- И что собираешься предпринять, Фрэнк?
- Если материалы на дискете столь компрометирующие, как утверждает Тайло, то, возможно, мы обнаружим мотив убийства. А там выйдем и на убийц.
Крофт задумался:
- Дискета у нее?
- Да. Тайло отстранили от работы до окончания расследования. Она сейчас дома, ждет моего приезда.
Крофт немного помолчал.
- Встретимся у меня в кабинете, - произнес он наконец. - Потом совершим небольшую поездку.
- То есть?
- Посмотрим, что покажет нам агент Тайло. Судя по тому, что содержание дискеты привело ее в ужас, она заслуживает нашего внимания. Согласен?
Шуресс покинул "Тауэр". Крофт немного подождал, потом вышел в коридор и, миновав две двери, вошел в третью.
Трое находившихся там Кардиналов сидели на возвышении за столом в форме подковы. Внизу стояли два стола и несколько стульев, будто в зале суда. Дальше три ряда скамеек. В этой комнате более двадцати лет назад высокопоставленные уотергейтские заговорщики давали показания, пытаясь спасти свою шкуру. На тех секретных заседаниях председательствовали двое из присутствующих здесь Кардиналов.
Крофт убедился, что дверь за ним заперта. По застывшим выражениям лиц он убедился, что с помощью чувствительных микрофонов, спрятанных в "Тауэрс", Кардиналы слышали каждое слово Шуресса. Тем лучше. Это сбережет время.
- Джимми, похоже, эта девчонка из секретной службы устроила нам кучу неприятностей, - сказал Хьюберт Болдуин с сильным теннессийским акцентом.
Рослый, грузный человек с будто высеченным из камня лицом, Болдуин представлял собой живую сенатскую легенду. Ему исполнилось семьдесят два, он ходил, опираясь на трость с серебряным набалдашником, любил хорошее виски и сигары, жил с третьей женой, на сорок лет моложе его. Безжалостный, когда дело доходило до политических стычек, и с виду несокрушимый, он погубил немало политиков и мог погубить еще многих.
- Похоже, что так, - уважительно ответил Крофт. Из осторожности он не хотел подчеркивать, что Шуресс упоминал его фамилию, притом в убийственном контексте.
- Кажется, дело принимает дурной оборот, - заметил Пол Робертсон. - Интересно, Хьюберт, почему всплыла твоя фамилия. Может, просветишь нас относительно тех "медицинских экспериментов"?
Самый младший из троих, еще не достигший пятидесяти, смазливый, как герой мыльной оперы, Робертсон унаследовал отцовское место сенатора от Флориды. Закулисные политиканы завершили его образование. Никто не умел лучше его организовать кампанию по сбору средств на все, что угодно, или привлечь на свою сторону избирателей-пенсионеров. Но Робертсон обладал не только привлекательной внешностью. Те, кто обманывал его или сердил, быстро узнавали, до какой степени он злопамятен и опасен.
- Старая история! - резко ответил Болдуин. - Было и быльем поросло.
- Не будем позволять себе лишнего, Пол, - предложила Барбара Зентнер, увидев скептическое выражение его лица.
На ней был костюм из зеленого шелка, подчеркивающий желто-рыжий цвет ее кудрей. Крофта поражало, как можно при таком блестящем уме обладать столь вульгарным вкусом. Однако Зентнер постоянно выслушивала комплименты своей внешности и умению одеваться. Старший сенатор от Калифорнии, чьей политической изворотливости воздавали должное, терпеть не могла конструктивной критики.
- Согласна, мы столкнулись с неожиданностью, - продолжала она. - Но меры предосторожности принять можно.
Она устремила взгляд своих блестящих глаз хищницы на Крофта.
- Джеймс, я права?
Крофт был одарен быстрым, ясным умом, действующим не хуже компьютера. Еще выслушивая Фрэнка, он строил планы, взвешивал всевозможные "за" и "против".
- Права, Барбара.
- Тогда поделись, пожалуйста, соображениями.
- Судя по тому, что говорил нам Шуресс, Уэстборн создал эту ситуацию неумышленно, - сказал Крофт. - Однако мы знаем самое главное - у кого дискета.
- Одна из дискет, - перебил его Робертсон. - Где-то спрятана еще одна. И, судя по тому, что ты сообщил нам, в кабинете Уэстборна ее не нашли.
- Верно, но с нею придется подождать, - сдержанно ответил Крофт. - Сейчас наша главная забота - агент Тайло.
- Новенькая, - громыхнул Болдуин.
- Да. Но тем проще будет забрать у нее дискету.
Подагрические пальцы Болдуина сплелись на серебряном набалдашнике трости.
- Шуресс говорил, ее отстранили от работы. Это правда?
- Да. И очень кстати. Молодая женщина совершила ужасную ошибку, стоившую жизни человеку, которого она должна была охранять. И просто раздавлена этим. Секретная служба вместо того, чтобы заступиться, избавляется от нее. Карьере конец. С такой репутацией она может считать за счастье, если ее возьмут патрулировать аллею в парке. Отсюда отчаяние, безнадежность. Прямой путь к самоубийству...
- А семья? - небрежно спросил Роберт-сон. - Родные, которых волнует, что с ней станется?
- Нет никого, - ответил Крофт.
- Любовник?
Крофт улыбнулся:
- Легкая ирония жизни. Шуресс.
Он умолк, думая, сколько времени им потребуется, чтобы осмыслить этот факт и сделать вывод.
- Шуресса тоже надо убрать, - сказала наконец Зентнер. - Раз он знает кое-что о содержании дискеты, то так этого не оставит - после того, что произойдет с его любовницей.
- Шуресс не новичок, - напомнил Болдуин. - Сработать надо аккуратно. И концы в воду.
- В обоих случаях, - непререкаемым тоном произнесла Зентнер.
Крофт не вмешивался в разговор. Он уже принял решение.
- Тебя что-то беспокоит, а, Джимми? - негромко спросил Болдуин.
- Осмелюсь сказать - то же, что и тебя, Хьюберт.
- Не позволяй себе лишнего, Джимми, - вспылил старый сенатор. - Ты меня знаешь.
Крофт почувствовал себя отшлепанным мальчишкой.
- Хьюберт, я просто имел в виду, что выбор возможностей у нас ограничен, а действовать надо быстро.
Пол Робертсон понял, что Болдуин ищет ссоры. В последнее время теннессиец все чаще становился старчески капризным, брюзгливым, упрямым. Времени успокаивать его сейчас не было.
- Джеймс прав, Хьюберт, - сказал Робертсон. И обратился к Крофту: - Продолжай.
- Похоже, Тайло просмотрела только часть дискеты. Но с тех пор прошло несколько часов. Наверное, теперь уже добралась до конца. Поскольку мы не знаем, что там за материалы, можно предположить, что упоминается не только Хьюберт.
Крофт умолк, чтобы все смогли лучше осмыслить сказанное. Он был доволен тем, как ссутулился Болдуин, утратив свою патрицианскую чопорность. Робертсон и Зентнер были обеспокоены не меньше, но им удавалось скрывать страх. Крофт понял, что ощущение меча, занесенного над их головами, для всех Кардиналов внове.
- Где сейчас Шуресс? - спросил Робертсон.
- Дожидается в моем кабинете, - ответил Крофт. - Я сказал ему, что мы вместе поедем к Тайло, посмотрим, чем она располагает. Перед этим я свяжусь...
- Подробности нам сейчас не нужны, - спокойно произнес Робертсон.
Он взглянул на остальных, те слегка кивнули.
- Незачем объяснять тебе, как осложнилось положение, - продолжал Робертсон. - У нас есть уверенность, что ты его исправишь. Позаботься только, чтобы твой стрелок не оплошал.
Крофт чуть не рассмеялся над этой грубой попыткой бравады. Но ответил сдержанно:
- Об этом можете не беспокоиться.
* * *
- Ненавижу этого уродца! - Болдуин злобно посмотрел на дверь, за которой скрылся Крофт.
"Он тебя, несомненно, тоже", - подумал Робертсон. Вслух же сказал:
- Джимми позаботится, Хьюберт, чтобы дело было сделано. Этот человек хочет угодить нам таким образом. Вот и все, что должно иметь для тебя значение. И для нас с Барбарой.
- Без Крофта ничего бы с места не сдвинулось, - добавила Зентнер, потом пояснила: - И Уэстборн с его стремлением попасть в Белый дом до сих пор держал бы нас за горло.
Она помолчала.
- Мы все были в руках Уэстборна, Хьюберт. Спасения от его шантажа не было. Однако поддержи мы его выдвижение - без чего ему было не обойтись, - потом он уничтожил бы нас политическими методами.
Болдуин подался вперед и сплюнул в медную плевательницу - это было неохотным признанием того, что Зентнер права.
За долгую блестящую карьеру места в сенате принесли Кардиналам немалые доходы - миллионы долларов. Уэстборн представлял собой угрозу их выгодным отношениям с теми, чьи интересы они защищали в парламенте. Налоги на табак, которые он предлагал ввести, вызвали бы потрясение в родном штате Болдуина и на всем Юге. Зентнер вместе со всей экономикой Калифорнии понесла бы урон, осуществись его намерение ликвидировать военные базы. Робертсон лишился бы поддержки сахарозаводчиков Флориды, если в Уэстборн отменил квоту на импорт.
Кардиналы руководствовались самым сильным инстинктом - самосохранения. И политические боги пошли им навстречу, послали Джеймса Крофта быть орудием их воли. Болдуин знал, что дареному коню в зубы не смотрят, однако не мог сдержать отвращения.
- Похоже, Крофт зазнается, - упрямо пробурчал он. - Начинает считать себя одним из нас...
- И не надо развеивать его иллюзий, - сурово произнес Робертсон. - Что нам до них? Ты, кажется, забываешь, Хьюберт, что Тайло и Шуресс живы, так что мы в его руках. Пока ситуация не изменится, будем обращаться с ним, как со старым другом.
Болдуин свирепо глянул на него. Барбара Зентнер встала между ними. Ее толстые красные губы вызывали у Болдуина отвращение.
- Помнишь, Хьюберт, ты говорил - концы в воду? - сказала она, безуспешно пытаясь смягчить свой резкий голос. - Так вот, поскольку частностями занимается Джимми, мы остаемся полностью в стороне от того, что должно произойти. Этот человек - наша живая гарантия. Вот и все, что он для нас представляет.
13
Фрэнк Шуресс провел в приемной Крофта двадцать минут, прежде чем секретарша разрешила ему войти. Сенатор разговаривал по телефону.
- Ко мне вошел человек, - торопливо произнес он. - Подожди немного.
И обратил взгляд на Шуресса:
- Это дело не терпит отлагательства. Мне нужно по крайней мере пятнадцать минут. Может, поедешь к Тайло, а я появлюсь попозже?
- Отлично, - ответил Фрэнк.
По пути к Дирксен-билдинг Шуресс забежал к себе в кабинет, позвонил Холленд, торопливо объяснил, что приедет не один. Ответ ее прозвучал вяло, холодно, облегчение казалось вымученным. Фрэнк был рад, что дожидаться Крофта не нужно.
- Пятнадцать минут, - пообещал Крофт, тыча пальцем в мигающий огонек на корпусе телефона.
Он проводил Шуресса взглядом и, когда дверь за ним закрылась, заговорил.
- Едет, - негромко произнес сенатор. -Разделайся с ним поаккуратнее.
* * *
Пастор в "Четырех временах года" положил трубку. Он был одет в коричневые шерстяные брюки, шоколадного цвета свитер с высоким воротником и итальянские ботинки ручной работы. Рядом лежала теплая шерстяная куртка. Такая одежда не могла никому запомниться.
Раскрыв путеводитель по Вашингтону, Пастор внимательно изучил лабиринт джорджтаунских улиц. К нужному месту из центра города вели две магистрали. Зная, откуда поедет Шуресс, Пастор понял, по какой.
То, что на джорджтаунских улицах движение в основном одностороннее, было ему на руку. Количество подъездов к дому Тайло оказалось невелико.
Спустившись, Пастор велел швейцару поймать такси. Через пару минут он ехал по Н-стрит, некогда богемной улице Джорджтауна. Высокие цены на землю вытеснили оттуда кофейни и лавки одежды для хиппи. Теперь там находились роскошные рестораны европейского типа, фирменные магазины мод и деликатесов.
Пастор вылез из такси у кирпичного дома, в котором находилась итальянская траттория, огляделся. Остался доволен. Людей было достаточно, чтобы оставаться среди них неприметным, но не так много, чтобы они могли помешать. Движение транспорта было размеренным, в конце квартала находился переход, который мог пригодиться. Пастор пошел к перекрестку в том же темпе, что и прохожие.
Купил у лоточника теплую булочку, посыпанную шоколадной крошкой, и стал дожидаться на углу.
* * *
Шурессу по должности полагалось знать кратчайшие маршруты между двумя любыми точками города. К дому Холленд он всегда ездил по Чарльз-стрит.
Ведя машину, Фрэнк испытывал какое-то смутное беспокойство. Появилось это чувство, едва он вышел из кабинета Крофта, и не давало покоя, словно заноза. Он не мог понять, в чем дело, пока не стал приближаться к нужному повороту.
Как может Крофт приехать к Холленд, если не спросил адреса?
В машине Фрэнка был телефон. Он стал набирать номер и вдруг услышал оклик. На перекрестке стоял мужчина в шерстяной спортивной куртке, он просил его остановиться, поднимая что-то похожее на маленький бумажник. Шуресс свернул к тротуару. Мужчина находился в двадцати футах, в руке он держал удостоверение. С этого расстояния Фрэнк разглядел синие буквы: ФБР.
Шуресс среагировал совершенно естественным образом. Сомневаться в удостоверении или его обладателе у него не было причин. Он сразу счел, что агент нуждается в помощи. Лицо этого человека было спокойным, но глаза бегали, высматривая что-то или кого-то.
Остановив машину, Шуресс приоткрыл дверцу. Агент находился менее чем в пяти футах, по-прежнему наблюдая за движением на тротуаре. Прохожие с любопытством поглядывали на него и ускоряли шаг.
- Что случилось? - спросил Фрэнк, высунувшись наполовину.
Пастор стоял вполоборота к нему. Шуресс поставил обе ноги на тротуар. Рука его потянулась за полу куртки.
- Слава Богу, что я увидел вас, - сказал Пастор. - Там какой-то человек с винтовкой...
Не договорив, он повернулся лицом к Фрэнку. Хлопок пистолета с глушителем утонул в шуме машин. Направленная умелой рукой пуля двадцать второго калибра, пройдя через печень и желудок Шуресса, вышла слева сквозь грудную клетку, как Пастор и рассчитывал.
Рука Фрэнка так и не дотянулась до пистолета. Боль была такая, словно через его внутренности протягивали проволоку.
- Черт возьми, Фрэнк. Только четыре часа, а ты уже наклюкался. Подвинься, нельзя вести машину в таком виде.
Шуресс ощутил, как сильные руки приподняли его и пересадили на пассажирское сиденье. Пастор сел за руль и захлопнул дверцу. Сквозь ветровое стекло Шуресс видел, как мимо идут люди, совершенно не догадываясь о происходящем.
Правя одной рукой, Пастор повел машину, резко свернул, отчего Шуресс сильно ударился о дверцу. Преодолевая боль, он потянулся к ручке.
- Извини, Фрэнк. Так не пойдет.
Держа руку на сиденье, Пастор чуть приподнял ствол и снова выстрелил, ранив Шуресса пониже плеча. Вскрик прозвучал бульканьем в горле Фрэнка. Он почувствовал себя очень легким и решил, что надо держаться за что-то, иначе улетит. Запоздалая мысль овладела всем его существом.
Откуда он знает мое имя?
* * *
Холленд раздернула кружевные занавеси на узких, высоких окнах, выходящих на передний газон. Прошло уже почти сорок минут с тех пор, как Фрэнк позвонил, сказал, что приедет с Крофтом. Но их все еще не было.
Холленд удивило, что Крофт собирается приехать. Фрэнк добавил только, что тревожиться не нужно. Крофт "очень интересуется" тем, что с нею происходит. Фрэнк уже имел дела с Крофтом. Ему можно доверять.
После этого Фрэнк сразу положил трубку. Потом, размышляя, она вспомнила, что в тот вечер в Дубках Крофт вместе с другими выходил из библиотеки Уэстборна. Холленд почти ничего не знала о сенаторе, кроме того, что он и его иллинойсская организация явились решающим фактором в победе президента на выборах. Крофт слыл тяжелым человеком. Но Фрэнк за него ручался, к тому же эта фамилия не упоминалась в дневнике Уэстборна.
С радиотелефоном в руке Холленд расхаживала по гостиной перед высокими, до потолка, книжными шкафами. На глаза ей попался том греческих трагедий, и она уловила в этом какую-то иронию. Тысячи лет прошли с тех пор, когда жизни смертных и богов неразрывно переплетались. Однако люди мало чему научились за это время и, казалось, обречены были повторять древние ошибки. Холленд подумала, что совершила ужасный мистический грех: обрела знание, которое не может ни применить, ни вернуть. Ее искушал самый сильный из инстинктов - любопытство, и она уступила искушению.
Она не прочла надписи на каменной скрижали, не открыла запретного ящика. Бременем на ее душу легли тайны крохотной дискеты. Холленд знала, что комментарии, которые она слышала, и документы, которые видела, являлись правдой о Чарльзе Уэстборне, о некоторых самых могущественных людях страны. Побуждаемая отчаянной потребностью знать, она просмотрела всю дискету. Теперь уже ничто не могло быть прежним. Потому что эти откровения ужаснули и разгневали ее. Потому что она чувствовала себя обманутой, преданной теми, кто клялся оправдать народное доверие.
Но ужас на этом не кончался. Ко всему, что она узнала, добавилось еще одно: в конце записи Уэстборн сказал, что есть вторая часть дневника... где-то.