Теперь, когда лобановские гости разговаривали о своих делах, Женька понимал: Лобановская падь - это то самое место, где Лобанов и его товарищи больше всего находили клещей. Собирали их так: одетые, как космонавты, в свои жёлто-голубые комбинезоны, они топали по тайге и волочили за собой привязанные к палкам полотенца. Пройдут пятьдесят метров и считают, сколько клещей на полотенце. Оно потому и называется волокушей, что его по земле волокут. Сосчитают клещей на полотенце и на жёлто-голубом комбинезоне. Он и окрашен так, чтобы видней было, где клещ прицепился.
Ну а мыши… Мыши, оказывается, тоже болеют энцефалитом и помогают установить, где всего больше водится клеща.
- …и если анализ крови…
- …новые данные…
- Наконец будет выявлен главный очаг заражения!
- Нужна повторная экспедиция, - говорил Лобанов, размахивая руками.
Женька тоже считал - нужна!
Но экспедицию почему-то всё не утверждали. Наверно, боялись: а вдруг Лобанов не поймает новых мышей?
Теперь по вечерам Женька, как только хлопала входная дверь и раздавались быстрые шаги, выскакивал из комнаты:
- Ну как? Утвердили?
- Пока нет, - хмуро отвечал Лобанов, - средств нету - денег, - пояснял он.
- А много надо-то? - спросил однажды Женька.
- Много ли надо? - переспросил Лобанов, не поворачивая головы; он стоял, посвистывая, и всё любовался пузатыми клещами на картинках. - Да порядочно, брат. - Он вздохнул и перестал свистеть. - А что?
- Ничего, я так. - Женька помолчал. - А то по облигациям можно выиграть или лотерейный билетик купить. (У самого Женьки тоже хранился такой билетик - бабка подарила, на счастье: "Может, выиграешь, внучек".) А что, - сказал он, - некоторые выигрывают. Даже холодильник или телевизор можно, если счастливая судьба, - повторил он слова бабки.
Лобанов покачал головой и вздохнул:
- Нет, нас телевизор не устраивает. У нас там, понимаешь, пока ещё телецентра нету. Передачи смотреть нельзя. А холодильник, оно бы ничего, да таскать тяжко. - И он потрепал Женьку за вихры.
В этот вечер Женька пришёл с гулянья довольный. Сбросил в передней пальто, нащупал рукой в оттопыренном кармане брюк гладкие бока с острыми гранями и лёгкую пуговку кнопки. Всё-таки он везучий! Так удачно выменял у Лёшки-первоклассника фонарик! Ну и дурак же этот Лёшка! Всё хвастал: "Смотри, Жень, смотри!"
Тонкий лучик был при дневном свете слаб и бледен. Он зябко дрожал в холодном прозрачном воздухе. Только золотистая коронка вокруг лампочки сияла ярко и празднично.
- Жми, - командовал Женька, - жми давай!
И Лёшка гонял лучик по двору, заставлял его взбираться на стены, заглядывать в окна. Он так старался, глупый. Конечно, фонарик сгорел. Лёшка растерянно держал в руках серебристую трубочку, изо всех сил нажимал на кнопку, но фонарик был мёртв. Лучик исчез - то ли растворился в мглистом свете дня, то ли забился глубоко в своё серебристое логово.
Вот тут Женька и начал:
- Лом! Кому нужен такой фонарик? Конечно, Лёшка согласился поменять фонарик на педаль велосипеда, которую Женька вчера нашёл на помойке. А фонарик-то очень даже хороший, надо только заменить лампочку. Женька поскорее ушёл со двора, чтобы Лёшка не спохватился и не потребовал свой фонарик назад.
Лобанов уже был дома. Пришёл сегодня пораньше. Женька сунулся к нему.
На лобановской кровати были разбросаны рубашки, носки и другие вещи. А сам Лобанов, насвистывая, укладывал их в рюкзак.
- Утвердили? - догадался Женька. - Едете?
Лобанов подмигнул:
- Едем, едем!
В комнату шумно ввалились лобановские приятели:
- Значит, едем?
- Едем, едем, - так же, как и Женьке, отвечал Лобанов.
Они опять заговорили о сметах, маршрутах, продуктах, о каком-то Терентьеве, который здорово их поддержал.
- До Москвы - поездом, - доносилось до Женьки.
- До Усть-Алама - самолётом.
- До перевала пройдут лошади.
Им было не до Женьки. А он всё сидел и слушал, как они говорили о предстоящем пути, обсуждали, как достать поскорее снаряжение и запасти продовольствие, об опасностях и трудностях, которые им предстоит побороть, и снова о зловредном клеще.
Когда Женька ушёл от Лобанова, было совсем поздно. Отец с матерью уже спали. Только бабка сидела на кухне и ждала Женьку. Сразу же поставила на стол стакан с горячим чаем, подвинула блюдечко с клубничным вареньем. Женька мигом проглотил два куска хлеба, вылизал начисто блюдечко. Потом пошёл в комнату, где на узеньком диванчике возле окна уже была постелена для него постель. Прикрытая газетой лампочка бросала низкий, приглушённый свет.
Когда Женька разделся, из кармана что-то выпало, глухо брякнув об пол. Это был фонарик. Женька совсем забыл о нём. Теперь он поднял его, повертел в руках гладкий холодноватый ствол. Но то, что ему удалось так легко выманить у Лёшки этот фонарик, уже почему-то не радовало Женьку. Он погасил свет и лёг. Но уснуть не мог.
Он лежал и думал о Лобанове, который через два дня отправится в путь вместе со своими приятелями. Они будут ехать в поезде, лететь на самолёте. Потом шагать многие километры по тайге, похожие на космонавтов в своих комбинезонах, тащить полотенца-волокуши, ставить мышеловки и считать клещей…
Женька не спал. Всё лежал и думал.
Впервые в жизни он завидовал чему-то такому, что нельзя было ни купить, ни стянуть, ни выменять. Нельзя было подержать в руках и даже просто потрогать.
Попутное поручение
Вниз по сибирской реке Лене шёл пароход. На пароходе плыли счастливые люди. Они любовались с палубы берегами, закусывали котлетами, крутыми яйцами и пирогами и спокойно спали по ночам в каютах на своих нижних и верхних полках. И не верилось, что совсем недавно Вася Азаркин был таким же счастливым, как и они.
Всего две недели назад Вася выехал из своего посёлка в Якутск, на слёт юннатов. Когда в школе стали обсуждать, кого послать на слёт, все единогласно голосовали за Васю. В этом не было ничего удивительного, потому что весной на маленькой яблоне, росшей в углу пришкольного участка, за сараем, появились три белых цветка, похожих на крупные хлопья снега.
И вскоре весь посёлок уже знал, что школьный сад зацвёл. Лена Вогулова даже привела в школу всех своих родных. Они стояли кружком возле яблони и о чём-то говорили по-якутски. Только слово "сад" произносили по-русски. Лена сказала потом, что такого слова раньше просто не было в якутском языке. О садах якуты узнали от русских, и это слово так и вошло в якутский язык.
Из цветов, которые появились на маленькой яблоне, конечно, должны были вырасти яблоки. Первые яблоки в их посёлке! А посадил и выходил эту яблоньку Вася Азаркин! Вот почему его кандидатура на слёт была утверждена единогласно.
Когда Вася, упаковав в свой чемоданчик гербарии и коллекции ребят, которые он должен был показать на слёте, прощался с друзьями, к нему протиснулась Зинка, очень зловредная девчонка, которая в самый разгар садовых работ переманила двух Васиных помощников ухаживать за каким-то дурацким шелкопрядом, а про самого Васю кричала, что он эгоист и бюрократ.
Но сейчас Зинка как ни в чём не бывало поздравила Васю с выпавшей ему честью быть делегатом областного слёта и проговорила очень ласковым голосом:
- Вась, тебе одно небольшое поручение…
- Какое еще поручение?
- Захвати, пожалуйста, с собой наши коконы. Там, на слёте, покажешь. Ладно? Они совсем лёгонькие. Положишь в угол чемодана, и всё! - затараторила Зинка. - Им и места-то чуть-чуть надо.
- Ладно, - снисходительно сказал Вася - в такой радостный час он не хотел помнить зла. - Давай своего шелкопряда, только побыстрее.
- Я мигом!
Зинка куда-то исчезла, но тотчас же вернулась и вручила Васе объёмистый пакет с коконами, похожими на грязноватые комочки ваты. Вася засунул пакет в чемодан и закрыл крышку.
- Будут доставлены в полной сохранности, - заверил Вася. - Побывают ваши экземпляры на слёте и приедут назад.
- Не потеряй! - Зинка тяжело вздохнула, будто навсегда прощалась со своими драгоценными шелкопрядами. - А то, чего доброго, забудешь где-нибудь чемодан.
- Не забуду! Сказал, и точка!
- Да не сомни, а то начнёшь копаться в чемодане, и…
- Ну, завела! - Вася начал терять терпение.
- И на солнце их не держи, а то…
- Отстань, говорят! - крикнул Вася и стал торопливо прощаться.
- Смотри, я тебя предупредила, - сказала Зинка, обиженно поджимая губы. - Если только положишь…
Она продолжала ещё что-то говорить, но что, Вася уже не слышал. Схватив чемоданчик, он торопливо зашагал на пристань.
В Якутск Вася добрался благополучно. На слёте тоже все шло хорошо. Вася сделал обстоятельный доклад о садоводстве в Якутии вообще и в их посёлке в частности. Когда он заявил, что юннаты обязуются без потерь собрать урожай яблок, все дружно захлопали. Даже про Зинкиного шелкопряда ребята слушали с интересом, расспрашивали, как за ним ухаживать, рассматривали коконы, которые лежали под стеклом в зале, где была устроена выставка. Эх, если бы он тогда знал, что может произойти!
Пароход шёл своим путём. В каюте было тихо и сумрачно. Только на потолке сиял, подрагивая и расплываясь, синий кружок света от ночной лампочки. Вася не мог больше спокойно лежать на полке. Он рывком поднялся, стукнулся головой о потолок каюты и сел, свесив ноги. Напротив посапывал командировочный бухгалтер леспромхоза Григорий Семёнович, с которым они вместе ехали от Якутска. На подушке, будто живые, шевелились его длинные усы. В головах у него стоял небольшой чёрный чемоданчик. Внизу из-под койки, сверкая металлическими застёжками, выглядывал кожаный чемодан новейшей конструкции, принадлежавший высокому седоголовому инженеру-строителю, а ещё два чемодана: громоздкий и длинный, в белом парусиновом чехле, и деревянный баульчик - хозяйство весёлой, говорливой бабушки, ехавшей к дочке нянчить внука, который родился чуть ли не у самого Северного полюса. И все эти чемоданы - и большие и маленькие, и старые и новомодные - тихо и мирно стояли в каюте и не мешали спать своим владельцам. В них никто не шуршал, не грыз, не ползал.
Вася с отчаянием посмотрел на свой чемоданчик. Когда окончился слёт, Вася снова уложил в чемодан коллекции и гербарии, которые привозил с собой, и те Зинкины коконы. Они как-то потемнели и сморщились. Вася вспомнил про зловредную Зинку, и ему стало не по себе. Но особенно раздумывать было некогда. В Якутске у Васи жила тётка и целых четыре двоюродных брата: Кеша, Миша, Андрюша и Федюша. И он собирался к ним в гости. Вася быстро сгрёб коконы в картонную коробку, которую ему подарил на память один пионер из звероводческого питомника, вырастивший черно-бурых лисят, засунул коробку на самое дно чемодана и отправился к тётке.
- И не думай, и не думай, - сказала тётка, - мы тебя никуда не отпустим. Поживи, погуляй.
- Не отпустим, - сказали Кеша с Мишей.
- Поживи, - сказал Андрюша.
- Погуляй, - сказал Федюша.
И Вася остался гостить. Это были замечательные дни! Он ходил в кино и в музей, купил себе шёлковую тенниску и садовый ножик. А однажды побывал на представлении приезжего цирка и видел там настоящего слона, который танцевал вальс, весёлых клоунов и фокусника, такого ловкого, что ни Кеша, ни Миша, ни Андрюша, ни Федюша, ни сам Вася не могли уследить, каким образом он доставал прямо из воздуха горящие папиросы, цветные платки и ленты, а один раз даже вытащил живую курицу, которую тут же пустил по арене. А когда всё же настало время уезжать, на пристань Васю провожали все четыре брата, а тётка напекла ему столько пирогов, что их хватило бы на весь путь, если бы Вася даже решил плыть по Лене до самого Ледовитого океана. Вася долго стоял на палубе и махал рукой братьям. Потом он сунул нос в машинное отделение, поднялся на палубу, посмотрел на штурвального, ел печенье, которым его угощала бабушка того мальчика, что ухитрился родиться возле Северного полюса, рассказывал усатому Григорию Семёновичу про слёт юннатов. А потом… Потом, когда уже все легли спать, Вася захотел достать мыло, открыл свой чемодан и отшатнулся: там копошились маленькие тёмные гусеницы шелкопряда. Они вывелись из коконов. Вот почему коконы были такие сморщенные и потемневшие, когда Вася их забирал с выставки. Перед Васей мелькнуло Зинкино лицо: "Не держи на солнце! Я тебя предупреждаю". А ведь он позабыл об этом, и коконы несколько дней лежали под стеклом на выставке в залитом солнцем зале. А потом Вася сложил их в коробку и не заглядывал туда всё это время. Из коконов за эти дни вывелись бабочки, отложили грену, а из грены появились эти гусеницы. В поисках еды они выползли из коробки. Они хотят есть. Они страшные обжоры, эти маленькие тёмные гусеницы. Вася хорошо помнит, как Зинка прошлым летом кричала на всю школу:
"Кто сегодня дежурный? Кормите гусениц! Кормите гусениц!" Их кормили и сама Зинка, и все её подружки, но так и не успевали накормить. Недаром Зинка переманивала к себе Васиных садоводов. "Они всех нас одевают!.. Они замечательные мастера!" - разливалась Зинка соловьем - не о садоводах, конечно, а об этих противных гусеницах. С утра до вечера дежурные таскали ненасытным обжорам берёзовые ветки. А чем теперь будет их кормить Вася? Они шуршат в чемодане, ползают и грызут. Они уже изгрызли листья гербариев, которые Вася показывал на слёте. Может быть, теперь они пожелают съесть что-нибудь ещё, например, Васину новую тенниску или тапочки, которые ему подарила тётя?
Ну и пусть едят! Всё равно Зинка съест самого Васю.
Где-то в глубине парохода дробно застучала машина. Кто-то, грохая, пробежал по палубе мимо решётчатых окон каюты, чей-то хриплый голос крикнул не то "давай", не то "хватай", и другой, тоненький, отозвался, точно передразнил: "Авай-вай!" Снова застучала машина и вдруг умолкла, точно там, внутри, у неё что-то лопнуло… Стало тихо-тихо, в ушах зазвенело. Качнуло так, что Вася чуть не слетел со своей верхней полки. Усатый Григорий Семёнович перестал сопеть, открыл глаза, приподнялся на локте, внимательно посматривая на Васю.
- Боишься, чемоданчик украдут? Да ты не опасайся. У нас тут народ честный.
Украдут! Вот было бы счастье! Только попробуй найди такого дурака, который захочет стащить чемодан с шелкопрядом. И зачем он только связался с этими коконами! А всё Зинка: "Попутное поручение. Положишь в уголок". Вот тебе и уголок! Чуть не плача, Вася рассказал Григорию Семёновичу о своей беде. Всё рассказал - и какая Зинка вредная, и как она однажды наябедничала на него матери, как кричала, что Вася жилит в лапту, когда он совсем и не думал жилить, и как уговаривала его ласковым голосом взять с собой безобидные, похожие на вату коконы. Григорий Семёнович только головой качал:
- Вот разбойница!
- Да выкинь ты, детка, этих противных червяков, - сказала с нижней полки бабушка, которая всё думала о своём внуке и поэтому не спала.
- Как это - выкинь! - Вася чуть было второй раз не стукнулся головой о потолок.
Он не любил зловредную Зинку, но любил справедливость. Что эта бабушка говорит? Хоть у неё и есть замечательный внук возле полюса, но всё же надо иметь понятие. И потом, можно быть повежливей, а не называть его "детка", как какого-нибудь младенца. Он, Вася Азаркин, делегат слёта, известный садовод.
- Это очень хорошие гусеницы, - сказал Вася, - отборные экземпляры. Опытные. Понимаете?
- Да я что, - сказала бабушка, - я ничего.
- Мне их доверили! - продолжал кричать Вася. - Их и на слёте признали лучшими. А теперь они погибнут от голода.
- Да-а, - протянул Григорий Семёнович, поглаживая свои усы, - баланс не сходится, дело серьёзное.
В каюте началось срочное совещание.
- Может, им дать хлеба? Хлеб все едят, - сказала бабушка.
- Шелкопряд не ест, - вздохнул Вася.
- Со своей стороны могу предложить банку шпротов, консервированный компот из слив - отличный компот, между прочим, витаминизированный, - и даже пиво, - сказал инженер Пётр Васильевич. Он тоже проснулся и принял участие в совещании.
- Да какие шпроты! - махнул рукой Вася. - Они едят берёзу, берёзовые листья.
Вася выбежал на палубу. Уже рассвело, но солнце ещё не появилось, и вода внизу казалась серой, а небо с боку парохода - белёсым. Вася стоял, прислонясь к борту, и вглядывался в проплывавшие мимо берега.
- Вот они! Сколько их! - шептал он потихоньку.
- Кто? Где? - спросил появившийся рядом Григорий Семёнович.
- Берёзы! Уже проплыли, - махнул рукой Вася.
Пароход едва полз.
Уже и солнце появилось. Сначала плавало на воде, потом повисло над берегом, освещая жёлтые откосы, тёмные ряды елей и пихт и светлую зелень берёз. Вася с нетерпением дожидался очередной пристани, но каждый раз его надежды рушились: там не оказывалось берёз. Однажды, правда, он увидел неподалёку от причала несколько деревьев, но выяснилось, что из-за опоздания сильно сокращается время стоянки парохода, и Вася побоялся отстать.
Он теперь замечал берёзу, даже если она таилась в густой чаще леса. А когда на горизонте появлялась какая-нибудь берёзовая рощица, Вася окончательно терял покой и, казалось, готов был броситься с парохода и вплавь добираться до неё.
Однажды, когда Вася со слезами на глазах стоял на коленях перед открытым чемоданом, где по рубашкам и трусам ползали голодные стайки шелкопряда, Григорий Семёнович крепко взял его за руку и решительно сказал:
- Идём!
Вася даже не помнил, как они прошли по коридору, куда-то спускались и поднимались по лесенке, как очутились возле двери с золотой табличкой "Капитан". Они постучали, и Вася оказался перед высоким загорелым человеком в белом флотском кителе. От волнения Вася говорил так сбивчиво, что капитан не мог ничего понять и разобрал только одно: мальчик просит остановить пароход, чтобы нарвать берёзовых веток и накормить каких-то гусениц.