В этой книге Али-бабой зовут не героя старинной арабской сказки, а обыкновенного пятнадцатилетнего паренька Хорста Эппке. Хорст Эппке учится в школе-интернате при народном имении (так в Германской Демократической Республике называются государственные сельскохозяйственные предприятия).
Надо сказать прямо, что более несносного, дерзкого и неряшливого парня, чем Хорст Эппке, сыскать невозможно. Несколько раз Али-бабу едва не исключают из интерната. Об этом мечтают многие, особенно рассудительная девушка Рената, по прозвищу Куриная Фея, - главный враг Али-бабы. Но потом всё меняется… В интернат приезжает новый воспитатель. Учиться там становится намного интересней. И Али-баба, который был скорее похож не на Али-бабу, а на всех сорок разбойников из сказки "Али-баба и сорок разбойников", становится совсем другим… Но обо всём этом вы прочтёте сами в книге немецкого писателя Ганса Краузе "Али-баба и Куриная Фея".
Содержание:
-
У каждого свои заботы 1
-
Неделя начинается с понедельника 6
-
Свиное сало 9
-
Разные неожиданности 13
-
Совсем новые методы 16
-
Мыши не всегда ловятся на сало 18
-
Опять эти девчонки! 19
-
Хорошее начало и плохой конец одного воскресенья 20
-
Тяжёлый понедельник 24
-
О том, кто хочет напугать других 26
-
Последствия не заставляют себя ждать 27
-
Что не выходит, то не выходит 30
-
Учись быть всегда верным и честным 33
-
Каков-то будет приговор? 36
-
"Цып-цып-цып, идите сюда, курочки!.." 40
-
Скоро рождество 42
-
Тон делает музыку 46
-
Ванна готова 48
-
Много ли надо, чтобы быть счастливым? 53
-
Примечания 56
Ганс Краузе
Али-баба и Куриная Фея
У каждого свои заботы
- А ну, валяй! Бей по воротам!
С возвышения, где когда-то находился помещичий дом - теперь все его службы, конюшни и амбары принадлежали народному имению, доносились громкие крики.
- Эй, ты, давай сюда мяч! Что ж ты не бьёшь, дурень?
Молодёжь вокруг футбольного поля, расположенного на площади перед развалинами сожжённого господского дома, не скупилась на одобрительные возгласы и язвительные замечания.
Счёт был два - ноль. Два - ноль в пользу молодёжной сборной деревни Катербург. Её противник - команда интерната народного имения - из последних сил старался сровнять счёт…
Новая атака!
Жёлто-бурый мяч катится по истоптанной траве.
Ученики устремляются за ним. Пятнадцатилетний, не по возрасту низкорослый паренёк вырывается вперёд.
Зрители волнуются.
- Али-баба! Али-баба! - возбуждённо кричат юноши и девушки из интерната. - Али-баба!
Но вот паренёк догоняет мяч. Удар! Правый носок ботинка с глухим стуком бьёт по мячу. Мяч взмывает вверх, перелетает через ворота и падает далеко-далеко, позади, среди поросших плющом развалин господского дома.
Из зарослей плюща взлетает стая вспугнутых воробьёв. Взыскательная публика свистит.
Хорст Эппке, "автор" этого удара, смущённо смахивает со лба всклокоченные пряди волос.
- Эй, Али-баба, пусть врач пропишет тебе очки, а то ты косишь на оба глаза! - громко, на всю площадь, кричит какая-то девочка.
Все смеются.
Но Хорста Эппке это не очень трогает. Пальцы его правой ноги ощущают подозрительную прохладу. Вот тебе на! Нет, его башмаки не созданы для таких сокрушительных ударов. Трухлявый верх оторвался от подошвы. Зазябший палец правой ноги торчит наружу. Да и портянки так сбились, что их не сыщешь. Хорст Эппке разглядел повреждённый ботинок. Он вспомнил, что сапожник грозился выкинуть его вместе с башмаками из мастерской, если он ещё раз покажется ему на глаза, - ведь на ботинках буквально нет живого места, заплата на заплате. Какая жалость! Ботинкам теперь крышка. А других у него нет. Печально!
В игре наступил небольшой перерыв. Октябрьское солнце освещает футбольное поле. Игроки разыскивают в развалинах мяч. У Хорста Эппке достаточно времени, чтобы обругать себя за неудачный удар.
- Фу-ты ну-ты! Вот так так! На этот раз нам каюк! - бормочет он про себя.
- Эй, Али-баба! - раздаётся снова. - Али-баба, задай им перцу! - хихикают девушки. - Говорят, ты учился играть в футбол в старину, когда голов не забивали.
Али-баба ухмыляется, растягивая до самых ушей рот с крупными белыми зубами. Но, как "ни странно, он молчит. "Глупые девчонки!" - презрительно думает он. Ну и что с того, что они прозвали его Али-бабой? К этому он уже привык. Первого сентября - ровно месяц назад, - когда он впервые переступил порог интерната, держа под мышкой не очень вместительную картонную коробку, ему дали это прозвище за его разбойничий вид. Что ж поделаешь? Разве он виноват, что у него всего-навсего один-единственный старый, изжёванный костюм и серое, штопаное-перештопанное бельё! Отчим с детства не баловал его. А волосы? Что толку причёсывать и приглаживать эти упрямые вихры? Уши у него оттопыренные, нос курносый - приз за красоту с такой внешностью никак не получишь… Одним словом, Хорста Эппке устраивало прозвище "Али-баба".
Мяч снова в игре, матч продолжается.
Счёт два - ноль. "Что ж, теперь-то уж я покажу этим дурочкам, умею я играть в футбол или нет!" - решает Али-баба.
И он старается изо всех сил. От еды и от футбола Али-баба никогда не отказывается. Аппетит у него прекрасный, что же касается футбола, то он не имеет ни малейшего представления о правилах игры. По его разумению, мяч - это мяч, а гол - это гол, вот и всё…
И Хорст Эппке мчится наперерез мячу. Однако длинный Якоб Махемель из катербургской сборной бегает быстрее его. Да это и не мудрено: у Якоба длинные, как у аиста, ноги. Ах ты, жираф проклятый! Али-баба чувствует себя обиженным судьбой. Он подставляет своему противнику ножку. Якоб спотыкается и растягивается во весь свой рост на поле. Теперь Али-баба у цели. "Вот сейчас будет гол так гол!" - с торжеством думает он.
Но тут раздаётся свисток судьи.
- Подставлять ножки запрещено. Штрафной удар в пользу Катербурга, - объявляет он.
- Штрафной? Фу-ты ну-ты! Кто виноват в том, что Якоб на своих ходулях попался мне под ноги? Я…
Али-баба замолкает. Мяч идёт прямо в ворота. Счёт три - ноль. Благодаря штрафному удару деревенские ребята снова забили гол.
Команда интерната проклинает своего провинившегося игрока.
- Вот осёл! - кричат они Али-бабе.
- Сами ослы! - возмущённо огрызается он. Между тем игра идёт своим чередом. Взбешённый Хорст Эппке снова бежит вдогонку за мячом.
- Давай! Давай! - шумят зрители.
Интернатовцы опять переходят в атаку.
Они гонят мяч перед собой и сталкиваются с командой противника. Мяча не видно за ногами сбившихся в кучку игроков.
Али-баба пользуется сутолокой, чтобы локтями пробить себе дорогу. Он дерётся, толкается, работает кулаками, словно одержимый. Ещё секунда - и он снова завладеет мячом…
Но его опережает судья. Свисток!
- Это футбол, а не регби! - кричит судья. - Штрафной удар в пользу Катербурга.
Неужели опять? Глаза Али-бабы беспокойно бегают; на его худом лице они блестят, как два острых уголька. Спутанные тёмно-каштановые волосы свисают на лоб. Товарищи по команде возмущены его игрой:
- Ты сегодня делаешь одну глупость за другой!
Али-баба судорожно глотает воздух:
- Фу-ты ну-ты, что вы ещё выдумали? Я играю правильно. Просто судья придирается.
Игра продолжается. Команде интерната явно не везёт. В результате нового штрафного удара мяч опять попадает в их ворота.
- Гол, гол, гол! - ликуют катербуржцы.
Счёт четыре - ноль. Ученики вне себя от огорчения.
- Али-баба портит нам всю игру! - ворчат они.
- Ну конечно, теперь я стал козлом отпущения! Футы ну-ты, где же справедливость? - кричит он хриплым голосом.
- А ты играй правильно!
- Я так и делаю.
- Нет, не делаешь!
- Делаю!
Али-баба старается сдержать себя. Минуты три он играет "на тормозах", но потом опять входит в раж.
Судья вынужден снова вмешаться:
- Штрафной удар!
- Но почему же? Почему? - кричит Али-баба.
Судья бросает на него уничтожающий взгляд:
- По-твоему, я слепой? Ты схватил игрока руками!
- Фу-ты ну-ты! Я схватил? Никого я не задерживал!
Али-баба божится, что он не виноват. Но всё напрасно. Слово судьи - закон. Али-баба вне себя от ярости.
- Тут дело нечисто. Это мошенничество! - кричит он. - Чистое мошенничество! Судья подыгрывает деревенским, это сразу видно. Убить его мало!
Али-баба кипит от злости. Он ругается и буянит до тех пор, пока его не удаляют с поля за грубость.
- Уходи, не задерживай игру! - поддерживают судью победители - катербуржцы.
Это уж слишком! Теперь некоторые игроки интерната вступаются за Али-бабу.
- Можете не задаваться! - вопят они. - Расхвастались своими дурацкими голами!
- Мазилы кривоногие! - кричат им в ответ деревенские.
Длинный Якоб Махемель не лезет за словом в карман. Ему, конечно, тут же отвечают. В последние несколько минут языки работают усерднее, чем ноги. Правда, за несколько секунд до конца игры катербуржцам всё же удаётся забить новый гол. Счёт пять - ноль.
- Ура! - Деревенские ребята издают торжествующий вопль.
Какой позор! Шестнадцатилетняя Рената Либиг, которая тоже учится в интернате при народном имении, с возмущением покидает футбольное поле. Она сгорает от стыда. И не только потому, что их команда проиграла - Рената не считает это таким уж позором, её возмущает поведение Али-бабы. "Какой противный мальчишка! Глупый и наглый и к тому ещё обжора. Он совершенно не умеет вести себя. И с таким дурнем нужно жить под одной крышей! - сердито размышляет Рената, спускаясь по длинной каменной лестнице, ведущей от площади перед замком к деревне. - Ох, уж этот Али-баба!" - Рената почти подошла к дому, но всё ещё не может успокоиться.
Заведующий хозяйством народного имения Кнорц, тощий мужчина лет пятидесяти, поправляет свою зелёную грубошёрстную шляпу. Александр Кнорц, собственно говоря, попал на футбольный матч случайно: он видел только финал игры и теперь, посасывая свою воскресную сигару, оглядывается вокруг в поисках подходящего собеседника, чтобы немножко посплетничать. Среди зрителей Кнорц замечает Хильдегард Мукке, полную женщину тридцати шести лет. Полтора месяца назад Мукке стала политруководительницей в народном имении. Кнорц подходит к ней.
- Ну как, видели? - с места в карьер начинает болтать он. - Опять наши ученики отличились! Только хвастать умеют. Нет, это не по мне. Лучше стеречь мешок блох, чем возиться с такими бандитами!
Политруководительница, - крепко сколоченная женщина, в которой без труда можно узнать прежнюю батрачку, - улыбается и туже стягивает пояс на своей куртке. Она уже наперёд знает, что ей скажет Кнорц.
- При чём здесь блохи? Нам в имении не хватает одного - воспитателя. Такого, знаете, который умеет обращаться с молодёжью. А без настоящего руководителя ребятам плохо. Это понятно. Если бы наше спортивное общество не просто числилось на бумаге, а хорошо работало, то ребята перестали бы мазать и забивали бы голы.
В ответ на это Александр Кнорц издаёт какие-то нечленораздельные звуки. Зачем ему, старому специалисту, выслушивать такого рода поучения? Разве эта Мукке что-нибудь понимает?
Праздничное настроение Кнорца испорчено. Пусть приезжает воспитатель - всё равно толку не будет, чёрного кобеля не отмоешь добела.
Александр Кнорц щёлкает зажигалкой, пытаясь закурить потухшую в третий раз пятнадцатипфенниговую сигару.
- За что ни возьмись - всё дрянь! - возмущается Кнорц.
- Что здесь происходит? - громко опрашивает молодая заведующая интернатом, Инга Стефани, входя в столовую. Она нервно проводит рукой по своим коротко остриженным волосам - за ужином опять шумно. - Как на базаре! - упрекает она. - Нельзя ли потише?
На её замечание ученики не обращают внимания. Юноши и девушки, собравшиеся в столовой, продолжают болтать.
- Пять - ноль. Позорный счёт! Сегодня была не игра, а мазня какая-то!
- Этот Али-баба просто пустое место, - уверяет белобрысый толстенький юноша-первокурсник, по прозвищу "Повидло": за завтраком он один способен уничтожить целую миску повидла. - Али-баба прыгал на поле, как старый козёл, - говорит он.
- Старый козёл? Вот как?
Али-баба, который сидит тут же за столом, широко расставив локти, делает недовольную гримасу.
- Фу-ты ну-ты! Сам ты козёл! Смотри, я чуть было не потерял подмётки. - И, отодвинув стул, он в доказательство своих слов, ставит на стол ногу в рваном ботинке.
Все смеются. Дыра на правом башмаке зияет, словно пасть акулы. Али-баба вертит большим пальцем ноги. Он изображает Петрушку. Палец кланяется публике.
- Добрый день! - пищит Али-баба.
Девушки визжат от удовольствия. Инга Стефани хмурит лоб.
- Убери ноги со стола! Ты что, с ума сошёл? - накидывается она на Али-бабу. - Неужели ты и дома так себя ведёшь?
Али-баба гримасничает.
- Ну, это как придётся, - невозмутимо отвечает он.
- "Как придётся! Как придётся"! - раздражённо передразнивает его Инга Стефани. В последнее время она из-за малейшего пустяка выходит из себя. - Лучше помалкивай и не говори глупостей! Смотри на меня, Хорст Эппке, я с тобой разговариваю! Мне жаль твоих родителей. Они покупают своему сынку ботинки, а он рвёт их без зазрения совести. Разве ботинки достаются даром?.. Довольно ухмыляться! Всё это очень грустно. Да, грустно.
Какая длинная речь! Али-баба не в силах больше сдерживаться.
- Фу-ты ну-ты! - выпаливает он.
Он уже собирается рассказать, что ботинки у него старые-престарые и что его родители охотнее пропьют деньги, чем купят ему новую обувь, но заведующая обрывает его на полуслове.
- Что это за "фу-ты ну-ты"! - возмущается она. - Если хочешь разговаривать со мной, говори по-человечески.
И Инга Стефани уходит на кухню, чтобы распорядиться насчёт ужина.
Али-баба обиженно пожимает плечами. Что ж, нет так нет! Он считает, что его несправедливо ругали. Но минутой позже, позабыв всё, он уже опять спорит с товарищам и о судье.
- Судья осёл! - кричит Али-баба.
Свои ошибки и грубость на поле он не желает признавать.
Наконец раздаётся звонок к ужину. Девушки быстро накрывают на стол. Они расставляют тарелки с ломтиками колбасы и со смальцем (в воскресенье на ужин полагаются только холодные блюда), приносят хлеб, чашки, чайные ложечки и ножи; ставят на каждый стол по пузатому чайнику с мятным чаем; из носиков чайников поднимается душистый пар. По столовой разносится пряный аромат луга и леса. Рената приносит поднос с сахарницами - на каждый стол полагается по сахарнице. Теперь есть всё, кроме горчицы, Али-баба стрелой бежит на кухню и возвращается с четырьмя баночками горчицы. Три из них он великодушно ставит на другие столы, а четвёртую берёт себе.
- Не ешь столько горчицы, это вредно. Станешь ещё злее, - уверяет его Бритта.
Али-баба лениво отмахивается. Много она понимает! Колбасу полагается есть с горчицей. И чем больше горчицы, тем лучше. Зато потом в качестве компенсации за горечь он положит в чай лишний кусок сахара.
"Вечерняя кормёжка зверей" - так прозвала ужин Инга Стефани - началась. В столовой стало тише. Стучат ножи и вилки. Рози осведомляется, не желает ли кто-нибудь обменять языковую колбасу на ливерную. Но её предложение не встречает ответа.
Вдруг Малыш начинает энергично отплёвываться. Оказывается, он обжёг себе язык горячим чаем. Инга Стефани, которая сидит вместе со старшими девушками, рядом с Ренатой, обещает достать Малышу специальный стакан с автоматическим охлаждением.
Али-баба глотает всё так усердно, словно он постился по крайней мере трое суток. Не переставая ни на минуту болтать, он беспрерывно жуёт и в то же время готовит себе очередной бутерброд. Он намазывает на хлеб смалец, на смалец кладёт толстый кружок колбасы и суёт нож в баночку с горчицей. Его мысли по-прежнему заняты игрой. Три раза он отбил мяч головой. Вот здорово!
- Мне казалось, что у меня отскочат уши, - хвастается он с набитым ртом. - И мяч полетел… - Али-баба жестикулирует обеими руками. Нож, которым он брал горчицу, описывает траекторию наподобие той, какую описал футбольный мяч. - Вот так он летел - и так я его ударил. - Нож кружит над столом, брызги горчицы разлетаются во все стороны.
- Ой! - испуганно вскрикнула Урсула Кемпе, сидевшая напротив Али-бабы. На её голубом праздничном платье появилось светло-коричневое пятно.
- Ай-ай-ай! - визжат девушки.
Мальчики хохочут.
- Али-баба! Смотри, куда попала твоя горчица! - с восторгом воскликнул Повидло.
Урсула Кемпе побледнела. Сегодня вечером она договорилась встретиться со своим другом из соседней деревни. В семь часов вечера Эгон будет ждать её у моста. А теперь… На глазах у неё выступают слёзы.
- Иди скорее, Стрекоза, смой пятно! - кричат девушки.
- Лучше всего возьми чуть тёплую воду с мылом. Тогда пятно быстро отмоется.
Урсула Кемпе, которую все в интернате зовут "Стрекоза", бросив недоеденные бутерброды - у неё совсем пропал аппетит - и громко всхлипывая, бежит в умывальную комнату.
Мальчики всё ещё считают происшествие весьма забавным. Макки даже поперхнулся чаем от смеха.
Прежде чем начать говорить, Инга Стефани постучала ложечкой по чашке.
- Надеюсь, Хорст Эппке, ты извинишься перед Стрекозой за свою проделку, - сказала она строго.
- Извинюсь? Да разве я виноват, что горчица попала ей на платье? - возразил Али-баба.
Это была глупая отговорка, он и сам это понимал. Но Али-бабе не хотелось бегать за Урсулой и просить у неё прощения - он стыдился ребят. Нет, ни за что… И Али-баба сунул в рот кусок хлеба с колбасой, делая вид, что всё происшедшее его не касается.
Рената вскочила со своего места. Она не могла этого вытерпеть.
- Если ты будешь вести себя, как животное, можешь убираться! - От негодования Рената говорила совсем тоненьким голоском. - Ступай в цирк! Будешь там изображать рыжего у ковра… А у нас… - Она не окончила фразу.