Они представляли собой странную пару, находясь рядом друг с другом: блондин, белый, англосакс, протестант, выходец с глубокого юга и темный, молчаливый, набожный приверженец римско-католической церкви, приехавший маленьким мальчиком из Кракова. Однако, того, что недоставало Биллу Мэтьюзу в понимании убийственной психологии европейцев вообще и славян в частности, вполне восполняла воспитанная иезуитами счетная машина, к которой он всегда был готов прислушаться. Были и еще две причины, по которым он приблизил к себе Поклевского: тот был без остатка предан ему и не имел политических амбиций, – был готов работать в тени Билла Мэтьюза. Но было одно ограничение: Мэтьюзу всегда приходилось балансировать подозрительность и маниакальную ненависть доктора по отношению к людям из Москвы более учтивыми оценками своего получившего образование в Бостоне государственного секретаря.
Госсекретарь отсутствовал в это утро на заседании, о котором персонально попросил президента Поклевский. Остальные два человека, сидевшие в креслах напротив стола, были Роберт Бенсон, директор Центрального разведывательного управления, и Карл Тейлор.
В прессе часто указывается, что американское Агентство национальной безопасности является организацией, ответственной за ведение всей электронной разведки. Это весьма распространенное заблуждение. АНБ несет ответственность за ту часть электронного наблюдения и разведки, проводимой за пределами Соединенных Штатов, которая касается прослушивания телефонных переговоров, радиоперехвата, но прежде всего вылавливания из эфира буквально миллиардов слов в день на сотнях диалектов и языков для записи, расшифровки, перевода и анализа. Но не за разведывательные спутники. Визуальное наблюдение за территорией всего земного шара при помощи фотокамер, установленных на самолетах и, что более важно, – на искусственных спутниках земли, всегда находилось в ведении Национального разведывательного управления – совместной структуры военно-воздушных сил США и ЦРУ. Карл Тейлор был директором этого управления, двухзвездным генералом из разведки военно-воздушных сил.
Президент сложил в одну кучу фотографии, полученные при помощи аппаратов с высокой разрешающей способностью, положил их на стол и затем передвинул обратно к Карлу Тейлору, который поднялся со своего места, чтобы принять их и положить вновь в свой портфель.
– Ну ладно, джентльмены, – медленно промолвил он, – итак, вы показали мне, что посадки пшеницы на небольшом участке территории Советского Союза, – может быть, всего лишь на нескольких акрах, показанных на этих фото, – оказываются дефектными. Ну и что это доказывает?
Поклевский переглянулся с Тейлором и утвердительно кивнул. Тейлор прокашлялся.
– Господин президент, я взял на себя смелость вывести на экран то, что попадает прямо сейчас в поле зрения одного из наших спутников типа "кондор". Не желаете посмотреть?
Мэтьюз кивнул и стал наблюдать за Тейлором, который подошел к одному из телевизионных мониторов, установленных в закругленной западной стене пониже книжных полок, специально укороченных, чтобы туда можно было установить консоль с телевизорами. Когда в кабинет заходили гражданские депутации, новые телевизионные мониторы прикрывались отодвигаемыми дверями из тикового дерева. Тейлор включил самый левый монитор и возвратился за президентский стол. Он поднял трубку одного из шести телефонных аппаратов, набрал какой-то номер и просто сказал:
– Покажите это.
Президенту Мэтьюзу было известно о спутниках серии "кондор". Они выводились на более высокую орбиту, чем прежние аппараты, и в них использовались такие совершенные камеры, которые могли с высоты двухсот миль рассмотреть участок размером с человеческий ноготь сквозь туман, снег, град, дождь, тучи, в ночное время, – "кондоры" были самыми последними и самыми лучшими.
В 70-е годы фотографическое наблюдение было вполне удовлетворительным, но исключительно медленным, главным образом потому, что каждую катушку с использованной пленкой приходилось выбрасывать со спутника, когда он находился в определенной точке небесной сферы, и затем в специальной упаковке она совершала свободное падение на землю, где ее обнаруживали при помощи встроенных в ее корпус излучателей специальных сигналов и устройств слежения, отправляли по воздуху в центральную лабораторию НРУ, где пленку проявляли и просматривали. Только когда спутник находился в зоне прямой видимости с территории США или одной из американских станций слежения, можно было осуществлять одновременную передачу телевизионного изображения. Если же спутник проходил над территорией Советского Союза, кривизна поверхности Земли закрывала прямой прием, поэтому зрителям приходилось ждать, пока аппарат вновь попадал в зону видимости.
Затем в 1978 году, летом, ученые разрешили эту проблему при помощи "игры парабол". Их компьютеры разработали сложную систему траекторий полета полдюжины космических аппаратов вокруг поверхности земли, в результате: какого бы "небесного шпиона" не захотели включить в Белом доме в данный момент, ему при помощи специального сигнала можно было послать команду на передачу изображения, которое он должен был отправить при помощи малой параболической антенны на другой спутник, в зоне его видимости. Второй аппарат затем передает изображение третьему спутнику и так далее, наподобие того, как баскетболисты перебрасывают друг другу мяч кончиками пальцев, когда стремительно бегут к корзине противника. Когда требуемое изображение попадает на спутник, летящий над территорией США, его можно начать передавать в штаб-квартиру НРУ, а оттуда при помощи кабельной системы его можно отправить для приема в Овальном кабинете.
Спутники двигались со скоростью более 40 000 миль в час, земной шар вращался, и вместе с ним шли часы и минуты, наклонялся – и менялись времена года. Число сочетаний и перестановок было астрономически велико, но компьютеры смогли их все подсчитать. К 1980 году президент США обладал круглосуточным доступом к любому квадратному дюйму на поверхности земли, ему было достаточно нажать на кнопку и перед его глазами представала синхронно передаваемая картинка. Иногда это ставило его в тупик. Поклевского же никогда – он просто привык к идее объявления всех тайных мыслей и действий еще в исповедальне. "Кондоры" тоже были словно исповедальни, а он сам – священник, которым он когда-то почти что стал.
Когда на экране мелькнули признаки жизни, генерал Тейлор расстелил на президентском столе карту Советского Союза и указал на нее своим пальцем.
– То, что вы видите, господин президент, поступает сюда с "кондора-пять", который ведет наблюдение вот здесь – между Саратовом и Пермью, через целину и черноземье.
Мэтьюз поднял взгляд на экран: сверху вниз медленно разворачивались огромные пространства земли – захваченный объективом участок составлял в ширину примерно двадцать миль. Земля казалась совершенно пустой, как это бывает осенью после уборки урожая. Тейлор проговорил в телефонную трубку несколько слов, через несколько секунд изображение на мониторе стало более концентрированным, а ширина захвата сузилась всего до пяти миль. С левой стороны экрана мелькнули и исчезли несколько крестьянских халуп – без сомнения, деревянные избы, затерянные в бесконечной степи. На экране появилась линия дороги, оставалась в центре несколько мгновений, и затем снова ушла в сторону. Тейлор вновь произнес какую-то команду, и картинка сузилась до участка земли шириной около сотни ярдов. Четкость изображения стала гораздо лучше. Появился было и тут же исчез человек, ведущий лошадь по огромным пространствам степи.
– Замедлите изображение, – проинструктировал кого-то Тейлор по телефону.
Земля, захватываемая телеобъективом, стала проноситься мимо менее быстро. Высоко в небе "кондор" по-прежнему оставался на своей космической орбите – на той же высоте и двигался с той же скоростью, – но в лаборатории ЦРУ при помощи специальной техники изображение было замедлено. Картинка приблизилась и стала перемещаться с меньшей скоростью. Возле ствола одинокого дерева русский крестьянин медленно расстегнул ширинку. Президент Мэтьюз был далек от техники, поэтому не уставал удивляться ее прогрессу. Он напомнил себе, что сидит ранним летним утром в своем теплом кабинете в Вашингтоне и наблюдает, как какой-то человек мочится в тени Уральской горной гряды. Крестьянин медленно сместился в нижнюю часть экрана и исчез из поля зрения. Появилось пшеничное поле шириной в многие сотни акров.
– А теперь остановите, – отдал команду в телефонную трубку Тейлор.
Картинка медленно остановилась и замерла.
– Приблизьте-ка ее, – сказал Тейлор.
Картинка стала приближаться до тех пор, пока весь экран площадью примерно в квадратный ярд не был заполнен изображением двадцати отдельно стоящих стеблей ранней пшеницы. Все стебли выглядели болезненными, недоразвитыми и чем-то запачканными. Мэтьюз видел что-то подобное в ранней юности пятьдесят лет назад на свалках Среднего Запада.
– Стан, – обратился президент к Поклевскому, который попросил его о встрече и организовал просмотр.
Тот заговорил, тщательно подбирая слова:
– Господин президент, в Советском Союзе планируется убрать в этом году всего двести сорок миллионов метрических тонн зерна. Это разбивается следующим образом: сто двадцать миллионов тонн пшеницы, шестьдесят миллионов тонн ячменя, четырнадцать – овса, четырнадцать же – кукурузы, двенадцать – ржи и оставшиеся двадцать миллионов – это смесь риса, проса, гречихи и других колосовых культур. Основными культурами являются пшеница и ячмень.
Он поднялся и, обогнув стол, подошел к карте Советского Союза, которая все еще была на нем расстелена. Тейлор выключил телевизор и вернулся на свое место.
– Примерно сорок процентов советского годового производства зерна или около ста миллионов тонн поступает с Украины и Кубани, расположенной в южной части Российской республики. – Поклевский продолжил свой доклад, указывая регионы на карте. – И все это – озимая пшеница. То есть, ее высевают в сентябре и октябре. К ноябрю, когда выпадает первый снег, она достигает стадии молодых ростков. Снег покрывает эти ростки и защищает их от жестоких морозов декабря и января.
Поклевский повернулся и мимо стола прошел к возвышающимся от пола до потолка за президентским креслом окнам. У него была привычка прохаживаться, когда он рассказывал что-нибудь.
Прохожий с Пенсильвания Авеню вообще-то не смог бы увидеть Овальный кабинет, который находится в самом конце небольшого западного крыла, но из-за того, что самую верхушку этих выходящих на юг высоких окон кабинета президента можно заметить, стоя возле памятника Вашингтону, который расположен примерно в тысяче ярдов от них, они давным-давно были оснащены пуленепробиваемыми стеклами с зеленым отсветом толщиной шесть дюймов, – просто мера предосторожности на случай, если бы какой-нибудь снайпер, стоя рядом с памятником, отважился бы на столь дальний выстрел. Когда Поклевский подошел к окнам, падающий сквозь них свет с аквамариновым оттенком придал дополнительную бледность его и без того бледному лицу.
Он развернулся и зашагал обратно, как раз тогда, когда Мэтьюз уже собирался повернуться на своем стуле, чтобы не терять его из поля зрения.
– В начале прошлого декабря на всей Украине и Кубани на несколько дней наступила короткая оттепель. Такие дни бывали и раньше, но никогда они не были такими теплыми. Огромная волна южного воздуха с Черного моря и Босфора прошла на северо-восток над Украиной и Кубанью. Это продолжалось с неделю, в результате первый снежный покров стаял, а он был примерно шесть дюймов. Молодые ростки пшеницы и ячменя оказались открыты. Десять дней спустя, по закону подлости, по всему этому региону ударили морозы, доходившие до пятнадцати, даже двадцати градусов.
– Что свело на нет всю силу этой пшеницы, – предположил президент.
– Господин президент, – вмешался в разговор Роберт Бенсон из ЦРУ, – наши лучшие сельскохозяйственные эксперты полагают, что Советам сильно повезет, если им удастся спасти хотя бы пятьдесят процентов украинского и кубанского зерна. Урон был нанесен огромный и невосполнимый.
– Значит, это вы мне и показывали? – спросил Мэтьюз.
– Нет, сэр, – сказал Поклевский, – но все это прямым образом связано с целью нашего заседания. Оставшиеся шестьдесят процентов советского урожая, то есть почти сто сорок миллионов тонн, поступают с необъятных просторов целинных земель, которые впервые были распаханы при Хрущеве в начале шестидесятых годов, и из Черноземной зоны, которая граничит с Уралом. Небольшое количество поступает из районов, расположенных за этими горами, в Сибири. Вот это мы и показали вам.
– Ну и что здесь происходит? – задал вопрос Мэтьюз.
– Что-то странное, сэр. Что-то непонятное происходит с зерновыми посадками у Советов. Все оставшиеся шестьдесят процентов – это яровая пшеница, которая высевается в марте-апреле. Сейчас она должна была бы вовсю зеленеть, а она кажется увядшей, недоразвитой, словно ее поразила какая-то болезнь.
– Может, опять погода? – поинтересовался Мэтьюз.
– Нет. Зима и весна были влажными в этом регионе, но ничего серьезного не отмечалось. А теперь солнце пригревает вовсю, погодные условия оптимальны: стоит сухая и теплая погода.
– И насколько распространена эта… болезнь?
В разговор вновь вступил Бенсон:
– Нам неизвестно, господин президент. У нас есть, думаю, около пятидесяти пленок, на которых показана эта конкретная проблема. Мы стремимся, само собой разумеется, уделять основное внимание военной активности: передвижению войск, новым ракетным базам, заводам по производству вооружений. Все, что мы имеем, указывает на то, что эта штука должна быть весьма здорово распространена.
– Ну, и к чему вы ведете?
– Мы хотели бы, – резюмировал Поклевский, – чтобы вы дали добро на то, чтобы мы потратили еще некоторое время на изучение этой проблемы: необходимо выяснить, насколько она важна для Советов. Это будет означать, что нам надо будет попытаться послать к ним делегации бизнесменов. Отвлечь силы космической разведки от выполнения неприоритетных задач. Мы полагаем, что выяснить совершенно точно, с чем придется столкнуться Москве, было бы в жизненных интересах Америки.
Мэтьюз поразмыслил несколько секунд, потом посмотрел на часы. Через десять минут ему предстояла беседа с группой экологов, собиравшихся "обрадовать" его какой-то очередной катастрофой. Затем перед ленчем он должен был встретиться с генеральным прокурором по поводу нового трудового законодательства. Он поднялся.
– Хорошо, джентльмены, разрешаю. В силу данных мне полномочий. Думаю, это нам обязательно нужно знать. Но я хочу получить ответ в течение тридцати дней.
Спустя десять дней генерал Карл Тейлор сидел в расположенном на восьмом этаже кабинете Роберта Бенсона, директора Центрального разведывательного управления, и поглядывал на свой собственный доклад, к которому скрепками была прикреплена целая кипа фотографий; доклад лежал прямо перед ним на низеньком кофейном столике.
– Смешная штука, Боб. Я не могу в этом разобраться, – сказал он.
Бенсон отвернулся от громадных панорамных стекол, которые занимали всю стену в кабинете директора ЦРУ в Лэнгли и выходили на север и северо-запад, на огромную перспективу леса, простиравшегося к невидимой из окна реке Потомак. Как и его предшественнику, Бенсону нравилась эта панорама, особенно поздней весной и ранним летом, когда росшие внизу деревья были покрыты нежно-зелеными листочками. Он присел на низкую кушетку, стоявшую с другой стороны стола, напротив Тейлора.
– Также как и мои специалисты по зерновым, Карл. В министерство сельского хозяйства я обращаться не хочу. Чтобы там в России не происходило, только рекламы нам не хватало, а если я привлеку к этому делу людей со стороны, не пройдет и недели – все это будет в газетах. Ну, что там у тебя?
– Смотри, на фотографиях видно, что болезнь, – или что там это такое, – не приняла характера эпидемии, – начал Тейлор. – Она даже не ограничивается каким-нибудь одним регионом. Вот в чем загвоздка. Если бы причиной этому были бы какие-нибудь климатические воздействия, тогда мы бы зафиксировали какие-то погодные неполадки. Но этого же нет. Если бы это действительно было заболевание растений, тогда оно, по крайней мере, было бы региональным. Если виной тому вредители, они также должны были бы поразить определенный регион. Но все как-то случайно: стебли сильной, здоровой пшеницы растут бок о бок с пораженными растениями. На сделанных "кондорами" фотографиях не видно какого-нибудь логического рисунка. А что ты думаешь?
Бенсон кивнул головой в знак согласия.
– Полнейшая алогичность. Я задействовал двух агентов, которые работают на месте, но они пока еще не успели ничего сообщить. В советской прессе не появилось никаких сообщений. Мои ребята-агрономы вертели твои фотографии и туда и сюда, чуть ли не насквозь просматривали. И все, чем они смогли разродиться, – какая-то болезнь семян или вирус прямо в почве. Но они также не могут никак объяснить случайный разброс, характерный для этой болезни. Никакие известные случаи не подпадают под эту картину. Но для меня важно то, что мне надо представить президенту прогноз относительно вероятного общего урожая Советов в следующем сентябре-октябре. И мне надо представить этот прогноз уже скоро – сроки поджимают.
– Даже если я разорвусь, все равно не смогу сфотографировать каждый стебель пшеницы и ячменя в Советском Союзе, даже если задействую "кондоры", – заметил Тейлор. – На это уйдут месяцы. Ты можешь мне их дать?
– Разумеется, нет, – сказал Бенсон. – Мне нужна информация о перемещениях войск возле китайской границы, о наращивании войсковых соединений против Турции и Ирана. Необходимо постоянно наблюдать за размещением частей Красной Армии в Восточной Германии, также как за местонахождением новых "СС-20" за Уралом.
– Тогда я могу дать тебе только цифру в процентах, основываясь на том, что мы успели сфотографировать к этому моменту, а затем экстраполировать ее на территорию всего Союза, – предложил Тейлор.
– Это должен быть точный подсчет, – заметил Бенсон. – Я не хочу повторения 1977 года.
Тейлор поморщился при этом напоминании, хотя он и не был тогда директором ЦРУ. В 1977 году американская разведывательная машина была обведена Советами вокруг пальца. Летом того года все эксперты ЦРУ и министерства сельского хозяйства уверяли президента, что советский урожай зерновых составит примерно 215 миллионов метрических тонн. Сельскохозяйственным делегациям, которые посещали Россию, показывали поля, на которых колосилась здоровая пшеница. На самом деле такие поля были исключением. Анализ фотографий, полученных со спутников, также оказался ошибочным. Осенью тогдашний советский президент Леонид Брежнев спокойно объявил, что урожай у Советов составит всего 194 миллиона тонн.