Но когда медсестра выходит, я, не удержавшись, снова вылезаю из постели и кидаюсь к окну. Какое наслаждение опереться голыми руками и локтями на гладкий и теплый от солнца подоконник и просто посмотреть в даль… Я на втором этаже. У меня крайнее окно. Перед глазами - уголок больничного сада - цветущие кусты магнолий, дорожки, посыпанные красным песком. Низенькая символическая оградка, через которую ничего не стоит перескочить. А дальше видны упоительные очертания холмов. Видимо сам городок расположен в другой стороне. Ветерок по-морскому свеж и порывист. Но как хорошо, что не видно моря. Облачка невесомы и безмятежны, как взбитые сливки. Небо ласково, как поцелуи ребенка. Каким булыжником оно может быть!
И вдруг! Что это… мой взгляд, скользнув по ленте шоссейной дороги мимо нескольких загородных особнячков, упирается в мою заветную сумочку. Только огромных размеров! Я сразу узнала ее! Еще бы не узнать - столько лет она служила мне верой и правдой, пока не утонула вместе с резиновой лодкой у русского берега. Ты съехала с колес, Лизок!.. Сумочка из крокодиловой кожи стоит ко мне - и к дороге - левой боковой стороной, сверкая замком из желтой латуни. Сумка посреди высоченных вязов, на склоне зеленого с мелом холма. Полный облом!
У меня потемнело в глазах.
Спокойно, дура! Не сходи с ума.
Закрыв веки и дав передохнуть глазам от яркого солнца, я снова пристально смотрю в роковую даль. И сразу все стало на свои места - передо мной особняк необычной архитектуры. И то, что я приняла за сумочку - всего лишь трапецевидная крыша, а застежка - затейливое украшение вроде герба. Только наличие короткой витой ручки, упавшей на сумочкин бок я никак не могла объяснить. Ручка и ручка.
Кидаюсь к настенному шкафчику. Где мое сокровище? Вот оно! Достаю из пакета истерзанную книжку спасений и - не глядя - вонзаю палец в наугад открытую страницу. Читаю бтвет на вопрос: что это? НЕ УСПЕЛИ СЫГРАТЬ СВАДЬБУ, КАК МАЧЕХА ДАЛА ВОЛЮ СВОЕМУ ЗЛОМУ НРАВУ, отвечает книжка строчкой из любимой "Золушки".
Сомнений больше не остается - мой долгий путь длиной в двадцать два года закончен - судьба неотвратимо, неумолимо и непоколебимо привела меня к дому мачехи! К гнезду змеиных яиц.
- Мадемуазель Розмарин! - входит сестра, вкатывая прозрачный обеденный столик на мягких колесиках, - Вам надо лежать.
Я успела захлопнуть шкафчик, как только услышала поворот дверной ручки. Я изображаю шалость и саму непосредственность, но от прежней солнечной безмятежности не осталось и следа - внутренне я сжата, как револьверная пружина:
- Какой очаровательный домик в виде дамской сумочки! - я показываю пальцем и покорно ныряю под простыню, - Чей он?
- Домик! Ну вы и скажете. Да это настоящий замок. Там, наверное, полсотни комнат! - медсестра ставит поднос на мои колени. Запах картошки-фри дразнит ноздри. Ломтики ветчины, пришпиленные к сэндвичу похожи на розовый атлас… - Это особняк мадам…
Тут я должна сделать в рассказе маленькую паузу.
Медсестра назвала одну из самых громких европейских компаний, носящей имя основателя фирмы. Стоит проехать пять минут по центру любого европейского города, чтобы увидеть в небе огромные пылающие буквы знаменитой фирмы… Но в силу вполне понятных причин я не могу его назвать впрямую, иначе кто поверит бедной Золушке? А раз так, я выбрала другое имя, как бы с намеком на подлинное звучание легендарного имени. Ну хотя бы, Кардье.
- …Это особняк мадам Кардье. Ей принадлежит автомобильный концерн.
- Но он похож на сумочку.
- Разве? - она выглянула в окно и посмотрела вдаль, - Действительно, что-то похожее есть. Только сейчас такие сумки не носят.
С гордостью провинциалки - островной провинциалки! - где знают все про всех - Марион сообщила мне, пока я уплетала завтрак, что концерн мадам один из крупнейших в Европе. Что мадам коллекционирует автомобили ручной работы и скаковых лошадей. Что у нее несколько яхт, свой самолет и аэродром, что ее поместье самое большое на острове. Что у нее есть свой зверинец экзотических животных. Что она опекает лечебницу для душевнобольных, а клинике подарила в прошлом году оборудования на сто тысяч долларов… что здесь она живет только летом, два, три месяца, а основное жилье у нее, кажется, в Лондоне или Париже.
Я выуживала сведения с терпеливостью рыболова, который почувствовал по напряжению лески - на крючок попалась самая крупная добыча в его жизни: мадам Кардье ведет замкнутый образ жизни; мадам имела несколько браков; все закончились разводами; у мадам одна взрослая дочь-наследница и куча родственников; у мадам властный, жестокий характер, но одевается она очень скромно, не носит драгоценностей и не любит показной роскоши, и дом хотя и обставлен шикарно, но сдержанно; у мадам есть молодые любовники и, по слухам, она любит свальный грех… но чего не скажут злые языки завистников такого состояния; один раз Марион была в особняке - у дворецкого случился сердечный приступ, - но дальше комнаты для прислуги она не была; сама мадам высокая, моложавая, худощавая ухоженная женщина, брюнетка с красивым, но неприятным лицом, прекрасного сложения, а про ее дочь Марион ничего не может сказать: никогда не встречала - она учится в английском колледже, бывает на острове только летом, говорят, она весьма высокомерная девица, у которой любимое занятие - досаждать матери и отбивать молодых любовников.
А братец? Про "братца" Марион ничего не слышала.
Больше я ничего не смогла выжать из сочного мандарина.
Сплетничая, Марион порозовела и похорошела.
Тут я наконец сообразила спросить медсестру о том, как налажен поиск всех пропавших и тех, кто спасся после кораблекрушения. Она ответила, что в Стокгольме создан специальный информационный центр, куда стекаются все сведения о пассажирах, в том числе и обо мне… чтобы ваши родственники не беспокоились!
Мой аппетит разом пропал: глупо надеяться, что вся агентура клиента утонула вместе с судном, если кто-либо из разведки мадам мачехи позвонит в тот самый центр, то они легко узнают, что - к счастью! - пассажирка Лиза Розмарин жива и здорова и находится в клинике острова Форе, в двух шагах от змеиного гнезда… но за два дня сплошного сна меня можно было уже укокошить 200 раз! Следовательно - мадам еще не известно, что я рядом…
- Кстати, а как имя мадам Кардье?
- Ее зовут Розали.
Эта бестия украла не только мою судьбу, но и имя моей матери!
- Марион, на корабле была моя приятельница - мадам Фелиц. Вы не могли бы позвонить в Стокгольм, в этот центр, и узнать, что с ней?
Марион обещала исполнить мою просьбу. Затем собрала пустую тарелку, чашку из-под кофе и укатила столик в коридор. Надо же! я не рассыпала на пол ни единого ломтика фри и не пролила на пол ни капли кофе! Даже не обожглась… судьба явно устала досаждать Золушке пустяками.
Оставшись одна, я задумалась о том, насколько серьезны мои подозрения против мадам Кардье? Что ты можешь предъявить суду присяжных кроме двух пустяков: строчки из детской книжки и странной схожести крыши с сумочкой, которая давно вышла из моды? Для приговора этих мелочей совершенно недостаточно. А если это не она? И дрянь Фелицата - как нарочно! - не успела сказать, кто я?., ты единственная настоящая подлинная… кто? Наследница? И я сама в панике чувств не спросила имя своей мачехи… одним словом, Лиза, у тебя нет ничего, кроме уверенности, что ты дошла до конца изнурительного пути к сверкающей цели, той, что мерцала сквозь мрак, дорожную пыль и проливной дождь.
Но моя уверенность дорогого стоит, она отлита из чистого золота слез!
Я принялась пристально разглядывать вещи вокруг себя, пытаясь заметить признак опасности: распятие дарило белой стене голубоватую тень без малейшей царапины и изъяна, солнечные лучи на паркете были тверды и сухи как солома, а синеватый шар, обнявший колокольчики, не имел ни одной червоточины и ласкал глаз спелостью тихой нежности, палата благоухала светлой радостью открытого сердца… жизнь нельзя было заподозрить ни в какой подлости.
Тут вошел доктор, без всяких пятен и мет, который весело осмотрел меня и нашел, что я совершенно здорова и завтра могу покинуть больницу. Что ж, о'кей, господа! Затем медсестра принесла ответ на мой вопрос: действительно в списке пассажиров значится моя приятельница мадам Фелиц, но о судьбе ее ничего не известно. Она - в списке пропавших без вести.
Тогда я попыталась узнать кто мои товарищи по несчастью в больнице Форе? И нет ли среди них злого бородатого карлика, спросила я как бы в шутку… Нет, ответила Марион, ни карликов, ни великанов среди них нет. Всего с корабля было доставлено пять человек, три женщины и двое мужчин. Кажется, это два члена команды.
Словом, я уже не могла валяться в постели.
Пора уносить ноги!
Я уже знала, что револьвера среди моих вещей нет. Мой золотой дружок лежит где-нибудь на дне Балтийского моря… но со мной есть гораздо большее оружие - это моя невероятная, баснословная удачливость.
Я влезла в свою старую шкуру, которая была выстирана и высушена, наскребла зеленую мелочь для оплаты сэндвича и услуг, оставила деньги на столике, и, помахивая пакетом с заветной книжицей, письмом отца и документами, прямо в больничных тапочках сбежала на свободу.
День был в самом разгаре и наносить смертельный визит не имело смысла, я - царица ночи! Поэтому и пошла не к особняку, а прямо в противоположную сторону, чтобы придти к цели как можно позже. На острове надо кружить, а не шпарить по прямой линии.
На ближайшей бензоколонке я купила себе кроссовки, кепку, очки от солнца и холщевую сумку курортницы и пустилась блаженно петлять по окрестностям. Я взобралась как можно выше по меловому откосу к забытой богом часовне, вокруг которой рос хилый сад со старыми яблонями и одичавшие орхидеи. От панорамы захватывало дух: лобастые меловые скалы, каменистый берег, просторы спокойного моря, небесный купол с пылающим солнцем, на котором стоит мой ангел-хранитель. Потрясающее чувство!
Но мне была нужна ночь. И потемней. Без звезд. Лучше с грозой во все небо, чтобы у змей слезла кожа, и пестрые яйца выпали из зубов на камни!
Я влезла на крышу часовни, где кощунственно загорала, пока солнце не покатилось к закату, и только тогда - через вересковую пустошь - пустилась назад к городку. Странно, но я никак не могла всерьез разозлиться и предъявить собственный гнев, как право на возмездие. Ярость моя была настолько мелка, что я брела босиком по щекотливой траве, срывая пальцами ног случайные маргаритки. На физиономии природы ясно читалось чувство вины перед Гёрсой.
Но я знала, что мне предстоит страшная ночь, что каждой маргаритке, гелиотропу с фиалкой достанет по увесистой капле крови.
Я вошла в безымянный городок с противоположной стороны, наскоро перекусила в бистро, а затем нагрянула в местный магазинчик молодежной одежды. До закрытия оставалось минут пятнадцать, но я устроила такой шмон по полкам и вешалкам в поисках крутого прикида, что хозяин ради меня притормозил финиш. Мне хотелось избавиться от сентиментальных слюней Лизочки и одеться как Гepca! И нагрянуть к мачехе в полном параде дикой злобы. Я купила короткую греческую тунику, затем водрузила на голову восточный тюрбан из роскошной - малина с золотом - пестрой парчи, обулась в римские сандалии с высокой античной шнуровкой, натянула на руки ажурные черные перчатки, расшитые пауками, украсила пальца крупными перстнями из фальшивых рубинов - в тон твоей крови, сука! Нацепила на плечи попсовые погончики с кистями в духе русских эполетов, надела на лоб очки для плавания в память о своей одиссее, словом украсила себя разными прибамбасами, как могла, на полторы тысячи баксов. Хозяин малость ошалел от моих покупок. Я выглядела абсолютно прикольно, как того и хотела.
Как жаль, что здесь не торгуют оружием!
Но я и тут кое что нашла - декоративный нож для резки бумаги из твердой слоновой кости, который очень клево смотрелся когда я втиснула лезвие под шнуровку сандалии - им я выколю твои глаза, падла! - и оптический прицел для винтовки, который я привязала шнурком к шее.
Все! Полный улет!
Я еще не знала, как проникну в логово мачехи, да и признаться, не думала - если судьба так долго - 22 года! - вела меня к мишени, это ее дело позаботиться о том, чтобы возмездие грянуло, а справедливость восторжествовала.
Все так и вышло.
Когда я подошла к массивной ограде вокруг моей "сумочки", к воротам подкатил вишневый открытый кабриолет, за рулем которого сидела стильная девица со злым лицом. Притормозив у ворот, дожидаясь когда окуляр телекамеры, которая плавно перемещалась из стороны в сторону, обзирая окрестности, уставится на машину стеклянным глазом, она вытаращилась в мою сторону точно так, как это делали все встречные прохожие. На пресном Форе не часто увидишь такое зрелище.
Я кинулась к машине.
- Привет! Я журналистка. Веду светскую хронику во "Всемирных новостях", - вспомнила я одно желтое издание, - мне нужно попасть в дом к мадам Кардье. Позарез!
- Ты откуда выпала? - спросила девица с явным одобрением.
- Из сумасшедшего дома! - и я перескочила через бортик, нагло усаживаясь на заднем сидении. Мне нужно было успеть оказаться в машине прежде, чем телекамера повернет в нашу сторону.
- Мадам ненавидит всех, кто лезет в ее личную жизнь, - хмыкнула девица, но из машины не выгнала.
- И правильно. Я устрою ей большую га-до-сть.
- Но я еду к дочери.
- Какая разница. Перевези меня через пасть. И все дела!
Я чувствовала, что легла в масть.
- Отлично! - рассмеялась девица, - Давно пора эту суку измазать в дерьме.
И она принялась как дурная давить на клаксон: девочка явно накушалась "экстази", а еще на скуле у нее маячил припудренный синяк - словом, мне опять повезло.
Послышался телефонный зуммер - в машину звонили по сотовой связи. Хозяйка вытащила трубку и приставила к уху.
- Да, это я, Лиззи. Открывай пещеру!
Дочь мадам мачехи звали Лиззи, то есть Элайза. Вдобавок она еще украла мое имя! Сомнения рассеивались все больше - совпадение двух имен не могло быть простой случайностью: мачеха назвала свою дочь, точно так же как моя мать меня. A Гepca - одно из моих имен.
Ворота раздвинулись, и я с бьющимся сердцем въехала за ограду. Особняк столь богатой женщины, наверняка, хорошо охраняется. В доме полно охраны… Что ж, тем хуже для них!
- Я скажу Лиззи, что ты - моя подруга Марион. Заметано?
- Мне нравится это имя. Меня зовут точно так же!
- Ха, ха, ха!
Машина мягко проехала по мостику через ров - ого! какие страсти-мордасти, - но повернула не к дому, а в сторону, и стала карабкаться по извилистому серпантину на макушку полого холма вглубь поместья.
- Мне бы хотелось порыться в той сумочке, - я кивнула на особняк среди деревьев.
- Туда нельзя. Я еду на пати к Лиззи. Она живет отдельно от матери. Вот там.
Впереди виден нагленький желтый домик с верандой, солярием, бассейном и теннисным кортом.
Я начинаю дергаться - а что если меня сразу узнают. У мачехи весь стол забит моими снимками… и я срочно рисую на щеке цветок губной помадой - для отвода глаз.
- Класс! И мне тоже, - девица подставляет щеку. Я вижу по глазам, что ей смертельно скучно жить, все обрыдло.
- Хочешь советскую звезду?
- Хочу… а ты кого любишь девочек или мальчиков?
- Дура! Я - девственница.
Мой ответ приводит ее в полный восторг:
- У тебя камера где спрятана? - на лице злобное нетерпение пресыщенной стервочки.
- Между ног.
- Ха, ха, ха. Ты вот что. Сделай снимок ее пса, Иссис. Мадам обожает лошадей и собак. И дай подпись, что это ее любовник. Да, да! Я точно знаю, что у нее были псы в постели. Это ведь такая сластолюбивая сука. Ты еще увидишь - она придет клеить наших мальчиков.
- Я Марион, а ты?
- Зови меня Кэби.
Машина подъехала к дому, где уже стояло несколько автомобилей, мы вышли, и я стала участницей довольно скучного пати шести молодых людей: трех девушек и трех юношей. Это была "золотая молодежь" Форе, дети местных буржуев. А пати устроили в честь прибытия Лиззи на летние каникулы. Все перед ней открыто заискивали, хотя судя по всему, дружили с детства. Сказывалась разница в капиталах, по сравнению с дочкой мадам мачехи - все они были нищими… Я пришлась - седьмой по счету - весьма кстати, как экзотический райский плод на овощной вареный стол из моркови и свеклы. Не без волнения вглядывалась я в свою названную суку-сестрицу, красивую холодную куклу с гладкими прямыми волосами, белесыми как и ее брови, с глазами из крупного лунного камня.
Сказать ли? Но мы были похожи!
Я узнавала на ее лице свой собственный рот… поймала несколько характерных жестов своей руки в ее дурном исполнении… как долго будет длиться это воровство!
Она была шикарна в своем узеньком черном платье для коктейлей на бретелях и прелестными браслетами из розового золота. У Лиззи был вкус. Я почти не привлекла ее внимания. Мой дикий прикид показался ей вульгарным. Впрочем я была вульгарна в тот миг, еще как вульгарна! - я жадно думала о том, что все, что я вижу вокруг - это мое! Мое! Даже ее браслеты - мои! Как быстро деньги превращают человека в гондон!
Лиззи привезла из Лондона своего последнего мальчика - она приехала вчера, - и я чувствовала как она втайне нервничает, поджидая появление матери - не туда смотришь, дрянь! - мальчик вполне мог понравиться мамочке - крупный сладкий красавчик-кобель из латиноамериканцев. Между прочим, он сразу положил на меня глаз. Его тоже тошнило от овощей.
"Как давно мы не виделись, Лиззи! С того самого дня, когда тебя уложили в мою постельку!"
Я уже совершенно уверилась в том, что судьба меня привела к цели.
Тестей принимали на свежем воздухе за круглым плетеным столом в окружении плетеных же кресел. Много выпивки, мало закуски. Прислуживал старый вышколенный слуга.
Болтали всякий вздор.
Моя девица - Кэби - порой мне тишком подмигивала, - наша тайна ее чуть-чуть поджаривала и развлекала. Мальчик у нее был тоже салатный, - спаржа между ног.
Я не замечала ничего подозрительного, но, конечно, неуклонно готовилась к бою. Я пришла без оружия совершенно сознательно, ведь принцип сегодняшнего дня был однозначно заявлен как возмездие свыше, и дело возмездия и судьбы вложить в мои руки то оружие, какое потребуется. Изготовка воина будоражила кровь, я чувствовала, как пыл красит мои щеки лихорадочным румянцем. После моей борьбы за жизнь с Балтикой - люди казались говорящим шпинатом.