За эту победу папа предал графа Лестера анафеме, на которую и граф и народ чихать хотели. Пользуясь народной любовью и поддержкой и имея в своих руках всю власть, Лестер был реальным королем, хотя как нельзя почтительнее обходился с Генрихом Третьим, повсюду таская его за собой, как старую потертую фигурную карту. В 1265 году от Рождества Христова граф Лестер созвал парламент - первый английский парламент, в избрании которого мог участвовать народ. День ото дня народ обожал графа все больше и больше и стоял за него горой.
Многие бароны и в особенности граф Глостер, превратившийся к тому времени в такого же гордеца, каким был его отец, прониклись завистью к этому могущественному и всеми любимому графу, тоже гордецу, и начали ковать против него крамолу. После сражения при Льюисе принца Эдуарда держали в заложниках и, хоть обращались с ним как с принцем, никогда не позволяли ему выезжать без свиты, состоящей из приближенных графа Лестера. Лорды-заговорщики нашли способ передать Эдуарду тайное послание с предложением устроить ему побег и сделать его своим предводителем, на что принц с радостью согласился.
И вот в условленный день после обеда он сказал своим телохранителям (происходило это в Херефорде): "В такую дивную погоду грех не прокатиться верхом по окрестностям". Поскольку телохранители тоже думали, что погалопировать по солнышку будет исключительно приятно, они выехали за город веселой маленькой кавалькадой. Когда ездоки оказались на прекрасном ровном поле, покрытом дерном, принц принялся сравнивать лошадей и биться об заклад, что эта проворнее той, а та проворнее этой. Телохранители, не подозревая подвоха, скакали на спор, пока их лошади не выдохлись. Сам принц лишь наблюдал за состязаниями с высоты своего седла и ставил деньги. Так они проразвлекались до вечера. Солнце уже садилось и лошади тихо шли вверх по пригорку - Эдуардова совсем свежая, а все остальные в мыле, - когда странный всадник на сером жеребце вдруг появился на вершине холма и махнул шляпой. "Что нужно этому парню?" - вопросили друг у друга телохранители. В ответ принц пришпорил коня, полетел во весь ДУХ, присоединился к группке всадников, вынырнувших из-под деревьев и сомкнувшихся вокруг него, и исчез в облаке пыли. На опустевшей дороге остались лишь ошарашенные телохранители, которые растерянно переглядывались, в то время как их лошади, свесив уши, тяжело водили боками.
Принц направился к графу Глостеру в Ладлоу. Граф Лестер с частью своего войска и глупым старым королем находился в Херефорде. Один из сыновей графа Лестера, Симон де Монфор, с другой частью войска расположился лагерем в Сассексе. Принц прежде всего хотел помешать соединению этих двух частей. Он напал на Симона де Монфора среди ночи, рассеял его рать, захватил его знамена и казну, а самого Симона загнал в замок Кенилворт - родовое именье Лестеров в Уорикшире.
Между тем его отец, граф Лестер, ничего не ведая о случившемся, выступил из Херефорда со своей частью войска и королем навстречу сыну. Ясным августовским утром он подошел к Ившему, омываемому чудесной рекой Эйвон. Глядя не без тревоги в сторону Кенилворта, граф увидал собственные знамена на марше, и его лицо осветилось радостью. Но оно потемнело, когда граф узнал, что знамена его пленены и в руках неприятеля. Тогда он сказал: "Все кончено! Да смилуется Господь над нашими душами, потому что наши тела в руках принца Эдуарда!"
Однако граф Лестер сражался как истинный рыцарь. Когда под ним рухнул конь, он продолжал драться пеший. Это была жестокая сеча, и кругом вырастали горы трупов. Старый король, торчавший, словно закованная в броню жердь, на огромном боевом коне, который его совершенно не слушался и нес туда, куда он вовсе не собирался соваться, только мешал сражающимся и чуть было не был зарублен воином своего сына. Но король ухитрился продудеть сквозь дырки забрала: "Я Генрих Винчестерский!", и принц, услыхав это, ухватил отцова коня за поводья и вывел из опасного места. Граф Лестер храбро бился, пока не потерял своего дражайшего сына Генриха и своих дражайших друзей, полегших с ним рядом. Тогда он пал, все еще отбиваясь, с мечом в руке. Роялисты опоганили труп графа и послали в дар одной благородной - и, наверно, пренеприятной - даме, которая была супругой его злейшего врага. Но они не могли опоганить его память в сердцах преданных ему англичан. Много лет спустя те любили графа Лестера больше, чем когда-либо, и почитали святым, и называли не иначе как "сэр Симон Праведный".
Дело, за которое он боролся, не умерло вместе с ним и восторжествовало над королем в самый час победы. Генрих принужден был уважать Великую хартию, как бы он ее ни ненавидел; издавать законы, близкие к законам великого графа Лестера; и наконец проявлять терпимость и милосердие к своим подданным - даже к лондонцам, которые так долго ему сопротивлялись. Прежде чем все это устроилось, случались еше бунты, но их успокоили вышеперечисленными уступками, и принц Эдуард неусыпно пекся о сохранении достигнутого мира. Некий сэр Ацам де Гурдон был последним недовольным рыцарем, поднявшим оружие. Победив его в единоборстве в лесу, принц благородно даровал сэру Адаму жизнь и протянул ему руку дружбы, вместо того чтобы вонзить в него клинок. Сэр Адам оказался благодарным человеком. Он навеки остался верен своему великодушному победителю.
Когда все смуты были усмирены, принц Эдуард и его кузен Генрих со множеством английских лордов и рыцарей отправились в крестовый поход на Святую землю. Четыре года спустя скончался король Римский, а еще через год (в 1272 году) упокоился его брат, бесцветный король Англии. Он дотянул до шестидесяти восьми лет, процарствовав пятьдесят шесть. Генрих Третий так же мало походил на венценосца в смерти, как мало походил на него в жизни. Во все времена он был лишь бледной тенью монарха.
Глава XVI. Англия во времена Эдуарда Первого, прозванного Долгоногим (1272 г. - 1307 г.)
Шел 1272 год от Рождества Христова, и привд Эдуард, наследник престола, находясь в далекой Святой земле, ничего не ведал о кончине отца. Однако бароны провозгласили его королем тотчас после Генрихова погребения, и народ охотно с этим согласился, ибо по горькому опыту знал, какими бедами чревата борьба за корону. Король Эдуард Первый, получивший за стройность ног не совсем лестное прозвище Долгоногий, был миролюбиво принят английской нацией.
Эдуардовы ноги, хотя длинные и изящные, должны были быть еще и крепкими, чтобы пронести его через многие испытания в пламенных песках Азии, где крестоносцы сомлевали, мерли, разбегались и их малочисленные отряды словно таяли от жара. Но он не падал духом и говорил: "Я буду идти вперед, если даже со мной не останется никого, кроме моего оруженосца!"
Сей доблестный принц здорово потрепал турок. Он взял штурмом Назарет и - к моему великому сожалению - устроил в этом священном месте чудовищное избиение невинных людей. Оттуда он пошел на Акру, где заключил с султаном перемирие на десять лет. В Акре Эдуард едва не пал жертвою вероломства одного сарацинского вельможи, эмира Яффы, который, притворясь, будто подмывает принять христианство и хочет побольше узнать об этой религии, стал частенько засылать к Эдуарду своего верного слугу - с кинжалом в рукаве. И вот однажды, в необычайно знойную пятницу недели Пятидесятницы, когда песчаный ландшафт дымился под палящим солнцем, как огромный подгорелый сухарь, и Эдуард лежал раскинувшись на кушетке, облаченный лишь в легкий свободный халат, гонец с шоколадным лицом, пронзительными черными глазами и белозубой улыбкой проскользнул в комнату с письмом в руках и опустился на колени, словно ручной тигр. Но в то мгновение, когда Эдуард протянул руку за письмом, тигр прыгнул, метя ему в сердце. Он был проворен, однако Эдуард оказался проворнее. Он схватил вероломца за его шоколадное горло, повалил на пол и заколол тем самым кинжалом, который тот на него поднял. Клинок рассек Эдуарду руку, и ранение, хотя не тяжелое, могло повести к смерти, потому что острие было намазано адом. Но благодаря редкостному, по тем временам, хирургу, целебным травам и прежде всего его преданной жене Элеоноре, которая самоотверженно за ним ухаживала и, говорят, даже высосала ад из раны своими собственными алыми губками (во что мне очень хочется верить), Эдуард вскоре поправился и обрел прежнюю бодрость.
Поскольку августейший родитель давно донимал его мольбами вернуться на родину, он пустился в обратную дорогу. В Италии Эдуард повстречал нарочных, везших ему известие о кончине короля. Услыхав, что дома все спокойно, он не стал туда торопиться, а посетил папу и продефилировал по разным итальянским городам, где его восторженно приветствовали как могучего освободителя Святой земли, задаривали пурпурными мантиями и резвыми скакунами и провожали бурными овациями. Орущим до хрипоты людям было невдомек, что перед ними последний английский монарх, предпринявший крестовый поход, и что через двадцать лет турки вновь овладеют всеми святынями, за которые христиане пролили столько крови. Но это так!
Посреди равнины во Франции стоял и ныне стоит древний город Шалон. Когда Эдуард проходил мимо него по пути в Англию, злохитрый французский вельможа, граф Шалонский, передал ему учтивое приглашение на турнир, где королю и его рыцарям предлагалось побаловаться мечом и копьем в честных поединках с графом и его рыцарями. Короля предупреждали, что графу Шалонскому нельзя верить, что вместо потешного сражения он втайне готовит настоящее, в котором англичане должны быть разбиты превосходящими силами.
Однако бесстрашный Эдуард явился в указанное место в указанный день с тысячей воинов. Граф привел с собою две тысячи и не шутя напал на англичан. Тогда англичане с такой отвагой устремились вперед, что вскоре опрокинули всю графскую конницу и всю графскую рать. Сам граф ухитрился накинуть королю на шею петлю, но король в ответ на эту любезность повалил ловкача наземь и, спрыгнув с коня, принялся молотить по его железному панцирю, как кузнец по наковальне. Даже когда граф признал себя побежденным и протянул противнику свой меч, король не снизошел до того, чтобы его принять, а велел отдать оружие простому солдату. Схватка при Шалоне была столь ожесточенной, что впоследствии ее назвали малой Каталаунской (или Шалонской) битвой.
Наслышавшись обо всех этих подвигах, англичане преисполнились гордостью за своего короля. Когда в 1274 году от Рождества Христова тридцатишестилетний Эдуард высадился в Дувре и проследовал в Вестминстер, где с величайшей пышностью был коронован вместе с доброй своей супругой, они устроили грандиозные торжества. коронационного угощенья в Лондон доставили, помимо прочих яств, четыреста быков, четыреста баранов, четыреста пятьдесят свиней, восемнадцать диких кабанов, триста окороков ветчины и двадцать тысяч птичьих тушек. Городские фонтаны били не водой, а красным и белым вином, богатые горожане вывешивали из окон шелка и полотна самых ярких цветов, чтобы придать зрелищу еще большую красочность, и метали в толпу пригоршни золота и серебра, создавая веселые свалки. Короче говоря, было такое объедание и опивание, такой гром музыки и трезвон колоколов, такое горлодерство и швырянье в воздух шляп, такие песни и пляски, каких узкие улочки старинного лондонского центра не видали вовек. Гулял весь народ - за исключением несчастный евреев, которые сидели по домам и с дрожью выглядывали из-за ставен, предвидя что за подобное пированье им рано или поздно придется расплатиться своими денежками.
Дабы закрыть пока эту печальную тему, с горечью добавлю, что в Эдуардово царствование евреев грабили самым безбожным образом. Их во множестве вешали, обвиняя в опиливании золотых монет (хотя кто только этим не промышлял). Их облагали тяжкими податями, их немилосердно клеймили. Однажды, через тринадцать лет после коронации, их похватали вместе с женами и детьми и гноили в отвратительных тюрьмах до тех пор, пока они не купили себе свободу, заплатив королю двенадцать тысяч фунтов. В конце концов король отобрал у евреев все, кроме того малого, без чего невозможно было отплыть в чужие страны. Много времени утекло, прежде чем этот народ, в надежде разжиться, вновь потянулся в Англию, где с ним обошлись столь бессердечно и где он претерпел столько горя.
Если бы король Эдуард Первый был таким же дурным королем христиан, каким был евреев, он бы вообще никуда не годился. Но в целом Эдуард был мудрым и великим монархом, при котором страна очень процвела. Он не слишком любил Великую хартию (короли еще ой как нескоро ее полюбят), но обладал большими достоинствами. Сразу же по возвращении домой он поставил перед собой смелую цель - объединить под одним государем Англию, Шотландию и Уэльс. Две последние страны имели собственных мелких королей, из-за которых люди постоянно ссорились, дрались и устраивали чудовищные беспорядки - чего те вовсе не стоили. Кроме того, Эдуардово царствование ознаменовалось войной с Францией. Чтобы разобраться в этих конфликтах, мы рассмотрим их по отдельности в следующем порядке. Сначала Уэльс. Потом Франция. И наконец Шотландия.
Правителя Уэльса звали Ллевелином. Он выступил вместе с баронами против старого глупого короля, но потом присягнул ему в вассальной верности. Когда король Эдуард унаследовал трон, от Ллевелина потребовали новой присяги, которую он отказался дать. Король, короновавшись и водворившись в собственных владениях, трижды призывал Ллевелина явиться и поклониться ему как сюзерену. И триады Ллевелин отвечал, что не расположен это делать. Он готовился к свадьбе с Элеонорой де Монфор, девицей из благородного семейства, упоминавшегося в связи с предыдущим царствованием. Однако случилось так, что юная невеста, плывшая из Франции со своим младшим братом Эмериком, была захвачена одним английским кораблем и задержана по приказанию короля. Вспыхнула война. Эдуард со своим флотом приплыл к берегам Уэльса и взял Ллевелина в клещи, так что ему ничего не оставалось, как укрыться в неприютном горном массиве Сноудон, куда не могло подвозиться продовольствие. Вскорости голод заставил его прийти с повинной, заключить мирный договор и принять на себя оплату всех военных расходов. Однако король смягчил суровые условия договора и согласился на брак Ллевелина с Элеонорой де Монфор, думая, что теперь-то Уэльс окончательно смирен.
Но хотя валлийцы были по натуре добрыми, миролюбивыми, приветливыми людьми, и с радостью принимали чужестранцев в своих лепящихся на склонах гор хижинах, и радушно потчевали их всем, что отыскивалось в доме съестного, и играли них на своих арфах, и пели им свои народные баллады, они становились неукротимы, когда в них взыгрывала кровь. Англичане же после вышеописанных событий начали смотреть на них свысока, словно хозяева на прислугу, чем уязвляли валлийскую гордость. К тому же в Уэльсе верили в злополучного древнего Мерлина, чьи злополучные древние пророчества обязательно приходили кому-нибудь на память, когда они могли натворить бед. И вот как раз в это время один престарелый слепец с арфой и длинной седой бородой - человек превосходный, но давно выбивший из ума - разразился заявлением, что по предсказанию Мерлина принц Уэльский будет коронован в Лондоне тотчас после того, как английские деньги округлятся. А король Эдуард только что запретил разрезать английский пенни на половины и четверти (для получения полупенсов и фартингов) и фактически ввел круглую монету. Валлийцы, разумеется, решили, что Мерлин говорил об этом, и восстали.
Король Эдуард подкупил принца Давида, Ллевелинова брата, осыпав его милостями, но тот, возможно усовестившись, взбунтовался первым. В бурную ночь он напал на замок Гаварден, отданный во владение английскому вельможе, перебил весь гарнизон, а вельможу увел пленником в Сноудон. Узнав об этом, валлийцы поднялись, как один. Король Эдуард со своим войском совершил марш-бросок от Вустера к проливу Менаи и переправился через него - недалеко от того места, где теперь перекинут чудесный трубчатый железный мост - по плавучему мосту, позволявшему идти в ряд сорока ратникам. Оказавшись на острове Англси, он выслал вперед лазутчиков для выглядывания неприятеля. Внезапное появление валлийцев вызвало в рядах англичан панику, и они кинулись назад к мосту. Тем временем прилив поднял и разметал плоты. Теснимые валлийцами, Эдуардовы воины сыпались в море и там тонули в своих тяжеленных доспехах тысячами. После этой победы Ллевелин, с помощью суровой валлийской зимы, выиграл еще одно сражение. Тогда король приказал части своей армии зайти в Уэльс с юга и зажать его в тиски. Ллевелин храбро повернулся лицом к новому врагу и был подло убит ударом в спину - безоружный и беззащитный. Ему отрубили голову и отправили ее в Лондон, где насадили на кол и выставили над Тауэром, окружив венком то ли из плюща, то ли из ивы, то ли из серебра - говорят по-разному, - чтобы придать ей вид чудовищной монеты в насмешку над пророчеством.
Однако Давид продержался еще шесть месяцев, хотя за ним гонялся король и охотились его собственные земляки. Кто-то из них в конце концов выдал его вместе с женой и детьми. Давида приговорили к повешению, потрошению и четвертованию. И с той поры такая экзекуция стала в Англии обычным наказанием за измену - наказанием ничем не оправданным, так как возмутительному, гнусному и жестокому надругательству подвергается мертвое тело, и к тому же совершенно бессмысленным, так как действительный вред (причем непоправимый) оно наносит только стране, которая допускает, по любым соображениям, столь чудовищное варварство.
Уэльс был покорен. Когда королева произвела на свет сына в валлийском замке Карнарвон, король показал его народу как новорожденного валлийца и нарек принцем Уэльским. С тех пор этот титул всегда принадлежит прямому наследнику английского престола, ибо маленький принц вскоре сделался таковым по смерти своего старшего брата. Король дал валлийцам и кое-что посущественнее, усовершенствовав их законы и поощряя их торговлю. Волнения, вызываемые в основном жадностью и гордыней английских лордов, получивших в дар валлийские земли и замки, еще некоторое время продолжались, но в конце концов были подавлены, и страна больше никогда не восставала. Существует легенда, будто Эдуард велел перебить всех бардов и менестрелей, чтобы они своими песнями не подстрекали людей к мятежу. Может статься, некоторые из них и пали вместе с бунтовщиками, сражавшимися против короля, но мне кажется, что это поголовное избиение есть не что иное, как выдумка самих бардов, которые много позднее сочинили такую балладу и пели ее у валлийских очагов, пока в нее не уверовали.