После тёмного коридорчика длиной метров в пять я неожиданно вылетел на стол с лампой и телефоном, позади которого возникла хмурая насупленная тень, сразу впившаяся в меня подозрительным взглядом. Я встал и осмотрелся: в кресле напротив развалился сердитый и взлохмаченный старик, которого – судя по всему – я только что разбудил: насколько я понимал, это была охрана. Мне показалось, что от него чем-то несёт: он выглядел помятым и изношенным жизнью, но не сдавшимся окончательно; однако с ним приходилось считаться, тем более что старик вроде бы окончательно проснулся и всерьёз заинтересовался незнакомым гостем. – "Вы кто такой? Вам что здесь надо?" – Если учесть внезапность моего появления, реакция у него проявилась неплохая, но я обязан был, конечно, всё чётко и понятно объяснить. – "Я пришёл по делу. Я могу пройти?" – "По какому такому делу? Кто вы вообще такой? Ещё нет никого." – Он с удобствами устроился в кресле и искоса на меня поглядывал, изображая строгость и неподкупность. Вполне возможно, что именно таким человеком он был и на самом деле, но сивухой от него всё-таки попахивало. – "Да я, знаете ли, журналист, и пришёл – я даже не могу сказать точно к кому – в связи с одним человеком. Вы знали Р.?" – Он неожиданно насупился, но потом я понял, что он просто старается вспомнить, о ком идёт речь, и я решил прийти ему на помощь. – "Вы что же, не знаете лучшего актёра своего театра и одного из лучших актёров последнего времени?" –Он ещё поморщил лоб. – "Это который спился?" – "Почему спился?" – "Так все говорят." – "А вы что же: его не знали?" – "Откуда?" – Он выразил возмущение. – "Я ведь недавно только работаю, а раньше я на труболитейном…" – "И вы что же: ничего о нём не знаете?" – "А почему я должен о нём знать? Мне за это не платят." – Похоже, он почувствовал непорядок. – "И с какой стати вы вообще тут стоите и задаёте мне всякие вопросы? Я сейчас позвоню и милицию вызову." – Он сделал движение в сторону телефона, но я сразу поймал его за руку и успел другой рукой выхватить из верхнего кармана бумажку достаточно приемлемого достоинства и впихнуть ему в руку. Старик сразу расслабился и сел; бумажку он поглядел на свет и удовлетворённо засунул в карман брюк: реакция, выработанная трёхлетней журналистской практикой, не подвела меня на этот раз, и конфликт, надо думать, был исчерпан. – "Вот как: при исполнении, значит." – Он хмыкнул. – "А документики покажите всё-таки." – Он протянул уже другую руку, в которую я тут же вложил удостоверение, и он около минуты внимательно и с пристрастием изучал его. – "Ну что же: действительно журналист. Только сейчас всё равно никого нет, и впустить я вас не могу." – "Я тогда подожду здесь?.." – Он отдал мне корочку и теперь посмотрел уже мне в лицо. – "Только вы тут не очень. Да, стул я принесу." – Он выкарабкался из кресла и отправился куда-то вглубь, так что я думал пока устроиться на его месте, но почти сразу он появился снова, неся дряхлую ободранную табуретку, такую же колченогую, как он сам. – "Устраивайтесь рядом со мной. А я пока посплю." – Он вроде бы на самом деле прикрыл глаза и расслабился, но я считал, что табуретка будет недостаточным возмещением за ту сумму, что я ему дал, и я без всякой деликатности сразу же полез с новыми вопросами. – "Извините, а вам не кажется, что немного поздновато?" – Он открыл оба глаза и постепенно нашёл взглядом меня. – "Спать никогда не поздно. Тем более за такую зарплату. Вы знаете, сколько я получаю?" – Я отрицательно качнул головой. – "Шестьдесят. Это в переводе на доллары. И кто ещё за такие гроши работать будет? А у меня ведь целый театр." – Он хитро улыбнулся. – "Представляете? Целый театр, и у меня одного." – Я тоже улыбнулся, включаясь в игру. – "Но только по ночам?" – "Ну почему: и утром тоже." – "А когда приходят артисты?" – "Ну, здесь я тоже почти царь и бог: кого следует – пропускаю, а если нет документиков соответствующих – тогда извини." – "Нет, я о другом: когда они должны сегодня быть?" – "А это как придётся: может – в одиннадцать, а может – и только к двенадцати приползут. Они ведь тоже – любители, не только я один." – Он ясно и наглядно показал мне, о каком любительстве идёт речь: пальцем правой руки он щёлкнул себя по скуле, и чтобы стало ещё яснее, указал пальцем под стол: там стояла пустая бутылка из-под водки. – "Но об этом – тс-с: ни слова. Наш режиссёр – как вернулся оттуда – так сразу начал порядки свои наводить. Ну где тут выдержишь? Если бы платил – ещё ничего, а так – извините." – "Но разве режиссёр занимается и хозяйственной частью?" – "Не знаю: вообще-то у нас директор есть. Но тот ещё жук. Вы свалку тут видели?" – "С машинами?" – "Да: его инициатива. Он хотел меня с напарником заставить и её сторожить, но кто ж согласится за такие деньги?" – "А я там спокойно прошёл, и никого не заметил." – "А кому они нужны? Правда: есть там люди, которые свалкой занимаются, но в-основном всё это директор к себе в карман кладёт." – "А поймать если?" – "Кто же его поймает? Из местного отделения иногда сами приходят: помогите, – он им и помогает." – "А режиссёр чего?" – "Его это не интересует. Если, конечно, директор с ним не делится: я ведь не присутствовал, и сказать ничего не могу." – "А в чём здесь интерес: я имею в виду свалку." – "Да бог его знает. Я их дел не касаюсь." – "А что у вас вообще происходит?" – "Ну и любопытный вы, однако." – Он сделал недовольную мину, но потом расслабился. – "Вообще же, как приехал режиссёр, так и началось: он ведь хочет выкупить театр, но кто же позволит? Тут и без него есть желающие: тот же директор, я слышал, не прочь, но и это ещё не всё: тут есть ещё партия, во главе с завлитом, так они совсем обнаглели, и если бы не директор с режиссёром – которые им противостоят – они бы уже давно его… захапали." – Он неожиданно взбодрился. – "Но и тут не конец: мы тоже организовались и так просто этого дела не оставим, а то что получается: как работать – так за двоих, а получать – хренушки." – Он помолчал и отдышался. – "И ещё: они ведь как себя ведут? Мы – обслуга, и нам, значит – шиш? а остальным весь театр и подсобное хозяйство в придачу?" – "Какое подсобное хозяйство?" – "Да есть там. Потом: он проходит мимо, ты здороваешься, даже кланяешься, выражаешь почтение, а он тебя игнорирует? Мы этого дела так не оставим, мы на них управу тоже найдём." – Он опять остановился. – "А то что выходит? Чуть что не так: сразу, мол, вылетишь у меня, а сами на карачках после банкетов иногда приползают; и если пахнет от тебя – совсем чуть-чуть – всё, говорят: собирай манатки. А как нам без внутреннего обогрева обходиться, когда тут отопление с перерывами работает: то трубу прорвёт, то ещё что, а ты сиди, околевай. Так выходит?" – Его горячность наконец проняла меня: передо мной был не занюханный вонючий старикашка, а певец достоинства, свободы и справедливости, поставленный судьбой в неблагоприятные условия. – "И что вы делаете в ответ?" – "Как что? Боремся. Но я не могу посвящать вас в подробности: откуда я знаю, на чьей вы стороне?" – "Я на стороне истины." – "Кого-кого? Извините, не знаю такой. Так вы всё-таки зачем сюда пришли?" – "Я вроде рассказывал: меня интересуют подробности из жизни Р.: великого человека и лучшего актёра вашего театра. Я знаю точно: режиссёр был его близким другом и, можно сказать – покровителем – и кроме того, у вас должны работать как минимум два или три актёра: тоже бывших друга Р." – "Да? Может быть, может быть. Но я с ними не общаюсь: разве они могут опускаться до меня? Но учтите: я вас могу пустить только под чью-то ответственность: а иначе нельзя, таковы правила." – Я закивал: это выглядело разумно, и мне оставалось только ждать появления главных действующих лиц.
"Так всё-таки вы ничего не можете сообщить мне по поводу Р.?" – Я решил проявлять настойчивость до конца: не зря же я давал ему деньги. – "А что Р.? Много их тут бегает: за всеми не уследишь." – "Вы напрасно так: вам что же, не нравится его искусство?" – "А кому оно нравится?" – Я слегка опешил. – "Вы что же, не ходите в свой родной театр?" – "А кто сюда ходит? У меня дома свой театр каждый день." – Я с изумлением смотрел на старую перечницу: он посверкивал на меня из глубин, окружённых хмурыми мохнатыми ресницами и бровями, пока ему не надоело такое разглядывание, и, видимо, решив, что вопросы исчерпаны, прикрыл наглухо свои щели-амбразуры и с наслаждением погрузился в мягкое и тёплое кресло.
Но у меня и на самом деле исчезло желание общаться с ним дальше: разве мог я ожидать такое глухое непонимание и отвращение к самому святому и дорогому для меня в этом истинном храме искусства: уже второе поколение людей прислушивалось ко всему, исходящему отсюда, и странно было обнаружить здесь такого тупого и толстокожего субъекта. Он тихо и мирно дремал, не до конца, видимо, выспавшись за ночь, а мне нужно было дожидаться появления кого-то из артистов или других творческих работников: только они могли бы помочь мне в тонком и деликатном деле.
Я почти задремал, прислонившись плечом к обшарпанной грязной стене, но неожиданно открылась входная дверь и кто-то ввалился внутрь, и потом только я услышал нетвёрдые шаги: кто-то двигался в нашу сторону, и в ожидании первого гостя старик сразу же резко взбодрился, и я тоже решил не отставать от него: а вдруг это был сам режиссёр? Но когда пришелец выполз наконец на освещённое лампой пространство, я немного успокоился: им оказался мужчина немного постарше меня, вихлявшийся по пути из стороны в сторону: совершенно явно он был навеселе, и неясно было, зачем он пришёл в театр; но охранник, видимо, имел другое мнение. – "А, Сергей Иванович: вы сегодня первый будете." – "Оч-чень приятно. А это кто же у нас такой?" – Он уставился мутными глазами на меня. – "Журналист: говорит, по делу." – "Не ко мне, случайно?" – "Если вы располагаете информацией об Р., то и к вам тоже." – "Р.? Кто такой Р.?" – "Бывший актёр вашего театра." – "Ах, Р. … Нет, не располагаю. Извини, друг." – Он попробовал пройти между мной и столом дальше по коридору, но я аккуратно поймал его во время неспешных покачиваний под руку и слегка притормозил. – "Что такое?" – "Извините, вы не можете мне тогда помочь в другом: я хочу подождать прихода остальных внутри, а ваш охранник меня не пускает." – "Конечно, не пускаю: придёт режиссёр или директор, и тогда пожалуйста: если, конечно, возьмут на себя ответственность." – Актёр, или кто он там был, опять внимательно посмотрел на меня. – "Извини, друг, но я тебя вижу впервые." – Он освободился и такой же нетвёрдой походкой зашагал дальше: где пока ещё было совсем темно. Он чем-то гремел и стучал по дороге, натыкаясь, похоже, на посторонние предметы, но наконец шум затих и где-то в глубине разлился неяркий свет: благодаря чему первый гость разобрался, видимо, в обстановке и смог найти нужную дорогу дальше.
Второго гостя я ждал ещё минут пятнадцать: вслед за хлопком двери прямо на меня выскочила женщина: она выглядела значительно старше, и принадлежала, безусловно, к актёрской элите театра. Охранник стал ещё почтительнее и любезнее: он чуть ли не расшаркивался перед этой явно звёздной дамой, и чтобы обратить на себя внимание, мне пришлось встать у неё на дороге. – "Извините меня, пожалуйста: я журналист и пришёл по делу: меня интересует Р." – От неожиданности она смутилась, но моё нахальство она предпочла игнорировать. – "И чем я могу помочь?" – "Вы можете рассказать всё, что о нём знаете: это останется для истории." – Она засмеялась. – "Если в истории будет оставаться хотя бы часть того, что происходит на самом деле, то человечество нам этого не простит." – Теперь смеялся уже я: она прекрасно мне ответила. – "И всё-таки: вы его не знали?" – Она мечтательно задумалась. – "Почти нет. Но сейчас я занята: у меня репетиция. Так что извините." – Мне пришлось отступить в сторону, и она быстро прошла мимо, обдав сильным запахом духов: скорее всего французского происхождения.
Сразу после актрисы с небольшим перерывом в служебный вход заходили ещё две женщины и трое мужчин, но с ними охранник уже не разводил особых церемоний: видимо, они были сотрудниками из обслуживающего персонала; театр наконец пробуждался для нового дня, когда предстоят новые нелёгкие репетиции, из которых постепенно, шаг за шагом, будет строиться и подниматься ввысь новое необычное строение, которое на исходе стройки, освободившись от лесов и слоя грязи, отмывшись и почистившись, появится наконец в полном блеске и силе, изумляя всех вокруг.
Но пока до этого было ещё нескоро, и я уже даже начинал скучать от долгого шествия ненужных мне людей: почему-то никто из них не мог мне ничем помочь, хотя некоторые наверняка могли работать в театре в одно время с моим кумиром: когда я задавал вопрос, многие с испугом отшатывались и ссылались на занятость, хотя до начала репетиции явно оставалось ещё немало времени. Можно было подумать, что они боятся открыть какие-то неприятные вещи, и мне оставалось дожидаться прихода либо режиссёра, либо директора, с которыми наверняка многие трудности должны будут отпасть и исчезнуть.
Ждал я ещё почти полчаса; мимо меня проходили гримёры, уборщицы, работники сцены и даже несколько актёров и актрис, и только потом наконец я увидел знакомый силуэт: главного режиссёра театра я конечно знал в лицо: не напрасно же он мелькал так часто на экране. Охранник сразу привстал и даже попробовал вытянуться в струнку: каким-то чудом он смог сдержать запах перегара, и рядом со мной был уже совсем другой страж порядка: бдительный и надёжный. – "Здравствуйте, здравствуйте, Илья Николаевич." – Режиссёр кивнул. – "Тут к вам журналист: если возьмёте на себя ответственность, то я пропущу, а если нет…" – Режиссёр наконец обратил на меня внимание: ему было за шестьдесят, но выглядел он очень даже неплохо и теперь сверлил меня живыми глазами-буравчиками, пытаясь определить, что у меня находится внутри. Но, судя по всему, узнать что-то интересное по первичному осмотру ему не удалось. – "Вы действительно ко мне? И по какому же поводу?" – "Дело в том, что я собираю материалы о Р.: о вашем лучшем актёре. Вы можете мне помочь?" – Его взгляд просветлел и стал не таким строгим. – "И что же вы хотите конкретно?" – "Вы ведь знали его больше, чем кто бы то ни было, и наверняка не всё рассказывали тем людям, кто этим занимался: я имею в виду, например, А." – "Ну и зачем вам это надо?" – "Вы знаете: он был для меня кумиром, и я не сомневаюсь, что для многих остаётся им и до сих пор. Главная причина в этом." – Режиссёр внимательно посмотрел на меня: возможно, он хотел проверить мою искренность; судя по всему, проверка прошла успешно. – "Хорошо: у меня репетиция, но где-нибудь в перерыве мы можем на эту тему поговорить. Пропусти его." – Он дал охраннику нужную команду, и мы наконец двинулись по длинному туннелю, за которым разливался свет и можно было определить какую-то суету, которая с приближением режиссёра и меня вместе с ним становилась всё обширнее и сильнее.
Пока я дожидался в коридоре, в глубине театра было всё тихо и спокойно: кто-то разговаривал или смеялся, один раз я слышал голос, вещавший что-то по радиоприёмнику, зато теперь обнаружилось бурление, почти как в кипящем котле с грешниками: уборщицы вовсю сновали со швабрами, отдирая застарелую грязь, кто-то застучал молотком и сразу из нескольких мест посыпались чёткие и разборчивые команды: рабочие сцены что-то носили, выстукивая тяжёлыми подошвами ясные и устойчивые ритмы, с которыми спорили взвизгивания электродрели за сценой и ещё какой-то непонятный шум. Мы выбрались наконец на сцену, и режиссёр критически оглядел всё происходящее: возможно, он хорошо понимал, что его постоянно надувают; но после недолгого раздумья он неожиданно рявкнул на весь зрительный зал. – "Ерофеич!! Почему не готовы декорации?!" – Сразу же работа остановилась: я заметил, какими испуганными глазами все смотрят в нашу сторону, не прекращая всё-таки работы окончательно, но в готовности в любой момент возобновить процесс. Режиссёр постоял, оглядываясь: видимо, он собрался ещё что-то крикнуть на весь зал, но из-за сцены наконец вынырнул мужичок и покорно двинулся к нам. – "Ты где прячешься?! Почему не готовы декорации? Мы о чём договаривались?" – Мужичок остановился. – "Что молчишь?" – "Так ведь… не выходит никак. Они что говорят? Пускай нам зарплату прибавят: тогда и будет всё в срок. А так – нет." – "Выгнать их к чёртовой матери…" – "А кто работать будет? Разве кто-то к нам пойдёт – на такую зарплату? Я ведь сам с ними работаю: ну это я, я уже двадцать лет при театре, а с ними какой может быть разговор?" – Он даже всхлипнул. – "Но когда надо будет, мы всё сделаем: в этом уж не сомневайтесь, Илья Николаевич." – Он повёл глазами в ту сторону, откуда только что пришёл: как бы подавая знак, что надо идти работать дальше, и режиссёр кивнул в ответ. Сразу же всё вокруг забурлило, как и до того, если не больше: рабочие передвигались уже рысцой, уборщицы скоблили и тёрли пол ещё энергичнее, и молотков стало уже два: кто-то ещё, видимо, сачковавший до того, включился в процесс. – "Вот видите: только так с ними можно, а по-другому не выходит. Вы пока сядьте в зале: у нас сейчас всё равно репетиция." – Он показал мне рукой, где лучше спуститься, а сам отправился за кулисы: видимо, доводить до ума какие-то дела.
Я медленно подошёл к краю сцены: здесь находилась та самая площадка, на которой страдал и мучился всю недолгую жизнь мой кумир: она знала и его Гамлета, и мрачного Отелло, и кучу разных неудобоваримых поделок, которые каким-то чудом Р. умудрялся поднимать до подлинных высот, разливая с этой сцены блеск и сияние, мало кому доступные. Это было так давно, и кроме того я всего один раз смог увидеть его на сцене живьём, и только многочисленные записи со спектаклями и немногие фильмы, где он сыграл какие-то роли, оставляли нам живой немеркнущий образ великого артиста. Но здесь оставались продолжатели и наследники, и интересно было всё-таки узнать, над чем же сейчас они работают.