- Совет Безопасности не может легко отмахнуться от испанского вопроса, - продолжил Громыко. - Народы Объединенных Наций требуют, чтобы наша Организация была действительно орудием поддержания мира и безопасности. Такой она может быть только при условии, если она будет орудием борьбы против фашизма, в каких бы формах он ни находил свое проявление, орудием борьбы против поджигателей войны, какими бы фразами эти поджигатели войны ни прикрывали свои намерения и действия. Все громче и громче раздаются голоса действительных борцов за мир и безопасность, требующих разрыва с Франко.
Я мог бы привести пространный список органов печати Соединенных Штатов Америки и имен видных американских политических деятелей и организаций самого разнообразного направления, которые призывают к международным действиям в отношении Франко. Перечисление списка этих органов печати, лиц и организаций заняло бы много времени. Я ограничусь в этой связи ссылкой лишь на таких известных политических деятелей, как сенаторы Артур Каппер, Клод Пеппер, Джозеф Гаффи, члены палаты представителей Кофи, Селлер, Савадж, Петерсон, бывший министр финансов Генри Моргентау и другие.
Решение Совета Безопасности о санкциях против Франко соответствовало бы интересам испанского народа, так как помогло бы ему скорее избавиться от существующего в Испании фашистского режима и занять достойное место в семье других миролюбивых народов мира.
Сразу же после Громыко выступил представитель Бразилии Веллозо:
- Вообще говоря, я сомневаюсь в том, чтобы вопрос, поднятый представителем Польши, входил в компетенцию Совета. Форма правительства в Испании, как и в любой другой стране, независимо от ее происхождения, не относится к категории обстоятельств, которые Устав называет "международной ситуацией". Это национальный вопрос…
Да, Громыко убедился, что предстоит сражение. Главное заключается в том, чтобы добиться включения польского предложения в серьезное, предметное рассмотрение Советом Безопасности; видимо, следует ждать попыток передать "дело Франко" на заседание Генеральной Ассамблеи; там, понятно, будут жать на послушное большинство; режимы Южной Америки станут защищать Франко; право "вето" применимо лишь в Совете Безопасности; значит, предстоит сделать все, чтобы публичный суд над франкизмом состоялся именно здесь, - единственно реальная форма помощи прекрасному народу Испании, задавленному диктатурой. Как бы ни свирепствовала фалангистская цензура, все равно слово правды дойдет до Мадрида и Барселоны.
Память об испанской трагедии жила в сердце посла постоянно: всего десять лет назад, когда переехал в Москву и получил с женой Лидией маленькую комнату в старых домах студенческого общежития на Ново-Алексеевской улице (печка дымит, с дровами проблема - пойди достань, стена сырая), он повесил на дверь карту Испании и каждый день передвигал красные и черные флажки, прослушав из шершавой тарелки репродуктора последние известия; первая схватка с фашизмом - репетиция второй мировой войны; многое можно прощать людям, лишь беспамятство преступно и прощению не подлежит.
Роумэн (Нью-Йорк, ноябрь сорок шестого)
Нью-Йорк ошеломил Кристину, когда их самолет еще только кружил над городом: на шоссе по направлению к аэропорту змеилась сплошная белая река, а от него, к центру, - красно-желтая.
- Боже, сколько машин! - крикнула Криста, прижавшись к Роумэну; уши заложило, слышала плохо, поэтому говорила, как глухая, - очень громко. - Ну и ну!
- Красиво, да?
- Ох, как красиво!
- Нет города более прекрасного, чем Нью-Йорк.
- А почему его ругают ваши писатели?
- Так полагается. Ругают обычно то, без чего жить не могут. К чему равнодушны - то не ругают.
- Мы поедем к тебе или ты сначала покажешь мне город?
- Мы совместим эти два занятия, человечек. Поскольку мне некуда везти тебя, квартиры-то у нас нет, придется побродить по городу, ты решишь, в каком районе мы снимем номер. А заодно я покормлю тебя.
Она прижалась к нему, ткнулась лицом в шею:
- Тебе не приходило на ум, когда мы летели через океан, что людям Гаузнера стоило бы нас взорвать?
- Еще как приходило.
- Боялся?
- А мы бы с тобой все равно уцелели. Упали б около острова, там рыбаки живут, пять домиков на берегу океана. Промерзли бы, конечно, но это не беда, согрелись бы в кровати.
- Послушай, за что мне выпало такое счастье, а?
- За твои прегрешения.
- Неужели бог такой добрый?
- Мой - очень. Я его часто вижу. Точь-в-точь, как на маминой деревянной иконе; он мне часто подмигивает: давай, мол, Пол, все идет, как надо, жми.
- Ты это сейчас выдумал?
- Честное слово. Только не кричи так, я тебя слышу.
- А я ничего не слышу.
- Открой рот и начни глотать, сразу уши прочистятся.
- А я не хочу. На посадке моторы так страшно ревут, что кажется, вот-вот пропеллеры заклинит от напряжения.
- Ты плохо пристегнулась.
- По-моему, все в порядке.
- Затяни ремень потуже.
- А как же отстегиваться, если начнем падать? Не успею к выходу.
Он засмеялся:
- Глупышка, ты не успеешь ничего понять, если он начнет падать, это все происходит в секунду, в этом вся прелесть аэроплана: трах - и нет!
- Не пугай.
- Страшно?
- Обидно.
- Выбрались, летим домой - и на тебе?! Ты про это думаешь?
- Конечно.
"Хорошо, если выбрались, - сказал он себе. - Очень хорошо, если все кончилось, но скорее всего дело только начинается, слишком уж ювелирная была работа, чтобы отпустить нас просто так. Главное - впереди, только б скорее началось. Самое страшное в жизни - ожидание, когда сердце тянет, а душу крутит и жмет; ожидание живет вместе с ощущением бессилия - ужасное чувство собственной малости; не зря человека заключают в тюрьму и держат неделями одного в темной камере… Тогда - по прошествии томительных недель, а то и месяцев - даже следователь кажется посланцем надежды; полная аберрация представлений, как мало человеку надо…"
В аэропорту - шумном, громадном, многоязычном - Роумэна окликнули.
- Представьтесь, пожалуйста, - Роумэн оглядел человека, который подошел к нему, неумело сжимая в руке букет красных гвоздик.
- Я Роберт Гилл, меня прислал мистер Макайр, чтобы приветствовать вас на родине.
- Как это мило, мистер Гилл, познакомьтесь, это моя жена.
- Очень приятно, меня зовут Крис.
- Это вам от мистера Макайра, - сказал Роберт Гилл, протягивая ей цветы. - А от меня - самые сердечные поздравления.
- Спасибо, - сказал Роумэн, тряхнув руку Гилла, - тронут, Роберт, сердечно тронут.
- Мистер Макайр просил меня помочь вам, если в этом возникнет нужда.
- Да пока никаких трудностей нет, еще раз спасибо.
- Вы намерены остановиться в Нью-Йорке?
- На несколько дней, чтобы завершить необходимые формальности, я ведь уроженец Нью-Йорка, поэтому хочу именно здесь обвенчаться. Миссис Роумэн понравился наш город даже с воздуха, возможно, она захочет поселиться здесь навсегда.
- О, я убежден, что ей так же понравится Фриско.
- Что это? - спросила Кристина.
Роумэн пояснил:
- Джентльмен так называет Сан-Франциско. Наверняка он с того побережья.
- Точно, я оттуда! - подтвердил Гилл. - Вот моя карточка, там живут родители, они будут рады, если вы решите остановиться у них на недельку-другую.
- Спасибо, Роберт, вы очень любезны, - ответил Роумэн, спрятав визитку в карман.
- И последнее, - заключил Гилл. - Если вы хотите встретиться с мистером Макайром перед тем, как начнете свадебное путешествие, он готов принять вас в любое удобное для вас время.
- Это замечательно. Если бы он нашел для меня минут сорок завтра утром - было бы прекрасно, мне очень нужно с ним поговорить…
…Макайр выслушал Пола, рассмеялся чему-то, хлопнул в ладоши, словно аплодировал невидимым актерам, поднялся с кресла и, расхаживая по кабинету, украшенному стягом Соединенных Штатов и портретами Линкольна, Рузвельта и Трумэна, заговорил:
- Итак, у них есть наш код, они вербуют наших людей и норовят играть своим агентом Полом Роумэном даже в Штатах?! Нет, каково, а?! Погодите, Пол, неужели вы всерьез верите, что у них есть ключ к нашему коду?
- А черт их знает.
- Как они могли получить ключ? От кого? Я не верю, что в наших рядах может быть изменник, я не верю в это.
- Я не думаю, что они блефовали, - сказал Роумэн.
Макайр долго расхаживал по кабинету; остановившись у окна, тихо спросил:
- Что подвигло вас на полет в Мюнхен, Пол?
- Информация, которую мне удалось получить. Я вышел на Гаузнера. Промедление было бы смерти подобно.
- Информация надежна?
- Абсолютно.
- Кто источник?
- Человек, которому я доверяю.
- Хм… Уж не думаете ли вы, что какие-то сведения просачиваются из этого кабинета в Мюнхен? - спросил Макайр.
- Вот уж чего не думаю - того не думаю, - улыбнулся Роумэн. - Хотя не грех было бы посмотреть, откуда к вам пришла секретарша. Слишком уродливая, такие падки на мужскую ласку, за это женщина готова таскать из огня каштаны.
- После вашей телеграммы я уже начал проверку, - ответил Макайр. - Всех без исключения, Пол. Даже друзей, которым верю, как себе.
"Это он про Кристину, - сразу же понял Роумэн. - Он мягко стелет, этот Макайр, но держится абсолютно точно. Он прекрасно понимает, с чем я пришел, и он работает свою линию поведения мастерски. Я правильно сделал, что не отдал ему всю цепь Гаузнера, она еще пригодится мне, если придется идти ва-банк. Ох, лучше бы мне не пришлось идти ва-банк, но ведь он подталкивает меня к тому, чтобы я сказал ему про Кристу. А что если он лгал в шифровке и ему известно, что "некоей неустановленной женщиной" - агентом Гаузнера была не кто-нибудь, а Криста, которая стала моей женой? Все, что происходило до того, как она приняла мою фамилию, было моим личным делом, и я мог послать каждого куда подальше: не суйте нос в мою личную жизнь; есть вопросы по существу - задавайте, отвечу, но не подглядывайте в замочную скважину, это недостойно нашего образа жизни".
- Это мужественно и достойно, - медленно затянувшись, согласился Пол. - Друзья вас поймут, но вряд ли вы делитесь с ними государственными секретами… Дело не в ваших друзьях или родных. Если существует утечка информации, то искать надо где-то здесь" в этом здании.
- Если она есть, - кивнул Макайр. - Вы правы, педалируя на спасительном "если". Мы не вправе поддаваться панике и скатываться в тотальное недоверие друг к другу. Тогда нельзя работать, упаси нас бог от подозрительности, это к добру не приводит… Тем не менее, - Макайр ослепительно улыбнулся, - я позвонил маме, она у меня родом из Голландии, и спросил, кто ее посещал в последние годы из валлонцев, черт их всех знает, гестапо работало там во время оккупации очень лихо, глядишь, и зацепили кого…
"Он подталкивает меня к тому, чтобы я сказал о Кристине, - снова подумал Роумэн. - Это он не про себя сказал, он врет, что спрашивал маму о ее родственниках, это он спрашивал меня. Ай да Криста, ай да умница, как же она пронзительно и трагично предсказала, что, открыв ему все, я стану обыкновенным офицером разведки, перевербовавшим вражеского агента. А ведь я должен сказать, иначе придется жить с динамитом под кроватью… Я должен, он загнал меня в угол - правда, с моей подачи: если бы я не начал игру, отправив ему шифровку из Мадрида, он бы молчал. А он давит. Но тогда, выходит, я попал в десятку? Зачем бы ему иначе давить? Нападают только в том случае, если видят угрозу, - особенно в нашей работе".
- Мне бы хотелось послушать ваши рекомендации, Роберт. Что мне делать? Как будем играть? - спросил Роумэн.
- Хм… Думаете, я готов к ответу? Да и потом вы сильнее меня в разведке, за вами не только фронт, но и нацистская тюрьма, вы видели их во всех обличьях… У вас есть какие-нибудь предложения? Я не верю, что вы пришли ко мне без какого-то, хотя бы даже прикидочного, плана.
- У меня есть план.
- Какой?
- Ждать.
- Хотите вернуться в Испанию?
- Черт его знает…
- Вы готовы втянуться в игру? Если она действительно начнется? Или склонны к тому, чтобы отдать ФБР первого же человека от них, если он придет к вам?
- Зависит от вас. Если вы сочтете игру заслуживающей интереса, я поступлю так, как вы прикажете.
Макайр поморщился:
- Пол, мы в достаточной мере добро относимся друг к другу… Я не могу вам приказывать… Я могу рекомендовать, но только после того, как выслушаю вас и поделюсь вашей новостью с высоким шефом.
- Заместителем государственного секретаря?
- Видимо, да, вы того заслуживаете… Не допускаете мысли, что в Мадриде была какая-то темная афера?
- Все допускаю.
- Мне только не ясно - если поверить, что на вас действительно вышла какая-то тайная нацистская организация, - чего они от вас хотят? Ну, хорошо, компрометация: вы их старый агент, завербованный еще в гестаповской тюрьме, сломленный на пытках, контакт возобновлен после войны; служите за деньги; гонорар достаточно высок; все понимаю, но ведь каждая разведка обязана ставить перед любым агентом - а уж такого уровня, как вы, и подавно - конкретную задачу. Если бы они ориентировали вас на что-то - одно дело, можно было бы просчитать, кого интересует та или иная информация… А здесь все непонятно… "Организация Верена" предполагает, что Гаузнер мог быть русским агентом… Мог… Они не употребляют императива, сослагательное наклонение…
- Вы этому верите?
Макайр неожиданно жестко ответил:
- Сначала я хочу поверить всему, что исходит от немцев, чтобы потом, после проверки, не верить ничему.
- Значит, вы хотите, чтобы я был им подставлен?
- Боюсь, что это необходимо.
- На чем есть смысл подставиться?
- Я сейчас не готов к ответу… Может быть, атомная индустрия - это особенно интересует русских…
- А немцев?
- Они раздавлены, Пол. Им не дотянуться, нет необходимой экономической мощи, Германия превращена в картофельное поле Европы…
- Ой ли?
- Лично я был бы рад этому.
- Я тоже. Но жизнь отучила меня от иллюзорного мечтательства. Надо жить реальностью.
- Что ж, попробуем… Наших противников не могут не интересовать вопросы обороны, позиции Штатов в Латинской Америке, Китае, Греции, Италии… Это основные узлы, где сейчас скрещиваются наши интересы с русскими…
- Вы все же склонны считать визит Гаузнера и его коллег акцией русской секретной службы? Немцев отводите?
- Ни в коем случае. Я отвожу их - с вашей, кстати, подачи - только от атомного проекта и Китая. Греции, впрочем, тоже. Латинская Америка и Рим вполне могут интересовать их, там остались их опорные базы… От кого вы получили информацию по Гаузнеру, Пол? Может быть, нам стоит начать поиск, исходя именно из этого? По Брунну-Штирлицу - он, кстати, исчез из Мадрида - мы еще поговорим… Вы, случаем, не от него получили информацию на Гаузнера?
"Что ж ты так нетерпелив? - подумал Роумэн. - Зачем ты толкаешь меня на признание? Или ты боишься выказать знание, которое могло прийти только от немцев из Мюнхена?"
- Нет, Штирлиц не знал Гаузнера. Или очень талантливо скрыл это от меня… Где он? Информация еще не поступила?
- Ищем. А как вы думаете, где он может быть?
- Или он сейчас получает награду в Кремле, если поверить немцам, или отправился в Латинскую Америку.
Макайр кивнул:
- И я так думаю. Но он обложен, его найдут, если только он отправился в Латинскую Америку. Его найдут обязательно.
- Нет, Роберт… Выход на Гаузнера дал не он… К сожалению. Я сделал так, что выход на Гаузнера назвала моя жена.
Макайр даже споткнулся, словно наткнувшись на невидимый шнур, протянутый поперек комнаты:
- То есть?!
"Надо уходить из этого предприятия, - подумал Роумэн. - Сказав ему правду, я буду слишком рисковать Кристой, если решусь продолжать дело. Черт с ними, с этими наци, здесь они не страшны, а в Европе пусть их ловят другие. А я поеду в Голливуд к Спарку - консультировать фильмы про войну. К черту, мне не так уж много осталось, чтобы я ставил на карту Кристу, слишком она дорога мне".
- Пол, объясните, о чем вы?!
- Ее отца арестовал Гаузнер, Роберт. Тот профессор, о котором вы упоминали в телеграмме по поводу Гаузнера, - его звали Кнут Кристиансен - помните, наверное? - отец моей жены. Чтобы спасти его, она согласилась работать на них. И Гаузнер нашел ее после войны… Он сказал ей, что назовет имя человека, виновного в расстреле отца, если она познакомится со мной и станет моим другом… Она это сделала… И я на ней женился, когда узнал правду… Трагическую правду… Как вы понимаете, я обещал ей не рассказывать вам это - не потому, что нам есть что скрывать, ей скрывать нечего, я знаю все, а просто потому, что она очень не верит людям, работающим в разведке… Вы подвели меня к тому, чтобы я сказал вам то, что вы услышали. И поскольку вы достаточно точно подвели меня к этому, я вынужден сказать, что мое присутствие во всем этом деле невозможно, ибо повлечет вольное или невольное участие в нем моей жены. А я этого не хочу…
- Господи, - простонал Макайр, - господи, какой ужас. Пол! Что там Шекспир с его драмами…
- Шекспир не писал драм. Только трагедии или комедии, - усмехнулся Роумэн, вытягивая из мятой пачки "Лаки страйк" очередную сигарету. - Зря я вам все это рассказал, да?
- Наоборот, Пол, я бесконечно признателен вам, я высоко ценю ваше доверие…
- Иначе не умею, - заметил Пол. - Я беспрекословно верю тем, с кем имею дело… Но вы должны мне дать слово: то, о чем я сказал вам, останется нашей тайной.
- А как же иначе?! Бедная женщина. Пол, какое счастье, что мы живем в стране, где такое невозможно!
- Вот это верно. Счастье. Мне здесь даже дышится, будто в сосновом лесу, хотя воздух насквозь пропитан бензиновым перегаром. Поэтому, Роберт, мне лучше уйти из этого дела.
- Не хотите им отомстить? - тихо спросил Макайр.
- Так ведь за меня уже отомстили: Гаузнера нет больше, я удовлетворен.
- Гаузнера нет, вы правы… А гаузнеры, гаузнерята?
- Эти есть, - согласился Роумэн, внимательно посмотрев на Макайра: очень симпатичное лицо, открытое, сильное, и глаза печальные, нет в них того блеска, который свойствен безмозглым гончим. "А если я ошибался в нем? Господи, как страшна бацилла подозрительности! Страшнее ее есть только одна бацилла, - сказал себе Роумэн, - и эта бацилла называется телячьей доверчивостью".