- Мы покормим тебя. Ты ведь любишь, чтобы тебя кормили, паршивый потаскунчик? - Он схватил что-то с подноса. Свернувшись в комочек, Джимми пытался уклониться, но тип, прижав его руки, размазывал по лицу мальчика что-то липкое и жирное (джем вперемешку со стылым жиром, возможно, тараканов).
Когда мучитель его утихомирился, Джимми открыл глаза. Тип пристально смотрел на стену, смотрел не отводя взгляд от какой-то точки. Он бормотал:
- Надо убрать его отсюда, правда, тетушка? Марианна с Бекки будут через несколько дней, и я должен убрать его отсюда, чтобы не узнали... Правда, тетя, я ведь должен...
Глаза его остекленели, и Джимми показалось, что он даже не понимает, кто рядом с ним. Говорил он как-то монотонно, отрешенно, голосом, лишенным всяких эмоций.
Джимми повернулся, подтянув к подбородку колени. Он не мог больше слышать этот голос.
Темнота. Надо как-то удрать. Пустая комната освещалась лишь бледным светом зимней луны, проникавшим снаружи. Джимми знал: если он не выберется отсюда, этот человек его убьет.
Он думал: как же случилось, что он зашел столь далеко - и так быстро? Три года назад он воровал конфеты из аптеки на углу, играл в прятки. И толком не знал, что такое секс. Теперь он знает, знает слишком много.
Шаги за дверью. Сделав отчаянное усилие, он подтянул к животу вновь связанные лодыжки, свернулся калачиком, готовясь к обороне.
Дверь открылась. Джимми закрыл глаза. Он слышал, что тип приближается к нему, слышал хруст его суставов, когда тот присел на корточки.
Может, притвориться спящим, и он оставит меня в покое?
Рука, липкая и теплая, пробежала по его телу. Джимми содрогнулся.
- Я знаю, ты не спишь.
Говорил он монотонно и бесстрастно. Голос этот словно прорезал темноту, слова впивались в мозг. Спина Джимми покрылась холодным липким потом.
- Так что открывай глаза и взгляни-ка на меня.
Перекатившись на другой бок, Джимми сделал, как ему велели. Тип явился со свечой. Голый, он сидел на корточках рядом с Джимми, и теперь видно было, какой он пузатый. Живот его складками свисал между коленями. Грудь покрывала густая поросль черных волос. Член, твердый и красный, выдавался далеко вперед. Нет, пожалуйста, не надо больше. На полу стояла та же самая жестянка "Криско". Джимми заскулил, захныкал.
- Нравится то, что видишь?
Улыбка промелькнула на его лице, но тотчас же исчезла, словно умерла.
- Ты должен... а иначе ничего не выйдет. - Он придвинулся к нему, придвинулся так близко, что Джимми почувствовал на лице его зловонное дыхание. - Но это может тебе помочь, сынок. Надеюсь, ты это понимаешь.
И тут же, без всякой видимой причины, его лицо исказилось гримасой.
- Засранцы вроде тебя - вот кто разрушил мой брак. Просто-напросто погубили меня. Если бы не такие, как ты... - Он осекся, замолчал, пытаясь успокоиться. Потом продолжил тем же бесстрастным тоном: - Если бы не такие, как ты, я был бы счастлив. Порядочный отец семейства, которому нет нужды тайком от своей милой жены удирать из дома, чтобы возиться с такой уличной мразью, как ты. Но тебе-то я должен помочь. Я все исправлю...
Джимми не сводил с него глаз, ожидая истязаний, ожидая боли: он не знал, что ответить, чтобы помешать тому, что, он знал это, должно произойти.
- А теперь дай мне помочь тебе. Или хотя бы попытаться помочь.
Он перевернул Джимми на другой бок, отодвинув подальше от себя, и Джимми почувствовал, что его спине стало горячо, - растопленный воск капал на кожу.
Он вздрогнул, скорее от неожиданности, чем от боли. Воск быстро застывал. Тип снова перевернул Джимми к себе и стал капать горячим воском на его пенис. Джимми дернулся. Тип положил ладонь ему на живот.
- Лежи тихо. Будет лучше, если ты поможешь мне.
Он капал воском до тех пор, пока пенис и яички Джимми не покрылись восковой коркой.
- Я развяжу веревку, - зашептал тип, - чтобы нам удобнее было заниматься нашими уроками. Но без фокусов, малыш, иначе ты покойник. - Он хлестнул Джимми по лицу тыльной стороной ладони. - Понял?
- Да. - Только бы поскорее все это кончилось.
Мужчина схватил мальчика за лодыжки и закинул его ноги себе на плечи. И снова Джимми мысленно перенесся куда-то в другое место...
Позже тип вернулся. При свете свечи он казался высоким и грозным. На нем был длинный халат с капюшоном, в руке он держал тарелку.
- Я принес тебе поесть. - Он поставил тарелку возле Джимми. Мальчик инстинктивно зажал пальцами нос. В тарелке были экскременты.
- На этот раз ты все же подкрепишься. Ты ведь хочешь вырасти большим и сильным?
Джимми с ужасом глянул в тарелку. Он чувствовал, что его вот-вот вырвет.
- Ну давай, жри.
Джимми протянул руку и взял тарелку. Он не мог это есть, не мог... Глаза мальчика умоляюще смотрели на мужчину, но пристальный взгляд его мучителя был застывшим, в глазах не было ни искорки, не мерцало даже пламя свечи...
Свеча! Джимми осенило: может быть, вот его спасение! Только бы он отвернулся, - может, удалось бы поджечь его халат. Может, удалось бы... Но зачем ему поворачиваться?
Ответ на немой этот вопрос пришел с улицы. На противоположной стене комнаты промелькнула полоса света, послышался шум подъезжающей машины.
- Какого черта! - Мужчина резко повернулся к двери.
Джимми наклонил свечу, - пламя лизнуло подол халата. Он замер от ужаса при мысли, что его ждет, если попытка не удастся.
Халат довольно долго тлел - и вдруг вспыхнул ярким пламенем, охватившим едва ли не весь подол. Однако мужчина не чувствовал этого. А когда наконец понял, что горит, Джимми уже на месте не было: вскочив на ноги, он скользнул вдоль стены и затаился в углу комнаты, готовый к бегству.
И тут пламя, вспыхнувшее еще ярче, охватило уже весь халат. Наконец мужчина закричал - из глотки его вырвался Пронзительный, отчаянный вопль, полный боли и страдания. В комнате запахло горелым мясом.
- Сукин сын! - завопил тип, бросаясь на пол, он извивался, корчился, катался, пытаясь погасить огонь, при этом старался держаться подальше от стопок газет.
Джимми рванулся к двери, задыхаясь от дыма, заполнившего комнату. Его рука была уже на дверной ручке, когда он вдруг почувствовал, что его схватили за плечо. Он повернул ручку, отчаянно пытаясь вырваться, словно животное, попавшее в капкан.
- Нет! - закричал он. - Нет!
В этот миг еще одна рука вцепилась в другое плечо Джимми.
Джимми почувствовал, что его втаскивают обратно в комнату. Он вскрикнул, внезапно оказавшись на полу, - ничто не могло задержать его падения. Падая, он ударился о письменный стол. У него перехватило дыхание, в глазах потемнело.
- Неблагодарная мразь! - орал хозяин.
Комната наполнилась запахом паленой ткани и еще чем-то, сладковатым, тошнотворным - запахом горелого мяса, как сразу понял Джимми.
Но ожоги пострадавшего оказались, очевидно, не слишком серьезными. Во всяком случае они его не беспокоили. Он стоял над Джимми, злобно крича, извергая потоки ненависти. И вдруг, на секунду замолчав, он снова заговорил спокойно, монотонно, видимо, кому-то что-то объясняя:
- В конце концов, я должен был попытаться... - Тип взглянул куда-то в сторону. - В конце концов, я пытался сделать это для него. Я всего лишь хотел ему помочь. Вы же меня можете понять, я знаю, что вы можете... Я...
Он внезапно замолчал. Под окном хлопнула дверца машины. Послышался женский голос, хотя нельзя было разобрать слов.
- Марианна? - Тип вопросительно уставился на Джимми, как будто мальчик мог дать ему какой-то ответ. - Да, да! Я должен от него избавиться.
Он подошел к письменному столу, начал рыться в ящиках. Джимми, встал на четвереньки, пытаясь преодолеть слабость и головокружение - ведь ему еще предстояло подняться на ноги.
- Я должен сделать это, чтобы она не узнала, так ведь?
Мужчина достал из ящика охотничий нож в ножнах. В следующую секунду лезвие сверкнуло в серебристом свете луны.
- Скоро я покончу с этим, - шептал он. - Можно запихнуть его в чулан, а потом как-нибудь от него избавиться. И она никогда не узнает. - Он захихикал.
Так и не выпрямившись в полный рост, Джимми метнулся в угол, спасаясь от надвигавшейся опасности.
Мужчина улыбался.
Внизу хлопнула дверь. На лестнице послышались шаги, а затем голос маленькой девочки:
- Папочка! Папочка!
- Не волнуйся, сынок, сейчас отправишься на небо.
Джимми выставил вперед ослабевшую руку.
- Послушай, ты не можешь этого сделать. Тебя поймают.
Раздался звук шагов, кто-то поднимался по лестнице. Послышался женский голос:
- Бекки! Осторожнее, не спеши! - Потом: - Дуайт! Ты там, наверху?
Мужчина занес нож. Шаги слышались совсем рядом.
- Дуайт!
Тот взглянул на дверь, потом на Джимми, потом опять на дверь.
Дверь отворилась. В комнату заглянула девочка лет четырнадцати Джимми разглядел рыжие вьющиеся волосы, очки с толстыми линзами и сутулую фигуру.
Дуайт резко повернулся.
- Бекки, убирайся отсюда! - завопил он.
Лицо девочки сморщилось в слезливую гримасу, она отступила за порог, захлопнув за собой дверь.
- Почему папа разозлился на меня? - В детском голоске послышались истерические нотки.
- Проклятие! - заорал Дуайт, уронив нож на пол, выбежал из комнаты, и через несколько секунд Джимми услышал, как он препирается с кем-то за дверью.
Женщина говорила с обидой в голосе, сквозь слезы она снова и снова спрашивала, что в доме происходит, что горит. Л девочка вопила где-то в глубине дома:
- Почему папочка сердится? Почему папочка сердится?
Джимми открыл дверь чулана и нашел свою одежду, лежавшую на полу. С трудом держась на ногах, он все же заставил себя одеться и открыл дверь.
Троица в холле замерла, уставившись на него, точно на привидение. Толстая женщина с жесткой копной светлых волос, увидев его, раскрыла рот. Наконец, повернувшись к мужчине, спросила:
- Дуайт... кто... - Она не договорила.
Джимми думал лишь о том, как бы побыстрее убраться отсюда.
- Пока, - прошептал он, проскальзывая мимо них.
- Кто этот мальчик? - спросила девочка, когда Джимми уже спускался по лестнице.
Джимми не стал дожидаться ответа. Он торопился вдохнуть холодный декабрьский воздух, воздух свободы:
Глава 3
Марианна Моррис едва ли бы могла объяснить, почему не ушла от мужа и продолжала вести эту безрадостную жизнь, давно лишенную секса. Может быть, ради Бекки, которая сейчас спала на сиденье рядом с ней? Может быть, потому что боялась одиночества?
По мере того как Марианна приближалась к дому, уставшая после девятичасовой езды из Янгстауна, штат Огайо, она осознавала, что чувствует и чего не чувствует, и думала о том, насколько понимание этого упростит ей жизнь.
Но одно лишь Марианна знала точно: она не испытывает никакой радости при возвращении домой.
Перед ней выросло белое бунгало, лишенное своего рождественского убранства. В отличие от многих других домов на улице оно казалось хмурым и безжизненным. Дом, - но не семейный очаг.
Она гадала, дома ли Дуайт; и если дома, то чем занимается. С тех пор, как две недели назад умерла тетка Адель, заменившая ему мать, он полюбил подолгу сидеть в потемках. Однажды она застала его что-то нашептывающим и, прислушавшись, поняла, что он говорит с покойной теткой. Поняла она, впрочем, и другое: он сознавал, что тетя Адель умерла. Но все же она похолодела и, как это часто с ней бывало, стала раздумывать - кто такой Дуайт на самом деле?
Когда Марианна заглушила мотор, единственным ее ощущением была усталость. Усталость, пронзившая ее насквозь, усталость, придавившая ее настолько, что она сильно сомневалась в том, что сможет выйти из машины и внести в дом сумки, свою и Бекки.
Едва она распахнула входную дверь, как в нос ей ударил запах гари. Взглянув на Бекки, Марианна поняла: дочь тоже уловила дымный запах.
Прикрыв глаза, с ключами в руке, Марианна в изнеможении привалилась к дверному косяку. Что теперь? Сверху донесся голос Дуайта; голос тихий и уговаривающий.
Неужели в доме мальчик? снова? Марианна закрыла дверь и положила ключи на столик у двери. Перед отъездом из Янгстауна она собиралась позвонить домой, чтобы предупредить Дуайта, - в надежде, по крайней мере, избежать встречи с очередным мальчишкой. Но в последнюю минуту передумала, решив, что раз он посещает эти свои встречи анонимных одержимых сексом и терапевта из госпиталя Святого Френсиса в Эванстоне, то, стало быть, справляется со своими отклонениями, которые деликатно называли "его проблемой".
Марианна отдавала себе отчет в том, что хотела нагрянуть внезапно, чтобы убедиться, узнать наверняка, серьезно ли его решение лечиться или оно не более чем жест.
- Я хочу к паааапочке! - тянула Бекки нараспев.
Марианна посмотрела на свою умственно отсталую дочь, покачивая головой. Двенадцать лет, и никаких признаков взросления, намека на прогресс. Двенадцать лет она мучилась с девочкой, надеясь, что когда-нибудь та станет наконец самостоятельной.
Врачи называли ее "умеренно отсталой". Что значит "умеренно"?
Марианна посмотрела на лестницу, на пелену дыма, который, как она увидела, когда зажгла свет, колыхался где-то наверху. Размышляя над тем, что же может там происходить, она не заметила сорвавшуюся с места Бекки, та побежала вверх по ступенькам, громко окликая отца.
Марианна стояла приложив ладонь ко лбу. Она прекрасно понимала, что надо остановить девочку. Но слишком уж она устала...
Наконец крикнула вдогонку дочери:
- Бекки! Осторожнее на лестнице, не спеши!
Передохнув, она стала подниматься следом.
- Дуайт? Ты там?
Добравшись до верхних ступенек, Марианна услышала, как муж кричит на Бекки, кричит, чтобы та убиралась из комнаты. Она видела, как дочь отступила за порог, увидела слезы на ее глазах, увеличенные толстыми линзами очков, которые Бекки носила постоянно. Девочка повернулась к матери, - ее губы дрожали.
- Почему папочка рассердился на меня? - закричала она пронзительно.
Марианна подошла к дочери и обняла ее, раздумывая о том, что же малышка там увидела. Дуайт вышел из комнаты, закрывая за собой дверь. Пахло от него ужасно, халат свисал с плеч черными лохмотьями. Волосы свалялись. На лице его застыла маска ужаса. По лбу струился пот, хотя в доме было совсем не жарко. И он явно избегал взгляда жены.
Марианна убрала руки с плеч дочери, осторожно отодвигая ее немного в сторону.
- Дуайт, что, черт возьми, здесь происходит?
Она направилась к закрытой двери кабинета, а Дуайт сделал шаг назад, преграждая ей дорогу.
- Это не то, что ты думаешь, солнышко.
- Я не знаю, что и думать. Что происходит, Дуайт? Господи, ты хотел поджечь дом?!
Дуайт с трудом сглотнул.
- Я опрокинул свечу. Ничего страшного. Я уже все потушил.
И тут Марианна услышала какое-то движение за дверью. Она вопросительно посмотрела на мужа.
- Ты зачем приехала? - спросил он в свою очередь. - Я думал, вы с Бекки останетесь на Рождество...
- Не надо, Дуайт. Кто у тебя там в комнате?
Он ухмыльнулся.
- Никого. Почему бы тебе не забрать Бекки вниз? Я сейчас спущусь, как только приберу.
В этот момент дверь открылась и из комнаты вышел мальчик лет тринадцати. Вид у него был перепуганный и болезненный; он едва стоял на ногах. Двигался держась за стенку, чтобы не упасть.
Марианна повернулась к мужу:
- Дуайт, кто это?
Мальчик прошмыгнул мимо них, что-то прошептав, что именно Марианна - не разобрала.
- Кто этот мальчик?! - закричала Бекки, когда тот стал спускаться по лестнице.
Парадная дверь захлопнулась. Марианна повернулась к Дуайту. На глаза ее навернулись слезы.
- Что он здесь делал?
- Я думаю... полагаю, я должен... - пробормотал Дуайт и замолчал.
- Почему папочка рассердился?! - снова закричала Бекки и зашлась в плаче.
Марианна повернулась к дочери.
- Солнышко, почему бы тебе не спуститься к себе в спальню? Тебе надо распаковать вещи. Ты же большая девочка. Я знаю, ты сама сможешь это сделать. Разве не сможешь? Ну как, справишься?
Бекки, гордая возложенной на нее ответственностью, сняла очки, вытерла слезы и, повернувшись, зашагала вниз по лестнице.
- Дуайт, мне ничего не надо объяснять, - сказала Марианна. - Я не слепая и все видела. - Отодвинув мужа в сторону, в душе радуясь тому, что весом она его значительно превосходит, Марианна прошла в кабинет. Ее взгляд сразу охватил всю картину: веревку, жестянку "Криско", свечу, охотничий нож, дыру, прожженную в ковре. В комнате воняло гарью.
Она повернулась к Дуайту, стоявшему на пороге. Тот что-то пробормотал, захватив ладонью подбородок, потом сказал:
- У меня был срыв...
Марианна сдержанно кивнула. Но куда же девались все ее слова? Те, что она должна была сказать... Собраться с духом и все сказать... сейчас... пока еще не поздно. Ведь завтра она простит его, и начнется следующий цикл их семейной жизни. Начнется все сначала.
И сколько времени еще пройдет до тех пор, пока их имена не появятся в "Чикаго трибюн", потому что ее мужа арестуют за нанесение телесных повреждений детям?
Сколько потребуется лечить его, чтобы исцелить?
Сколько встреч одержимых сексом?
Сколько еще ночей она проплачет в подушку, зная, что увядает, увядает как женщина, опустошенная и одинокая?
И как долго еще предстоит ей ревновать к этим безликим подросткам?
Дуайт продолжал:
- Но это единственная ошибка, Марианна, всего лишь один неверный шаг. На встречах группы говорят, что это вполне нормально.
Марианна прошлась по комнате и подняла с пола бельевую веревку.
- Ты это использовал, чтобы удержать его здесь?
- Да, но...
- Это нормально?
Она отбросила веревку и подняла жестянку "Криско".
- Я, как и любая женщина, хотела бы, чтобы веревка использовалась только для сушки белья. И ни для чего другого.
Дуайт смотрел на нее, не отводя глаз.
Она поднесла к его лицу жестянку "Криско".
- Тоже - нормально?
- Это последний раз, обещаю...
отя по коже у нее забегали мурашки, она взяла и нож.
- Нормально?
Губы Марианны искривились, искривились якобы в иронической усмешке, хотя усмешка эта больше походила на гримасу. Скажи эти слова, набери побольше воздуху и произнеси их.
- Дуайт, я...
Она понимала: он догадывается о том, что предстоит ему услышать; понимала и другое: слова эти должны быть произнесены. До тех пор, пока она их не произнесет, она не сможет почувствовать себя свободной.
- Дуайт, я не могу больше с тобой жить.
- Марианна, не говори так.
Лишь только слова эти были сказаны, она поняла, что теперь ей станет легче.
- У нас все равно ничего не получается..
- Это все ребятишки, Марианна, это их вина.
Взглянув ему в глаза, она окончательно убедилась в том, что все делает правильно.
- Ты полагаешь?
- Я знаю точно, Марианна.