Я сидел и смотрел на свой альт, и мне совершенно не хотелось делать уроки. Я вспомнил Ботанический сад, белые цветы, высокого старика… И тут я услышал из родительской комнаты голос папы:
- Мне предлагают поехать в Туркмению в археологическую экспедицию. Художником. Сначала я отказался, а теперь решил ехать.
- Можешь ехать куда угодно, - сказала мама. - Только не забудь каждый месяц высылать деньги, чтобы за тобой не гонялась милиция.
Родители замолчали, и в квартире стало тихо. И так мне вдруг захотелось взять трубу и заиграть "Амурские волны"! Но я не умел. Не умел я играть "Амурские волны". Я даже "Жили у бабуси…" и то не умел играть. Тогда я взял в руки альт, вставил мундштук и громко, изо всех сил сыграл нижнее "до".
Глава 9. Соленая контрольная
- Ну как ты репетировал вчера? Ты смотри, Леха, не ленись, - говорил мне Клочик, когда мы утром поднимались в класс. - Для музыканта самое главное - репетиции. А я вчера пленку проявлял целый вечер. Ну, ту, что у меня на кухне снимали. Кадры получились - закачаешься! Уже по негативам видно. Вот Графиня-то обрадуется. И Ленка тоже.
- Это все хорошо, - сказал я. - Но вот ответь мне, мой друг, ты хорошо подготовился к контрольной?
- К какой еще контрольной?
- По математике.
- Ух ты, а я и забыл! Совсем из головы вылетело. Леха, мы погибли.
Клочик судорожно полез в портфель и вытащил оттуда учебник математики.
- Бессмысленно, - сказал я. - Неужели ты серьезно собираешься за десять минут выучить то, что тебе вдалбливали в голову в течение трех месяцев? Не дури. Надо пошевелить мозгами и придумать что-то другое.
- Эх, жаль эпидемия гриппозная кончилась. Во время было! Только скажешь врачу, что, мол, голова побаливает - тебя сразу домой. Вез всяких там подозрений и градусников.
Мы замолчали. Но я чувствовал, что в голове у Клочика шевелится какая-то мысль. И не ошибся. Клочик почесал макушку и задумчиво сказал:
- Знаю я вообще-то один способ. Ну, чтоб вроде как заболеть, с температурой.
- Да ты не тяни, - сказал я. - Знаешь - так говори. Время уходит.
- А ты не побоишься? Способ, понимаешь, такой, что, может, и потерпеть придется.
- Да я что угодно вытерплю - только бы не контрольная!
- Тогда слушай. Надо натереть подмышки солью. Тогда там, под мышкой, все, понимаешь, гореть начинает. Ну, прямо кочегарка! А остальное - дело техники. Идешь к врачу, ставишь градусничек, вынимаешь - тридцать восемь и восемь. И все дела.
- А не врешь?
- Вот еще! - обиделся Клочик. - Думаешь, мне охота на контрольную?
- Так бежим! - сказал я.
- Куда?
- В столовку, за солью.
Через три минуты все солонки в нашей столовой были пустые. Потом мы рванули в уборную.
- Натираем левые подмышки, - сказал Клочик. - Градусник всегда под левую ставят.
- Нет уж, - сказал я. - Давай обе, на всякий случай.
Мы расстегнули рубашки и принялись натираться.
- Эх, соль хороша! "Экстра", наверное, - приговаривал Клочик. - Ну, гореть будет! Как в доменной печи. Градусник расплавится, помяни мое слово!
- Очень много-то не надо, - сказал я. - А то еще в больницу на "скорой" увезут.
- Ничего, ничего! Лучше пересолить, чем недосолить. Слыхал такую поговорку?
Натеревшись, мы побежали в медкабинет.
- Здрасьте, Ирина Викторовна, - вежливо сказал Клочик, когда мы вошли. - Что-то мы с Лехой того, заболели. Ломает, прямо сил нет.
- Так сразу вдвоем и заболели? - недоверчиво спросила врачиха.
- Ага, - сказал Клочик, - сразу вдвоем. У меня вчера, понимаете, день рождения был, ну вот мы и отметили. Мороженого грамм по триста срубали, пепси-колы из холодильничка. Пепси-колу, ее обязательно охлажденной пьют. Там даже на бутылке написано: пейте охлажденной.
- Короче, Клочиков, - перебила врачиха.
- Вот я и говорю, - продолжал Клочик нести околесицу, - выпили пепси, потом прогулка на свежем воздухе. А сейчас к вечеру бывает так подморозит - ой-ой-ой!
- Мы бы, конечно, потерпели, - вступил я. - Но коллектив не хочется заражать, эпидемии разводить.
Врачиха вынула из стакана деревянную палочку и, направив на нас лампу, осмотрела наши горла.
- Все совершенно чисто, - сказала она. - Но у тебя, Нечаев, выпала пломба. А у тебя, Клочиков, два очень плохих зуба. Сейчас я выпишу вам направления, и после уроков обязательно пойдете в стоматологическую поликлинику.
Да, такое начало не предвещало ничего хорошего. Уж лучше десять контрольных, чем один зубной врач.
- Ирина Викторовна, - не растерялся все-таки Клочик, продолжая гнуть свою линию, - вы пока пишете, нам бы температурку померить. Худо совсем.
Врачиха поставила нам градусники и, бросая на нас бдительные взгляды, застрочила направления. А я сидел и уже совершенно ясно понимал, что дурацкая затея с натиранием провалилась. Потому что никакой доменной печи у себя под мышкой я не чувствовал. Моя догадка оправдалась полностью. Через пять минут со словами "Марш на урок, симулянты!" врачиха вытолкнула нас за дверь. Тут же и звонок на урок прозвенел.
- Трепло! - сердито бросил я Клочику и направился в класс.
Трубадур уныло поплелся за мной, на контрольную.
Когда я прочитал условие задачки, то мне показалось, что нечто похожее я уже встречал. "Так, так, так, - сказал я сам себе. - Главное - без паники. Может еще и выплывем".
И только я по-настоящему задумался над первым действием, как ощутил под мышками легкий зуд и еле заметное жжение. Поначалу я не обратил на это внимания и продолжал думать над задачкой. Но уже через несколько минут у меня под мышками начался настоящий пожар. Доменная печь, о которой твердил Клочик, разгоралась вовсю. Ни о какой задачке я больше не думал. Я крутился, извивался, хлопал, как крыльями, локтями, тряс рубашку и дул себе за воротник. С Клочиком происходило то же самое!
- Нечаев, Клочиков, вы чего дергаетесь как ненормальные? - строго спросила Елена Александровна, заметив наши странные ужимки.
Еще через несколько минут я не выдержал, встал и сказал:
- Елена Александровна, можно выйти?
- И мне! - вскочил Клочик.
- Да вы что?! У нас, кажется, контрольная идет.
- Очень надо! - сказал Клочик и, схватив себя за курточку, начал ее трясти, будто ему душно было.
В классе раздался смех.
- Что ж, идите, - сказала учительница. - Но имейте в виду: до конца урока осталось десять минут.
Мы пулей вылетели из класса и бросились в уборную. Там, сорвав с себя одежду, мы как одержимые принялись отмывать проклятую соль.
- Эх, досада! - говорил Клочик, поливая себя водой. - Такая температура - хоть чугун выплавляй! И все насмарку!
Когда мы вернулись в класс и сели за парту, я уже точно знал, как решить задачу. Наверное, первый раз в жизни мне ужасно хотелось, чтобы урок потянулся подольше. Но тут прозвенел звонок.
Глава 10. Графиня во всем призналась
- Графиня во всем призналась, - торжественно изрек Клочик и замолчал, разжигая наше любопытство.
Мы стояли на набережной около памятника Крузенштерна.
Вечер был тихий и уже по-летнему теплый. Солнце навалилось на крышу Горного института, и в Неве дрожали фиолетовые блики.
- Да говори же ты, - нетерпеливо сказала Ленка, и мы невольно придвинулись к Клочику. Даже бронзовый Иван Федорович с любопытством наклонил голову, желая, наверное, узнать, в чем призналась Графиня.
- Жуткое дело, - сказал Клочик. - Только я ей намекнул, что мы видели одну очень-очень загадочную фотографию, как она сразу меня за стол усадила, достала банку с клубничным компотом - ух, вкусно! - и все-все рассказала. В общем, твой дедушка и Графиня были знакомы.
- Как здорово! - Ленка захлопала в ладоши. - Значит, у них любовь была?
- По всем данным этот факт можно констатировать, - важно ответил Клочик.
- А почему дедушка скрывает, что знал Графиню? - спросил я.
- Да ничего он не скрывает, - сказал Клочик. - Все очень просто: у Графини раньше другая фамилия была, Крылова. А Веревкина она по мужу, которого на войне убили.
- Но ведь мы Ленкиному дедушке ее имя и отчество говорили? А он все равно не вспомнил?
- Ну, а если я у Лены спрошу, кто такой Алексей Александрович, она скажет? А ведь это, между прочим, ты. Вот и дедушка тогда Графиню звал просто Клава. Она ж не намного старше Лены была.
И тут я вдруг понял, какая огромная пропасть времени отделяет нас от тех событий! Просто Клава. Я знал, что Графине очень много лет, видел в ее альбоме фотографию, где она стоит в коротком платьице, держа в руках смешной матерчатый зонтик с кружевами, но как-то совсем не связывал эту фотографию с Клавдией Александровной Веревкиной, Клочиковой старушкой соседкой. Мне казалось, что она всегда была такой вот маленькой, худенькой и седой, так похожей на графиню из "Пиковой дамы". А ее детство представлялось чем-то сказочным, не бывшим в действительности. Об этом детстве можно было вспомнить и поговорить, посмотреть фотографии, как можно вспомнить о давно прочитанной книге с картинками. А сейчас я вдруг ясно осознал, что Графиня когда-то была такая же, как Ленка, прыгала через скакалку, играла в куклы и плакала, когда ребята вроде нас с Клочиком дергали ее за косу.
- Витя, но почему же они расстались? - спросила Ленка и тут же сама себе ответила: - А, понимаю. Наверное, дедушку срочно взяли на войну, потом ранение, госпиталь. Они ищут друг друга, пишут письма, страдают, но все напрасно.
- Вот те на! - Клочик удивленно захлопал глазами. - Откуда ты знаешь?!
- Ничего я не знаю, - сказала Ленка. - Я так думаю. А что, угадала?
- В общем, да. Последний раз они виделись на выпускном бале в гимназии у Графини. Столько лет прошло, а она мне все рассказывала, будто это вчера было! И какие ей твой дедушка цветы подарил, и как они танцевали. Она говорит, у них военный оркестр был приглашен, и в тот вечер все "Амурские волны" играли. Тогда этот вальс жутко модным был. А на следующий день они в Ботанический сад собирались.
- В Ботанический?! - вырвалось у меня.
- Ну да. Только в сад они не пошли. На другой день дедушку забрали в армию и сразу на фронт отправили. Но перед этим… - тут Клочик вдруг замолчал, с важным видом посмотрел по сторонам и даже зачем-то подмигнул адмиралу.
- Ну, что, что перед этим? - нетерпеливо закричала Ленка и потрясла Клочика за плечо.
- Перед этим дедушка написал Графине письмо. Вот оно. Мне его Клавдия Александровна сама дала и разрешила вам прочитать. - С этими словами Клочик достал из кармана сложенный пополам, пожелтевший лист плотной бумаги, исписанный крупным, размашистым подчерком. - Слушайте.
И Клочик стал читать:
"Милая Клава! Когда ты будешь читать это письмо, я буду уже далеко. Меня призвали на фронт. Вчера в гимназии на вашем выпускном вечере я не нашел в себе силы сказать тебе об этом. Ты была такая веселая, лицо твое светилось таким счастьем, что я не посмел омрачить его. Но что бы со мной ни случилось, знай, я всегда буду помнить и любить тебя. И если богу будет угодно, мы снова встретимся с тобой и, как в тот первый раз, будем гулять в Румянцевском саду, а военный оркестр сыграет для нас чудесный вальс "Амурские волны". Прощай. Нежно тебя целую. Навеки твой Митя".
Клочик кончил читать, а мы все стояли и молчали. Потом Ленка спросила:
- Витя, но когда же это все было? В каком году?
- Посмотри. Вот тут дата стоит. Двадцать третьего мая тысяча девятьсот семнадцатого года. Такие дела. Ну, а потом революция началась, гражданская война. Графиня закончила курсы медсестер, и ее отправили на Урал. Так они и растерялись.
- И никогда больше не встречались?! - изумленно спросила Ленка.
- Никогда, - трагическим голосом сказал Клочик.
- Какой ужас! - сказала Ленка, и глаза у нее сделались круглыми. - А как они, наверное, любили друг друга!
- Но почему же дедушка не нашел Графиню? - спросил я.
- Я совершенно уверена, что он искал, - сказала Ленка. - Он писал длинные письма во все концы страны, ходил на вокзалы встречать поезда, не спал ночами. Может, у него с тех пор бессонница и осталась. А бедная Клавдия Александровна в это время страдала там у себя на Урале. Вот это, я понимаю, трагедия! В общем так, мальчики, я считаю, мы должны устроить им свидание.
- Обязательно устроим, - сказал Клочик. - Только надо все сделать так, чтобы они ни о чем не знали. Это будет грандиозный сюрприз: встреча через века.
- У меня есть план, - сказал я. - Надо устроить им свидание в Румянцевском садике. Ведь судя по письму, они именно там и познакомились. Ты, Клочик, назначаешь Клавдии Александровне встречу в этом садике. Ну, скажешь, что тебе жутко хочется узнать про князя Румянцева. Или про египетскую мумию - что хочешь придумай. А Ленка тоже под каким-нибудь предлогом подговорит прийти туда своего деда. Только запомните: третья скамейка от входа с правой стороны.
- А почему именно третья и справа? - спросил Клочик.
- В том-то и весь фокус. Рядом с этой скамейкой стоит деревянная будка. Там дворники держат грабли, метелки, скребки. Мы туда заберемся и через щель все увидим. А если мы вместе с ними будем, то никакого сюрприза не получится.
- Но ведь подсматривать нехорошо, - сказала Ленка.
- Нехорошо - согласился я. - Но мы же только чуть-чуть. Посмотрим, как они друг друга узнают, и уйдем потихоньку. Пусть себе вспоминают.
- Я согласна, - сказала Ленка.
- И я согласен, - сказал Клочик. - Это будет свидание века! А сейчас предлагаю сходить в мороженицу. У меня есть рубль. Лен, хочешь мороженого?
Ленка закатила глаза и вздохнула:
- Вообще-то я бы лучше выпила шампанского. Но раз у тебя только рубль… Ладно, давай мороженое.
Глава 11. Трубадур безумствует
Когда мы уже доедали вторую порцию, Ленка сказала:
- И все-таки, что ни говорите, мальчики, любовь должна быть безумной. Вот я читала в одной книжке про художника, который увидел во сне девушку и безумно в нее влюбился. Утром он встал и написал ее портрет. А потом все бросил и поехал по всему миру разыскивать эту девушку.
- Значит, он все-таки знал ее до этого? - спросил я.
- Не знал. Я же сказала: он видел ее только во сне.
- Так кого же он искать поехал?
- Девушку.
- Бред. А если бы ему марсианка приснилась или русалка какая-нибудь, он бы тоже поехал?
- Поехал бы.
- Делать ему больше нечего было.
Но Ленка махнула на меня рукой и продолжала:
- И так он ездил много-много лет, истратил все деньги и стал совершенно нищим. Тогда один вельможа предложил ему продать портрет девушки за сто тысяч. Но художник отказался и умер от тоски и голода. И тут сразу в гостиницу, где жил художник, приехала девушка, которую он искал. Оказалось, что она тоже много лет искала его. Представляете! Когда она обо всем узнала, то приняла яд и умерла. Их похоронили вместе на высоком холме.
- Чушь, - сказал я. - Сама небось придумала.
- Ничего ты, Нечаев, не понимаешь, - сказала Ленка и, посмотрев на Клочика, слушавшего ее с открытым ртом, добавила: - Витя, а ты способен на безумный поступок?
- Я способен, - хрипло сказал Клочик.
- А мог бы ты вот прямо сейчас встать и громко при всех прочитать какое-нибудь стихотворение? Про любовь?
Безумный Клочик недолго думая поднялся и уже было раскрыл рот. Потом, наверное, решив, что так его будет плохо слышно, вскочил на стул.
- Стихотворение! - диким голосом выкрикнул он.
Люди в кафе с любопытством повернули головы в нашу сторону. А Клочик вдруг замолчал, мучительно что-то соображая. Потом нелепо взмахнул рукой и крикнул:
- Утопленник!
Послышался смех, со звоном упала чья-то ложка, я потащил Клочика за штанину, но он взбрыкнулся, и со стола полетела розетка с недоеденным мороженым.
- Прибежали в избу дети! - уже падая, закричал мой трубадур. Какой-то мужчина подхватил его на руки, нас окружили, послышались голоса: "Чей это мальчик? Он болен. Надо сообщить родителям!"
- Товарищи! - закричал я, протискиваясь к трубадуру. - Это мой мальчик! Сейчас я отведу его домой, не волнуйтесь, у него свинка.
Я схватил Клочика за рукав и потащил к выходу. Ленка побежала за нами.
Когда мы были уже совсем далеко от мороженицы, она сказала:
- А ты молодец, Витя. Не испугался. Только ведь я просила тебя про любовь, а не про утопленника.
- Не сообразил, - ответил Клочик. - Мне надо было сначала подумать, а потом на стул лезть.
- Вот это верно, - сказал я. - Скажи спасибо, что тебя не успели отправить в сумасшедший дом.
Мы вышли к Большому проспекту. Был час пик. Переполненные автобусы с трудом отъезжали от остановок, окутывая прохожих фиолетовыми облаками. По тротуарам неслось такое количество людей, что казалось, весь город вдруг высыпал из гигантского кинотеатра и заспешил по домам. На перекрестке раздавались отрывистые свистки милиционера, а из огромного динамика агитационного автобуса через каждые тридцать секунд гремел сердитый металлический голос: "Закончили переход Большого проспекта! Гражданин с контрабасом, немедленно сойдите с проезжей части!".
- Ой! - вдруг вскрикнула Ленка. - Я забыла в мороженице варежки!
Ну, конечно, этого было достаточно для Клочика. С криком "Я мигом!" он, как гончая, кинулся через дорогу. Но успел добежать только до середины. Милиционер схватил его за руку и принялся что-то сердито ему выговаривать. Потом к ним подошел мужчина с повязкой общественного инспектора ГАИ и, взяв трубадура под руку, повел к агитационному автобусу.
- Влип трубадур, - сказал я. - Сейчас ему будут читать лекцию о правилах дорожного движения. И в школу могут бумагу прислать. А ведь это ты, Ленка, все время его с панталыку сбиваешь.
- Тебя, конечно, не собьешь, - сказала Ленка. - Ну, что же ты стоишь. Его же надо выручать.
Дождавшись зеленого, мы перешли улицу и направились к автобусу, на крыше которого был прикреплен плакат, призывающий к соблюдению правил дорожного движения.
И вот тут случилось невероятное! Над мигающим разноцветными огнями проспектом, над головами спешащих людей вдруг зазвучал взволнованный, прерывающийся голос Клочика, многократно усиленный могучим, похожим на колокол, динамиком: "Мне вас не жаль, года весны моей, протекшие в мечтах любви напрасной", - звенел голос трубадура. И мне вдруг показалось, что все вокруг на какое-то мгновение остановилось: изумленно застыли люди на тротуарах, остановились машины и автобусы, замер длинный, переполненный трамвай, так и не успев проехать перекресток. "Мне вас не жаль, о таинства ночей…" - неслось из динамика, и улица, позабыв, что ей все время надо двигаться, молча и неподвижно слушала.
Потом голос оборвался, и все вокруг снова задвигалось, зашумело, словно кто-то заново включил остановленную кинопленку.
Из агитационного автобуса два парня с красными повязками вытащили сияющего Клочика.
- Во, псих, - сказал один из парней. - Что с ним теперь делать? Сдадим в детскую комнату?
- Да не стоит, - сказал другой. - Заучился, видно, студент. У них теперь в школе такая программа, что и свихнуться недолго. Пусть домой идет.
Дружинники отпустили Клочика, и смущенный, но жутко довольный трубадур подошел к нам. Ленка смотрела на него блестящими глазами.