– Ванкстиныч, бутылки – это так, финансовая проблема, – попробовал сразу же объяснить Санька. – Мы же хотим автомобиль построить. Настоящий.
– Вы понимаете, что такое автомобиль? В нем одних деталей пятьсот штук.
– Нет, Ванкстиныч, – скромно поправил его Зебрик. – Пятьсот одна. Я считал, – его очки засветились ученым блеском. – Только там много лишних. Глушитель, тормозная система, а в ней сразу сколько деталей!
– Вот как раз тормозной системы вам и не хватает. Вы бы хоть со мной посоветовались. Для того, чтобы построить автомобиль, сколько всего надо. Одного ума приложить…
– У-у-у, Ванкстнныч, ума у нас хватит! – живо махнул рукой Санька.
– Хватит, – поддержал его Зебрик.
– Школько угодно, – добавил Швака.
Директор неожиданно улыбнулся.
– Ума у вас, значит, сколько угодно, а чего же вам не хватает?
– Кузова нам еще не хватает, – быстро заговорил Санька. – Кузовы нигде не продаются. Мы хотим его сделать в нашей столяр"ной мастерской. Только вы скажите Иван Кириллычу. А то он ругается.
– Ему досок жалко, – вставила Козлик.
– Мы же не на уроках, – рассудительно объяснил Швака. – Мы на уроках труда табуретки будем делать, а кушов мы будем пошле уроков.
– Ну, вот что, – сказал Иван Константинович. – С бутылками прекратить. Сейчас меня вызывают в райком, а потом я освобожусь, и мы что-нибудь придумаем. Вместе. Договорились?.
– Договорились!
– Но только прошу без меня ничего не предпринимать. Подождите немного.
Иван Константинович отпустил их, даже не наказав. Но история с бутылками на этом не кончилась. Назавтра она продолжалась и в учительской, и затем в классе.
7. Глобус плавает
А началось это все снова с головной боли Анны Елисеевны. Она вошла в учительскую и пожаловалась:
– Голова раскалывается. Всю ночь не спала. И что теперь за дети пошли? Это какие-то авантюристы, – она удивленно приподняла ватные плечи своего костюмного пиджака. – Больше сил моих нету. Пойду к директору и откажусь от классного руководства.
– А что в самом деле, Анна Елисеевна, отдайте мне пятый "А", – с готовностью, словно подавая руку помощи, сказал молодой преподаватель физики Александр Трофимчук.
– То есть как?
– Обыкновенно. Пойдем к директору, договоримся.
– Нет, вы только послушайте этого молодого человека. Да вы понимаете, что говорите?..
– Я очень прошу вас, Анна Елисеевна, – с добродушной настойчивостью продолжал Трофимчук. – Вот увидите, я с ними справлюсь.
Анна Елисеевна от возмущения онемела. Она беспомощно оглянулась по сторонам, ища поддержки у других преподавателей. Встретившись глазами с Марией Ивановной, учительницей географии, она наконец заговорила, как бы приглашая ее в свидетели:
– Слышали?.. Значит, я не могла с ними справиться, а он сможет.
– Смогу, Анна Елисеевна, вот увидите.
– Я требую, молодой человек, чтобы вы извинились! – истерически крикнула она.
Мария Ивановна нервно разворачивала и сворачивала географические карты, внимательно прислушивалась к разговору Трофимчука и старой учительницы. И хотя Анна Елисеевна обращалась к ней, она не могла ей сочувствовать. С пятым "А" у Марии Ивановны давно установились особые отношения. И не потому, что ребята жаловались ей на своего классного руководителя, а потому, что на десятом году педагогической практики она вдруг какой-то первой любовью полюбила фантазеров из этого класса. И когда они ей предложили как-нибудь назвать стол на время своих уроков, она вспомнила Пятигорск, где прошло ее детство, вспомнила, какой с горы Бештау открывался вид – много маленьких домов внизу, похожих на парты, – и назвала свой стол "Бештау".
В общем, получилось как-то так, что Мария Ивановна не только преподавала в пятом "А" географию, но и была внештатным классным руководителем и перед началом уроков всегда планировала минут пять на разговоры о том о сем.
Мария Ивановна боялась себе признаться, но она чувствовала, что после разговора с мальчишками и девчонками из пятого "А" она сама становилась смелее в своих скромных мечтах. Это был единственный случай в ее педагогической практике, когда она вот так ощутимо чувствовала, что не только она воспитывает этих сорванцов, но и они ее воспитывают.
Неудачу с бутылками она переживала совсем иначе, чем Анна Елисеевна. Трофимчук, собственно, опередил ее. Она давно хотела попросить директора назначить ее классным руководителем в пятый "А". Да все не знала, как к этому подступиться.
– Анна Елисеевна, – робея начала она. – Если вы не хотите передать класс Трофимчуку, то передайте его мне.
– Что?
– Мне.
Анна Елисеевна изумилась.
– Да тут, я вижу, против меня целый заговор.
– Это же лучший класс в школе, а вы все время жалуетесь, жалуетесь.
Анна Елисеевна вдруг успокоилась и заговорила ровным голосом, гордо держа голову:
– В этом классе есть один лучший в школе ученик. Владик Синицын. Это, милочка, не одно и то же.
Но теперь разволновалась Мария Ивановна.
– Маленький всезнайка – вот что такое ваш Владик Синицын, – сказала она. – Мне больше нравятся ребята, как Соня Козловская, Зебриков, Санька Горский.
– За что же это они вам, интересно, нравятся?
– За то, что они настоящую машину строят.
– Вы что? – прищурилась Анна Елисеевна. – Считаете, что они и в самом деле могут построить машину?
– А вы, Анна Елисеевна, как считаете?
– Это утопия.
– Не утопия, а дерзость. Бить стекла нельзя, обманывать нельзя, а остальное все можно. И машину построить можно. Если мы не научим их в школе дерзать, то потом не будет написано ни одной хорошей книги, не будет сделано ни одного открытия. Ученики должны знать, что и летать на другие планеты можно, и открывать новые звезды – можно, а не то что там какую-то машину построить, в которой всего-то пятьсот деталей!
– Ну, милочка, вы уже начинаете звезды с неба хватать.
Она даже хихикнула, призывая и остальных учителей посмеяться над горячностью и утопическими, вредными высказываниями Марии Ивановны.
– С неба? – сказала Мария Ивановна. – А вы разве не читали о мальчике, который делал доклад в Москве на заседании Академии наук? Этот мальчик открыл новую звезду. А если б его в школе приучили к мысли, как вашего Владика Синицына, что дерзать не надо, а надо только на пятерки учиться, он бы никогда не сделал этого открытия.
– Не читала, не читала, – отмахнулась Анна Елисеевна. – Вы преподаете географию, звезды – это по вашей части.
– Нет, гм, звезды – это по моей части, – старый учитель астрономии погладил себя по лысине, словно хотел убедиться в том, что она на месте. – Звезды – это по моей части. Мальчишка этот, действительно, феномен. А ты, Анна Елисеевна, не права…
Анна Елисеевна схватилась за виски.
– Чего вы от меня хотите?
Спор, начатый Трофимчуком, задел и других преподавателей. И хотя Анну Елисеевну отпаивали валерьянкой, он не прекращался, а продолжался вполголоса в разных углах учительской.
Прозвенел звонок. Учителя, возбужденные, потянулись в классы.
Мария Ивановна, пока шла по коридору, немного успокоилась, но не настолько, чтобы ребята не заметили, что она взволнована.
Во время переклички она правой рукой отмечала в журнале, кого нет, а левой тянулась к толстым, некрасивым очкам. Умные девчонки и мальчишки понимали, что правая рука спокойно пишет, а левая – нервничает.
Мария Ивановна закрыла журнал, постучала кончиком указки по столу, чтоб на "Карамбаче" перестали шептаться, и спросила, грустно улыбнувшись:
– Не удалось вам, значит, решить транспортную проблему при помощи обыкновенных бутылок?
– Они потерпели фиаско, – засмеялся Круглый.
– Что? – не расслышала учительница.
– Фиаско… бутылка по-итальянски. Они потерпели бутылку. Я им говорил…
"И все-то он знает, и что бутылка в переводе на итальянский фиаско – тоже знает, – неприязненно подумала Мария Ивановна. – И знал, что им попадет, а ему нет".
Она пробежала глазами по фамилиям: кого же вызвать отвечать урок? Горский наверняка был занят бутылками и не готовился. Зебриков тоже. Синицын?.. Вот Синицын ничем не был занят; все он знает, и урок должен тоже знать.
– Синицын!..
– Я.
– Иди отвечать.
Круглый этого не ожидал.
– Я же прошлый раз отвечал, – недовольно сказал он.
– Прежде всего встань.
Владик поспешно встал.
– Мария Ивановна…
– Ты учил урок?
– Учил.
– Ну, тогда в чем же дело? Иди отвечать. Расскажи нам, что ты знаешь о восточносибирских реках?
Круглый вышел к доске, взял указку и растерянно поплыл от устья к истоку.
– Разве так текут реки?
– Нет… Енисей вытекает отсюда и впадает в Карское море.
Мария Ивановна остановила его:
– Расскажи подробно об этой реке. Что ты о ней знаешь?
– Но мы подробно не учили. Я вам рассказываю вообще, – промямлил Круглый.
– А ты мне расскажи в частности.
– Мы этого не учили.
– Чего не учили?
– Ну, этого, в частности.
Круглый чувствовал, что учительница спрашивает его как-то неприязненно, и от этого еще больше сбивался. Он умоляюще смотрел на класс. Он ждал, что сейчас ребята дружно заорут, что да, мы этого не учили. Но ребята почему-то молчали. Наоборот, на него смотрели со всех сторон с любопытством, как будто видели в первый раз. Круглый растерялся совсем:
– Но это, кажется, написано там мелким шрифтом?
Мария Ивановна пожала плечами:
– Не знаю.
– А я не читал.
– Не читал?.. Хорошо. Тогда покажи Среднерусскую возвышенность.
Круглый бойко показал. Мария Ивановна задала ему еще несколько дополнительных вопросов, он на них без запинки ответил, и она его отпустила:
– Садись, четыре.
Класс, уже было потерявший интерес к Круглому, насторожился. Впервые Синицын получил не пять, а четыре. Бывало и раньше, что он отвечал не очень хорошо, но ему, как лучшему ученику, ставили "отлично". Он к этому привык.
– Почему четыре?
– Но ты же не читал, что в учебнике написано мелким шрифтом.
– Я в следующий раз прочту.
– Ну, вот и хорошо, в следующий раз прочтешь, а сейчас садись, четыре.
Когда Мария Ивановна поставила четыре, класс удивленно охнул. Круглого "четверка" ударила по самолюбию.
– Мария Ивановна, не ставьте пока ничего. Я вам в следующий раз расскажу и что мелким, и что так.
– Садись, Синицын, четыре.
– Но мы этого не учили, – с отчаянием произнес Владик.
Санька подпрыгнул на своей парте:
– Учили!
Швака приподнялся, чтобы посмотреть, как Мария Ивановна поставит "историческую" отметку. Вот занесла руку… Поставила.
– Учили! – крикнул он.
Класс подхватил.
Ребята забыли, что находятся не на стадионе, и начали громко скандировать: "У-чи-ли! У-чи-ли!".
Это была и месть Круглому за то, что он их тогда предал, передав найденный танк пятому "Б", и за то, что он отказался собирать бутылки, и вообще это было большой школьной справедливостью.
Мария Ивановна дала стихнуть возбуждению и спросила:
– А вообще, Синицын, какой предмет ты больше всего любишь?
Круглый весь ушел в себя. Он еще не успел осмыслить произошедшей с ним катастрофы. Он не понял, не расслышал, о чем его спросили.
– Мы этого не учили.
В классе мстительно засмеялись:
– У-чи-ли! У-чи-ли! У-чи-ли!
"А, действительно, какой предмет он больше всего любит? – подумала учительница. – Соня Козловская, например, очень любит географию, а по математике получает четверки и иногда тройки. Зебриков – тот вообще любит то, чего не проходят в пятом классе. А что любит он, Владик Синицын? И что это вообще за термин "круглый отличник"?.. Он, этот Владик Синицын, как-то успевает любить все предметы и наверняка поэтому не любит ни одного. А скорей всего он любит арифметику в лице бесконечных пятерок, заполняющих его дневники и табели".
На перемене Швака догнал Марию Ивановну недалеко от учительской:
– Мария Ивановна, чешное шлово, я никогда больше не приду на географию, не выучив урока. Я, шнаете, как вошмушь! Мне Шонька помошет. Я ее попрошу, и она помошет.
И тут Мария Ивановна поступила совершенно непедагогично. Она потрепала Шваку за волосы, потрогала свои толстые некрасивые очки.
– Знаешь что? – оглянулась на учительскую, улыбнулась. – Только ты никому не говори… Я тебе разрешаю иногда не выучить урока. Ну, например, когда ты увлечешься своими камнями, как в прошлый раз. Ты ведь тоже очень занятый человек. Иногда и ты можешь не успеть все выучить. Главное не в этом. Главное, чтоб ты назубок знал что?.. Что такое настоящая дружба…
Швака заговорщицки посмотрел по сторонам и шепотом спросил:
– Это вы про Круглого и про Анну Елисеевну?
– Почему ты так подумал?
– Мы шлышали, как вы ш ней шпорили.
Швака обладал удивительной способностью подслушивать самые неожиданные разговоры. И не только подслушивать, но и запоминать, хотя он этого и не хотел. Он сам удивлялся этой способности. И, наверное, если бы уроки не объясняли, а говорили по секрету, а он бы их не слушал, а подслушивал, то в два счета стал бы отличником. Но, к сожалению, уроки – это не так интересно, как разговор одной учительницы с другой.
– Но кто же это мог слышать?
– Чешное шлово, я не подшлушивал. Прошто у меня такой шлух. Я шел мимо…
– И ты все, все слышал? – ужаснулась Мария Ивановна.
– Не, не вше…
– А впрочем, все, что я там говорила, правильно.
Швака виновато опустил глаза.
– Мария Ивановна, а зря вы ему не поштавили двойку.
– Кому?
– Круглому.
– А ты думаешь, ему надо было поставить двойку?
– Конешно.
– За что же?.. Он хорошо отвечал.
– А за друшбу.
– Но я преподаю географию.
– Нет… И друшбу тоше.
8. Санька-миллионер
Несколько дней на "Карамбаче" ничего не предпринимали. Директор тоже молчал. На всех переменах друзья торчали около директорского кабинета и всякий раз с энтузиазмом кричали:
– Доброе утро, Ванкстиныч!
Иван Константинович отлично понимал, откуда вдруг взялись столь необыкновенная вежливость и предупредительность. Но что он мог сделать? Автотрест сразу согласился подарить школе списанную полуторку, но почему-то тянул с передачей. И директор молчал, не желая раньше времени ни огорчать, ни обнадеживать пятиклассников. А если по-честному, то он хотел им сделать сюрприз. Поэтому, здороваясь с мальчишками, он делал вид, что не замечает их красноречивых взглядов.
Директор злоупотреблял терпением друзей. На "Карамбаче" было затишье перед бурей. "На директора надейся, а сам не плошай", – придумали они пословицу и принялись лихорадочно искать новые пути к решению финансовой проблемы.
– Зря только ньютоново яблоко съели, – пожалел Зебрик.
– Думали, не понадобится, – вздохнул Санька.
Это открытие произошло так же неожиданно, как и тогда с бутылками. Но на этот раз помогла открытию не книжка, а сама Леночка Весник. Последнее время она как-то странно поглядывала на Саньку. Он уже стал подумывать, не догадалась ли она, что ее "Граф Монте-Кристо" вымазан постным маслом. Но Леночка об этом не догадывалась. Она смотрела так на Саньку совсем по другому поводу. Вырвав тогда у Владика Синицына галстук, она теперь не знала, как его отдать Саньке. С Владиком она тоже перестала дружить и ходила из школы домой одна. Красная косынка с маленьким чернильным пятнышком лежала в ее портфеле и мешала жить. Однажды Капелька не выдержала, догнала Саньку и сердито спросила:
– Сколько я буду таскать его? Пионер называется.
– Кого? – удивился Санька.
– Твой галстук, вот кого.
Капелька открыла портфель и протянула его Горскому, чтобы он сам взял. Санька заглянул в портфель, увидел пламя красной косынки с чернильным пятнышком и опять удивился:
– Мой… Откуда он у тебя?
– Откуда, откуда. От Владика Синицына.
– От Круглого?..
– От Владика Синицына, – повторила Леночка и еще ближе пододвинула к нему портфель. – Бери!
– А как же спор? – спросил Санька.
– А как же пионерская линейка? – передразнила Капелька. – Забыл, что скоро праздник "За честь школы"?
И тут Санька почувствовал опять жжение в животе. Он всегда чувствовал это жжение, когда собирался совершить какой-нибудь безрассудный поступок в честь Леночки Весник.
– Не возьму! – гордо сказал Санька и спрятал руки в карманы штанов.
– Нет, возьми!
– Нет, не возьму.
Он поглубже засунул руки в карманы штанов, по самые локти, показывая этим, насколько решительно он отказывается взять галстук.
– Нет, возьми! – настаивала Леночка.
– Машина будет – тогда возьму. А так не возьму.
– А я тогда его выброшу, – пригрозила Капелька.
Но Санька знал, что пионерский галстук она ни за что не посмеет выбросить. Поэтому он и не подумал вынуть руки из карманов.
– Ну и выбрасывай!
– Ну и выброшу.
Леночка подошла к фонтану и с нарочитой решительностью занесла руку с Санькиным галстуком над водой.
– Сейчас брошу…
В это время Санька увидел на противоположной стороне фонтана парня и девушку, которые засмеялись и бросили в воду по монетке. Санька вспомнил, что он и раньше видел, как люди бросают в фонтаны деньги. Горский хотел стукнуть себя ладонью по лбу, но руки у него были слишком глубоко спрятаны в карманах. Тогда он подпрыгнул, крикнул Капельке: "Нашел!" – и побежал разыскивать Зебрика.
Леночка Весник вздохнула, свернула аккуратно Санькин галстук и спрятала его в портфель.
Увидев Зебрика, Санька еще издалека крикнул:
– Финансовая проблема решена!
– Ур-pa! – крикнул Зебрик.
Он всегда сначала кричал "ура", а потом уже начинал интересоваться подробностями, потому что был абсолютно уверен в гениальности своего друга.
Но Санька не мог ждать, когда ему начнут задавать вопросы. Его просто распирало:
– Сколько у нас в городе фонтанов? – задыхаясь после быстрого бега, загадочно спросил он.
– Три, четыре, пять…
– Видел, как в фонтаны деньги бросают? Видел?..
– Видел, – сказал Зебрик.
– А видел, как их оттуда вынимают? Видел?
– Нет.
– Ха-ха! И я не видел, потому что их никто не вынимает. Там лежит на дне знаешь сколько денег? По ведру в каждом фонтане. Понял?.. А мы их раз – и достанем. Пять фонтанов, пять ведер денег. А сколько это будет пять ведер, интересно?
– Миллион, – не задумываясь, ответил Зебрик.
– Ого! – сказал Санька.
Тут же был разработан детальный план изъятия миллиона из фонтанов и транспортировки его в надежное место. Вечером Санька утащил из сеней ведро и отнес в сарай, где уже лежали саперная лопатка и железное сито. Утром, без десяти четыре, на цыпочках вошел в кухню. С минуту стоял в раздумье, прикидывая, какую дверцу открыть, чтобы сразу попасть на съестное. Открыл духовку. Там лежали бабушкины ножницы и спал кот. Он потянулся, глянул на Саньку одним глазом и по-солдатски перевернулся на другой бок.
В шкафу нашлась черствая булка и огурец.