* * *
Лейтенант сыскной полиции Питер Бернс заявил троице, что они и так уже потратили слишком много времени на это дело.
- Мне бы не хотелось, чтобы снова объявился Глухой или брат Глухого. Не желаю больше ни минуты тратить на его проклятые глупости. Мужик вообразил, что он может звонить в участок, когда ему в голову взбредет. В котором часу он звонил?
- Около полудня, - ответил Карелла.
Трое детективов стояли изломанным полукругом возле стола Бернса. Снегопад прекратился, и слабые солнечные лучи робко проникали через окна в угловой кабинет лейтенанта, навевая весеннее настроение маленькой компании служителей правопорядка. Детективу второго класса высокому и стройному Стиву Карелле - темные волосы и карие глаза делали его немного похожим на азиата. Детективу второго класса Мейеру Мейеру, такому же высокому, как Карелла, или даже чуть выше его, плотному, лысому и голубоглазому, с выражением неистощимого терпения на круглом лице. Берту Клингу, любимчику следовательского отдела, белокурому, с глазами цвета лесных орешков и простодушным взглядом деревенского жителя, хотя он и изучил уже большой развращенный город вдоль и поперек. Всем им было около тридцати, одному чуть больше, другому чуть меньше.
И все они были уверены, что Глухой снова появился на их горизонте, один только лейтенант начисто отметал эту вероятность.
- Что он сказал? - спросил Бернс.
- Сказал, что дал с нами маху.
- Дал с нами маху, - безучастно повторил Бернс и покачал головой. В свои сорок с небольшим лейтенант уже начал проявлять своенравие. Несколько лет назад он бы только приветствовал появление Глухого, Его розыск оживил бы скучную работу детективов, в которой все было известно наперед. Но теперь... теперь Бернс не увидел бы в нечастых появлениях Глухого, превращавших его ребят в компанию недотеп, ничего кроме дерзкого вызова. Он возникал словно джинн из бутылки, и они начисто лишались способности предугадывать его действия. Они выбились из сил, пытаясь помешать ему совершить последнюю проделку, но их действия были какими-то неуклюжими, их будто заворожили. И если бы не неизвестно откуда свалившаяся удача, Глухой натянул бы им носы, - овладел бы городом, когда бы ему это заблагорассудилось, и для собственного удовольствия уничтожил бы половину населения.
При одном только его имени ребята впадали в прострацию. Как бы он ни называл себя - L. Sordo (вместо El sordo, что значит Глухой по-испански), Taubman (вместо der taube mann, что значит Глухой по-немецки) или Dennis Dove, а чаще просто Den Dove (вместо den dove, что значит Глухой пошведски), - одно его присутствие в городе превращало детективов 87-го участка в ни на что не годных полицейских.
- Что он еще сказал? - спросил Бернс, чувствуя, что его настроение портится, а терпение истощается.
Он сидел за столом, в полосе солнечного света, и выглядел как человек, способный побить всякого в рукопашной схватке. Маленькое плотное тело, скуластое лицо, толстые цепкие руки, волосы с сильной проседью, искрившиеся на солнце суровые голубые глаза с затаившимся в них любопытством, хотя он и пытался убедить ребят, что этот проклятый глухой тип его абсолютно не интересует.
- Сказал, что прошло много времени...
- Мммм, - промычал Бернс и с кислой миной кивнул головой.
- ...но он помнит, как крепко мы его любим...
- Еще бы.
- ...и он знает, что мы ждем его с распростертыми объятиями и наши сердца поют от радости.
- Как же!
- А еще он сказал, что нам недолго осталось ждать, когда он нас снова одурачит.
- Мммм. А что показал АОН?
Так сокращенно назывался автоматический определитель номера, вот уже почти две недели красовавшийся на рабочем столе каждого детектива. Прежде сыщики видели этот прибор только на экранах телевизоров в коммерческих фильмах.
Жертва-красотка говорила по телефону звонившему ей негодяю, что ей известно, откуда он ей звонит, и тут - о чудо! - на дисплее ее аппарата возникал номер его телефона.
А теперь АОН стал обязательной принадлежностью комнаты детективов, и отпала необходимость долго и нудно устанавливать номера телефонов звонящих в участок людей. Они перед вами - на дисплее!
- Пустой номер, - ответил Мейер. - Мы проверили его по справочнику. Автомобильный радиотелефон, принадлежащий женщине по имени Мэри Календар.
- Вы звонили по этому номеру? Хотя неважно, меня это не интересует.
- Я звонил, - сказал Карелла. - Получил сообщение, что абонент покинул автомобиль и переместился за пределы зоны надежной идентификации.
- Это значит, что он отключил питание. А та женщина? Мэри?..
- Календар. Я узнал из справочника номер ее домашнего телефона, - доложил Карелла. - Расспросил ее, и она мне сказала, что радиотелефон был похищен сегодня из ее машины.
- С этим все ясно. Он пользовался краденым телефоном.
- По крайней мере один раз. Не исключено, что потом он позвонит с другого телефона.
- Я не хочу, чтобы вы отвечали.
- Как же мы можем не отве?..
- Тогда вешайте трубку, как только поймете, что это он звонит.
- Так мы его никогда не поймаем, Пит.
- А мне все равно, поймаем мы его или нет. Не желаю ничего предпринимать для этого. Что он еще сказал?
- Ничего больше не сказал.
- Назвал свое имя? - спросил Бернс, продолжая розыгрыш.
- Да, назвал, - ответил Карелла.
- Сказал вам свое имя!?
- Я спросил: "Кто звонит?", а он...
- Сказал вам свое имя? - изумился Бернс.
- Он ответил: "Можете называть меня Сэнсоном".
- Сэмсон?
- Сэнсон. Н, а не М. - Он произнес по буквам: С - Э - Н - С - О - Н.
- Сэнсон, - произнес Бернс. - Нужно поискать эту фамилию в телефонных справочниках.
- Поискали, - сообщил Клинг.
- Во всех пяти справочниках, - прибавил Мейер.
- И нашли целых двенадцать Сэнсонов в...
- Нет, - прервал его Бернс. - Нет, будь я проклят! Запрещаю вам опрашивать этих людей! Он снова затеял с нами подлую игру, но на этот раз мы ему не поддадимся! Возвращайтесь к делам, которые расследовали до его звонка. А если он опять позвонит, вешайте трубку.
- Я вот как раз думал... - проговорил Карелла.
- Не желаю слушать, что ты там думал.
- Ладно, лейтенант.
- Так о чем же ты думал?
- До первого апреля осталось только девять дней.
- Ну и что?
- Первоапрельский День Дураков, - уточнил Карелла.
* * *
Мужчина, стоявший на носу 10-метрового судна модели Крис Крафт был высокого роста, светловолосый, загорелый.
Со слуховым аппаратом в правом ухе. Он зафрахтовал судно на имя Harry Gimperde, причем последний слог фамилии он произносил на французский манер - перд, как в созвучном французском слове merde, а первый слог как начало слова gimlet или конец слова begin. Гарри Гимперд. Если непрерывно произносить Гарри Гимперд, Гарри Гимперд, Гарри Гимперд, Гарри Гимперд, то получалось Hearing Impaired - плохой слух.
Заполнявшей документы служащей фирмы-фрахтователя и в голову не пришло, что блондин со слуховым аппаратом отправляется в маленькое увеселительное плавание, чтобы чуточку скрасить скуку задуманного им важного дела. Девица, составившая компанию мистеру Гимперду, предназначалась для этой же цели и привнесла бы пикантность в путешествие после успешного завершения дела. Она нисколько не сомневалась, что Глухого действительно зовут Гарри Гимперд, и воображала, что у него денег куры не клюют. Ведь только богачи могут позволить себе иметь радиотелефон и зафрахтовать такое большое судно. Она думала так вовсе не потому, что никогда прежде не ступала на палубу судна, ни большого, ни малого. И теперь она молила Бога только об одном: чтобы он ниспослал хорошую погоду. А вообще-то лучше было бы любоваться кораблями с берега. Потом ей вдруг показалось, что мужчина, который назвался Гарри Гимперд ом, не уделяет ей достаточного внимания, хотя налил ей полный стакан французского шампанского и уютно устроил ее на заднице - так он именовал корму - яхты.
Она восседала на подушках, а рядом с ее локтем в ведерке со льдом охлаждалась бутылка с шампанским. Сам же Глухой пошел на нос судна и смотрел оттуда на берег.
Дом, за которым наблюдал Глухой, находился вблизи северного берега Айсолы. Строение чем-то напоминало большой барак, но было выполнено не из жести, а из бетона. Оно состояло в основном из двух частей - прямоугольной нижней и купольной верхней. И в общем производило очень неплохое впечатление. На верху обращенного к реке прямоугольного фасада, там, где он соединялся с куполом, сверкали на солнце буквы из нержавеющей стали:
ДЕПАРТАМЕНТ САНИТАРИИ
Здание это открыло свои двери в январе и выглядело девственно свежим и чистым, хотя его и обволакивали клубы дыма, валившего из двух труб, которые высились на обратной стороне здания. Яхта стояла на стремнине и то и дело подпрыгивала на высоких волнах. Из-за этого здание постоянно выходило из поля зрения бинокля, но Глухой упрямо продолжал наблюдение.
Наблюдать за зданием он начал 15-го января, почти сразу же после официального открытия департамента. Непрерывная слежка продолжалась целую неделю. Глухой пытался выяснить, в какие дни, кроме первой субботы каждого месяца, в департамент санитарии прибывают служащие других ведомств и посетители. В течение всего этого времени он видел только служащих департамента в элегантных зеленых форменных костюмах и громадные грузовики для перевозки мусора и отбросов. 28-го января он снова начал слежку, но перед ним были только те же служащие и те же грузовики.
Лишь в первую субботу февраля его долготерпение было вознаграждено: на территории департамента появились полицейские машины. Из них вышли люди в синей форме.
В тот февральский день Глухой наблюдал за зданием с носа зафрахтованной яхты, а на корме сидела закутанная в матросскую робу очередная девица и пила шампанское. В десять минут первого к фасаду здания, обращенному к реке, подъехал сине-белый фургон с надписью на бортах ПОЛИЦИЯ и припарковался на стоянке для автотранспорта. Из него вышли трое полицейских. На вид птицы невысокого полета, с полицейскими значками на форменной одежде, но без галунов или шевронов. Простые патрульные. Приблизительно через пять минут на автостоянку въехал "линкольн континенталь" без опознавательных знаков, и из него на залитую солнечным светом площадку вышли трое полицейских более высокого ранга. На медных кокардах, украшавших их форменные фуражки, играли отраженные от воды неяркие лучи солнца.
Глухой, не отрываясь, наблюдал за ними в бинокль.
Вскоре с Речного шоссе съехали еще три сине-белые радиофицированные патрульные машины, повернули направо и вкатились на автостоянку. Из первой машины вышли двое патрульных, из второй - патрульный и сержант, а из третьей - сержант и капитан. На бортах всех патрульных машин синей краской было выведено 87 УЧ. По истечении получаса к ним присоединились фургон телевизионщиков и несколько машин без опознавательных знаков. Это съехались газетчики и представители средств массовой информации, чтобы осветить для потомства первый прием в блещущем свежей краской здании департамента. Около часу дня в ту февральскую субботу Глухому стало ясно, что собрались все приглашенные и больше никто не явится.
Сегодня было 23-е марта.
У парадного подъезда здания, высившегося у самого берега на противоположной стороне неспокойной речной гавани, сновали люди в форменной одежде. Но среди них не было видно полицейских. Одни только служащие департамента санитарии, совершенно неинтересная Глухому публика. Полиция вряд ли появится здесь до следующего ежемесячного действия, которое состоится теперь только четвертого апреля.
В феврале сам комиссар почтил своим присутствием маленькое сборище в доме на берегу реки. Компанию ему составили известные Глухому высокопоставленные офицеры полиции - командир детективов Льюис Фримонт и главный инспектор Кертис Флит. В марте, никто из них там не появился. Не было и неизвестных Глухому двух представителей от корпуса полицейских инспекторов, сопровождавших начальство в прошлом месяце. Телевизионщики и газетчики тоже не сочли нужным отразить мартовское действо в средствах массовой информации. Никого в Америке не интересует то, что уже потеряло свою новизну. Даже "Буря в пустыне", потрясающий телесериал, навел бы на зрителей скуку, если бы продлился хоть на мгновение дольше нормы. Глухой не ожидал, что четвертого апреля соберется много народу. Только наряд полицейских, чтобы наблюдать за порядком и протоколировать происшествие.
Он опустил бинокль.
На следующей неделе нужно будет еще раз понаблюдать за зданием, чтобы убедиться, что все идет без изменений.
Четвертого апреля он сам придет на прием, но к этому посещению ему необходимо хорошо подготовиться.
Глухой, улыбаясь, прошел на корму яхты. Девица наливала себе еще стакан шампанского.
- Позволь за тобой поухаживать, - произнес он.
- Спасибо, - поблагодарила девица. - Ты уже закончил свои дела?
- Осмотр берега? Да, - ответил он.
Голос у нее был с легким придыханием, как у Мэрилин Монро, а глаза - цвета изумруда. Глухой накануне посоветовал ей одеть обувь на резиновой подошве и теплую одежду на случай холодной погоды. Девица же вырядилась в белые кроссовки, короткие белые шорты, белую футболку, желтый непромокаемый плащ и желтую зюйдвестку, надвинутую на длинные белокурые волосы. Она сидела, скрестив длинные ноги, плащ распахнулся, в руке она держала стакан и с любопытством смотрела, как в него из бутылки лилось шампанское. Двадцать три, самое большее двадцать четыре года, на глаз определил ее возраст Глухой.
- Готово, - сказал он, наполнив ее стакан, а потом свой.
- Спасибо, Гарри, - прощебетала девица.
Ей никогда не нравилось имя Гарри, но Глухому оно определенно шло. Ему бы пошло любое имя.
- За тебя, - подняв свой стакан, произнес тост Глухой.
- Спасибо, - снова прощебетала девица.
- И за меня, - закончил тост Глухой.
- Очень хорошо, - улыбнулась девица.
- И за чудную музыку, которую мы сейчас вместе сочиним.
Она кивнула головой, но промолчала. Пусть не думает, что легко добьется своего. Они зазвенели стаканами и маленькими глотками выпили шампанское. Яхта качалась на волнах, над рекой дул сильный ветер. Он гнал облака, рвал их в клочья, и наконец проглянуло солнце.
- Внизу нас ждет дисковый магнитофон, - шепнул он.
- Неужели? - в ее изумрудных глазах мелькнул интерес.
- Как ты думаешь, не спуститься ли нам туда?
- А что нас еще там ждет?
Она отвела стакан с шампанским от своих пухлых губок, рот ее приоткрылся. Обутая в спортивную туфлю нога дрожала мелкой дрожью.
- Двуспальная кровать...
- Да ну!
- И много шампанского.
- Мммм.
- И я, - он наклонился и поцеловал ее.
Она вдруг почувствовала головокружение и подумала, не подбросил ли он ей что-нибудь в шампанское. А потом она поняла, что голова у нее закружилась от его поцелуя. "Ах, парень, что ты со мной делаешь", подумала она.
Глухой поднял ее с мягкой скамейки и понес на руках по ходившей ходуном палубе к открытой двери, которая вела вниз. Снес ее по лестнице в какое-то похожее на маленькую кухню помещение. "Кажется, это называется камбуз", подумала она. А он нес ее дальше, пока не донес до двуспальной кровати - единственной вещи, которая более или менее соответствовала своему названию.
Осторожно положив ее на кровать, он сказал:
- Сейчас мы будем с тобой трахаться до упаду, Гейл.
Так звали девицу. И свое обещание он, по ее мнению, выполнил.
Глава 2
- Смотрю я, и мне это совершенно не нравится, - говорил Джиб. - Мы готовимся к бесплатному концерту, до него осталось только двенадцать дней, а ни в печати, ни по радио, ни по телевизору ни звука, ни слова об этом. Вот что мне не нравится.
Джиб был лидером ансамбля рэпперов.
Их было четверо: Джиб, Сильвер и две девушки. Одну из них звали Софи, а другую - Грас. Группа именовалась "Блеск плевка", а выдумал такое сногсшибательное название Джиб. Это было в те времена, когда они еще гремели и вопили на уличных перекрестках в Даймондбеке и назывались "Четыре Кью". Что вполне соответствовало роду музыки, которую они обрушивали на прохожих. Но уже тогда уличные успехи не удовлетворяли Джиба. Это хорошо до поры до времени, думал он, и строил планы стремительного продвижения к - о-о! - сияющим вершинам преуспевания и богатства.
Джиб помнил, как дед рассказывал ему, что в прежние времена словом "блеск" дразнили цветных, но он не имел ни малейшего понятия, откуда произошла эта кличка. Может быть, черных прозвали так потому, что кожа у нас выглядит блестящей, гадал дед. Так или иначе, когда-то это слово было обиходным. Блеск. И Джиб подумал, как было бы хорошо швырнуть его прямо в лицо белякам - блеск! А еще лучше прибавить к нему слово плевок. Вот и получилось "Блеск плевка". Так и представляешь себе огрызающегося и плюющегося чернокожего человека. И этот образ воплотился бы в их музыке. Новое название ансамбля показалось девушкам жутким, а Сильвер нашел, что оно высосано из пальца и никуда не годится. Когда к тебе подходят и интересуются, как называется группа, размышлял он, а ты без тени смущения отвечаешь: "Четыре Кью", разве это не замечательно?
Джиб растолковал ему, что старое название в культурном обществе звучит неприлично и может отпугнуть хозяина студии звукозаписи. Сильвер возразил, что главное, как продюсер примет то, что они собираются предложить ему, а понравится ли ему название группы, не имеет значения. Пусть остается "Четыре Кью" - и все.
В разговор вмешались девушки. Они признались, что чувствуют себя крайне неловко, когда им кричат что-то похожее на: "Эй, трахать вас!". Особенно смущалась Грас, которой в те времена, когда они гремели и вопили за гроши на уличных перекрестках, было всего четырнадцать лет. Грас сказала, что ей стыдно произносить вслух название ансамбля. Да и мать пригрозила ей, что треснет ее по голове, если услышит от нее такую гадость. Грас была единственной девственницей из всех знакомых Джибу в то время девушек. Он считался с ее мнением, потому что от нее, как ему казалось, исходил аромат чистоты.
Он никак не мог понять, почему она ничего не имеет против слова fuck в песнях, которые они исполняют, но стыдится произносить Four Q. Хоть убей, не мог понять. Он был уверен, что "Блеск плевка" звучит несравненно лучше, чем "Четыре Кью". Но нельзя было и отмахнуться от возражения Сильвера. Сильвер горд, как никто из приятелей Джиба, и ему не скажешь просто: "Эй, парень, лидер ансамбля я, а ты знай свое место. Понял?" В один прекрасный день Джиб отвел его в сторону, убедил его в своей правоте, а потом сказал ему, как было бы здорово, если бы он сочинил новую песню под названием "Блеск плевка".
Это была бы программная песня их ансамбля. Идея понравилась Сильверу, и он написал их лучшую песню.
Ибо ничего он так не любил, как сочинять песни. Сильвер принял название "Блеск плевка", и оно в его песне гремело, как гром небесный:
Блеск - вот как меня называют,