про нашу бестолковость и грозился нам с матерью показать, как надо жить. Мне даже хотелось подойти и треснуть по его телевизору, так он мне надоел со своей добротой.
Мы шли молча по переулку, а Иван и эта "княгиня Трубецкая" все еще маячили впереди нас. Я покосился на Эфэф - если смотреть на него с правой стороны, то около уха у него виден шрам - и приготовился убить его фактом. Он сам любит повторять, что "в оценке объективной истины факты - вещь положительная".
Значит, я решил убить его фактом, чтобы он не сравнивал больше наших девчонок с женами декабристов. Решил привести пример с Зинкой, с ее поведением на уроке истории. Я уже открыл рот, чтобы преподнести ему эту современную историю о коварстве, но около нас резко затормозила машина, и шофер ее, толстый лысый дядя в кожаной куртке как сумасшедший, чуть не сбив меня с ног, налетел на Эфэф.
- Федька! - кричал он, обнимая Эфэф. - Федька Долгоносик! - И прибавил ласково: - Милый мой Федька Долгоносик… На ногах… - Почти после каждого слова он ударял его по плечу, словно проверял на прочность. - Рад тебя видеть… Сколько же ты пролежал? - И снова ласково прибавил: - Милый мой…
- Три года, - ответил Эфэф каким-то странным голосом, и нижняя губа у него стала еле заметно дрожать.
Если бы я не знал его, как себя, то решил бы, что он готов расплакаться, так разволновался от этой встречи.
- А я, признаться, думал, что ты после этой аварии не оправишься, - сказал шофер.
Это было что-то новое из биографии Эфэф. Оказывается, он раньше был шофером и попал в аварию. Мне поэтому хотелось услышать продолжение их разговора, но тут я увидел, что Иван прошел мимо своего дома и свернул в Ленкин переулок.
- Федор Федорович, до свидания, - сказал я и, не дождавшись ответа, побежал догонять Ивана.
Я сразу забыл и про шофера и про Эфэф.
Интересно было, чем это все кончится? Может быть, она позовет его в гости на чашку чая?!
Я влетел в Ленкин переулок, и теперь они, милые голубки, сизокрылый голубь Иван и пестрокрылая голубка Елена, прыгали у меня перед глазами. Он шел степенно, все же хватало выдержки. А она, от радости что ли, крутила свою сумку, как крутит свой молот перед броском олимпийский чемпион Ромуальд Клим. Честное слово, она отнимет у него рекорд.
Эх, Иван, Иван… Такой пустяк не можешь простить товарищу. Да если ты только пожелаешь, я завтра же получу по истории пятерку. Просто стану биографом Суворова и в лучшем виде опишу все его подвиги во славу родины. А если хочешь, я извинюсь перед Сергеем Яковлевичем и буду до конца моих школьных дней его учеником. Лучше, чем эти влюбленные визжалки.
В конце концов, я не возражаю против Ленки. Она совсем неплохой человек, и я ее знаю уже семь лет. Она даже как-то со мной и с моим отцом ходила в зоопарк и потеряла там свои варежки, и руки у нее от холода стали красными-красными. И тогда я ей отдал свои, хотя без варежек мне было холодно. Честно, отдал. А на большом пальце в моих варежках была дырка, и она все время высовывала в эту дырку палец, и мы хохотали.